Текст книги "И солнце взойдет (СИ)"
Автор книги: Барбара О'Джин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 54 страниц)
– Тебе едва за двадцать, у тебя нет никакого опыта ответов перед комиссией или в нечаянном убийстве пациента. Так что да, если так посмотреть – ты самый настоящий ребенок! Поэтому отправляйся домой, зубри учебники и празднуй с друзьями долбаное Рождество, а разбирательства оставь тем, кто в этом хоть что-нибудь смыслит! – отчеканил Энтони, и от его слов без того больное горло окончательно свело судорогой. – Уходи. Твое присутствие здесь больше неуместно.
Неуместно? Рене ошарашенно выдохнула. Неуместно… От подобного обращения внутри вновь закипело бунтарское упрямство. Это с каких, мать его, пор стало неуместным мнение не просто очевидца, а прямого участника событий? Господи, Тони, какую глупость ты задумал на этот раз? Какие плетешь интриги из недомолвок? И почему так ненавидишь банальную правду? Черт побери! Ну зачем все так усложнять? Рене скрипнула зубами, а затем вскинула голову в намерении задать эти и еще много коварных вопросов прямиком в лицо Энтони, но наткнулась лишь на удалявшуюся спину, скованную неизменно черным джемпером. Что? Какого?! Вот… Вот это наглость! Она топнула ногой и отшвырнула куртку в пыльный угол темного коридора.
– Зараза! – крикнула Рене вслед. – Ходячий вирус вредности! Сухая гангрена морали! Глупый прожорливый макрофаг! Бесконечный некроз совести, а не человек! А ну, остановись и выслушай меня, Энтони Ланг, иначе я лично порву тебя на нуклеотиды…
Она прервалась, чтобы набрать в грудь побольше воздуха, однако в этот момент опухоль на этическом долге целой провинции наконец обернулась и смерила таким взглядом, что под окончательно растрепавшимися косами у Рене вспыхнули уши. Они полыхнули в темноте коридора прожекторным светофором, прежде чем осыпаться искорками рождественских бенгальских огней. Ну а Тони намеренно молчал несколько слишком долгих секунд, прежде чем чуть дернуть краешком губ и медленно протянуть:
– Говори же. Ну! Ты, кажется, собиралась что-то мне сообщить, так давай. Потому что, меня ждут.
Фраза«из-за тебя» повисла в воздухе немым укором. По крайней мере, так показалось мгновенно испугавшейся Рене, которая со стуком зубов резко захлопнула рот. Стало неуютно, потом неловко, а затем в голову ударила волна удушающего стыда. Рене попробовала что-то сказать, но лишь облизнула пересохшие губы. Энтони же, который наблюдал за ней с совершенно непонятным выражением лица, вздохнул и снисходительно бросил:
– Я настоятельно рекомендую тебе вернуться в Монреаль.
На этих словах он коротко кивнул на прощание и направился прочь, в сторону яркого пятна света, льющегося из открытых дверей. И когда створка с грохотом закрылась, Рене со всей силы ударила рукой по стене. Черт возьми! Ну, что за дура? Не могла орать еще громче, чтобы услышали даже чайки на шпиле Шато-Фронтенак? Кошмар… Подхватив куртку, она стремительно сбежала по каменным лестницам, едва не смела рождественские украшения с деревянных перил и вырвалась прочь – в Сочельник.
На то, чтобы проморгаться от яркого света, которым сверкал свежевыпавший снег, ушла минута. А может, и больше. Рене не знала, потому что отчаянно пыталась найти рукава. Она шарила рукой по быстро остывшей ткани и натыкалась то на капюшон, то вовсе на какой-то карман. А когда, наконец, победила, закуталась и нахохлилась, точно разбуженная в неурочное время сова. Рене отчаянно и бесполезно сердилась. На себя за порывистость, на Тони за авторитарность, на комиссию за вредность, даже на Энн, которая дала ворох таблеток, но не подумала, чем их запить! Пальцы нашарили в кармане хрустящий блистер. Наверное, стоило выпить одну. Рене чувствовала, как начинает ломить сухой лоб, – верный признак того, что скоро захочется сдохнуть. Но, оглянувшись, она не нашла ни одной работающей лавки, которые обычно всегда располагались неподалеку от главного корпуса. Конечно. Завтра же Рождество. Так что Рене закатила глаза, круто развернулась и шаркающими шагами вновь взобралась по лестнице, чтобы толкнуть тяжелые двери и отыскать слезившимися теперь уже из-за темноты глазами яркое пятно снекового аппарата. Слава богу, бездушная электроника не знала про праздники.
Сделав несколько жадных глотков совершенно безвкусной воды, Рене прислонилась к тихо гудевшей металлической коробке и задумалась. Энтони велел уйти, и после некрасивой ссоры, а потом еще более дурацких криков, не находилось причин его ослушаться. К тому же, где-то там ждала Энн, горя желанием прогуляться по Petit Champlain. Эта улочка и в обычные дни напоминала ожившие волшебные сказки, а для Рене вообще стала своеобразным зеркалом старых кварталов Женевы… Из груди вырвался длинный вздох. Наверное, стоило взять себя в руки и пойти на остановку. Быть может, еще удастся выпить горячего чая и подремать в кресле, прежде чем праздник захлестнет наполненный туристами город. Но вместо очевидно разумного выбора Рене повернулась и уверенно зашагала в сторону полутемного коридора на втором этаже.
Сидеть в сумрачном холле было холодно и удивительно скучно. Батарея на телефоне давным-давно издала предсмертный писк, так что Рене равнодушно созерцала расщелины на плитах пола и невнятные картины на стенах. Заседание длилось умопомрачительно долго. Давно миновал полдень, затем большие часы пробили два часа дня, потом и четыре… За все это время комиссия вышла размять свои старые кости лишь один раз, и Рене едва успела спрятаться за каким-то инородным терминалом с оплатой, боясь быть замеченной. Узнай Энтони, что она здесь – быть очередному скандалу. Но Рене не могла уйти просто так. Не в тот момент, когда за тяжелой дверью шло негласное соревнование двух интриганов – Рена и Филдса. Не было сомнений, Энтони попытается отомстить – за манипуляции, за обман, за Рене и за собственные вынужденные решения, которые привели… Да бог его знает, куда они привели. Все так непонятно.
Маясь от безделья, Рене в который раз прокручивала в голове разговор, прежде чем с обреченным смешком все же признала, что отношения Лиллиан Энгтан и доктора Рена сложно было назвать родственными. Будто два чужих человека вынужденно существовали в стенах больницы, скованные договором и общей выгодой, отчего окончательно позабыли роль матери и сына. Рене не знала их истории. И вряд ли ей когда-нибудь расскажут причины. Но, оглядываясь назад, она скорее подумала бы, что эти двое слишком наигранно ненавидят друг друга. Так, как обычно делают очень обиженные люди, между которыми пролегло целое минное поле из накопившихся поступков, непонимания и опасного равнодушия. Наверное, именно в таких случаях психологи советуют поговорить начистоту…
От этой мысли Рене едва не расхохоталась вслух. Поговорить! Да эти двое быстрее утопят собеседника в ядовитой слюне, чем снизойдут до унизительного выслушивания чужих претензий. Все-таки они очень похожи, как бы ни отрицали это в душе. А еще оставался профессор Хэмилтон – третье звено, что должно было объяснить и непонятную ненависть, и какую-то глупую ревность, наконец, смену имени! Ведь, если подумать, такое ребячество – бежать от семьи, чтобы в конце очутиться с ней рядом. Будто Энтони пытался уйти как можно дальше, но перестарался и обошел Землю по кругу, вернувшись в исходную точку.
Рене снова хмыкнула и прикрыла глаза. Спать хотелось почти катастрофически, оттого мысли уходили в какие-то уж совсем неведомые бредни. Обойти Землю по кругу. На это понадобился бы не один год! Чушь какая… Она поерзала, устраиваясь поудобнее. На каменной скамейке, что стояла чуть в стороне от нужной двери, сидеть было твердо. Плечи под тяжестью куртки давно затекли, а согнутые в коленях ноги уже опасно немели, но Рене упрямо ждала окончания слушания и все-таки его прозевала. Видимо, она задремала, а может, опять начинала подниматься температура. Однако, когда дверь в аудиторию распахнулась, мозг не успел совладать с вялым телом. Так что Рене осталась сидеть и заторможено наблюдала, как один за другим покидали лекторий громко переговаривавшиеся члены комиссии. Они смеялись, торопливо натягивали тяжелые куртки или длинные шерстяные пальто, пока сами пытались одновременно пожать на прощание руки всех находившихся рядом коллег. Некоторые бросали в сторону Рене любопытные взгляды, но для большинства она оставалась незаметным предметом мебели. Будто они со скамейкой составляли унылую скульптурную группу. Только Филдс удостоил её слегка удивленным взглядом. Он подошел, небрежно махнув парочке собеседников в просьбе подождать, и остановился напротив.
– Должен заметить, ваши отчеты о совместной работе с доктором Реном весьма презабавны, – сказал вершитель судеб после недолгого молчания, и его взгляд был совершенно равнодушен.
– Что же в них такого смешного? – пробормотала Рене. Голос после долгого молчания звучал сипло, а больное горло добавляло восхитительных свистящих нот. Она попробовала откашляться, но гортань так неожиданно резануло, что на глазах выступили слезы. Господи…
– О, боюсь, вы не поймете, – снисходительно скривился Филдс. – Для этого надо очень хорошо изучить вашего наставника.
– Не знала, что к нему прилагалась инструкция, – процедила Рене. – Забыли выдать ее, когда продавали меня в Монреаль?
– Лиллиан сказала, вы знаете правду, – кивнул он, и Рене не нашла причин спорить. Да, она знала. И слава богу.
– Можно было обойтись и без такой лжи. Думаю, я смогла бы понять вашу мотивацию.
– Вы – да. Кое-кто… вряд ли. – Филдс вынул из портфеля перчатки, но вдруг остановился и бросил совсем откровенный взгляд на лицо Рене, отчего шрам обиженно зазудел. – Слушания переносятся на конец декабря, однако вашему наставнику ничего не грозит. В этот раз пустая формальность. Но позвольте дать совет. У вас хорошие рекомендации, доктор Роше, прекрасные учителя и определенно есть талант к хирургии. А потому – бегите. Спасайте свою очаровательную шкурку, прежде чем с вас ее снимут, и прихватите с собой попутчика. Если он, конечно же, согласится.
Филдс вежливо улыбнулся, а Рене ошарашенно уставилась на главу резидентуры целой провинции. Он? Речь шла о Тони? Но с чего бы ему убегать?
– Это… это немного противоречит вашим собственным действиям, не находите? – просипела она, мгновенно забыв про облегчение, что принесла с собой новость об итоге слушания. Черт возьми, Рене понятия не имела, как вообще смогла открыть рот, настолько была удивлена. Но Филдс лишь едва заметно усмехнулся, пока застегивал пальто.
– Все меняется, доктор Роше. Я пошел на уступки для Лиллиан Энгтан один раз, потому что мне, в общем-то, было глубоко все равно, сколько трофеев она собралась разменять в этом году. К тому же, на первый взгляд, вам доставался джекпот. Но потом игра пошла по непредсказуемым правилам. Главный врач, который использует буллинг в качестве приручения сотрудников…
– Вы знаете даже это?! – прошептала Рене, чем заслужила взгляд свысока.
– Похоже, мне действительно стоило выдать инструкцию. – Филдс откашлялся, будто хотел скрыть смешок, но потом стал неожиданно серьезен. – Скажу откровенно, ваше будущее мало меня интересует. На мой взгляд, вам не хватает настойчивости, уверенности, гонора и капли жестокости, чтобы стать чем-то по-настоящему интересным. Но, поскольку, главный герой здесь вовсе не я, то и не мне писать пьесу. И все же у меня будет к вам просьба.
– Какая? – тихо спросила Рене, которая не знала, то ли поражаться столь низкой оценке своих способностей, то ли быть польщенной, что до обращения к ней за помощью снизошел сам Филдс. А он тем временем застегнул верхнюю пуговицу янтарного пальто и удивительно горько поджал губы.
– Заставьте его слезть с таблеток, – устало проговорил этот высокий старик, который вдруг нацепил на себя все свои годы. – Любой ценой. Обещайте или убеждайте в чем хотите, врите как хотите, но он должен понять – травма вылечена, а прошлое закончилось. Нельзя постоянно заниматься самоистязанием, думая, что причины до сих пор ведут к несвершившейся мести. Будто где-то еще есть незакрытые счета или причины для расплаты. Нет. Все закончилось. В живых никого не осталось. А потому пришла пора окончательно уяснить, что проблемы головы Колина исключительно в голове самого Колина. Понимаете?
Рене открыла рот, но немедленно захлопнула, когда ощутила выдающее с головой дрожание губ. Заметил его и Филдс, который лишь расстроено усмехнулся и покачал головой.
– Господи…
– Вы знаете часть правды. Думаю, еще один кусочек не повредит. – Он пожал плечами. – Так, вы обещаете?
Вопрос был задан с таким нажимом, что ничего не оставалось, как честно ответить:
– Да.
Потому что она действительно этого хотела. Была готова стереть до крови язык, истоптать до мозолей колени, сорвать голос в попытке докричаться до Тони. Или его стоило звать Энгтан? В общем, до человека, которого Филдс спокойно называл Колином и, кажется, знал о нем слишком многое. Гораздо больше, чем она сама. И внезапно Рене ощутила себя настолько запутавшейся, словно ее выбросили в бурное море с тоненьким плотом из веры в людей. Отвратительное чувство. Вокруг постоянно происходили чудные события, сводились какие-то счеты, игрались странные игры, а она плыла по течению без шанса вмешаться. И никто! Ни одна живая душа не хотела протянуть ей руку и помочь выбраться. Даже Филдс. Даже сам Энтони. И, черт возьми, как же от этого было паршиво…
А потому, движимая горечью от такого пренебрежения к своим чувствам, Рене вскинула голову, чтобы попросить дать хоть немного правды в этой истории, но с удивлением поняла – коридор опустел. Здесь было тихо и совершенно безлюдно. Настолько, что Рене слышала, как гудит в ушах ток крови по венам. Какой сюр! Ее снова бросили с кусочком мозаики и Джомолунгмой вопросов. Держи, милая! Радуйся! Поиграйся, ведь ты еще глупый ребенок! Рене всхлипнула, вытерла нос рукавом желтого свитера, а потом сердито смахнула рукой выбившееся из куртки перышко. На глаза опять навернулись дурацкие слезы. Во всем виновата усталость. Да-да. Однако и Рене Роше не таблетка от всех бед на земле.
Голова устало опустилась на холодную отштукатуренную стену. Надо было встать и проверить аудиторию, узнать, ушел ли отсюда Энтони, но сил не было. К тому же, что она ему скажет? Опять начнутся упреки и поучения… Она фыркнула, поджала колени к груди и поплотнее закуталась в свитер. Идти никуда не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Даже итог слушаний теперь казался таким незначительным. И Рене не знала, задремала ли снова, но в какой-то момент резко дернулась. Сначала она не поняла, что ее напугало. Где-то хлопнула дверь? Или закрылось окно? Однако в тишине пустого здания раздались шаги, а потом в ярко освещенном проеме аудитории показалась знакомая долговязая фигура. Она едва заметно качнулась, но успела ухватиться за дверной проем. И только в этот момент Рене почувствовала, как стало легче дышать.
Итак, поле боя Энтони покинул последним. Выключив за собой свет, он тяжело шагнул в сумрачный коридор и вдруг остановился, словно не знал, куда идти. О, наверное, оно так и было. Вряд ли Ланг бывал здесь настолько часто, чтобы выучить переплетение лестниц в новом модерновом корпусе. Но в следующий момент он потер рукой лоб, вновь пошатнулся, и Рене пришлось зажать рукой рот, чтобы не выдать себя отчаянным всхлипом. В голове лопнул фейерверк чужой боли.
– Насколько я понимаю, это не Монреаль, – едва слышно проговорил он и повернулся.
В несколько шаркающих шагов Ланг добрался до нужной стены, а потом тяжело опустился на деревянное сиденье, отчего в мозгу взорвалась парочка боезарядов. И Рене не знала, как сумела сдержаться. Каким удивительным чудом задавила совершенно безотчетный порыв дернуться и помочь, схватить под локоть, обнять за талию… Этого бы Тони не простил даже ей. А потому она лишь развернулась к нему и с ногами уселась на скамью, не заметив, как на пол полетели пальто и куртка. Руки сами потянулись вперед, но Рене вдруг одернула себя. «Проблемы головы Колина исключительно в голове самого Колина», – прозвучал в голове голос, от которого опять нахлынула растерянность. Что это значит? Ей не следовало помогать? А что, если тем самым она лишь сделает хуже? Ох, раньше с Энтони было непросто, но хотя бы понятно, ну а теперь – сложно и, похоже, совсем непонятно.
– Нет, – прошептала наконец Рене. – Это все еще Квебек.
– М-м-м, – донеслось невнятное бормотание, и тогда ее без того измотанное сердце не выдержало.
Рене торопливо подползла к безвольно привалившемуся к стене телу, робко коснулась плеча и поймала измученный взгляд под полуприкрытыми веками.
– Позволишь? – Вопрос вышел почти беззвучно, но Энтони понял и, кажется, удивился.
– Ты спрашиваешь у меня разрешение? – с трудом проговорил Ланг, а потом болезненно усмехнулся. – Глупая…
– Я просто не знаю, могу ли теперь, – пробормотала она. Рене выждала еще пару секунд, пока бушевала очередная волна боли, а потом аккуратно обхватила голову Тони ладонью и чуть приподняла от шершавой стены. Бережно коснувшись привычно взлохмаченных темных волос, она прошептала: – Имею ли право. Позволишь ли. Захочу ли сама. Все так изменилось…
Рене прервалась, но затем упрямо тряхнула головой и встала на колени за спиной Тони. Она наверняка несла самый настоящий подростковый бред, но заниматься самобичеванием по сказанному было некогда. Тяжелый затылок ткнулся в грудину, отчего из легких выбило воздух, и Рене сильнее сцепила зубы. Сегодня мигрень Энтони была оглушительна. Осторожно кашлянув, она уперлась основанием ладоней в район височных костей и уже прикрыла глаза, намереваясь привычно скользнуть к основанию черепа, однако в этот же миг почувствовала прикосновение. В ее левую руку вцепились так, словно та была последней опорой над пропастью. Сжав холодные пальцы, Энтони чуть повернул голову.
– Изменилось? Ты действительно думаешь, что все стало иначе? – спросил он, а потом неожиданно расхохотался, отчего у Рене вспыхнули перед глазами цветные пятна. Руки сами впились в горячую кожу, Энтони дернулся и смех оборвался. Ланг на мгновение зажмурился, прежде чем наконец отпустил уже побелевшие пальцы, и едва слышно пробормотал. – Дерьмо. А ведь, похоже, именно так.
– Будто для тебя нет, – немного резко откликнулась Рене, но наткнулась лишь на гордо вздернутый подбородок и окончательно задеревеневшие мышцы. О господи! Это просто замкнутый круг. Раздражение вырвалось наружу, и она слишком сильно оттянула длинные волнистые пряди. Рене не собиралась причинять боль, а потому вздрогнула вместе с Тони и торопливо прижалась губами к темной макушке. – Прости! Прости… я не хотела.
Он ничего не ответил, только чуть передернул плечами. И бог знает, сколько прошло времени, прежде чем Рене решилась снова запустить в густые волосы пальцы. Она скользила ладонями, успокаивала сведенные спазмом мышцы и разглаживала высокую линию лба, а сама все думала над словами Энтони. Почему он был так удивлен? Что нашел смешного в ее растерянности? Неужели думал, будто она спокойно проглотит столько недель обмана? О, милый, у тебя куча потайных личностей, родственных связей и фальшивых паспортов, о которых знает каждая псина в Квебеке, но не я? Ничего страшного! Это нормально! Со всеми бывает! Рене тихо фыркнула. Сколько вопросов… но Энтони, похоже, и не думал на них отвечать. Он молчал настолько долго, что его наконец прозвучавший в тишине коридора голос показался неожиданно чужим.
– Нет, Рене. Для меня все осталось по-прежнему.
Слова оказались сказаны, но смысл еще какое-то время ускользал от уставшего мозга. И только когда Рене все же собрала всё в единое целое, из груди вырвался прерывистый вздох. О, Тони… Она опустила руки на широкие напряженные плечи, а потом едва ощутимо их сжала. Им надо поговорить! Черт побери! Просто необходимо обсудить это и еще много всего, потому что продолжать так дальше нельзя. Бесконечно держаться за тайны не выйдет. Но чтобы разговорить Магомедову гору, Рене, похоже, потребуется всё возможное чудо. Целый воз рождественского волшебства. Нечто такое, что поможет начать самый тяжелый в ее маленькой жизни разговор по душам. Она попросит у Энтони честности. Потребует рассказать все – от начала и до конца, однако… Однако нельзя не дать ничего взамен. Верно? Значит, ей придется стать первой и начать череду откровений, а после надеяться, что сердце не соврало. Ибо иначе это будет значить конец. И решив, что лучше момента не будет, Рене наигранно бодро спросила:
– Ты уже был на Petit Champlain?
