Текст книги "И солнце взойдет (СИ)"
Автор книги: Барбара О'Джин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 54 страниц)
Глава 9
Утро началось с привычной суматохи.
«We're up all night 'til the sun
We're up all night to get some…»
Негромко веселился переехавший прямо к кровати приемник. За окном было привычно темно, и хоть потрепанный жизнью зеленый торшер едва разгонял полумрак, застывшей в вертикальном шпагате Рене свет и не требовался. По крайней мере, перечень мышц голеностопа она могла зачитать даже в коме, а потом показать на собственных изуродованных балетом ступнях. Плевое дело! Так что лежавший на комоде справочник по анатомии в данный момент служил лишь отличным противоскользящим упором и ни на что более не годился.
«…We're up all night for good fun
We're up all night to get lucky»
Рене хмыкнула в тон отзвучавшему тексту. Да уж, она бы посмотрела на веселящегося ночь на пролет врача, который затем вползал на сорокачасовое дежурство. Дрожащие руки, слипающиеся глаза, отходящий от алкогольных возлияний и полный неадекватных решений мозг. Рене хмыкнула и сменила ногу, заодно пролистав соседний справочник на пару глав вперед. Бог знает, что может понадобиться с таким количеством отданных ей на попечение студентов. Лучше быть готовой ко всему.
«We've come too far to give up who we are
So let's raise the bar and our cups to the stars»[24]24
Daft Punk – 'Get Lucky'
[Закрыть]
Поговаривают, что крупные больницы никогда не спят. В них постоянно происходит движение, что-то случается, где-то кричат, смеются и плачут. Эдакая вечная круговерть событий. Однако это не так. В каждой из них есть такой час, когда в коридорах не слышно шагов. Не доносится ни разговоров, ни даже треска сирен машин скорой помощи, только шорох промышленной вентиляции и равномерный писк аппаратов. Все затихает, чтобы, как только стрелка часов минует заколдованную цифру, вновь взорваться голосами, грохотом каталок и бесконечными трелями телефонов.
Пришедшая в это утро раньше положенного Рене застала именно эту благодатную тишину. Тускло светили через одну коридорные лампы, где-то в маленькой комнатке спал дежурный на эту ночь врач, и даже в ординаторской было еще темно. Ступив в раздевалку, она щелкнула выключателем, сделала пару шагов, но тут же ошарашенно замерла. Ничего не понимающим взглядом она уставилась на свой исписанный сверху донизу шкафчик, а потом медленно осела на удачно оказавшуюся поблизости скамейку.
«Пошла вон, тварь!» «Проваливай!» «Отбей себе голову…» «Уродина со шрамом…» «Блевотная дура» «Вали отлизывать Энгтон, сука!» «Ничтожество…»
На этом надписи не заканчивались. Их было много, отчего они теснились по всей поверхности металлической дверцы, наползали друг на друга, спутывались словами и цеплялись буквами. Черный маркер покрывал каждый миллиметр поверхности так густо, что где-то смазался, и прочитать торопливо нацарапанные пожелания оказалось невозможно. Впрочем, уж об этом Рене не жалела точно. Она поднялась, медленно подошла к шкафчику и провела коротким ногтем по одной из фраз, оставив после себя тонкую чистую полосу.
«Лучше б ты сдохла, выскочка»
Вот как. Рене поджала губы и посмотрела себе под ноги. Вот как…
Было даже забавно, что в царстве жизни, – в том месте, где она ценилась, как ничто другое, – кто-то хотел эту самую жизнь отнять. Не убить, но сделать настолько невыносимой, чтобы Рене захотела отсюда уйти. Хмыкнув, она повернула кодовый замок и резко распахнула дверцу. Глупо отрицать, но некоторым людям просто необходимо кого-нибудь ненавидеть. Однако всегда найдется первопричина, которая толкает на самые откровенные, радикальные поступки, и которую надо обязательно отыскать. А потому Рене ни капли не сомневалась, что это намеренная провокация, дабы довершить вчерашний позор. Оставалось только понять – чья.
Накинув халат, она прислушалась к нараставшему гулу ожившего отделения и аккуратно закрыла шкафчик. В тот момент, когда первый коллега вошел в раздевалку, Рене защелкнула замок на исписанной дверце и направилась прочь. Она не будет стирать обидные фразочки. Не будет признаваться в том, что те хоть как-то задели или расстроили. Вместо этого, Рене уверенно направилась по коридору к огромной пластиковой доске.
Она остановилась напротив куска белого разлинованного пластика, что висел на одной из стен близ ординаторской и служил календарем предстоящих на эту неделю процедур. Такой имелся в каждой больнице. Сюда записывали пациентов, операции и имена хирургов, которые будут их проводить. И Рене точно знала, что еще вчера вечером, несмотря на скандал, ее фамилия встречалась там минимум семь раз. Однако теперь в прямоугольных графах остались лишь смазанные полосы, которые некрасиво подчеркивали одинокую надпись «Ланг». Ланг, Ланг, Ланг. И ни одной Роше.
Рене медленно выдохнула и почувствовала, как от волнения сжался желудок. Это какая-то чушь. Серьезно, не мог же глава отделения менять свои решения, точно цикл у ротационного шейкера? Три круга влево, а затем столько же вправо? Наверное, это ошибка. Или розыгрыш тех шутников, кто испортил ни в чем неповинный шкафчик. Ведь, если доктор Ланг ее не уволил, значит, действительно планировал довести обучение до конца. И тогда подобная мстительность смотрелась слишком уж дико. Ну правда, не будет же он противоречить сам себе? Так что, круто развернувшись, Рене уверенно направилась в конец длинного коридора, где в глухом тупике находилась рабочая обитель наставника. Однако та оказалась закрыта, а сам Энтони Ланг, по словам не очень общительной дежурной сестры, даже не появлялся. Это было странно, но не критично. Первая операция начиналась лишь через полтора часа, так что Рене решила заняться студентами в надежде перехватить наставника до того, как придется спускаться в помывочную.
Но ни отчеты резидентов, ни вопросы коллег не могли прогнать чувство напряженного ожидания. Рене казалось, что вот-вот раздастся голос с эхом далеких волн, и потому постоянно бросала взгляды в другой конец коридора. А оттуда непрерывно доносился перезвон лифтов. Он вынуждал постоянно дергаться и отвлекаться, так что работа двигалась медленно. Однако, когда стрелка в белых часах подобралась к началу девятого, Рене не выдержала и отбросила последние два дневника пункций. К черту. Добежав до заступивших на дежурство сестер, она попробовала было расспросить их о докторе Ланге, но никто не знал, куда пропал главный хирург. Его не было. Ни в кабинете, ни в отделении, ни в готовой операционной, из которой позвонил злой доктор Фюрст. Он что-то кричал в трубку, но растерянная Рене даже не знала, что делать – в каком пыльном углу огромной больницы искать не маленькую такую пропажу. Ланг исчез.
Наконец, спустя еще полчаса безрезультатных поисков по лабораториям и залам для конференций, уже порядком взволнованная Рене отправила часть студентов дежурить в скорую, а сама решилась попытать счастья у Лиллиан Энгтон. Однако стоило ей нажать кнопку вызова лифта, как навстречу из немедленно распахнувшихся дверей шагнул доктор Дюссо. И не успев вовремя отшатнуться, она оказалась схвачена под локоть, а потом вовсе прижата к стене. Совсем рядом с головой тут же уперлась в откос мужская рука, а в шрам больно впилась одна из металлических пуговиц с рукава мокрого от капель пальто.
– Куда-то спешим? – раздался над ухом негромкий вопрос.
Они стояли в конце коридора, где их было не слышно, но отлично видно каждому, кто решил бы прогуляться по делам отделения дальше переполненной ординаторской или палаты. Прислонившаяся к стене Рене, и замерший рядом Дюссо. Двое, на первый взгляд, мирно разговаривавших коллег, но… Широкая ладонь ловко и незаметно скользнула под белый халат и удобно устроилась на тонкой девичьей талии, отчего Рене в испуге застыла. Распахнув глаза, она оцепенела и невидяще вперилась в черную ткань, покуда боялась вдохнуть запах намокшей шерсти и осенней листвы. Похоже… Так похоже, но нужно забыть! Немедленно! Выкинуть из памяти и сосредоточиться! Однако чужие неприятные руки держали крепко, пока шрам надрывался от боли и мешал думать.
– Мне надо найти доктора Ланга. Пожалуйста, отпустите меня, – пробормотала она, а сама едва не запиналась на каждом слове. Собрав в кулак расползавшуюся в воспоминаниях волю, Рене попробовала дернуться из цепкой хватки, но не смогла. Свою добычу Дюссо держал крепко. Дерьмо…
– Не раньше, чем ты меня поцелуешь, – хохотнул он тем временем и демонстративно подставил гладко выбритую щеку, от которой несло слишком сладким гелем. Рене поморщилась, а затем вовсе отвернулась, чтобы тут же рассерженно зашипеть и вновь попытаться выбраться из псевдообъятий доктора Дюссо.
К ужасу Рене, на них смотрели. Еще минуту назад в коридоре было удивительно пусто, а сейчас, кажется, будто бы здесь собралось все отделение. Не ушедшие в скорую студенты, персонал и даже какие-то пациенты пялились в сторону контрастно выделявшейся на фоне друг друга парочки и с наслаждением ждали, что будет дальше. И пусть в позах замершей у лифта парочки с виду не было ничего предосудительного, но Рене не сомневалась – каждый здесь знал, что именно происходит. Господи, как унизительно.
– Я скорее расцарапаю вам лицо, – наконец процедила она, поворачиваясь обратно.
– О, любишь поагрессивнее, – мурлыкнул Дюссо, а затем неожиданно откинул голову и демонстративно поправил свои упавшие на лоб волнистые волосы. Послышался свист и чей-то злорадный смех, а Рене едва не заорала от полоснувшей через все лицо боли, когда мужские пальцы как бы невзначай коснулись ее руки. – С радостью, только не здесь. Скажем, у меня в кабинете через… десять минут.
Рене на секунду затаила дыхание, словно раздумывала над этим откровенно неприличным предложением, а потом медленно подняла голову, посмотрела в мутные темные глаза и заговорила:
– Доктор Дюссо, хочу заверить, что в моем контракте не предусмотрено ни удовлетворение ваших желаний, ни чьих-либо еще. Как не было условия смиренно сносить домогательства. А потому повторяю последний раз – отпустите меня!
Рене едва не захлебывалась собственной смелостью. Продано, Дюссо? Как бы не так! Она не товар на блошином рынке, чтобы за ее тело можно было назначать грошовую цену или вовсе отдавать даром. Да, Рене терпеть не могла конфликты, но эта небольшая победа над самой собой окрыляла.
– А еще не думаю, что доктор Ланг будет счастлив, застав за компрометирующим занятием собственного резидента.
Акцент на принадлежности совсем другому мужчине вышел немного двусмысленным, но, похоже, попал в цель. Ибо Дюссо нахмурился и чуть отступил, а она почувствовала, как разжались стиснувшие талию пальцы. На этом шоу следовало бы немедленно остановить, но опьяненная успехом Рене решила поставить еще точку и только потом поняла, как сглупила. Вытерев влажную из-за мокрого пальто щеку, которую немедленно засаднило, она презрительно бросила:
– Потому что для него работа гораздо выше тупого удовлетворения собственных инстинктов.
То, что фраза прозвучала совсем по-детски Рене осознала еще до того, как заржал Дюссо. Ну а когда его раздражающе громкий хохот разнесся по всему коридору, окончательно в этом убедилась. Идиотка… Рене почувствовала, как щеки заливает стыдливый румянец, а запал на отпор улетучивается вместе с воздухом из сжавшихся легких. Господи! Куда она полезла со своей неопытностью в скандальной полемике, простодушностью и доверчивостью? Ей надо было молчать. Заткнуться и просто уйти, оставив ведущего хирурга отделения решать вопросы собственной репутации перед собравшейся толпой. Подумаешь, показалось, что она не здесь и не сейчас. Не в первый раз… Но мозги-то на месте. Ну вот зачем она приплела Ланга, чем наверняка поставила того в неловкое положение. Господи, они же друзья с проклятым Дюссо. А ей давно не четырнадцать. Вполне способна сама написать жалобу в отдел по рабочей этике.
И все же ухмылявшийся Дюссо явно считал иначе. Махнув рукой на толпу, он осклабился и негромко, растягивая каждое слово, проговорил:
– А ты, смотрю, за два дня уже разобралась кто есть кто. Так? Наш маленький гений. И все же позволь дать тебе небольшой совет. Если хочешь узнать кого-то получше, посмотри на него не только в свете бестеневых ламп и ореоле собственной славы. – Дюссо подмигнул, но увидев растерянный взгляд, тихо добавил: – Прогуляйся на первый этаж, не пожалеешь.
С этими словами он отвернулся и довольный собой направился в сторону немедленно засуетившегося отделения. Ну а Рене сначала раздраженно хлопнула по кнопке вызова лифта, а потом вдруг почувствовала, как внутри что-то оборвалось. Слова чертова Дюссо наконец-то проникли в мозг и породили там самую настоящую панику. На первом этаже монреальской больницы располагалось отделение неотложной помощи. А что, если… что, если с доктором Лангом что-то случилось? Рене почувствовала, как от волнения разом онемели пальцы. Что если… Однако додумать ворох паникующих мыслей не дали.
– Не надо ругаться с ним, Роше, – раздался позади напряженный голос, и Рене вздрогнула от неожиданности.
Обернувшись, она встретилась взглядом со встревоженным резидентом Дюссо и непонимающе нахмурилась. Парень же постоянно оглядывался на руководителя, словно опасался, что получит взбучку за разговоры с неугодной коллегой, и неловко переминался с ноги на ногу.
– С кем?
– С доктором Дюссо, – донесся осторожный шепот.
– Я и не собиралась, – немного резко откликнулась Рене и снова с силой надавила на кнопку. Ну же! Пошевеливайся, глупая машина!
– Мне так не показалось. – Франс снова обернулся и вытер рукавом халата выступившую на лбу испарину. – Ты еще пока не знаешь, но коллективом здесь заправляет именно он.
– Но… – Рене даже на секунду забыла, что спешила, и недоуменно уставилась на снова занервничавшего от ее непонятливости парня.
– Да не перебивай же, зануда, – торопливо зашептал Франс. – Ты с пафосом кричала имя Ланга, но наш гениальный глава витает в своих хирургических высотах, и ему глубоко плевать на происходящее под ногами. А потому, пока он будет с восторгом складывать мозаику из органов какого-нибудь смертника, именно Дюссо возьмет тебя в оборот. Так что, если не хочешь весь год маяться с расписанием и вспарывать гнойники на задницах стариков, будь с ним повежливее.
– И сносить, как ты, все оскорбления? – спросила Рене едко, а потом смущенно добавила: – Извини.
– Да, если потребуется, – последовал серьезный кивок. Похоже, Франс не заметил прозвучавшей насмешки и говорил, искренне желая помочь. Но Рене лишь покачала головой. Тогда Холлапак зашептал еще настойчивее. – Неважно, чей ты резидент, Роше. Пойми. Ради непонятно кого Ланг не изменит своего отношения. Он даже не знает, как тебя зовут! Поэтому не ссорься с Дюссо, если хочешь сохранить за собой тепленькое местечко. К тому же, твоего наставника здесь не любят. Как, похоже, и тебя. Я видел твой шкафчик. Миленькие граффити.
Пропустив мимо ушей последние фразы, Рене зацепилась за другое – Ланга здесь не любят…Уже второй человек открыто сказал ей об этом. И снова неясная тревога скрутила живот. А что, если случай с ней лишь начало большой провокации? Рене на мгновение замерла, а потом резко тряхнула головой. Ну уж нет! Подобные мысли сродни теориям про пришельцев, чипы и прочую чушь. Но все-таки Рене еще раз остервенело вдавила равнодушную кнопку вызова лифта и наконец услышала шум подъехавшей кабины.
– Ты хотя бы меня слушала, Роше? – зашипел в спину Франс, снова обильно потея. Видимо, от волнения. И он, наверняка, хотел сказать что-то еще, но тут Рене заскочила в лифт, повернулась к нему лицом и ослепительно улыбнулась.
– Да. Спасибо большое за все предупреждения. Но я уверена, что доктор Ланг – отличный наставник и руководитель, – выпалила она скороговоркой.
Последнее, что услышала Рене прежде, чем двери закрылись, стал безнадежный стон:
– Блаженная…
В отделении неотложной помощи было шумно. Проталкиваясь между людьми, каталками и ящиками с медикаментами, Рене торопливо двигалась мимо смотровых и с каждой пустой или заполненной совсем не теми людьми комнатой чувствовала, как сильнее колотится сердце. Ланга нигде не было. Дойдя до конца коридора, она остановилась и растерянно заозиралась по сторонам. И что теперь делать? Вызывать спасателей? Но, куда… Монреаль – огромный город, где улиц точно разделенных в геле фрагментов ДНК. А что, если Ланг опять кого-то сбил или, еще хуже, попал в аварию сам? Тогда надо срочно звать парамедиков и искать… Но где? Господи! Рене почувствовала, как от волнения совсем онемели кончики пальцев. Ей следовало бы успокоиться и, быть может, еще раз пройтись по отделению скорой. Вдруг она не заметила! Пропустила. Рене беспомощно уставилась на мерцающие индикаторы вызовов в палаты, не зная, куда направиться дальше, и тут за спиной раздался окрик.
– Эй, новенькая! Как тебя там? – Рене резко оглянулась, отчего в шее хрустнула парочка позвонков, и увидела позади себя дородную медсестру из неотложки. Та поправила стойку с капельницей и хмыкнула: – Не своего главного ищете?
Какого именно «главного» можно было не уточнять, ведь стандартный цвет формы хирургического отделения выдавал Рене с головой.
– Доктор Ланг здесь?
– А где ж ему еще быть, – хохотнула медсестра над очевидными нотками надежды. – За ширмой, в «отстойнике».
Рене на мгновение замерла, а потом вымученно прикрыла глаза. «Отстойником» здесь звали пять простых коек, отделенных друг от друга плотными желтыми шторами. Туда периодически привозили бездомных с различной степенью переохлаждения, везунчиков с легкими вывихами и… пьяных. Что в этом месте забыл глава хирургии было неясно, но нехорошее предчувствие сдавило легкие и каждый шаг отзывался болью где-то меж ребрами. Однако, остановившись напротив своеобразного входа в отсек, Рене резко выдохнула, а потом решительно отодвинула занавеску. Ноги уже хотели было шагнуть вперед, но мозг немедленно приказал стоять, а затем вовсе велел бежать прочь. И Рене попятилась.
Господи… Да быть не может! Она тряхнула головой и с силой зажмурилась. У нее, наверно, обман зрения или помутнение рассудка на почве волнений сегодняшнего утра. Но моргнув один раз, затем второй, Рене поняла, что не бредит. Доктор Ланг действительно находился именно здесь. В «отстойнике». В том виде, в каком она никогда не должна была его видеть. И от свалившегося на неё зрелища Рене почувствовала, как в груди зашевелилось бешенство. Отчаянное, горькое, наполненное разочарованием, никому не нужным пережитым страхом и накатившей усталостью. А потому, поджав отчего-то задрожавшие губы, она шагнула в отсек и замерла.
За годы учебы Рене успела повидать многое. Трупы в анатомичке, трупы в морге, даже трупы в палате. В них не было ничего необычного и почти ничего интересного. Но то, что валялось на узкой, заправленной одноразовой простыней кровати больше напоминало помятое тело. Из тех, что еще бьются в слабых конвульсиях, прежде чем испустить дух. И это огромное черное пятно, с белеющими предплечьями и кистями, что болтались подобно поломанным палкам, было живо. Оно дышало, возилось и даже издавало невнятные звуки, больше похожие на бульканье какой-нибудь установки. Иногда, правда, на пару секунд затихало, но потом снова принималось елозить и бормотать, отчего по всей комнате стелился кислый аромат чудовищного перегара. От него щипало в носу, и Рене инстинктивно прикрыла лицо, опасаясь сделать слишком глубокий вдох. О господи… Неожиданно огромная туша колыхнулась, резко перевернулась набок и выблевала содержимое своего желудка прямо на кафельный пол. Остро запахло желчью.
– Твою мать, Ланг! Я же дал тебе таз.
Знакомый усталый голос раздался откуда-то слева, а затем из-за занавески напротив с инфузионной системой в руках вынырнул доктор Фюрст. Не заметив замершую Рене, он осторожно обошел койку, постарался не наступить в медленно растекавшуюся вонючую жижу и принялся подсоединять трубки к уже висевшему пакету с готовым раствором.
– От…в’ли, – невнятно пробормотал доктор Ланг, а затем снова зашелся в приступе рвоты. Естественно, на пол. Естественно, в полном пьяном пренебрежении ко всем возможным нормам приличий.
– Энтони, завязывай с этим. Ваши с Дюссо попойки однажды закончатся очень плачевно, – тихо и зло произнес Фюрст.
– О-о-о, – раздался то ли стон, то ли отрыжка. И голова Ланга откинулась обратно на кровать, принимая одну горизонтальную прямую вместе с остальным телом. – Дэ’рон н’причем. Вч’ра я был со-о-оло.
Послышался хриплый смех, а потом Ланг подтянул к лицу руку и прямо предплечьем вытер перепачканный в блевотине рот. Рене передернуло. И, наверное, именно это движение все же смог уловить расфокусированный взгляд главы отделения, потому что вопреки не слушавшимся мышцам Ланг повернул голову и уставился на замершую в проеме фигурку.
– Alan, ich glaub, ich fahr' mir grad 'nen Film, – настороженно пробормотал он, а потом не удержался и снова сблевал, перепачкав собственный свитер.
– Meine Ģüte! – простонал анестезиолог, а затем потянулся за салфетками. – Lang, du hast ja keine Halluzinationen. Wie kommst du darauf?
– Warum dann steht Rocher da?[25]25
– Фюрст, кажется, у меня галлюцинации.
– О боже, Ланг. Нет у тебя галлюцинаций, с чего ты вообще это взял?
– А почему тогда там стоит Роше?
[Закрыть]
– Палпа… Что?! – Фюрст резко обернулся и едва не выронил из рук нераскрытую упаковку с катетером. – Рене, что ты здесь делаешь? Почему не…
Вероятно, в ее взгляде было нечто ужасное. Что-то такое, отчего Алан Фюрст немедленно замолчал. Он нервно сглотнул, отвернулся и принялся перебирать пальцами трубки капельницы, словно чувствовал вину за этот цирк. Рене дернула краешком губ. О, доктор Фюрст. Как же она его понимала! Но, право слово, милый доктор, не вы спаивали Ланга. Не таскали всю ночь по дрянным барам и не вливали дорогущие помои, исторгнутые остатки которых отвратительно воняли прямо под кроватью. Но, похоже, именно вас следует благодарить за то, что Энтони Ланг еще жив. Удивительное человеколюбие… Рене вздохнула и посмотрела на все же свалившееся в отключке тело. Омерзительно.
– Доктор Роше? – напомнил о себе Фюрст, и она перевела на него взгляд. Поджав губы, Рене резко нажала на кнопку вызова уборщицы и потянулась за одноразовыми перчатками.
– Идите, доктор Фюрст. Воспользуйтесь тем, что вам не придется сидеть с этим пациентом перед ночным дежурством и отдохните. Кто знает, как пройдут сутки, – проговорила она, пока резкими, почти рваными движениями натягивала вредный нитрил. – Я здесь справлюсь.
– Ты не обязана, Рене, – начал было Алан, но она уже достала новую упаковку с катетером, а потом со всей силы задвинула ящик железного шкафа. От грохота Ланг очнулся и что-то невнятно пробормотал.
– Как и вы. Но в отличие от главы отделения и благодаря моему наставнику у меня сегодня нет никаких иных обязанностей, кроме кучки студентов.
– Почему? – недоумевающе спросил Фюрст.
Она промолчала. Резко, но негрубо Рене схватила чистую от чернил татуировки, а потому бледную кисть безвольного Ланга и зубами вскрыла упаковку со стерильной салфеткой. Задрав рукав черного свитера, она протерла место инъекции. От одежды едва ощутимо, но все же заметно тянуло травкой, и Рене поморщилась.
– Что случилось?
– Ничего. Просто, похоже, доктор Ланг отстранил меня от операций, – спокойно ответила она, пока примерялась к одной из вен, и это оказалось несложно. Кожа под пальцами была настолько тонкой и бледной, что сквозь неё едва не просвечивали мельчайшие сосуды. Быстро спустив с системы воздух, Рене настроила скорость вливания и снова повернулась к лежавшему почти без сознания мужчине. Тот дышал поверхностно и часто.
– Отстранил? – Кажется, Фюрст был чертовски удивлен. Почти поражен. На что Рене лишь криво улыбнулась.
– Кто-нибудь проверял доктора Ланга на анемии? – спросила она вместо ответа не в силах оторвать взгляд от синюшного лица, где признаками жесточайшего обезвоживания чернели носогубные складки и шелушились губы. – Как он питается?
– Тебе не понравится ответ, – негромко заметил Фюрст и подошел ближе.
Они замолчали, разглядывая острый профиль, что резкими изгибами напоминал чем-то клюв хищной птицы. Наконец анестезиолог вздохнул, засунул руки в карманы халата и качнулся на мысках, словно решался на что-то.
– Он не всегда так напивается, – наконец выдал Фюрст, и Рене хмыкнула. – Может завалиться с Дюссо в какой-нибудь стрипклуб или зависнуть в пабе, но чтобы настолько, да еще и один… Такое было всего раз пять.
Анестезиолог покачал головой, а она почувствовала новую волну удушающего разочарования и отвернулась. Это же насколько надо за свои неполные сорок лет устать от мира и самого себя, чтобы так заскучать? Вздохнув, Рене потянулась за пледом, который лежал на соседней койке. Вынимать тот, что сбился в ком под грязными ботинками Ланга, не хотелось, потому она развернула чистый и аккуратно укрыла им начинавшее блестеть испариной тело.
– Идите, доктор Фюрст. Я справлюсь сама.
– Хочешь, я поговорю потом с Лангом насчет операций? – осторожно спросил анестезиолог. – Думаю, его в ночи просто потянуло на вредность.
Рене лишь отрицательно покачала головой. Она со всем разберется сама, как минимум спросит – был ли это доктор Ланг или неизвестные шутники.
– Я объясню Лиллиан Энгтон твое отсутствие на дежурстве, – твердо проговорил тем временем Фюрст, и Рене не стала спорить.
– Спасибо.
Постояв еще немного рядом, глава анестезиологии резко кивнул и направился прочь, а в их отсек наконец вкатила свою тележку уборщица.
Время, пока в Ланга один за другим вливались растворы, тянулось мучительно медленно. Не скрашивали его даже студенты, что то и дело требовали внимания. Рене не пускала никого внутрь маленькой обители перегара, ибо вряд ли вид пьяного главы хирургии поспособствовал бы поднятию рабочего духа и мотивации у будущих врачей. Так что каждые полчаса она выходила в общий коридор скорой, где между каталками и шкафами подписывала листы назначений или слушала сбивчивые отчеты. Пейджер постоянно разрывался сообщениями о состоянии пациентов, несколько раз прилетал вертолет, а в обед, ради разнообразия, ее навестила сердитая Роузи, которая принесла божественно резиновый салат. Медсестра кинула брезгливый взгляд на валявшегося Ланга и, прошептав «упырь», вернулась обратно к своим маленьким пациентам.
На этом события дня как-то резко закончились, только брошенный на тумбочку телефон (разбитый и, естественно, черный) с периодичностью в каждые двадцать минут взрывался голосом Мика Джаггера. Он так отчаянно страдал и так хотел перекрасить весь мир в черный цвет, что Рене не выдержала и усмехнулась. Кажется, ее наставник преследовал те же цели, только вот начать решил прямо с себя. Ну а в целом, больше Рене никто не беспокоил. И потому ближе к пяти вечера, когда разошлись последние студенты, она с удобством расположилась на колченогом стуле и сделала вид, что почитывает найденное здесь же потрепанное руководство для хирургов-стажеров.
Но на самом деле, Рене не запомнила ни слова из бездумно пролистанных страниц. Тяжелая книга лежала на коленях, но она туда почти не смотрела. Потому что больше, чем буквы и схемы… Больше, чем показания приборов и состояние Ланга, ее занимал тот самый узор на крепком мужском предплечье. Весь день она натыкалась взглядом на столь контрастно черневший рисунок и одергивала себя, чувствуя, как горят от смущения щеки. Это так невоспитанно разглядывать спящего! Но было что-то завораживающее в том, как линии сливались в строгую геометрию. И Рене смотрела на них настолько долго, что сама не заметила, когда осторожно потянулась к безвольно повисшей руке. Коснувшись одной из дорожек, она подушечками пальцев ощутила едва заметную неровность кожи, провела по ложбинке между двух нарисованных стен, очертила звезду перекрестка и попыталась взглядом найти хоть один выход, но не смогла. Еще раз полюбовавшись на странный узор, Рене дала себе мысленный подзатыльник и прочитала целую лекцию о неэтичности поведения, прежде чем аккуратно уложила тяжелую мужскую руку поверх одеяла и подняла взгляд.
Ланг смотрел внимательно. Без привычной скуки или равнодушия, которые проскальзывали в первые их встречи и даже вчера, пока они друг на друга орали. Тогда в его глазах было больше усталости от назойливости нового резидента, чем раздражения. Но теперь там было что-то похожее на любопытство. Впрочем, все это Рене могло показаться, потому что она немедленно уставилась в лежавшую на коленях книгу и почувствовала, как горят уши. Нехорошо разглядывать спящих, а уж трогать их и подавно.
– Добро пожаловать в мир адекватных людей, – нарочито ровно произнесла она и захлопнула учебник.
– Сомнительное пожелание, – откликнулся Ланг, а затем пошевелился. В попытке проверить функционирование своего организма он осторожно приподнялся, но руки пока не слушались. Так что, прикрыв глаза, незадачливый хирург упал обратно на койку и пробормотал: – Где Фюрст?
– Делает свою работу, – сухо откликнулась Рене, что не осталось незамеченным.
– Ох, ну, давай. Прочитай мне часовую нотацию о роли и обязанностях врача, о моем неподобающем поведении и прочей дребедени.
– Обязательно, но чуть позже. – Она скрестила на груди руки и нахмурилась. Ланг же приоткрыл один глаз, скептически посмотрел на сидевшую рядом с ним девушку и снова плотно смежил веки. Рене успела заметить покрасневшие белки, но в целом глава отделения уже меньше походил на восковую копию самого себя. Наплевав на возражения, Рене посветила в прищурившиеся глаза, проверяя реакцию зрачков, за что получила легкий шлепок по руке.
– Почему ты смотришь на меня так, будто я отобрал у тебя щенка и отдал проходящим мимо цыганам? – невнятно пробормотал он.
Рене недоуменно приподняла брови. Ланг этого, конечно, не видел, но правильно истолковал повисшее молчание.
– Осуждающе и с полным непониманием происходящего, – едко пояснил он и снова открыл глаза, уставившись на поднявшуюся Рене еще пока мутным взглядом.
– Наверное, потому что я осуждаю и не понимаю? – откликнулась она.
– Ого, наш серафим способен на подобные чувства? Трепещите! Скоро состоится второе пришествие! – ехидно провыл привидением Ланг, а потом резко отсоединил капельницу, неаккуратно выдернул катетер, отчего Рене непроизвольно вскрикнула, и пробормотал: – Проваливай и позови Фюрста.
– И не подумаю, – прошипела она в ответ, а сама спихнула ладонь, которой выругавшийся Ланг попытался остановить рванувшую из вены кровь. И, видимо, именно это ребяческое поведение, которое никто не ждал от взрослого врача, стало катализатором, что толкнул цепную реакцию всех вялых рассуждений за этот день. А потому Рене выпалила: – Посмотрите на себя! Даже бывшие уголовники из моего убого района выглядят приличнее. А ведь у большинства из них нет ни дома, ни работы, ни образования. Они перебиваются временной работой и не знают, что будут делать завтра, тогда как доктору Лангу дано все это и больше. Но он позволяет себе подобное поведение! Так, как после этого можно говорить, что мое осуждение неуместно?
