Текст книги "И солнце взойдет (СИ)"
Автор книги: Барбара О'Джин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 40 (всего у книги 54 страниц)
Глава 38
Так и не выпустив из ладони клок волос, Ланг потащил взвизгнувшую от боли Рене к выходу. Она бежала за ним, согнувшись едва ли не пополам, потому что Энтони, разумеется, не думал ни о каком удобстве. Ноги натыкались на стулья, цеплялись за танцующих людей, один раз Рене даже упала. Но рывок вверх быстро вернул тело в вертикальное положение и чуть не лишил скальпа.
– Эй! – попробовала она возмутиться, но ее перебили.
– Рот закрой, – рявкнул Энтони и грубо толкнул вперед. – Кто еще с вами был, кроме Роузи? С кем я говорил по телефону?
– Да я понятия не имею…
– Кто! – он уже орал.
– Энн, но я не знаю… – Рене растерянно захлопала глазами.
Около главного входа было холодно, и она зябко поежилась, только сейчас поняв, что почти полностью обнажена. Непонятно в какой момент порванные джинсы, что теперь едва держались на бедрах, вряд ли могли считаться достойной одеждой, а потому некогда вспотевшую кожу мгновенно покрыли мурашки. Рене попробовала застегнуть на поясе пуговицу, хоть это ничем бы не помогло, но та, оказывается, давно отлетела. Теперь на ее месте торчали лишь несколько голубых нитей. Неожиданно на плечи опустилось что-то тяжелое и невероятно теплое, а потом Рене снова куда-то поволокли. Голова врезалась в стену, а перед глазами возникло злое лицо Энтони. Он планомерно застегивал пуговицу за пуговицей на своем пальто, но в его жесте не было ни заботы, ни ласки. Только бьющее через край раздражение, что пришлось возиться с какой-то девчонкой. Рене оскорбленно надула губы и попробовала убрать от себя мужские руки, но Ланг лишь грубо отмахнулся.
– Ты мне еще пообижайся, – процедил он, а потом резко схватил пальцами девичий подбородок и вздернул вверх, вынудив посмотреть себе в глаза. – Стой здесь. Ни с кем не разговаривай. Никуда не ходи. Сделаешь хоть один шаг в сторону – убью. Поняла?
Она нервно кивнула. А Энтони, бросив последний недоверчивый взгляд, снова скрылся в полумраке ночного клуба. Рене посмотрела было ему вслед, но тут перед глазами неожиданно все поплыло, отчего пришлось сползти вниз по стене, пока легкие безрезультатно пытались вдохнуть побольше воздуха. Но хоть на полу было прохладнее и чуть свежее, лучше не становилось. Задыхавшийся мозг отчаянно просил кислорода, и в голове вдруг всплыло совершенно неуместное слово – гипоксия. У неё откровенная гипоксия, а еще обезвоживание, если верить пересохшему рту. А какого, собственно, черта? Не с одного же коктейля. Неожиданно стало нехорошо, и Рене уже хотела прикрыть глаза, но тут из других дверей с грохотом вылетел взбешенный Энтони. Он тащил за руку сопротивлявшуюся и визжавшую Энн, которая при виде сидевшей на полу Рене резко оборвала свою ругань. Под ноги полетели забытые в зале ботинки.
– На выход. Обе. Быстро! – выплюнул Ланг таким тоном, что ни у кого не возникло желания спорить.
Непослушными руками Рене натянула обувь, после чего с трудом поднялась и тут же была грубо вытолкнута из клуба. Морозный воздух новогодней ночи показался божественно сладким. Она втянула его полной грудью и только собралась им насладиться, как ее решительно впихнули на переднее сиденье незамеченной машины. Следом послышалось недовольное ворчание Энн, раздались хлопки дверей, а затем на водительское место опустился Энтони. И… Боже! Его ярость была почти осязаемой. Рене вжалась в сиденье и постаралась стать незаметной. Но тут чудовищная машина взревела мотором и вырвалась на дорогу, оставив после себя разбрызганный в заносе мокрый снег и чью-то пьяную ругань.
За следующие полчаса они в абсолютной тишине пересекли весь Монреаль, с нарушением всех правил пролетели сквозь историческую Ошелагу и проскочили насквозь Мезоннев. Ехали молча. Только иногда что-то бормотала спящая на заднем сиденье Роузи, и едва слышно вздыхала рядом с ней Энн. Обернуться и посмотреть на подруг Рене не решилась. Она вообще старалась не шевелиться, чтобы не привлекать к себе внимание взбешенного Ланга. А Тони все резче входил в неочищенные от снега повороты, перегазовывал на редких светофорах и так сжимал в руках руль, что тот едва не трещал.
Наконец они остановились около небольшого дома – такого же аккуратного, как и вся старательно отскобленная до асфальта улица, – и Энтони вышел из машины. Он осторожно забрал недовольно заворчавшую Роузи, а потом подошел к двери. Горело всего одно окно, но Ланг решительно и громко постучал ногой в дверь, а через минуту Рене с удивлением увидела на пороге доктора Фюрста.
– Что… что произошло? – донеслось до неё восклицание, пока сам Алан торопливо брал на руки сонную Морен.
– Похоже на легкое отравление чем-то вроде «Молли»[77]77
Вид наркотика на основе экстези.
[Закрыть]. Мы с ней основательно промыли желудок, но лучше бы понаблюдать повнимательнее. Решил, ты справишься лучше наших дур из скорой и не станешь задавать ненужных вопросов.
– Да-да, – кивнул Фюрст и покрепче прижал к себе Роузи. А на Рене вдруг накатил безумный стыд. Так не должно было случиться. Не должно… Они же просто хотели повеселиться! Рене отвернулась от окна, но все равно услышала тихий вопрос: – Ist das Rene denn da im Auto? Was ist los?[78]78
– Там в машине Рей? Что случилось?
[Закрыть]
Хотя растерянный Фюрст перешел на немецкий, но свое имя она расслышала точно. Кажется, дело дрянь. Рене постаралась поглубже спрятаться в огромное для неё пальто, и вздрогнула от интонации повернувшегося к машине Ланга.
– Entweder hat jemand sie voll gesoffen, mit Partydrogen dazu, oder ich hätte keine blasse Ahnung von Fräulein Rocher,[79]79
– Либо их чем-то опоили… либо я многого не знал о мисс Палпатин
[Закрыть] – процедил он, и Рене услышала приближающиеся тяжелые шаги. А дальше хлопнула дверь, завелся двигатель, и машина опять стремительно вылетела на тихую улицу.
Следующей в списке добрых дел совсем не доброго сейчас Ланга оказалась Энн. После очередного получаса езды они остановились около частной клиники, название которой Рене видела впервые, но именно туда направился вместе с сонной подругой по-прежнему злой Энтони. Он тащил на себе вялую медсестру без малейших усилий, но даже спина его излучала такие волны презрения, что Рене стало нехорошо. Стыд мешался с неожиданно резко навалившимся похмельем, добавляя в душу метафорического яда.
Энтони не было долго. Настолько, что Рене успела задремать, прислонившись к холодному окну, и вздрогнула, когда рядом намеренно громко хлопнула дверца машины.
– Куда ты ее отвел? – тихо спросила она.
– Очухалась? – вместо ответа выплюнул Ланг и раздраженно ткнул в кнопку запуска двигателя. И только когда они выехали с небольшой парковки, он соизволил продолжить: – Пристроил к знакомому на ночь в стационар. Поставят капельницу, понаблюдают, а утром отпустят ко всем чертям.
– Понятно, – прошептала Рене и снова затихла.
Они неслись по темным улицам в неведомом направлении. Мимо пролетали дома, какие-то парки, дворы… Колесо обозрения и даже мост. Рене бездумно наблюдала за сменой пейзажа, прежде чем слева замаячил старый порт, а впереди прямая, точно стрела, дорога. Место оказалось совсем незнакомым. Рене пока слишком плохо знала этот огромный город, но открыть рот и спросить Тони, куда он их привез, смелости не нашла. Все, что она могла – смотреть в окно на унылые кучи сугробов да редкие группки людей, праздновавших Новый Год. Ничего интересного, чтобы хоть как-то отвлечься от мерзостных мыслей. Рене готовилась вновь задремать, но выскочивший из-за угла огромный комплекс заставил вздрогнуть от неожиданности.
Совершенно честно Рене могла сказать, что никогда не видела ничего подобного. Слышала, да, – мельком или по новостям, теперь и не вспомнить, – но воочию лицезрела впервые. Ибо то, что предстало перед глазами, нельзя было назвать домом. Оно больше походило на огромный склад вагонных контейнеров, из которых зачастую собирали гигантские стены в каких-нибудь сортировочных центрах. Там они выстраивались пестрыми городами, высились замками или целыми бастионами. Но здесь серые коробки из стекла и бетона, что громоздились друг на друга под прямым углом, больше напоминали экзотичный конструктор. Плод игры «Дженга» и геометрии на грани коллапса, где прямоугольные соты жилья с пустыми провалами воздушных проемов перемежались сглаженными дугами наземных переходов. Это был футуристичный брутализм, каким его видели с полвека назад. А потому Рене ошеломленно выдохнула:
– Что это?
– «Хабитат», – коротко отозвался Тони, а она недоуменно скривилась. Кто? Глупое название ни о чем не сказало, так что Рене вгляделась в хаотично разбросанные панорамные окна, что своими яркими пятнами смотрели на Монреаль.
– И что мы будем делать в этом… «хабитате»?
– Ты ничего. А я здесь живу, – пришел еще более сухой ответ, и Рене обиженно поджала губы. Как грубо!
Неожиданно машина повернула перед возвышавшимся кубическим комплексом и понеслась под бетонными сводами дома. Один короткий тоннель, второй. От рева мотора дрожали стены и окна, а у пары автомобилей сработала сигнализация, прежде чем с визгом шин Энтони затормозил у последней бетонной стены. Он выбрался из машины, стремительно обогнул капот и распахнул перед Рене дверь.
– Вперед, – скомандовал Ланг. Скрипнув зубами, она выбралась из салона. – Надеюсь, мне не придется тащить тебя на руках, точно немощную принцессу?
И в этот момент она не выдержала. Был ли в том виноват распадавшийся в организме алкоголь или что-то еще, но Рене заговорила, и с каждым новым словом голос становился лишь громче.
– О, бога ради! Боишься надорваться от нанесенного добра? Да тебя же никто не просил со мной возиться! Иди к черту и не сваливай на меня ответственность за собственные импульсивные поступки. Нахрена ты вообще приперся в клуб? Тебя никто там не ждал. И уж точно тебя не ждала я! Но ты явился, устроил показательные выступления для своего эго, разыграл целое представление! А теперь что? Публика не пала ниц? Не трепетала и не заливала твои ботинки слезами благодарности? Какая трагедия! Никто не оценил душевной щедрости великого Энтони Ланга, которая наконец-то случилась!
– Закрой рот, – прервал Тони ее звеневший в бетонном колодце двора голос, но Рене не унималась. Она понимала, что не контролирует вырывавшийся поток слов, но остановиться уже не могла.
– С какой стати? Не нравится – пошел вон. Это не я тебя тащила непонятно куда и непонятно зачем. Ты никто, чтобы указывать и контролировать мое свободное время. Оно мое! Мне и без того по горло хватает тебя на дежурствах. Даже не знаю, как спасаться, потому что у тебя каждая эксцентричная выходка приводит почему-то к моему унижению и позору, от которого мне не освободиться и за целую жизнь! Проучил, ничего не сказать. Доволен? Рад? Конечно, ведь только ты можешь быть прав!
– Прошу тебя, замолчи.
– Да без проблем! – воскликнула Рене. – Прости, что не целую руки. Как-то не преисполнилась благодарности. Как накажешь? Опять устроим позорные чтения, но теперь о вреде алкоголя, или придумаешь что-то новенькое? А может, выпорешь ремнем?
– Хватит! – Огромная ладонь с грохотом приземлилась на черный капот, и Рене вздрогнула. – Ты не понимаешь, что несешь.
Подняв голову, она посмотрела в такие же бешеные глаза Тони, а потом внезапно осклабилась.
– Как скажешь.
Она демонстративно пожала плечами, и слишком большое пальто легко соскользнуло с голых плеч, а потом неопрятной кучей свалилось прямиком в грязный снег. Пнув в сторону остолбеневшего Ланга его одежду, Рене последний раз улыбнулась и зашагала прочь. Прямо так – в одних порванных джинсах и зимних ботинках, не чувствуя холода, ибо внутри клокотала горячая ярость. Однако не успела она сделать и пары шагов, как сверху навалилось нечто тяжелое, а потом тело вовсе оказалось грубо спелёнато в еще теплую ткань. Забившись в попытке освободиться, Рене закричала, но Энтони лишь крепче сжал вокруг нее руки и куда-то потащил.
– Пусти! – взвизгнула она и попыталась лягнуть побольнее, но в рот прилетел грязный рукав.
– Полоумная дура! Хочешь, чтобы тебя отымели за следующим поворотом? Ты даже окоченеть не успеешь, как тебе свернут шею и затащат в кусты! А может, трахнут прямо на дороге.
От ора Тони колыхнулась даже сухая листва на деревьях. И Рене вдруг поняла, что это впервые. Никогда прежде он не позволял себе так повышать голос, но сейчас пружина терпения сорвалась. А потому стиснутые в хватке ребра уже трещали, и больно саднили пережатые мышцы, немели ладони и ноги. Однако Энтони упрямо тащил их по обледенелой дороге и в какой-то момент едва не упал поскользнувшись, но лишь навалился на незамеченную машину. Грудь и живот Рене обжег холод ледяного металла, а изо рта вырвался тихий вскрик.
– Ты нарочно это сделала, да? – вдруг раздался над ухом прерывистый шепот. – Что-то проверяла? Или пыталась доказать? Хотела узнать, трахнут ли тебя как шлюху? Или хотела, чтобы я тебя трахнул? Как свою шлюху. М?
– Ничего! Я… – она попробовала вырваться, но Тони навалился сверху и окончательно прижал к холодному капоту.
– Знаешь, мне как-то казалось, у тебя хватит мозгов не закидываться наркотой! – процедил он, а Рене вдруг затошнило, словно кто-то дал сильно под дых. Нарко… Она же не… Она никогда… Она ни за… Что?! От накатившего запоздалого осознания сопротивление стихло само собой, но Энтони, ничего не заметив, все продолжал: – Чего ты собиралась добиться? Я рассказал тебе историю не для того, чтобы меня тут же испытывали на адекватность. Или ты думала проверить кого-то еще? Отвечай. Потому что к твоему возможному сожалению я четко осознаю три вещи: ты не в себе, ты не шлюха и… ты не моя.
Он резко замолчал, и в следующий миг придавивший к капоту вес резко исчез. Но Рене не спешила вставать, а продолжала лежать, уткнувшись лбом в постепенно нагревавшийся металл, и думала-думала-думала. Наконец, когда тело начала бить зябкая дрожь, она соскользнула прямо на ледяной асфальт и уселась у грязного колеса. Полное понимание случившегося, а значит, и своего поведения вышло ошеломительным. Почти таким же внезапным, как если в голову стукнет метеорит, ведь Тони умел доносить свою мысль четко и больно. Послышался тяжелый вздох.
– Пойдем. – Перед лицом появилась бледная ладонь. – Тебе нужно согреться, иначе опять…
А ведь ему наверняка тоже было не жарко. И все же Рене осталась сидеть на земле.
– Я ничего не принимала. Никогда. Я бы просто не стала. – Она смотрела в одну точку и хмурилась. Последовала тишина, а потом рядом на корточки опустился Ланг. Поджав губы, он поплотнее запахнул на ней полы пальто и зло хмыкнул.
– Пила?
– Да. Один коктейль… и немного мохито у Роузи. Больше ничего! Но… – Вдруг Рене подняла испуганный взгляд, когда в голове круг за кругом начали проноситься воспоминания. И то, что она в них увидела, оказалось чертовски пугающим. Попробовав что-то сказать, Рене запнулась, подавилась собственными словами, прежде чем затрясти головой. – Тони, я не знала! Мы хотели повеселиться и… Не думали, что так…
Ланг на секунду устало прикрыл глаза, а потом аккуратно взял ее за локоть и потянул за собой вверх.
– Поднимайся, дуреха, – прошептал он.
Окончательно измятое и перепачканное в грязи пальто немедленно попыталось свалиться, но его ловко вернули на место. И плотнее запахнули отяжелевшие полы. И подняли воротник. И… Рене до боли прикусила язык, чтобы не разреветься, – отрезвление приходило быстро. Оно огромными порциями обрушивалось на перетруженный мозг и сминало точно в папье-маше. «Ты не в себе, ты не шлюха и… ты не моя». Да, ладно, Тони! Не твоя? Но… Рене всхлипнула от внезапного ощущения одиночества и запнулась о непонятно откуда взявшуюся ступеньку. Она не понимала, куда идет, но послушно следовала велению крепко державшей под локоть руки. А та требовательно тянула то к длинному воздушному переходу, то на очередные лестницы, которые, по мнению невнимательной Рене, тянулись до самого неба. А в голове все вертелась навязчивая мысль: если она не Тони, то чья? Чья, черт возьми?! Беззвучный вопрос перекатывался из полушария в полушарие, вертелся волчком и отнимал последние силы в попытке найти ответ. И потому перепуганная внезапными чувствами Рене совершенно не поняла какими путями вдруг очутилась на самом верху странного дома, и с чего вдруг перед глазами раскинулась водами река святого Лаврентия. Что-то осознавать она начала только на пороге чужого дома, когда ступила в темный коридор и услышала щелчок выключателя. Но вместо того, чтобы сделать жизнь проще, озаривший совершенно белое помещение яркий свет окончательно впечатал в больную голову самый важный вопрос:
– Если я не твоя. То чья? – проговорила Рене навязчивую мысль. Идефикс. Грааль сегодняшнего вечера.
– Что? – Энтони непонимающе оглянулся. Он как раз вешал ключи на вбитый в стену крючок и повернулся нахмурившись.
– Ты носишься со мной который месяц, вытащил непонятно откуда, хотя был совсем не обязан, привел в свой дом… А потом сказал, что я не твоя, – упрямо повторила Рене, а сама стиснула влажную шерстяную кромку. – И если это действительно так… То чья я тогда?
– Может быть, своя собственная? – усмехнулся Ланг, но замолчал, когда увидел поджатые в панике губы.
– А если я не хочу?
– Рене…
– Что, если я не хочу быть только своей. Ты думал об этом? Что, если я уже выбрала? Что, если в твоем списке не будет двух первых причин? Как ты поступишь тогда?
– Не начинай. Не сегодня и не сейчас.
– Почему? – Она шагнула навстречу Энтони и вскинула голову, чтобы посмотреть в его настороженные глаза. – Я тебя не проверяла, не посмела бы. Да и между нами совсем другая история. Но мне нужно понять, почему ты сказал именно так. Зачем добавил ту фразу?
– Опять бредишь?.. – начал было Тони, но резко замолчал, стоило Рене подойти еще ближе.
– Нет, просто очень расстроена, – тихо сказала она и покрепче ухватилась за полы пальто.
Отчего-то Рене совсем не сомневалась в правильности своего поступка. Слишком сильно было оглушающее чувство брошенности. Слишком страшно оказалось признать, что она где-то ошиблась, и все пошло не туда. Рене была к этому не готова, а потому, если она не сделает этого сию минуту, то, видимо, уже никогда. Так что, заткнув куда подальше ненужный стыд, искренне произнесла:
– Прости за все, что я тебе сегодня наговорила. За поведение, за скандал и за твое беспокойство. Виноват в том алкоголь или что-то еще… я не знаю. Да и какая теперь разница? Я все равно виновата. Но Тони! Я не думала… не хотела ничего из случившегося. Однако, похоже, натворила таких жутких дел… – Рене машинально вытерла рукавом нос и вдруг тихо договорила: – Мне теперь страшно. Невыносимо от того, что я все испортила.
Повисла тишина. А потом Ланг вздохнул и устало потер ладонью лоб.
– Сколько драмы. Проблема ведь не в тебе, а в наркотике. Думаешь, я этого не понимаю? А, Рене? Зачем тебе какое-то прощение? – нервно спросил Ланг, но она лишь неловко улыбнулась.
– Затем, что я так давно и безнадежно в тебя влюблена. Представляешь? – Рене пожала плечами, а потом встала на цыпочки и быстро коснулась по-прежнему напряженно сжатых губ. Чуть отстранившись, она сцепила дрожавшие пальцы. – А потому мне нужно знать, есть ли после всего случившегося хоть один шанс когда-нибудь остаться только твоей? Ведь я свой выбор уже давно сделала.
Тишина между ними длилась невыносимо долго, и за эту временную пропасть сердце Рене оборвалось раз пятнадцать, прежде чем испуганно дернулось, а потом неистово заколотилось. Оно словно молчало все это время и вдруг забилось, когда Энтони подхватил ее на руки и почти швырнул на стоявший вдоль стены узкий каменный столик. Рене ждала всего лишь слова – «да» или «нет». Но вместо этого лопатки уперлись в холод огромного зеркала за спиной, пальто оказалось отброшено в сторону, а в шею уткнулся ледяной кончик длинного носа, пока пальцы все сильнее впивались в разведенные бедра. Шумно втянув воздух, Тони на мгновение замер и вдруг глухо проговорил:
– Надеюсь, ты действительно знаешь, что делаешь…
– Да! ДА!
– … потому что я, кажется, уже нет.
Убедить Энтони в правильности их сомнительного порыва Рене уже не успела. Он просто не дал такой возможности и наконец-то занял рот поцелуем, когда раздвинул ее губы своими. Ланг без предупреждения провел языком по самому краешку, отчего она почти задохнулась, а потом мир поглотил сладкий вкус мяты. Из груди вырвался всхлип, и в ответ талию стиснули сведенные в нетерпении пальцы. Господи… После сегодняшнего чувствовать на себе такие родные руки казалось чем-то божественным, совершенно естественным, столь настоящим и правильным, что Рене, словно безумная, тянулась к Тони навстречу. Она целовала предплечья и ловила губами ладони, пока те сжимали в своем кулаке пряди волос или ласкали покрасневшие скулы. Царапала обнаженную кожу на животе о пряжку ремня и старалась запомнить каждый вздох, каждый жест или взгляд, с каким Энтони смотрел на ее открытое тело. И впервые так хотелось понравиться! Забыть, что между ними столько лет разницы. Что он наверняка повидал красивее и лучше – без дурацкого шрама да бледных веснушек. Но Ланг все равно расцеловывал каждую точку и некрасивую линию. И хотя она успела продемонстрировать ему все, упрямо находил нечто новое в розовом цвете сосков, и в ямке пупка, и даже в темнеющей полосе, что протянулась через лицо до самой груди.
Да, Тони не был нежен и ласков – только не после того, как до этого тела дотронулось столько рук! Кусался, царапался и почти дрался с собственной совестью, стараясь быть осторожней, хотя явно хотел содрать чертову кожу – срезать ее лоскутами, а потом любовно вырастить новую. Только его и ничье больше. Личное. Тайное. Так что, когда одним резким движением он стянул с бедер Рене джинсы, то не стал тратить время на что-то еще. Те так и остались болтаться на прижатых к груди коленях. Следом раздался хлопок случайно отброшенного в стену бумажника, шелест фольги, а потом Рене едва не задохнулась, когда Тони вошел. Он не думал о чьем-то комфорте – упаси господи! – слишком уж был зол. На себя, на обстоятельства и на Рене, которая где-то в шестнадцать поймала свой первый опыт. Тони ведь все это понял. А потому прямо сейчас окончательно делал своим то, что и так давно принадлежало ему. И движения были грубыми, рваными, отчего голова Рене металась из стороны в сторону по гладкой зеркальной поверхности, а руки до судорог впивались в мужские предплечья. Впрочем, она не возражала. Ее трясло от рвущего на молекулы напряжения, которое никак не могло найти выход. Вперед и назад, а пару раз Энтони вошел так глубоко, что на глаза навернулись слезы. Неудобная поза… и слишком крошечная для неё Рене. Но она все равно впивалась зубами в чужие губы, ногтями цеплялась за шею, с каждым новым жестким толчком пыталась прогнуться навстречу, прежде чем уткнулась лбом в свои же колени и захныкала от удовольствия вперемешку с ноющей болью.
Но Тони, похоже, был опять недоволен. Потому что неожиданно вышел и перевернул все еще содрогавшуюся Рене, поставив на четвереньки. Ее ладони неловко уперлись в холодное зеркало, со столика что-то с грохотом рухнуло на пол, но никто даже не оглянулся. Вцепившись в жесткую раму, Рене на мгновение встретилась с Энтони в отражении взглядом, а потом тихо захныкала, когда тело попросило еще. Мужская рука скользнула меж стянутых джинсами бедер, коснулась промежности, раздвинула вход, размазав почти капавшую на белье смазку. Ну а затем Рене ощутила, как нарочито лениво скользнул внутрь Энтони. Будто бы издевался над тем, как ей не хватило каких-то мгновений. Он сделал мягкий толчок и вышел обратно. Замер на пару секунд и двинулся снова, вместе с липкими пальцами, которые теперь прижимались так сильно. Глаза закатились.
– Ну-ка, сама, – прошелестел где-то у виска голос Ланга, а на правую ягодицу прилетел звонкий шлепок. – Я хочу видеть.
И ничего не оставалось, как на дрожащих ногах чуть приподняться, а затем опуститься так медленно, чтобы от ощущения полноты перехватило дыхание. Вверх и вниз. Вверх и… Рене двигалась неуклюже. Она изредка смотрела на себя в отражении зеркала, но больше на Тони, который не отводил взгляда от той точки, где сходились два тела. И Рене хотелось дать ему больше. Потому она цеплялась пальцами то за деревянную раму, то за предплечья, скользила грудью по ледяному стеклу или прижималась спиной к колючему свитеру Энтони. Рене покачивалась все быстрее, уперевшись коленями в узенький столик. Было твердо и неудобно, но она все сильнее выгибалась и терлась о щедро подставленную ладонь – большую и немного шершавую, так идеально легшую ей между ног. А потом Рене ощутила длинные пальцы, которые так резко нырнули вслед за членом, что захотелось кричать. Но она лишь тихо всхлипнула, когда в первый раз ощутила почти болезненное растяжение. И пусть скомканные джинсы грубо впивались в натертую кожу, руки соскальзывали, а грудь уже ныла от щипков и поцелуев. Но в один миг все внутри снова скрутило болезненно-лихорадочной судорогой. И тогда, словно почувствовав, Энтони сам качнулся вперед. Еще и еще… Рене хватило трех раз, прежде чем она все-таки закричала и прижалась щекой к холодному зеркалу. Вокруг что-то происходило – дыхание, руки, шлепки, невнятный шепот. Она запомнила только одно – как, откинув с плеча мешавшие пряди, Энтони на мгновение остановился, а затем прижался губами к татуировке за ухом. Он глухо смеялся, зацеловывая каждый из лепестков, и потому последний толчок вышел неожиданно нежным. Оба замерли, с удовлетворенным восторгом увидев, как их дыхание смешалось в одно туманное облако на глади холодного зеркала. А потом Рене услышала немного самодовольное:
– Ma petite cerise à moi, n'est-ce pas?
