Текст книги "И солнце взойдет (СИ)"
Автор книги: Барбара О'Джин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 41 (всего у книги 54 страниц)
Глава 39
Рене медленно вздохнула и ощутила, как по спине мягко скользнули кончики пальцев. Они провели линию вдоль напряженной musculus erector spinae, запутались в растрепавшихся косах, вернулись к лопаткам, а потом вокруг живота уверено обернулась мужская рука. Тони крепко придерживал за талию, пока Рене пыталась выпрямиться на слишком узком столике, и тихо рассмеялся, когда она все-таки потеряла равновесие. Его дыхание теплом ощущалось на воспаленной коже за ухом, куда Ланг то и дело утыкался своим длинным носом, словно хотел ощутить аромат нарисованных цветов. И этот жест казался уютным. Прямо сейчас каждое действие было пронизано непонятно откуда взявшимся знанием, как бывает у давно встречающихся пар. Ланг не сомневался, что нужно ей. Она – как именно будет лучше ему. Проблема лишь в том, что они с Тони не разменявшие десяток лет друзья или любовники, но тем удивительнее, насколько в эту минуту все оказалось привычно.
С трудом, под негромкие шутки кое-как натянув на Рене джинсы, Энтони помог усесться на столик, а потом с характерным чпоканьем наконец стащил презерватив и вдруг настолько растерянно огляделся по сторонам, будто сам не знал, есть ли в его доме мусорное ведро. Но затем пожал плечами и с невозмутимым лицом отправил кусок резины в чудом уцелевшую декоративную вазочку для всяких бумаг. Рене фыркнула. Всё прочее битыми осколками валялось на полу вместе с её ботинками и пальто Энтони, лишний раз подтверждая, что в умении создавать хаос доктору Лангу действительно не было равных. Однако от увиденного беспорядка, а потом от осознания собственной полунаготы на Рене внезапно накатило смущение. Она постаралась как можно незаметнее прикрыть рукой грудь, сделав вид, что состояние прически сейчас самый важный вопрос жизни, но маневр не удался. Энтони насмешливо вскинул бровь, и щеки окончательно залил румянец дикого стыда.
– Очень своевременно, – пробормотал Ланг, когда привел себя в порядок и попробовал было поставить Рене на ноги. – Пойдем.
Но стоило выпрямиться, как низ живота тут же свело судорогой, отчего дыхание перехватило. Объяснять, в чем именно дело, не пришлось. Да-да. Слишком неудобная была поза, о чем, конечно же, знали оба, и что оба легкомысленно проигнорировали. И вот теперь, резво подхватив на руки согнувшееся пополам тело, Тони перешагнул через обломки наверняка недешевого декора и двинулся куда-то вперед по длинному белому коридору. Такому светлому, что невольно возникли ассоциации с тем самым тоннелем, о каком обычно рассказывают после клинической смерти. Рене содрогнулась и покрепче прижалась к теплому джемперу, после чего услышала недовольное:
– Почему не сказала?
Она подняла недоуменный взгляд. В смысле?! Рене моргнула, ожидая подвоха, но Энтони был драматично серьезен.
– Видишь ли, – недоверчиво протянула она, – в тот момент я была немного занята другим.
Она замолчала, посчитав тему исчерпанной, но требовательный взгляд и вздернутая в наигранном непонимании бровь сообщили об ином. Так что Рене смущенно пробурчала:
– Активно вырабатывала окситоцин.
Раздалось скептическое хмыканье, но больше Энтони ничего не сказал. И она уже было понадеялась, что на этом совершенно глупые вопросы закончатся, но тут последовало нечто вовсе нелепое. Они как раз поднимались по лестнице на второй этаж, и Рене была занята размышлением о хаотичности расположения пройденных комнат, когда прозвучал немного напряженный голос.
– Полагаю, мне все же следует извиниться. – Поджатые губы Тони стянулись в одну тонкую полосу, что вызывала устойчивую ассоциацию с викриловой нитью.
– У тебя это входит в привычку, – мягко улыбнулась Рене, но лицо державшего ее на руках мужчины осталось невозможно серьезным. Да господи! Она закатила глаза. – Тони, за что мне тебя извинять? За то, что был самим собой, и мне это понравилось? Или за то, что я получила по заслугам, и мне – какая неожиданность! – тоже понравилось?
Он промолчал в ответ на явную провокацию и, видимо, дал время снова хорошенько все обдумать, пока вновь шагал узким коридором. Действительно, второй раз совесть в его душе может и не проснуться, так что ловить момент надо прямо сейчас. Но Рене не собиралась. Она все сказала и не желала ничего добавлять. Так что, когда они очутились в такой же белоснежной, словно сугробы Антарктиды, ванной, Рене повернулась к возившемуся с кранами Энтони.
– Не думаю, что хоть одно твое действие нуждается в извинениях. Не со мной. – Она покачала головой и четко добавила: – Non.
Ланг на мгновение замер, услышав категоричный французский выговор, а затем выпрямился и достал с верхней хромированной полки чистое полотенце. Тоже белое. Рене огляделась и нервно переступила с одной босой ступни на другую. Стоять грязными пятками на белой плитке оказалось как-то неловко, потому Рене инстинктивно поджала на ногах пальцы, боясь безвозвратно испачкать чистые швы. М-да… Все здесь так разительно отличалось от известной ей стороны Тони, что казалось, будто они у кого-то в гостях. А скорее, в гостиничном номере или снятом на выходные домике, который толпа уборщиков каждый день приводят в соответствие с глянцевой картинкой в рекламном проспекте. Честно, Рене будто бы очутилась в объявлении о продаже жилья. Идеально сложенные полотенца, ровные коврики, белоснежный кафель, даже краны блестели, как новые. И все это так противоречило тем клубам пыли, объедкам и мусору, что невольно становилось не по себе.
Тем временем Энтони закатал рукава, зачем-то попробовал набиравшуюся в небольшую ванную воду и достал из соседнего шкафчика совершенно очевидно нераспечатанный бутылек с содержимым ядерно-желтого цвета. И судя по тому, с каким сомнением Ланг уставился на чуть потускневшую этикетку, было впору удивиться, откуда он вообще знал, что это есть в доме. Вряд ли хмурый хирург в свободное от дежурств время баловал себя душистой пеной да ароматным маслом. И все же в доме имелись приятные мелочи. Прямо как на выставке интерьеров в каком-нибудь магазине.
Рене снова замялась, прежде чем потереть одну озябшую ступню о другую. В этой квартире явно было подключено центральное отопление, но все равно по полу гуляли зябкие сквозняки, так что кожу давно покрыло мурашками. Поежившись, она покрепче обняла себя за плечи, когда Энтони вдруг обернулся. Их взгляды на мгновение встретились, а потом…
Есть нечто невероятно деликатное в том, как мужчина ценит желание женщины оставить себе немного личного. Он может с ней спать, может качать совместных детей, но всегда есть момент, когда следует сделать шаг назад и закрыть глаза. Потому что видеть ее обнаженной, когда она готова, – это одно. Но дать немного пространства там, где ей хотелось бы скрыть свои несовершенства, пускай те и были только в легкой неловкости движений, – совершенно иное. Увы, такое случалось нечасто. И тем удивительнее, что при всей своей наглости, бескомпромиссности и явном наплевательстве на любого, кроме себя, Энтони прекрасно знал, когда стоило отвернуться. Проявить уважение к смущенно стоявшей перед ним девушке. Было ли это осколком данного воспитания или тем, что он понял сам, однако Рене едва слышно облегченно выдохнула, стоило широкой спине замаячить перед глазами. Она понятия не имела, чем занимался в эту минуту Энтони. Возможно, переставлял неведомые флаконы или изучал никогда не виданные прежде саше, а может, тупо пялился в стенку. Кто же знает… Но, на всякий случай, она проворно стянула джинсы вместе с нижним бельем, а потом на мгновение растерялась, прежде чем легким пинком ноги к ней пододвинули корзину для грязного белья. Тони так и не обернулся. Только когда последовал всплеск, он выждал еще немного и уселся на широкий бортик ванной.
Рене машинально водила руками под водой, собирая вокруг себя хлопья пены, а та едва прикрывала грудь. Бог знает, откуда взялось это стеснение. Возможно, то было естественное следствие совсем неклассического этапа в отношениях, а может, обычной глупостью. Но разыгрывать перед взрослым мужчиной умудренную опытом жрицу любви казалось вовсе дурацкой идеей. Да ей и не поверят.
– У тебя странный дом, – сказала она, когда повисшее в комнате молчание стало совсем невыносимым.
– Да, – неожиданно встрепенулся Энтони, который, похоже, на мгновение потерялся в собственных мыслях. Он устало потер лицо ладонями и договорил: – Квартиры здесь состоят из готовых блоков. Они расположены под разными углами, что позволило создать интересную композицию. Так что я просто купил несколько расположенных рядом и соединил.
Энтони замолчал и потянулся к лежавшей на подставке мочалке, а Рене, которая прослушала, безусловно, интересную речь об особенностях местной архитектуры, вдруг поняла – он задолбался. Устал настолько, что, кажется, готов был уснуть прямо на коврике в ванной, привалившись спиной к холодному бортику. И стало так стыдно: за идиотские танцы, за полуночную гонку по городу в компании пьяных девиц, за наверняка испытанные страх, злость и разочарование, за собственную истерику, за дебош и за крики. Боже! Их наверняка слышал весь дом! А еще за рискованные километры между двумя городами, заметенную трассу и отчеты перед комиссией. И после всего, что случилось за один только день, этот задолбанный неуравновешенной девчонкой мужчина, похоже, совсем сошел с ума! Рене удивленно моргнула, когда почувствовала на находившейся под водой лодыжке осторожную хватку. Боги! Да быть не может! Но, кажется, Тони совершенно серьезно собрался отмывать ее стопы. Ну, что за чертов неправильный рыцарь? От горечи за собственное поведение Рене прикусила язык и поглубже сползла в воду.
Однако утопиться в ванной из собственных слез ей не позволили. Энтони закатал рукава и принялся оттирать пыльные серые пятки, не обращая внимание на тут же промокшие от воды джинсы. Какой… позор! Рене попробовала взбрыкнуть, но лодыжки уже знакомо предупреждающе сжали, и сопротивление стихло.
– Все еще стоишь на пуантах? – немного удивленно спросил Тони, пока ощупывал коллатеральные связки. И Рене чуть не поперхнулась попавшей в рот пеной.
– Нет… Да… Не совсем. Я… Недавно встала в первый раз за десять лет, – наконец выпалила она. – Обычно занимаюсь без. Помогает держать мышцы в тонусе после того, как отработаешь за столом целое дежурство.
Последовало негромкое хмыканье, и мочалка щекотно скользнула в ямку под косточкой на щиколотке.
– И что? – негромко протянул Ланг. – Танцы на столах входят в программу твоей разминки? А обнажение перед незнакомыми людьми?
– Нет, я… – Рене попробовала оправдаться, но задохнулась от ощущений, когда мыльные руки вдруг огладили пальцы на левой стопе. Ласкающим движением они очертили каждую фалангу, чуть задержались на косточке и скользнули дальше по коже к покрытому пеной колену. – Тони, я не…
– Нет? А мои глаза сказали мне – да, – все так же тихо и почти напевно проговорил он. А обе его ладони уже оглаживали скрытые под водой бедра, пока неожиданно не уперлись в дно ванной. Энтони стремительно наклонился вперед, нависнув над завороженно замершей Рене, и процедил: – Никогда больше так не делай. Ты меня поняла?
– Oui… – выдохнула она в приоткрытые губы.
Этот поцелуй вышел совершенно иным. Глубокий и жадный, он ставил точку в событиях ночи, чтобы тут же перелистнуть и открыть другую страницу. Пока еще чистую, не исписанную их таким разным почерком, но, несомненно, одну на двоих. И Рене тянулась к обнимавшему ее Энтони, прижималась всем телом. Она сама не замечала, как пачкала пеной давно ставший сырым черный джемпер, как сжимала в ладонях так знакомо растрепавшиеся волосы и гладила бледные впалые щеки с налетом щетины. Ее губы нежно собирали ароматные мыльные брызги, но даже сквозь химический запах цветов Рене ощущала тот самый, единственный, аромат мяты. Однако Энтони вдруг отстранился, и ничего не осталось, как хватать ртом влажный, чуть душный воздух ванной комнаты. Хотелось еще, но…
– Мойся. Я подожду тебя снаружи, – прошептал он, целомудренно коснулся поцелуем влажного от пара лба, а затем резко задвинул матовую стеклянную створку. Рене осталась одна.
Она отмывала себя долго и тщательно, будто это могло стереть из головы воспоминания о самом паршивом вечере, который лишь чудом закончился хорошо. Чудом и Энтони Лангом, чей запах сейчас пропитал каждый атом клубящегося паром воздуха. Гель для душа, шампунь, жидкое мыло, кажется, даже кондиционер для белья, которым пахло пушистое полотенце, – в общем, все эти одновременно чужие, но такие знакомые нотки заставляли сердце отчаянно биться, покуда во рту вновь ощущался солоноватый вкус кожи, а губы саднило под горячими струями воды. И даже в запотевшем зеркале шкафчика Рене видела их алый контур, пока медленно проводила подушечкой пальца по чуть шершавому краю рта.
Спустя почти две четверти часа она вышла из ванной. Одетая в огромную, доходившую до колен футболку, разумеется, черного цвета, Рене казалась похожа на маленького пингвина. По крайней мере, что-то подобное фыркнул себе под нос Тони, прежде чем зашагал по стеклянному коридору. С любопытством поглядывавшей по сторонам Рене казалось, что вся квартира состоит из узких воздушных соединений, лестниц и внезапных прозрачных стен между квадратными комнатами. В них Рене успела распознать большую террасу, а на втором этаже под стеклянными крышами был спрятан целый зал, из которого открывался вид на ночной Монреаль. Это был странный дом. Ни на что не похожий. На первый взгляд совсем небольшой, но внутри будто спряталась целая Нарния.
В спальне оказалось темно. Поставленная на пол рукой чудного дизайнера крошечная лампа почти не разгоняла мрак, и уже было привыкшая к кристально-белым комнатам Рене подслеповато моргнула. Здесь опять все было иначе. Бетонные стены без единого мазка краски, пол из грубого дерева, – она чувствовала босыми ногами его шероховатость! – пара кресел, вмурованный в стену шкаф и огромный матрас, который попросту лежал на полу. Без каркаса или специальной подставки, словно его бросили при переезде, пнули к стене, да так и оставили. Только добавили пару декоративных подушек, а сверху накрыли большим одеялом.
– Ты спишь на полу? – удивилась Рене, а сама присела на корточки и попробовала ладонью упругость пружин.
– Это кровать. – О, в голосе Энтони зазвенели нотки упрямства. Похоже, ему не первый раз задавали подобный вопрос, на который он уже порядком устал приводить аргументы. Что, ваши женщины ожидали взлетное поле размером с Онтарио, доктор Ланг? Хитро улыбнувшись, Рене манерно протянула:
– Это матрас, Тони. И он лежит на полу. А значит, ты тоже будешь лежать на полу, и крошечная прослойка из поролона не изменит данного факта.
– Ты всегда такая зануда? – вздохнул он, а потом откинул одеяло, приглашая устроиться на полу поудобнее. – Агент что-то вещал про энергию Земли, связь с природными элементами и прочую чушь. Я не знаю. Да и какая к черту разница? Господи, я просто купил этот дом и оставил как есть…
Его прервал звонкий смех, с которым Рене вдруг поднялась, повернулась к Энтони лицом, а потом резко раскинула руки в стороны и упала на приятно спружинившую кровать. Значит, и правда интерьер из буклета.
– Ладно, я принимаю твои объяснения, – важно согласилась она. – Будь твоя воля, ты бы наверняка выкрасил здесь каждый миллиметр в черный цвет.
Энтони улыбнулся невольной цитате. Он стоял, привалившись плечом к необработанной стене, и разглядывал лежавшую на спине девушку так внимательно, словно выискивал что-то… или запоминал… а может, замечал сходство с кем-то известным только ему. Рене не хотела думать об этом. Зачем? Ведь впервые за долгие месяцы лицо Ланга казалось удивительно спокойным, словно витавшие в голове мысли были приятны для него самого. Исчезла морщинка между бровей, чуть расслабились обычно поджатые губы. А почти черные в полумраке глаза неотрывно следили, как Рене перебирала пальцами складки на белой дорогой ткани и машинально рисовала круги да спирали. Энтони смотрел на неё завороженно. Почти гипнотически, как тогда в кабинете после нервного срыва. А Рене все никак не могла оторваться от этого взгляда. В его глубину тянуло так сильно, словно там крылась разгадка, почему Тони сейчас так хорошо. О, она бы отдала все на свете, чтобы узнать ответ. Узнать и запомнить, дабы впредь больше не причинять хлопот. Ей хотелось радовать этого мужчину, оберегать, стать всем и зайти так далеко, как он позволит. И Рене уже собралась сказать это вслух, но тут за окном, где-то на берегу реки святого Лаврентия, вспыхнул огромный шар фейерверка, и пузырь магии, к сожалению, лопнул. Энтони вздрогнул и отвернулся.
– Ложись спать. Я скоро приду.
С этими словами он излишне резко оторвался от стены, а затем вовсе скрылся за непримеченной в сумраке дверью. А та, похоже, вела в другую ванную комнату. Послышался шум воды, и Рене медленно выдохнула. Ладно, как-нибудь в следующий раз она обязательно скажет. Комнату огласил душераздирающий зевок.
Когда Энтони вернулся, Рене уже ловила первые сновидения. Скорее почувствовав, нежели услышав, как тихо охнули под весом пружины матраса, она повернулась набок и лицом к лицу столкнулась с нависшим над ней Лангом. Даже на фоне белых простыней его кожа казалась болезненно серой, а контраст с волосами, что влажно блестели в отблесках фейерверков, делал эту иллюзию лишь правдоподобнее. Рене подняла руку и коснулась впалой щеки.
– Не спишь? – почему-то шепотом спросил Энтони. И она лишь отрицательно качнула головой. – Иди сюда.
Он распрямил руку, поманив удобно устроиться на плече, чем тут же воспользовалась Рене. Торопливо, словно боялась быть согнанной, она расположилась во впадинке под ключицей и с наслаждением втянула аромат почти белоснежной кожи. Наверное, это забавно, но сейчас от них пахло совсем одинаково – апельсином, мятой и чем-то еще. Рене поглубже вздохнула и машинально обвила Тони рукой. Так они и лежали. Где-то на стене тикали незаметные в темноте часы, слышались шорохи дома и звуки далекой улицы. А потом за окном снова раздался залп фейерверков, и Рене чуть повернула голову, чтобы губами коснуться гладкого подбородка. Ладонь Энтони накрыла сжавшие одеяло пальцы, и перед глазами темным пятном шевельнулась татуировка. Даже в тусклом уличном свете, что лился с набережной, были заметны угловатые линии стен нарисованного лабиринта. Рене высвободила руку и осторожно коснулась рисунка.
– Ты прячешь под ней следы с той аварии, верно? – спросила она. – Не любишь вспоминать.
– Было бы странно, получай я удовольствие от подобного, – сонно хмыкнул Энтони. – Думаю, ты тоже порой не рада своим снам.
– Но я не прячу шрам…
– Шрам? – пришел удивленный зевок. – Какой шра… ах! Ты об этом.
Рене чуть приподнялась и недоверчиво посмотрела на мирно дремавшего Ланга, но тот молча протянул руку, и вернул ее голову на положенное место у себя на груди. Он лениво перебирал влажные пряди длинных волос, когда неожиданно проговорил:
– Это вторая причина, почему ты ушла из балета?
– Да. Я думала подождать, разобраться в себе. Но мне дали понять, что карьеры балерины теперь не видать.
– Из-за него? – Теплые пальцы безошибочно нашли тонкую полосу и провели по ней до самой груди. Рене блаженно зажмурилась. – Странно, всегда считал, что танцуют ноги, а не лицо.
– Лицо несет танец. А мое тогда было совсем плохо… – прошептала она и ощутила чуть более крепкое объятие. Потому наиграно бодро улыбнулась куда-то в темноту. – Но в этом нашелся плюс. Одна мечта моментально сменилась другой. Когда тебя лишают выбора, принимать решение проще простого. Даже если на концах стоят равноценные для тебя вещи.
Рене замолчала и снова уставилась на угловатый рисунок, что скрывал под собой все предплечье. В темноте комнаты и под яркими вспышками фейерверков линии постоянно меняли свой узор. Они то исчезали, то появлялись, изгибались в разные стороны, а потом вовсе сливались в единое целое. Рене попыталась мысленно проследить хоть за одной, как часто делала в детстве, решая задачки на внимательность, но сдалась, когда в очередной раз уперлась взглядом в тупик.
– Из этого лабиринта есть выход? – наконец спросила она. Рене не ждала ответа, а потому вздрогнула от категоричного:
– Нет.
Пальцы очертили край татуировки, и Рене нахмурилась.
– Он что-то означает?
– Да.
– Что же? – не отставала она.
– Что все наши поступки носят бесповоротный характер. Чем больше их, тем глубже мы заходим в лабиринт последствий.
– И на каком ты этапе? – почему-то совсем тихо спросила Рене. Ответ пришел через две мучительно долгих минуты.
– Я давно в нем потерялся. Спи.
Рене разбудил легкий шорох. Один из тех, когда нарочно стараешься вести себя тише, но что-то обязательно загремит, зазвенит или же упадет. Вот и сейчас сначала послышался шелест ткани, а потом сонное оцепенение прервал неожиданно громкий хлопок дверцы шкафа. Последовала едва слышная ругань, и Рене улыбнулась. Она перевернулась набок и всмотрелась в силуэт Тони, что темнел на фоне окна, где уже занимались синие сумерки. Высокий, худой, весь опять в черном, точно пропаганда готической субкультуры. Он пытался что-то рассмотреть в зеркале и одновременно пригладить растрепанные после сна волосы, хотя это было заведомо обречено на провал. Не выдержав, Рене едва слышно фыркнула. Энтони на мгновение замер, а потом повернулся.
– Прости. Не хотел будить.
– У тебя привычка сбегать по утрам? – Она подперла кулаком щеку, устроилась поудобнее, а потом заметила в полумраке ехидную ухмылку. – Куда ты?
Если честно, Рене имела наглость надеяться на совместное утро. Ну, когда один готовит завтрак, а другой отчаянно ему мешает, пока все не закончится весельем либо прямо там же на кухне, либо в очередном коридоре по пути в спальню. Однако жизнь с врачом неизбежно внесет коррективы в планы на день, год и существование в целом. И кажется, Рене пора к этому привыкать? В груди что-то сладко сжалось от мысли, как теперь будут выглядеть будни.
– Надо кое-куда съездить, – тем временем ответил Энтони и подошел к кровати. Уперевшись коленом в отлично пружинивший матрас, он приблизился к перекатившейся на спину Рене и уткнулся кончиком носа туда, где еще ныла татуировка. Послышался глубокий вздох, а потом шепот: – Некто вчера так отлично провел время, что потерял половину одежды и документы, а ещё оставил целую видеозапись улик. Не знаешь, кто это был?
Раздался смешок, а Рене стыдливо спрятала лицо в сгибе мужского локтя. О, Тони! В душе распустились не просто цветы, а целое поле желтых гербер. Тем временем Ланг перенес вес на руки, и теперь с каждой секундой расстояние между двумя телами совершенно точно становилось все меньше и меньше. Дыхание прервалось, и Рене встретилась взглядом с глазами цвета тех самых гербер.
– Мне нужно ехать, – тихо сказал Энтони и наклонился чуть ниже.
– Это может подождать… – шепнула Рене, а сама никак не могла перестать проваливаться в золотой водоворот. Ладони скользнули по напряженным предплечьям.
– Зато отделение нет. – Еще тише и ниже.
– Тогда поезжай…
– Но я не хочу…
И кажется, замерло даже трудолюбивое сердце, пока Рене пальцами перебирала темные пряди.
– Почему?
– Потому что ты здесь…
– Тогда это и правда нелегкий выбор.
– Не думаю.
Энтони на секунду застыл, а потом резко наклонился и коснулся губами обнаженной шеи, затем ключицы, плеча под футболкой, груди. Рене запрокинула голову, вцепившись пальцами в жесткие волосы.
– Как твой живот? – донесся до неё сумбурный шепот вместе с шорохом откинутого одеяла.
– Великолепно. Только я даже не чистила зубы…
– К черту такие условности! – рыкнул Энтони, а потом вцепился в бедра и дернул Рене на себя.
Он провел по обнаженным ногам, нырнул ладонями под скомканный край черной футболки и задрал ту до самой груди. Прохладный воздух немедленно впился в неготовую к такому кожу, отчего Рене задохнулась, но в рот тут же проник язык Тони. И в этот момент она словно увидела себя в его голове. Сонная. Мягкая. Потрясающе теплая после проведенной рядом с ним ночи. С рассыпанной по подушкам копной волос и золотом кожи на самой белоснежной из всех простыней. Только черная ткань казалась здесь совершенно чужой. Неправильной. И тут же, как будто услышав мысли, Энтони разорвал поцелуй и почти грубо сдернул мягкую ткань.
– Не твой цвет. Не смей ее надевать, – бормотал он, пока покрывал впалый голый живот почти что укусами. – Я куплю тебе десяток других – красных, зеленых, малиновых и обязательно желтых. Слышишь?
– Oui…
Конечно же, она слышала. Но найти в себе силы на другой ответ уже не смогла, потому что рот Энтони сначала скользнул по бедру, а потом… Рене выгнулась, ощутив нежное прикосновение у себя между ног, и счастливо заулыбалась, когда где-то в углу комнаты раздался щелчок, а затем в мир ворвалась мелодия из утреннего радиоэфира:
– Look at the stars
Look how they shine for you
And everything you do
Yeah, they were all yellow…
От поцелуев и прикосновений перед глазами действительно засияли желтые звезды. То, что происходило сейчас на кровати, было совсем не похоже на вчерашнюю неистовую потребность доказать друг другу прощение. Рене переплетала их пальцы и тут же отпускала вновь, чтобы стянуть мешавшийся свитер и расстегнуть пуговицу на джинсах. Она рисовала языком узоры на теле Тони, а он в ответ обнимал так крепко, что хотелось смеяться. Его руки были везде – в ней, на ней, в его рту, в ее… Их запахи давно перемешались, одеяло было сброшено на пол, а где-то, вторя ее собственному сердцу, весело напевал будильник.
– So, then I took my turn
Oh, what a thing to have done
And it was all yellow!
Когда Энтони успел достать из-под матраса пачку с презервативами, она даже не заметила. Только чуть приподняла бровь и услышала перемежавшуюся поцелуями торопливую просьбу:
– Не ревнуй. Пожалуйста. Не ты и не сейчас!
Но она даже не собиралась. Вместо ответа Рене толкнула Энтони в плечо, вынудив перекатиться на спину, и забрала из рук уже надорванную упаковку. Она никогда этого не делала. Бога ради, с чего бы! Но прямо сейчас Рене совершенно точно знала, что именно хочет и как. А потому она взобралась на мужские бедра, отчего колени теперь едва касались матраса, и с трудом приспустила джинсы. Все же Ланг оказался слишком большим даже в своей неестественной худобе. Пальцы сами потянулись к горячей и такой мягкой коже, обвели подушечкой головку, скользнули вниз… вверх. Энтони не мешал. Он следил за Рене из-под полуприкрытых век, позволяя познать свое тело точно так же, как сам недавно делал с ее собственным.
Наигравшись вдоволь, она наклонилась вперед и прижалась губами к пересохшему рту, пока пальцы неумело, но старательно делали свое дело. А потом оперлась рукой на грудь замершего, не сводящего с неё взгляда Тони, медленно опустилась до самого конца и остановилась зажмурившись. Рене чувствовала, как гладят бедра его большие ладони. С каким отчаянным самообладанием он терпел, чтобы не вцепиться в напряженные мышцы и резко дернуться вверх. Энтони ждал, и она наконец-то качнулась. Еще раз. Затем еще. Колени едва доставали до опоры, но тут мужские ладони скользнули на спину и чуть надавили, вынудив склониться вперед.
– Вот так, – прошептал Ланг, когда она вновь устремилась ему навстречу, ловя ритм. И… да. Энтони был прав. Так гораздо удобнее…
«Your skin
Oh yeah, your skin and bones
Turn into something beautiful
You know, you know I love you so!»
– You know I love you so…
Рене даже не знала, кто из них прошептал слова песни. Он или она? Да и была ли в том какая-то разница? Ее тело двигалось само, пока руки Тони не давали дернуться слишком резко и сильно. Несмотря на то, что Рене была сверху, он все равно вел эту партию, когда подавался бедрами навстречу. Снова и снова. Их кожа давно стала влажной и скользкой. Такой восхитительно липкой, что ее хотелось лизнуть. Запомнить запах, вкус и ощущение на языке. И в порыве этого неосознанного желания Рене осторожно прикусила жилку на напряженной мужской шее, отчего Энтони толкнулся сильнее.
«And it was all yellow…»[81]81
Coldplay – ‘Yellow’
[Закрыть]
Перед глазами уже плыли желтые пятна, когда Рене неожиданно выпрямилась, а потом вовсе уперлась ладонями в мужские колени. Она прогнулась, и державший теперь за талию Энтони рванулся сильнее. Ему нравилось то, что он видел. Рене чувствовала это всем телом и кожей, в которую отчаянно впивались сильные пальцы. И потому, чтобы внутри взорвались горячие фейерверки, понадобилось слишком мало. Она застонала, когда между их телами уже знакомо скользнула ладонь, и тут же захлебнулась собственным криком. Сведенные мышцы дрожали, а чужое дыхание теперь раздавалось где-то над ухом. И Рене не понимала, как вновь оказалась лежащей на Тони, но ощутила последний толчок и окончательно потерялась в своих ощущениях.
Где-то в углу радостно бормотало о снежной погоде позабытое радио, а витавшая в остатках эйфории Рене не слышала ничего, кроме быстрого стука большого упрямого сердца. Такого живого. Громкого. Четкого. Она смежила веки и прижалась теснее к груди Энтони, стараясь запомнить этот восхитительный звук. И никто из них не знал, сколько прошло времени, прежде чем Ланг осторожно пошевелился.
– Мне все-таки надо ехать, – донесся до нее вздох, и Рене сильнее стиснула в объятиях широкие плечи. Энтони хохотнул. – Давай же, моя девчонка. Больные сами себя не исцелят, как бы нам ни хотелось. Я не Лазарь.
– Составить тебе компанию? – прошептала она, а сама не сдвинулась ни на сантиметр. Последовала пауза, словно Ланг действительно обдумывал такую возможность. А потом последовал категоричный отказ.
– У тебя выходной. К тому же, для событий прошлого вечера ты слишком мало спала.
– Подумай…
– Нет. – Макушки коснулся поцелуй, и Рене, как куклу, перекатили на скомканное одеяло. – Я вернусь вечером, и мы съездим за кое-какими вещами.
Ничего не значащая на первый взгляд фраза прозвучала небрежно. Так обыденно. Беспечно, что в пору было весело кивнуть и согласиться. Но все же Рене замерла. Она вскинула на Тони недоуменный взгляд, но увидела лишь спину резко поднявшегося с кровати мужчины. Ланг потянулся за свитером, да и вообще вел себя так, будто уже все решил. За Рене, за себя, за весь этот мир. Нет, не сказать, что у неё самой были большие планы на вечер, и, быть может, ей все это померещилось, но что-то внутри вдруг гадко зашевелилось. Однако в следующий миг Энтони вдруг улыбнулся, и она не нашла в себе сил не улыбнуться в ответ. Кажется, прямо сейчас он был счастлив.
– В шесть. Будь готова, – шепнул он куда-то Рене в волосы, прежде чем в последний раз поцеловал и вышел из спальни.
