Текст книги "И солнце взойдет (СИ)"
Автор книги: Барбара О'Джин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 54 страниц)
Глава 20
Разумеется, прилежная Рене не выбросила отданную ей одежду. Наоборот, привела в порядок, избавилась от застарелого запаха пыли и убрала в шкаф «на всякий случай». На какой именно «всякий», и что это будет за «случай», она не знала сама, но решила не спорить с собственной интуицией. Потому куртка заняла свое место на вешалке, свитер – на полке, а подшлемник отправился в ящик к шарфам. Вряд ли Ланг будет спрашивать о судьбе ненужных вещей, так что нет нужды врать, будто той ночью она не куталась в еще пахнувший пылью и ночным городом джемпер. В конце концов, за окном становилось все холоднее, а тратить деньги на ненужное пока отопление не хотелось. Дело же в этом, верно?
Руки заживали, правда, делали это удручающе медленно. На следующее же утро после устроенного в отделении представления, Энтони бесцеремонно схватил Рене чуть выше локтя и пристально всмотрелся в покрытую пятнами ладонь. Они привычно столкнулись на парковке у главного входа. Рене протянула купленный для наставника стаканчик крепчайшего кофе, ну а Ланг, не удосужившись приветствием – или, не дай боже, плебейской благодарностью, – уставился на поврежденную кожу. Он медленно провел подушечками ледяных пальцев по чуть влажным отметинам и выплюнул краткое: «Пойдет». Рене улыбнулась. С утра глава отделения редко бывал в настроении, а потому такой вердикт стоило зачесть как величайшую оценку достижений Роузи Морен на ожоговом поприще. Однако они оба понимали, что в следующие несколько дней состояние вряд ли улучшится. В непрерывной череде операций, раздражённые из-за чудовищного количества мыла и антисептика, которые уничтожат слой только-только образовавшейся кожи, кисти будут непременно ныть и зудеть под нитрилом перчаток. И все оказалось действительно так.
Уже за первые несколько суток Рене окончательно потерялась и не понимала, где начинался и где заканчивался рабочий день. Гнойная хирургия, ургентная и, конечно же, травмы… Травмы-травмы-травмы. Мир резко слился в одну сплошную череду пациентов, которые менялись перед ней на столе. Ведь, если у обычного хирурга в день шло по пять или шесть операций, то доктор Ланг успевал сделать все десять, а то и двенадцать. И Рене приходилось стоять вместе с ним, от начала и до конца, с утра и до вечера, без шанса поесть или выпить воды, а еще без надежд на выходной. Нет, разумеется, были в их буднях и рутинные манипуляции. Тогда Ланг отступал в сторону и в основном наблюдал, как учится его ассистент. Но все равно восполнить потерю семи хирургов было практически невозможно. В такие минуты, когда очень хотелось хотя бы на мгновение присесть, начинало казаться, что Энтони вовсе не человек, но хорошо смазанный робот. Его движения оставались все так же точны, а решения взвешенны, даже когда поздно вечером с пулей в желудке привозили очередного беднягу. Ну а Рене, ложась ночью в кровать, чувствовала, как гудят от усталости ноги и немеют перетруженные пальцы.
Она работала каждый день, но чувство вины жгло изнутри всякий раз, когда Энтони один оставался оперировать в ночь с дежурной бригадой. Тогда на следующий день Рене находила его в кабинете, куда он приползал уже где-то под утро. Именно там глава отделения замертво падал на крошечный для своего роста диван и лежал, вытянув длинные ноги да скрестив на груди руки, подобно усопшему. Схожесть с покойником добавляла неизменная свежетрупная бледность. Сверху Энтони обычно укрывался уже знакомой стеганой курткой, а под всклокоченной головой виднелся свернутый джемпер. Смотреть на этот кошмар Рене оказалась не в силах, а потому на третий день марафона в кабинете появился клетчатый плед.
Впрочем, помимо сна на диване была еще одна проблема. Через несколько дней Рене с ужасом выяснила, что с таким графиком отвратительные мигрени доктора Рена стали совершенно невыносимы. Они оказались настолько сильны, что подчас хотелось отрубить себе голову, лишь бы не чувствовать доносившееся словно издалека эхо чужой монотонной боли. От нее сводило правый висок и казалось, что глаз будто подвешен на ниточке, а кости черепа едва не трещат. И если в операционной еще удавалось отрешиться от не своих ощущений, чтобы сосредоточиться на работе, то наедине с Энтони шансов не оставалось. В такие минуты реальность темными пятнами уплывала за горизонт и не возвращалась на место до самого вечера, пока Рене не уходила домой. Она пыталась не обращать внимания, старалась не смотреть, даже не думать, но в один из таких дней терпению пришел долгожданный конец.
Собственное убежище в логове Шелоб – великого и ужасного главы отделения – Рене получила уже к вечеру первого дня. Маленький стол, стул и целая полка, что оказалась забита конспектами, учебниками и разномастными справочниками из личной библиотеки доктора Рена. Их она отыскала во время очередной попытки прибраться в этом царстве великого хаоса… Абсолютного беспорядка… В сосредоточении мировой пыли или, говоря по-простому, – свалке. Доктор Энтони К. Ланг определенно был гением, и даже мусор он разбрасывал весьма гениально, потому что всегда знал, в какой точке пространства можно найти тот или иной документ. Например, на окне лежали выписки пациентов, а под ним – старые корочки научных журналов, за диваном пряталась одежда, и только пальцевые эспандеры всегда были хитрее хирурга. После одной из смен Рене попыталась было укротить этот бедлам, но нарвалась лишь на злого Энтони, который шарил в поисках очень важной печати. Ссора вышла короткой и емкой, восстановив статус-кво, – Рене доставался мусор и ее уголок, но над всем остальным Ланг властвовал единолично.
Вот и сегодня Рене сидела за своим столом в кабинете и безуспешно пыталась решить очередной тест. Им выпала нежданная роскошь в виде часового перерыва, который неугомонный Энтони решил потратить на подготовку измученного работой ассистента и… на обед. Так что сейчас она старательно пережевывала отварную индейку, пока боролась с очередным вопросом под шорох упаковки из ближайшей забегаловки. Сегодня в меню у доктора Рена был ненавистный poutine. И, если честно, иногда Рене казалось, что именно этот квебекский фастфуд особенно раздражал вкусовые рецепторы Энтони. Ибо объяснить как-то иначе, почему он мог полить его ананасовым соусом, а под конец добавить немного сальсы, оказалось попросту невозможно. Вот и сегодня в качестве мести французскому блюду был выбран табаско и… яблочный джем?
– Твои пристрастия в еде иногда пугают, – пробормотала Рене.
– А твой пациент уже дважды умер, – меланхолично откликнулся Энтони и обмакнул в острый соус выуженную из-под картошки жаренную в кляре креветку. – Ты так долго думаешь над ответом, что парниковые газы растопили все ледники, а человечество умерло от тоски по последнему полярному мишке.
Он устало прикрыл глаза и откинул голову на спинку низкого кресла, где молча страдал вот уже пятнадцать минут. Сегодняшние боли были особо убийственны. Накричав по телефону на пять кандидатов, Энтони приполз в кабинет и едва не упал на пороге. Лишь каким-то чудом Рене успела дернуть хирурга за руку, скорректировав траекторию его падения прямо в полете. Висок в очередной раз заломило, глаза резануло полосой яркого света, и она не выдержала.
– Обезболивающее? – сухо спросила Рене, пока ставила одну за другой галочки напротив нужных ответов. Ланг следил за ней из-под полуприкрытых век.
– Гильотина. – Кажется, их мысли удивительно совпадали. Однако, отложив карандаш в сторону, она нахмурилась.
– Это началось после того, как ты вернулся с Ближнего Востока?
Рене старалась говорить непринужденно, напряжение выдавали только сцепленные до белых костяшек пальцы, но Энтони мгновенно собрался. Об этом говорили чуть поджатые губы, сильнее стиснувшие подлокотник руки и поверхностный вдох. Рене знала, что вопрос на редкость бестактен, почти неуместен, но также была уверена в своей правоте.
– Тебя это не касается, – ожидаемо оскалился Ланг, но она не собиралась так просто сдаваться. Подкатившись на стуле поближе к растекшемуся в кресле огромному черному телу, Рене пристально посмотрела в глаза Энтони.
– Я нейрохирург, если ты забыл.
– Ты недоучка, – фыркнул Ланг и сделал вид, что новая креветка вкуснее предыдущей едва ли не вдвое. По крайней мере, изображенный им лживый аппетит должен был доказать именно это, однако Рене знала, что Энтони не голоден. Он просто запихивал себе в глотку высококалорийную пищу, чтобы протянуть до новой порции обезболивающего. А тех, похоже, становилось уже слишком много.
– Энтони, я нейрохирург, и мне известны симптомы, – мягко, но настойчиво проговорила она. – Это уже не просто головная боль, а медикаментозная мигрень.
– Откуда ты вообще знаешь? – Ланг явно пытался уйти от ответа.
– Энтони.
Он какое-то время вглядывался в неё больными глазами, прежде чем смежить веки.
– Оторвать бы Фюрсту его длинный язык, – пробормотал Энтони, но все же признался. – До. В армии просто перешло в хронические боли. Там было не до лечения.
– Травма?
– Это очевидно, старший резидент Роше! – высокомерно хмыкнул доктор Ланг, но она не обратила внимания. Раненый зверь всегда рычит громче.
Подъехав на стуле еще ближе, Рене осторожно приподняла одно веко, затем второе, встретилась с раздраженным взглядом Энтони, а потом встала. В несколько шагов она обошла кресло и оказалась у Рена за спиной.
– Что ты делаешь? – спросил он, и от Рене не укрылось, как напряглись огромные плечи. Но вместо ответа лишь положила ладошки на жесткие мышцы шеи. – Какого черта!
– Тихо, – шепнула она, а сама скрупулезно исследовала каждый натянутый до предела мускул. Рене осторожно провела пальцами вдоль шейных позвонков, скользнула чуть в сторону, но когда почти нащупала нужное место, Ланг дернулся.
– Роше! Пошла прочь…
Энтони попытался отмахнуться, но Рене не дала. И пусть в его голосе ясно слышался превосходно скрытый от остальных страх – от любого, кроме неё! – однако о причинах такого недоверия или, наоборот, чрезмерной доверчивости, она будет думать позже. Потом, когда останется в своей кровати один на один с мыслями о прошедшем дне, неловкостью и, возможно, стыдом. Но сейчас Рене просто хотела помочь. А потому она мягко отвела шарившие где-то в воздухе большие руки и осторожно потянула за одну из черных прядей, понуждая Энтони запрокинуть голову. Их взгляды встретились, и Рене приложила палец к губам.
– Хоть пять минут подержи свой гениальный рот зашитым по Гейденгайну. Пожалуйста.
Она выразительно приподняла брови, а затем нахмурилась, когда в виске Энтони вновь завальсировала железная кувалда. Его глаза самопроизвольно закрылись, ну а Рене не стала больше тянуть. Осторожно проведя вдоль позвоночника, она размяла напряженные трапециевидные мышцы и мягко поднялась к основанию черепа. Пальцы опасно путались в черных густых волосах, но Рене старалась двигаться аккуратно, чтобы не дернуть. Ее ладони провели от затылка до лба, ощутив каждый изгиб талантливой головы Энтони, прежде чем надавили в районе висков. А оттуда вверх, дабы чуть оттянуть жесткие пряди, что так и норовили выскользнуть из слишком маленьких рук. И снова к высокому лбу, где уже наметились первые морщинки. Рано, доктор Ланг. Слишком рано для человека с такой бешеной энергией. Рене разгладила большими пальцами сведенные мышцы, провела по надбровным дугам и дальше, туда, где в затылке сосредоточилось напряжение. Она не делала ничего особенного, обычный массаж, но от горячей кожи приятно покалывало руки, а от волос все сильнее тянуло той самой мятой. Дыхание Энтони становилось глубже, спокойнее с каждой секундой, покуда в узких ладонях растворялась упорная мигрень. И когда Рене замерла, он еще долго молча сидел, прежде чем осторожно пошевелился. А она знала, что должна отпустить. Выпутать пальцы из черных прядей, которые перебирала, словно то были жемчужные нити в шкатулке сокровищ, но до последнего оттягивала миг. Неожиданно Ланг наклонил назад голову и удобно устроил ту в колыбели подставленных рук, веки дрогнули, и Рене нырнула в золото солнечной осени.
Взгляд Энтони был удивительно умиротворенным. Такой непривычный для его лихорадочной, почти взбалмошной натуры, которая умудрялась скучать даже в цейтноте операционных. И вот теперь Ланг смотрел в склонившееся над ним лицо так спокойно, словно они знакомы тысячу лет. Рене видела, как его глаза внимательно скользили по незаметным веснушкам, как разглядывали тонкий шрам на щеке, а сама изучала изгиб кривоватого носа, две сотни родинок и черноту уже выступившей на подбородке щетины. А еще едва ощутимо ласкала кончиком безымянного пальца тонкий шрам на самом краю теменной части. Так странно, но все это казалось удивительно правильным.
– Возможно, мне стоило грешить усерднее, – неожиданно едва слышно произнес Энтони и усмехнулся, заметив недоуменный взгляд. – Тогда возмездие в лице тебя пришло бы много раньше.
– Это поможет, но ненадолго. – Рене грустно улыбнулась. – Боль скоро вернется.
– Я знаю. – Энтони снова прикрыл веки, наслаждаясь передышкой. – Я знаю…
Поджав от бессилия губы, она смотрела на давно залегшие под глазами темные тени, куда сейчас отбрасывали след чуть дрожавшие длинные ресницы, и искала аварийный выход из набиравшего чудовищную скорость колеса. Им срочно нужно было нанять хоть кого-нибудь. Любого, кто может держать скальпель, иначе к концу следующей пятидневки Энтони хватит инсульт, или в очередном приступе мигрени он что-нибудь с собой сделает. Не удержавшись, Рене снова скользнула кончиком пальца по длинному тонкому шраму. Его конец терялся в районе затылка, и, похоже, был оставлен чем-то режущим. Осколок? Острый предмет? Она так задумалась, что треск предательской дверной ручки вынудил вздрогнуть.
Первое мгновение Рене не могла понять, что происходит, но тут фанерная створка стукнулась о противоположную стену, а в кабинет вальяжно вошел доктор Дюссо. Он остановился на пороге, чуть удивленно взглянул на пустой рабочий стол и только потом посмотрел по сторонам. И когда его взгляд остановился на Рене, до неё дошла двусмысленность позы. Уши мгновенно вспыхнули, и она попыталась было высвободить непослушные руки, но еще больше запуталась в волосах Энтони. А тот, черт побери, и не думал ей помогать. Наоборот, устроился поудобнее в ее ладонях и лениво повернул голову в сторону нежданного гостя.
– Не припоминаю, чтобы я тебя вызывал, – медленно произнес Ланг. Он внимательно следил, как Дюссо сделал круг по кабинету и остановился около заваленного бумагами стола. – Или ты принес благую весть, что все операционные закрылись на обработку?
– Как твоя голова? – вместо ответа спросил Жан, а затем поднял одно из валявшихся повсюду резюме. – Новый рецепт нужен?
– Дюссо, – коротко оборвал друга Энтони, и тот вздохнул.
– Энгтан поставила условие, – произнес он, откладывая один лист и поднимая другой. – Либо через полчаса у неё на столе появляется список новых хирургов, либо она наймет их сама.
– Это мое отделение, и только я могу решать… – начал было Энтони, но Дюссо его прервал. Махнув в воздухе бумагой, он покачал головой.
– На этот случай, приятель, мне велено передать, что этой больницей по-прежнему руководит Лиллиан Энгтан. И если ее отделение не способно выполнять свою работу, то, возможно, стоит поставить вопрос о компетентности его главы.
– Она не сделает этого, – легкомысленно отозвался Энтони, но Дюссо лишь хмыкнул. – Черт… Как не вовремя!
Ланг со стоном прикрыл глаза, а у Рене наконец-то получилось распутать макраме из волос и сделать приличный шаг назад. Решившись стыдливо поднять глаза, она увидела насмешливый взгляд Дюссо, который наблюдал за ее потугами, и окончательно смутилась. Господи, как неловко-то вышло. Шрам привычно зачесался, так что Рене потянулась было к лицу, но вдруг заметила, как в стеклянном отражении одного из шкафов за ней пристально следил Энтони. Отдернув ярко пахнувшие мятой руки, она судорожно вздохнула.
– Я, пожалуй, пойду, – зачем-то сказала Рене и тем привлекла к себе еще больше внимания.
Оба мужчины теперь смотрели на неё со смесью удивления и легкого ехидства, отчего захотелось швырнуть в них чем-нибудь поувесистее. Что же, если витающих вокруг доктора Роше слухов было пока недостаточно, то прямо сейчас они с Энтони создали новые. А в том, что увиденное Дюссо в кабинете станет достоянием общественности, Рене отчего-то не сомневалась. Только не могла понять, почему же это не беспокоило самого Рена? Его репутация настолько паршива, и потому нельзя умереть дважды? Рене не знала. И окончательно растерявшись, она развернулась, подхватила тест, а затем торопливо покинула кабинет.
Уверенно нагонявшие ее шаги Рене услышала уже около лифта. Стиснув посильнее помятые листы, она попыталась не думать о горящем шраме и уставилась в хромированную дверь, но ощущение чужой тяжелой руки на плече оказалось слишком невыносимым. Дернувшись в сторону, Рене попыталась избавиться от нежелательного контакта.
– Да ладно, Роше. Тебя передернуло, будто я слизняк, – раздался за спиной голос Дюссо, и Рене стиснула зубы.
– Не люблю, когда до меня дотрагиваются без разрешения, – процедила она.
– Видимо, на Энтони это не распространяется, – протянул Жан.
В этот момент у него завибрировал телефон, на экране которого резко обернувшаяся Рене успела разглядеть имя «Ланг», а потом вызов оказался сброшен. Дюссо чему-то хмыкнул и поудобнее перехватил стопку бумаг, которую держал под мышкой.
– Умоляю! Можешь не искать вежливых оправданий.
Он развел руки в стороны, словно признавал свое поражение.
– Я не понимаю, о чем вы, доктор Дюссо, – процедила она и вновь уставилась на тусклую дверь лифта.
– О, Рене. Не строй из себя дурочку, все равно правдоподобно не выйдет. Ты слишком умна, чтобы не догадаться.
Теперь Дюссо остановился справа, наверняка чтобы не видеть шрам, и небрежно прислонился к стене плечом. Черт возьми, ну где же лифт? Рене отчаянно хотелось сбежать, а забытое за проведенные подле Энтони недели жжение на лице все нарастало. Еще не до конца зажили все царапины, не прошли пятнышки от прилетевших в лицо горящих искр, и вот теперь каждая из маленьких ранок, включая огромный след со лба до плеча, разом завопили… почти взвыли невыносимым зудом. Рене подняла повыше бумаги, словно хотела ими защититься от навязчивого давления Дюссо, и ощутила, как от рук повеяло мятой. Втянув поглубже свежий воздух, она спокойно произнесла.
– Не вижу смысла играть в шарады.
– Тогда, будем говорить откровенно. – Дюссо выпрямился и посмотрел на Рене сверху вниз. – Мне очень жаль, что тебе пришлось пройти через несколько неприятных событий. Действия всех заговорщиков, без исключения, были предосудительны и аморальны. Разумеется, они заслужили наказание. Но тебе не приходило в голову, что все могло бы пойти иначе, прими ты в самом начале иное решение?
Он прервался и многозначительно взглянул на растерявшуюся Рене. А та невидящим взглядом уставилась на маленькую вмятину, что украшала одну из хромированных створок лифтовой шахты.
– Решение? Это какое же? – Рене сама не узнала свой голос: глухой и почему-то столь хриплый. – Воспользоваться советом доктора Рена и уволиться?
Раздался смешок.
– Старина Франс в свое время дал тебе весьма ценный совет.
– Откуда вы знаете? – Рене почувствовала, как истерично заколотилось в груди сердце. Что-то надвигалось. Прямо сейчас невидимые пока элементы огромной мозаики вставали на свои места, раскрыв часть сюжета.
– Потому что именно я велел Хулахупу передать тебе это. – Дюссо наигранно тяжело вздохнул, будто удивлялся человеческой недогадливости, а потом постучал свернутыми бумагами в дверцу застрявшего где-то лифта. – Вот здесь. На этом самом месте он поведал тебе, как устроена жизнь в чудесном отделении хирургии, но ты оказалась столь упертой.
– Не знала, что мое желание просто делать свою работу может вызвать такое удивление.
– Находящаяся в операционной команда – единый организм. Так что довольно глупо ссориться с ногами или глазами. Верно? Но гораздо хуже, когда эти самые ноги или глаза подводят в нужный момент. – Дюссо демонстративно уставился на свои руки, словно не сказал ничего необычного. Однако Рене на секунду застыла, а потом подняла на него ошарашенный взгляд.
– Это вы организовали травлю? – полузадушенно спросила она. – Вы манипулировали Хелен?!
– Что ты, – оскорбился хирург. – Я всего лишь не стал мешать. Тебя хотели проучить, и мне показалось – это будет отличным уроком. Правда, должен заметить, детишки заигрались.
– К чему такая жестокость? – прошептала Рене.
В этот момент наконец-то звякнул лифт, и двери открылись. Однако она не двигалась, растерянно хватая ртом воздух. И тогда Дюссоу пришлось подтолкнуть ее в кабину, отчего Рене едва не заорала, когда он дотронулся до скрытого под хирургической рубашкой шрама. Рука на плече едва не оставляла под собой подпалины на одежде.
– Идем, нам по пути, – будто ничего не случилось, произнес Дюссо.
– Но я не… – Рене попробовала вырваться и вдруг поняла, что и сама не знает, куда бежит. А Дюссо уже нажал кнопку нужного этажа.
– Мне надо в редакцию нашего больничного еженедельника, а она всего лишь на два этажа выше операционных.
Рене промолчала.
– Я не понимаю, зачем вам все это, – наконец пробормотала она в пустоту замкнутой коробки, что плавно двигалась вниз.
Дюссо привалился к одной из стенок и немного высокомерно улыбнулся. Пуговицы на его идеально выглаженной черной рубашке блестели так ярко, что Рене не выдержала и отвернулась. Но мерцание перед глазами не исчезло, только поплыло пестрыми точками.
– Ситуация обостряется, – тем временем заговорил ведущий хирург. – Тучи над Энтони сгущаются, однако он уверен, что сможет выплыть. Доктор Энгтан достаточно долго терпела его выходки, но последняя глупость с массовым увольнением поставила больницу на грань отмены очень важных операций.
– Но при чем здесь я?
– Ты до сих пор не догадалась? – удивленно спросил Дюссо, а потом фыркнул. – Ты его джокер, Роше. Последняя карта, сбросив которую, он покинет должность. Но идти ему некуда. Он может сколько угодно расплескивать перед Фюрстом залежи своей бравады, однако прекрасно знает, что никому на самом деле не нужен. Ни одна больница не захочет таких проблем, каким бы гением ни был Ланг. А потому Энтони будет держаться за тебя до последнего. Так что, если ты вдруг навоображала из него великого защитника – забудь свои фантазии. Искренности там не наберется даже на цент.
– Зато у вас, я посмотрю, честность – основа существования, – не сдержалась от подколки Рене. Слишком уж дико звучали слова Дюссо, но при этом слишком логично для всего увиденного ею ранее.
– Отчего же нет? – пожал плечами Жан, а потом сделал незаметный шаг вперед, оказываясь прямо за спиной Рене. – Я никогда не скрывал свой интерес к тебе. Возможно, мне стоило быть чуть деликатнее, все же ты… весьма невинное дитя.
Рене натянуто улыбнулась. Перед глазами воскрес вспарывающий чужие внутренности нож, и ее замутило. Да уж, очень невинное…
– Однако ничего не мешает попробовать снова. – Рене ощутила, как ладони коснулись чужие пальцы, и в панике дернулась в сторону. Но Дюссо это не остановило. Шагнув следом, он нарочито нежно взял ее руку и поднес к губам. – Для начала мы могли бы стать друзьями. Что скажешь?
– Отпустите меня, – процедила Рене, вжимаясь в противоположную металлическую стенку.
– Бог с тобой. Тебя никто не держит. – Он улыбнулся, а в следующий момент Рене ощутила деликатный поцелуй на кончиках пальцев. И по тому, как застыл Дюссо, запах мяты ей не померещился. Однако мгновение прошло, и хирург выпрямился. – Подумай хорошенько. Когда придет время спасать свою шкуру, Ланг окажется первым, кто бросит тебя в прожорливую пасть. И тогда приходи ко мне, милая.
– Вы ошибаетесь, – пискнула Рене, хотя даже для неё фраза прозвучала настолько жалко, что захотелось рассмеяться. И именно это сделал Дюссо. Он потрепал ее по голове, словно забавного, но глупого щенка, а потом подмигнул.
– Увидим.
На этом разговор, к счастью, закончился, потому что лифт дернулся и остановился на одном из этажей. В кабину ввалилась группа смеющихся медсестер, и Рене тут же оттеснило в самый конец металлической клетки. Ну а когда толпа схлынула, она осталась одна в компании с собственными безрадостными мыслями.
