Текст книги "И солнце взойдет (СИ)"
Автор книги: Барбара О'Джин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 54 страниц)
Глава 17
Следующее утро, что наступило после полной тревожных снов ночи, вышло хмурым, прямо как отражение в зеркале. Рене с сомнением разглядывала внушительные синяки под глазами, пока диджей на радио ставил одну за другой тоскливые песни. Чего только стоили завывания Роузиа. Полным страдания голосом он старательно убеждал не плакать, но от его: «Don't hang your head in sorrow, аnd please don't cry…»[52]52
Guns N'Roses – ‘Don't Cry’
[Закрыть] – почему-то лучше не становилось. Завтра для Рене наступило, но легче не стало. Она мрачно посмотрела на воспалившийся шрам, провела пальцем по маленьким гнойничкам, что скопились, точно планеты на Млечном Пути, а затем на мгновение прикрыла саднящие от бессонницы веки. Что же, следовало признать, Рене выглядела отвратительно. Разодранная кожа горела, глаза покраснели, а общая бледность приблизилась к реновскому эталону. Пришлось отказаться даже от легкой пудры, потому что та была попросту несовместима с мазями, которые выдала злая Роузи.
Разговор с Фюрстом получился умопомрачительно сложным. Каждый из них понимал, что сказанной Рене правды не набралось бы даже на пробирку анализов, но анестезиолог оказался слишком тактичен для откровенных вопросов. Да – уснула. Да – в комнате дежурного резидента. Нет – они попросту разминулись с доктором Лангом, а телефон – вот удивление! – предательски сел. Ну а лицо – банальное следствие нарушения техники безопасности. Все-таки четырнадцать часов в секционной кому угодно уничтожат не только легкие, но и любой кожный покров. Так что ей очень жаль, как все вышло. И это, пожалуй, было единственным честным признанием. И потому, когда Роузи вручила их с Аланом подарок, попросив больше так не теряться, на душе стало чертовски паршиво.
И все же золотистая змейка теперь подмигивала с посоха Асклепия, пока Рене вертела в руках белую чашку с замысловатой витой ручкой. Осторожно улыбнувшись, чтобы не потревожить свежеобработанные ранки, она накинула пальто и выключила радио как раз посреди особо заунывного «don't you ever cry». Вот уж точно. Наревелась на полжизни вперед.
В ординаторскую Рене влетела аккурат перед стремительным и привычно устрашающим появлением доктора Ланга. В отделении пахло свежей краской и чистотой. Оборудование вернулось на свои места, и теперь ничто не напоминало ни о ремонте, ни о той ночи. Успев обменяться кивком головы с почему-то нервничавшим Франсом, Рене наткнулась на тяжелый взгляд посетившего их собрание доктора Дэмерона и проскользнула в глубину комнаты. Подальше от чужих глаз. Ссадины на лице неимоверно чесались, но она постаралась не думать о них, а также о том недоумении, что читалось в глазах коллег. К счастью, с расспросами к ней не лезли. Устроившись поудобнее на твердом стуле, Рене огляделась и заметила Хелен. Медсестра восседала на подоконнике позади одного из ведущих хирургов, заразительно смеялась над шутками и, очевидно, была совершенно уверена в своей безнаказанности. Что, впрочем, не удивительно. Ведь даже захоти Рене добиться крошечной справедливости, то не смогла бы. Доказательств участия в этом Хелен попросту не существовало. К счастью, это понял и Франс, который бросал в сторону медсестры опасливые взгляды, но неожиданно мудро молчал. Надо же…
Впрочем, все чаяния и ожидания Рене рассыпались в прах, стоило доктору Лангу верхом на сегвее заложить лихой вираж по переполненной ординаторской. Сделав почетный круг, он остановился в центре комнаты, а затем легко и ловко, словно не было в нем двухметрового роста, вскочил на один из офисных столов, подхватил стоявший рядом стул и водрузил наверх. Усевшись на импровизированный трон, глава отделения закатал рукава и после носком ботинка столкнул на пол стаканчик с разномастной канцелярией. Этим он привлек внимание последних галдевших коллег. Они уставились на Ланга, Ланг уставился в ответ, и в ординаторской воцарилась тишина.
– Странные дела творятся в нашем королевстве, – после внушительной паузы неторопливо произнес Ланг с интонацией, достойной театральных подмостков.
Рене поежилась и отвела взгляд. Видит бог, в Энтони Ланге умер прекрасный актер. Яркий. Запоминающийся. Такой будет держать публику в напряжении до конца и вытянет все до последний эмоции.
– Десять смертей за одну ночь, две выбитые двери за другую. Какой… любопытный набор. Того и гляди, правление больницы решит, что наши услуги им больше не требуются. И то верно. От нас столько проблем. А как вы думаете, доктор Дэмерон?
Рене украдкой посмотрела в сторону сидевшего впереди хирурга и увидела, как сжались в кулаки большие руки. Неуклюже поерзав, она нервно выдохнула, а потом уставилась на собственные колени. Ситуация была… неловкой. Какие бы отношения ни связывали этих двоих, прямо сейчас глава отделения требовал объяснений. Но тех, конечно же, не последовало. И Рене знала почему. Когда в пять утра идет твоя восьмая по счету операция, тебе не до раздумий или хирургических тонкостей.
– Думаю, что в тех условиях я сделал все возможное, – процедил тем временем Дэмерон. А Ланг вопросительно поднял брови, словно ожидал продолжения, и нехорошо усмехнулся, когда того не последовало.
– Надеюсь, этическая комиссия удовлетворится такими же всеобъемлющими объяснениями, – протянул он, а потом неожиданно повернул голову и мгновенно нашел в разномастной толпе вторую жертву. – Мистер Холлапак…
Похоже, привыкший к постоянному коверканью фамилии Франс сам сначала не понял, что удостоился внимания самого Энтони Ланга. А потому он нервно сглотнул и зачем-то оглянулся. Рене закатила глаза. Бога ради, не съедят же его прямо здесь! Однако резидент, видимо, считал иначе, потому что весь сжался и неловко попытался отодвинуться чуть дальше.
– Да? – проблеял Франс, и даже со своего места она заметила выступившую на темном лбу испарину.
– Скажите, вы заметили что-нибудь необычное прошлым утром?
Вопрос прозвучал невинно, словно Ланг спрашивал о погоде или курсе американского доллара, но у Рене все сжалось. Она метнула испуганный взгляд на Франса, чтобы неожиданно увидеть в ответ совершенно такой же – растерянный, почти впавший в панику. Он знал, что если выдаст Хелен, то придется рассказать и о Рене. А потому она в отчаянии едва заметно качнула головой. «Молчи! Ради всего святого – молчи!» Но Франс уже отвернулся и теперь смотрел себе под ноги.
Не было сомнений, что Ланг догадался. Составил элементарное уравнение, которое она сама доказала вчера методом от противного. Дура! Наивная идиотка, что вдруг решила будто умнее или хитрее. Ну а теперь его гениальнейшее величество с наслаждением переводил взгляд с одного заговорщика на другого, и только длинные пальцы скользили по едва изогнутым в улыбке губам. Никто в ординаторской не понимал, что происходит, только Хелен чуть выпрямила спину, но не отважилась посмотреть в глаза своей жертве. Трусиха! А та готова была простить все что угодно, лишь бы мертвая Виктория осталась лежать под женевской могильной плитой. Прошлое прошло! Хватит! Остановитесь!
– Так, что же? – Ланг решил прервать необычную пантомиму. И Рене зажмурилась в ожидании, что перепуганный Франс послушно поведает всю историю, но неожиданно для себя вдруг услышала тихое:
– Нет, сэр.
Она изумленно подняла голову, чтобы уставиться на еще больше вспотевшего Холлапака. Тот старался казаться беспечным. Даже откинулся на спинку кресла и скрестил на груди руки, невольно повторив позу пребывавшего в злом веселье Ланга, но взгляд выдавал панику.
– Вот как? – тем временем цокнул языком главный хирург. – Так, значит, это не вы выбили обе двери?
– Я, – пришел ответ. – Мне нужно было переодеться, но какой-то дурак закрыл раздевалку. А в пять утра искать ключ оказалось весьма накладно. Ремонт. Бардак…
– Действительно. – Теперь Ланг выглядел откровенно увлеченным беседой. Он оперся локтями на колени, чуть подался вперед, а после фальшиво участливо поинтересовался: – Но что же случилось с душевыми?
Франс дернулся и почти бросил взгляд в сторону Рене, но вовремя удержался.
– Сэр! Мне безумно хотелось отлить. – На потном лице появилась улыбка святого мученика. – Боялся не утерпеть.
Раздалось приглушенное хихиканье, а Ланг хмыкнул. Он какое-то время препарировал Франса взглядом, но потом фыркнул своим мыслям, неожиданно махнул рукой и вздохнул.
– Бог с вами, Холлапак. Их все равно надо было менять. Считайте, что оказали больнице неоценимую помощь по демонтажу старых дверей. – Ланг было замолчал и уже повернулся в сторону окна, когда словно невзначай договорил: – Только прошу вас, в следующий раз не терпите так долго. Это вредно для здоровья.
О чьем здоровье шла речь можно было не уточнять. Рене осторожно втянула воздух, не в силах поверить, что гроза миновала, а потом облегченно прикрыла глаза и без зазрения совести прослушала дальнейшее обсуждение рабочих вопросов. И все же она едва дождалась окончания планерки, прежде чем сорвалась с места. Итак, Ланг все понял. Неловким допросом развеял последние сомнения, чтобы затем… отступить. Он не стал давить, требовать объяснений или наказывать за откровенное вранье. Черт возьми, простил даже сломанные двери. И Рене была ему благодарна. До совершенно неуместной улыбки на саднившем лице, до искрящихся глаз, до засевшего в груди солнца. А потому, стоило Лангу закончить собрание, как она ринулась прямиком к нему. Но путь ей преградили сначала студенты, которые требовали каких-то заданий, подписей или журналов, а затем резиденты. Так что, когда рядом остался лишь Франс, глава отделения уже давно ушел.
– Спасибо, – пробормотала Рене, едва ли не впервые не находя нужных слов.
– Не за что благодарить, – Холлапак пожал плечами, а потом бросил странную фразу. – Предательство бывает разным на вкус.
Рене недоуменно взглянула на парня, но тот уже направился прочь.
– Кстати, – крикнул он не оборачиваясь. – Сейчас начнется заседание этической комиссии. Ну, это если вдруг решишь кое-кого отыскать.
Наверное, Рене никогда не бегала настолько быстро. Уж точно не пролетала целых восемь этажей на одном ударе сердца. Не считала ступени, не скатывалась по перилам и, разумеется, не расталкивала столпившихся на одной из площадок студентов, прежде чем с грохотом ворваться в пустой коридор. Но когда за спиной наконец-то хлопнула долгожданная белая дверь, Рене остановилась и почему-то смутилась. В груди жгло, во рту пересохло, однако она столь упрямо всматривалась в полумрак, что перед глазами поплыли цветные круги. Впрочем, нужды изучать пустой коридор не было. Ланг нашелся мгновенно. И не заметить его высокую фигуру, что темнела почти в самом конце череды дверей, было практически невозможно. Даже несмотря на тусклое освещение, его чернота, как всегда, оказалась чернее.
– Ты так спешишь, будто опаздываешь на свидание, – раздалось знакомое хмыканье, а Рене широко улыбнулась. Лучше! Это было гораздо лучше всех тех неловких встреч, что хоть когда-либо приключались в ее жизни. Желтые тапочки гулко застучали по бетонному полу, пока она торопливо шагала в сторону прислонившегося к стене мужчины.
Энтони Ланг был собран, пожалуй, напряжен. Об этом говорила чрезмерно прямая спина, уже привычно поджатые губы и легкий прищур, с которым он наблюдал за спешившей к нему девушкой. Но когда Рене остановилась напротив, взгляд потемневших до махагони глаз оказался слишком… встревоженным? Или чуть удивленным? Разобраться в переливах этого цвета она бы никогда не смогла и, разумеется, напридумывала всякого… Но все равно встала почти до неприличия близко, чтобы сказать такое важное для себя:
– Спасибо.
Но Ланг ничего не ответил, только чуть сдвинулся в сторону, чтобы под светом далекой лампы рассмотреть обращенное к нему лицо. Его внимательный взгляд напряженно изучал появившиеся на шраме воспаленные отметины, и с каждой новой находкой высокий лоб хмурился все сильнее. Неожиданно Ланг поднял руку и едва ощутимо коснулся ее подбородка, окончательно открыв левую щеку желтоватым лучам. Ну а Рене не сопротивлялась, только смежила веки, когда он провел по самой длинной из всех царапин. Кожу немедленно засаднило, и она чуть поморщилась, отчего ощущение прохладных пальцев мгновенно исчезло. Рене больше никто не держал, но это показалось настолько неправильным, что тело само неосознанно качнулось вперед. Лоб неловко ткнулся в костяшки, а затем голову накрыла большая ладонь.
– Все-таки загноились. Я обработал их, пока ты спала. Но, видимо, прошло слишком много времени, – донеслось тихое бормотание и легкий вздох, когда пальцы скользнули по виску и устремились дальше по шее. Туда, где прятался шрам, словно Ланг знал, насколько ей больно. Швы и ткань хирургической робы отчаянно натирали раздраженную кожу.
И в этот момент Рене отчетливо поняла, что расскажет. Даже если придется вколоть зелье правды, посадить себя на электрический стул или вновь запереть в раздевалке. Она поделится с ним. Потому что поступить иначе было бы не по-дружески. А в том, что каким-то неведомым образом Энтони Ланг стал ей ближе, чем Алан или Роузи, она не сомневалась. За один только день, ночь и сегодняшнее утро. Кто-то сказал бы – так не бывает. Но Рене знала ответ – случается и не такое.
Неожиданно глава отделения отступил и принялся копаться в карманах своих черных джинсов, пока с тихим звоном не извлек некий предмет, что блеснул в тусклом свете далеких ламп.
– Говорят, у тебя недавно был день рождения, – как ни в чем не бывало заметил Ланг, а сам с силой сжал правую ладонь.
– Да, – в тон откликнулась Рене. – Позавчера. Жаль, вы не успели попробовать торт. Из того, что я знаю, угощение пришлось бы вам по вкусу. Много приторного шоколада, жирный крем и кислые ягоды. Идеально для тренировки вашей поджелудочной.
Ланг усмехнулся и покачал головой.
– Действительно, весьма прискорбно. Но, надеюсь, у меня еще будет шанс заработать хронический панкреатит?
– Я подумаю, – задорно улыбнулась Рене и отвела взгляд, а потом удивленно вздрогнула, когда перед глазами что-то сверкнуло.
– Держи.
На раскрытой ладони, сплошь усеянной мелкими шрамами, лежал ключ. Обычный такой, один из тех, что подходят к сотням замков. Но внимание привлекло вовсе не это. Следом за ним, на цепочке из семи звеньев расположился цветок, увидев который, Рене ошеломленно застыла. Она медленно перевела взгляд на брелок, а потом вздрогнула, когда послышался голос. Ланг понял ее замешательство по-своему и поспешил объяснить.
– Это ключ от моего кабинета. Когда в следующий раз надумаешь полежать в обмороке, то не стоит располагаться около порога. Продует.
Он усмехнулся, но Рене все никак не могла оторваться от залитых в прозрачный куб розовых лепестков, и молчание опасно затягивалось. Только когда протянутая рука напряженно дрогнула, она спохватилась и вцепилась в мягко блестевший ключ. Свежая резьба кольнула ладонь, но Рене лишь сильнее стиснула подарок. Брелок был откровенно дешевым, какие миллионами штампуют трудолюбивые китайцы, но прямо сейчас дороже него в этом мире ничего не было.
– Почему вишня? – выпалила она вопрос, который со стороны наверняка выглядел глупо. Поняла это Рене по тому, как вытянулась от неожиданности лицо Энтони Ланга.
– Какая вишня? Где? – Он действительно не понимал.
– На брелоке. Бутон вишневого дерева. – Докопаться до правды казалось жизненно важным, хотя Рене не могла взять в толк – почему.
– Да? Если честно, понятия не имею. Взял внизу в сувенирном автомате первый попавшийся. В меру девчачий для такой особы, как ты, – пожал плечами Ланг, а у неё внутри неожиданно что-то тоскливо сжалось. Словно она ждала иного, но обидно ошиблась. Право слово, глупости какие!
– Ясно. – Непонятная горечь все же прорезалась в голосе, отчего Ланг поднял на неё слегка удивленный взгляд. И Рене поспешила добавить: – Спасибо.
– К тому же так будет проще с отчетами, – проговорил он, а сам задумчивым взглядом уставился куда-то ей за спину. В конце коридора хлопнула дверь, и Ланг оглянулся. – Мне надо идти.
– Слушание? – похолодев, спросила Рене.
– Да, – пришел короткий ответ.
А она стиснула руки, когда вновь ощутила непонятное желание прикоснуться, или чтобы коснулись ее. Рене не понимала, что происходит, но сделала шаг вслед отвернувшемуся Лангу, словно не хотела с ним расставаться. И когда он неожиданно повернулся, то в последний момент успел подхватить врезавшееся в него тело. Ланг смотрел очень внимательно, словно тщательно думал стоило ли говорить, прежде чем все же решился.
– Задай тебе комиссия вопрос: кто виноват, что десять человек погибли, не дождавшись помощи? Как бы ты ответила? – Рене почувствовала большие ладони, которые тревожно стиснули предплечья.
– Я… я не знаю, – растерялась она, но Ланг покачал головой.
– Мне нужно кое-что понять. Рене, я изучил все твои отчеты, проанализировал каждую строчку. Но ты видела своими глазами гораздо больше, чем можно было бы описать. – Он вновь поджал губы и вдруг отпустил, а Рене невольно потерла руки.
– Тогда… я сказала бы, что доктор Дюссо действовал согласно установленным протоколам, – после секунды раздумий твердо произнесла она, а потом с грустной усмешкой добавила. – Ему просто не повезло. В ту ночь больница работала на износ, и службе спасения следовало это учесть. Так что даже вызови он помощь, оперировать все равно было негде. Так что доктор Дюссоне виноват. Здесь вообще нет чьей-либо вины. Таково оказалось стечение обстоятельств.
Рене замолчала и вдруг почувствовала, как отпускает скопившееся где-то в голове напряжение. Не ее. Чужое. Однако ощущение было настолько ярким, что она пораженно выдохнула.
– Значит, это не было попыткой меня подставить, – медленно произнес Ланг и покачал головой, когда заметил уставившийся на него испуганный взгляд. Зло оскалившись, он тихо процедил: – В этом гадюшнике ты единственная, кому я мог доверить вскрытия без риска получить в спину десяток ножей.
С этими словами он развернулся и стремительно направился в сторону открывшейся двери, откуда на пол падала тонкая полоса электрического света. Рене же нащупала рукой спасительно устойчивую стену, а потом вовсе уткнулась лбом в покрытые стандартной краской твердые камни. Гадюшник. Значит, в тот день с дурацким тортом ей не показалось. Все те люди из ординаторской действительно пошли бы на любое безумие, любую подлость ради удовлетворения собственной мстительности. И Ланг отвечал им взаимностью. Господи, он не доверял даже Дэмерону! Странно, что со всей своей эмпатией, Рене не заметила этого раньше. Ведь все так очевидно. И тот случай в «отстойнике» наверняка не был первым, когда на помощь приходил Алан Фюрст, а не пятьдесят человек хирургического отделения или номинальный лучший друг. Так что, черт возьми, Энтони Ланг сделал с собой, раз быть нелюдимым одиночкой показалось ему справедливым и верным? Рене покачала головой. Она не понимала его. Старательно складывала мозаику поступков, действий и слов, но картина не собиралась. Словно детали не подходили друг к другу и потому образовывали некрасивые мелкие дыры. Так бывает, если смешать элементы от двух разных пазлов. Она фыркнула. Какой бред! Разве что у доктора Ланга диссоциативное расстройство, а это совсем уже за гранью научной фантастики.
Как бы то ни было, отданный ключ символизировал высшую степень доверия, которой Рене, впрочем, старалась не злоупотреблять. Ибо было не ясно, означало ли это еще и конец сексуальных приключений доктора Ланга в рабочее время, а проверять мужское терпение наставника отчаянно не хотелось. Так что Рене забегала в заведомо пустой кабинет только утром и вечером, чтобы оставить на подпись бумаги или положить на стол очередной отчет. Там же находила задания на день, списки вопросов или же тесты, а еще иногда нужные справочники. Чем закончились слушания, Рене узнала лишь через несколько дней от доктора Фюрста. Сам Ланг молчал.
Но как бы корректно она ни старалась себя вести, как бы ни пресекала досужие сплетни, статус шлюхи ужаса отделения все-таки засверкал над головой ореолом. Он преследовал мантией из шепотков и оказался чем-то вроде переходящего приза. Сегодня одна раздвинула ноги, завтра другая, а через неделю, быть может, третья. Похоже, такое здесь было в порядке вещей. А потому сплетням поверил даже Франс Холлапак, чем заслужил хороший щелбан. Увы, воспитательные методы не сработали, и теперь он нудно уговаривал впустить его в кабинет и дать одним глазком посмотреть на пристанище «черной жужелицы». Однако Рене бережно хранила в душе явно случайно брошенную фразу о доверии. Вряд ли Ланг говорил это всерьез двадцатилетней девчонке, но иногда же можно и помечтать. Верно?
В общем, следующие несколько дней после случая с раздевалкой, о котором ни Франс, ни Роузи, ни даже Ланг предпочли не напоминать, прошли в обычных заботах. Разве что Дюссовсе чаще появлялся где-то поблизости, но прошедшее слушание явно поумерило его пыл. Или же дело было в главе отделения, который также неизменно оказывался рядом. У Рене даже возникло идиотское чувство, будто за ней устроена слежка. Но она быстро выкинула подобные мысли из головы, потому что иначе можно было додуматься до паранойи. Так что Рене совершенно не ждала никаких провокаций так скоро. Знала, конечно, что Хелен не остановится. Полная безнаказанность породила в светловолосой голове медсестры чувство потрясающей вседозволенности. Но бежать ябедничать было уже слишком поздно. А потому, всякий раз покидая весьма замусоренный кабинет, она лишь передергивала плечами, когда чувствовала на себе холодный взгляд. Неясное чувство тревоги проникло даже в операционную, отчего Рене все чаще замечала непонятную собранность доктора Ланга. Будто тот готовился в любой момент… Что? Вновь поймать на призраках прошлого? Или отправить на освидетельствование к психиатру? Ох! Да ладно! Может, дело было вовсе в ином. У главы огромного отделения наверняка нашелся миллион важных дел помимо какой-то девчонки. Так что через несколько дней Рене легкомысленно закрыла глаза на все предупреждения. В конце концов, самое страшное уже позади. Верно?
Был обычный октябрьский вечер, когда Рене зашла в раздевалку вместе с возмущенно тараторившей Роузи. Если честно, в последние дни она старательно избегала этой злосчастной комнаты и уж точно предпочитала не оставаться там одной, но шкафчик был по-прежнему нужен. Вряд ли доктор Ланг потерпел бы в своем кабинете присутствие гигиенической помады, запасных резинок для волос или неведомого зверя по кличке «расческа». Тем более тот, похоже, давно рассорился с вечно растрепанной шевелюрой хирурга. Так что выхода не было. К тому же, в вечернюю пересменку сегодня здесь оказалось удивительно людно. Вздохнув, Рене стянула халат.
– Ты так и не стерла это дерьмо, – тихо заметила Роузи и кивнула в сторону надписей.
Сама Рене давно привыкла к украшению в виде своеобразных граффити, которые уже почти не замечала, но Морен до сих пор плевалась ядом в особо изысканных выражениях. Это забавляло. Кто-то украшал свой шкафчик наклейками, а у неё – настенная живопись. Надо бы попросить автограф у Хелен, тем более, та как раз вошла в раздевалку. Рене потерла еще не зажившие на лице ранки и пожала плечами.
– Серьезно, это уголовно наказуемый моббинг. Если поймать того, кто сделал…
– Здесь нет камер, – напомнила она, а маленькая медсестра презрительно фыркнула.
– Ланг знает? – Морен отошла в сторону, чтобы рассмотреть новые двери.
– О надписях? Скорее всего.
– Нет, о том, что это твой шкафчик. – Роузи повернулась и скрестила на груди руки. Мимо них протиснулась группа студентов. – Как глава отделения он должен…
– Ничего! – резко оборвала подругу Рене, а потом добавила тише: – Он ничего мне не должен. Я не маленькая девочка и смогу разобраться сама.
– Ну да, – скептично пробормотала Морен и поправила большие очки. – Уже разобралась один раз…
Это была странная ситуация, в которой каждый из них знал о произошедшем, но упорно делал вид, будто ничего не случилось. Даже двери вернулись на свое место уже на следующий день и оказались похожи на старые. Так что Рене предпочла проигнорировать шпильку и потянулась к замку.
Круглая ручка щелкнула стандартными цифрами кода, за спиной хлопнула входная дверь, а затем перед глазами все вдруг сделалось огненно-рыжим. Рене даже не успела понять, что происходит. В лицо раскаленными пулями полетели комья горящей бумаги, руки обожгло чудовищной болью, а в ушах зазвенел собственный крик. И единственное, о чем успела подумать Рене до того, как тело дернуло куда-то в сторону, – они сожгли все конспекты. А дальше все завертелось сломанным калейдоскопом: над ухом кто-то испуганно повторял ее имя, потянуло палеными волосами и тлеющей тканью. Послышался грохот огнетушителя и шипение пены, а Рене зажмурилась. Плотно смежила веки, потому что поверх всех этих запахов, шума и криков в голову ворвался тихий злой голос, который отдавал на языке мятой.
– Морен, уведи ее в скорую. Живо. Передай, что ожоги на руках и, возможно, лице, а еще пусть проверят под одеждой… Черт знает, что за смесь эти дуры использовали. И дай ей успокоительное, – последнее Ланг добавил совсем тихо, а Рене открыла глаза.
Перед ней была знакомая чернота рубашки, блестящая пуговица – конечно же, черная – и серебряный клип перьевой ручки. Надо же… Рене моргнула и ощутила спиной холод кафельной стены. Видимо, Ланг успел оттащить ее в сторону до того, как она вспыхнула подобно свечке. Губы задрожали, но она упрямо их закусила и медленно перевела дыхание.
– Да, сэр, – тем временем согласилась на удивление покладистая Роузи и осторожно позвала: – Рене?
Решение пришло само. В тот момент, когда она резко вздернула голову и встретилась взглядом с доктором Лангом. Ее протащило по кочкам уже знакомых махагониевых глаз, чтобы утопить в целом вулкане бешенства. И там обещало сгореть все. Отделение, целый этаж, даже больница… Бушующее внутри Ланга пламя было слишком опасно для всех. И, без сомнений, прямо сейчас глава отделения мог бы убить. А потому Рене тихо, но твердо произнесла:
– Нет.
– Я не хочу, чтобы ты это слышала. Уходи. Тебе нужна помощь.
В голосе почудился едва сдерживаемый треск огня, от которого отшатнулась даже привыкшая ко всему Роузи. Однако Рене не шелохнулась, только вглядывалась в наполненные злостью глаза да считала красные всполохи, прежде чем снова это почувствовала. То самое невероятное ощущение, когда внезапно рухнули стены, а мир стал в сотни раз ярче. Она будто смотрела чужими глазами и вздрогнула, стоило Лангу уставиться на тонкие руки. Все в красных пятнах до самых локтей.
Господи, разумеется, ей надо бы в скорую! Но…
– Нет.
– Рене!
– Я. Никуда. Непойду.
