Текст книги "И солнце взойдет (СИ)"

Автор книги: Барбара О'Джин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 54 страниц)

– Заткнись и слушай меня, – донесся до Рене шепот, когда она попыталась отодрать вцепившуюся в горло ладонь. Но Хелен лишь сильнее сжала свои длинные пальцы. Она была выше, сильнее и явно знала, что делала. – Я понятия не имею, откуда ты здесь взялась. Не представляю, за какие такие заслуги сучка Энгтан запихнула тебя в наше отделение, когда твое место в каком-нибудь хосписе ставить старикам клизмы, но запомни одну вещь. Энтони Ланг мой. Мой, слышишь? И только попробуй раздвинуть перед ним ноги, как я превращу твою жизнь в ад.

– Что? Я не… – Рене ошарашенно смотрела на совершенно обезумевшую женщину. Какого черта?

– Заткнись! – Пальцы сильнее впились в горло, оборвав так и не оформившуюся до конца мысль.

– Прекрати, пожалуйста, – прохрипела Рене. – Мне не нужен доктор Ланг.

В ответ раздался тихий смех.

– Это пока. Все вы так говорите, зато потом, когда становитесь нужны ему… – зло протянула Хелен. – Он уже бегает за тобой! Каждый час проверяет, как там его маленькая гениальная крыска.

– Хватит… – Горло начинало болеть, но Хелен будто ничего не слышала.

– Запомни, я сделаю, что угодно. Уничтожу, если ты только попробуешь подойти к нему ближе, чем на операционный стол.

– Отстань от меня! – Рене со всей силы ударила по удерживавшей руке, но хватка не исчезла.

– Я стою за твоей спиной, Роше, – раздался шепот у самого уха, пока руки Рене отчаянно шарили в поисках опоры. Любой. – Один неловкий толчок, и ты отправишься вон без шанса на лицензию и с убийством в кармане. Тебе некуда идти. Тебе никто не поможет.

Глаза Рене расширились от ужаса, и в этот же момент в левую ладонь толкнулось что-то прохладное и гладкое. Оно хрустнуло, немного заело, а потом резко ухнуло вниз. И не ожидавшая такого Рене начала заваливаться в сторону. Следом за ней дернулась Хелен, а потом за спиной образовалась тревожная пустота. Щелкнул освободившийся замок, визгливо скрипнули петли, и обе женщины с грохотом ударившейся о стену двери влетели в кабинет доктора Ланга.

Не сказать, что Рене фантазировала, как выглядит самая таинственная комната отделения, но ей было любопытно. И если в обещанные Роузи мумии она все же не верила, то мысль об идеальном, почти военном порядке казалась вполне адекватной. Потому удивление от бардака, в который они с Хелен едва не свалились, заставило проморгаться. В глаза бросился старый, потрескавшийся диван, чьи подушки из искусственной кожи почти скрылись под разбросанной одеждой вперемешку с бумагами. Затем взгляд упал на хаотично заваленные папками большие шкафы, которые будто бы занесли в кабинет, да так и бросили. А потом восстановившая равновесие Рене увидела письменный стол и забыла про мусор, про пирамиду из книг и даже про Хелен, потому что… Потому что голой грудью на документах и со спущенными до колен хирургическими штанами на рабочем столе доктора Ланга возлежала Клэр Талан. И прямо сейчас она смотрела на вошедших полными непонимания глазами, пока сзади нее на половине движения замер хозяин этого кабинета.

Судя по всему, им помешали в самый важный момент. Всегда идеально гладкие волосы Баз были растрепаны, а лицо Ланга слегка раскраснелось и едва заметно блестело. Но в целом, он был очень даже неплох. По крайней мере, тот кусок бледной, точно Луна, задницы, что виднелся меж элементами черной одежды, показался Рене вполне достойным еще одного отдельного взгляда. Конечно, зубрилка Роше была тем еще аховым специалистом по ягодицам противоположного пола… Но пятая точка взрослого мужчины явно брала верх над виденными ею ранее почти подростковыми. Впрочем, не так много их было. Но в том, что Ланг являлся именно взрослым мужчиной, сомнений не было. Как и недопонимания, чем именно занимались на заваленном бумагой и обертками из MacDonald’s'а доктор Ланг и операционная сестра Талан. Рене сглотнула. Боже! Это какой-то космический сюр. Иначе, почему главный хирург крупнейшей больницы посреди рабочего дня трахал на столе свою подчиненную? Впрочем, проблемы были бы, будь Клэр против. Но та явно давно согласилась на это и еще кое-что, судя по замершей на тонкой шее мужской ладони. Восхитительно, доктор Ланг! Браво!

Рене почувствовала, как к саднившему горлу подступает безудержный истерический смех. Тот распирал изнутри и лучился тем самым теплом, что зародилось еще в кабинете тестирования. И каким-то нереальным двадцать пятым чутьем она вдруг поняла: Ланг не сердится. Вопреки их совершенно бестактному поведению и аморальности ситуации, ему отчего-то было также безумно весело. Потому, бросив быстрый взгляд на остолбеневшую Хелен, она шагнула вперед и сладко улыбнулась.

– Ох, нам так неловко, доктор Ланг. Мы приносим свои искренние извинения, что столь невоспитанно вломились в ваш кабинет. Но дело в том… – Рене лихорадочно огляделась, но все внимание привлекал чертов стол и расположившиеся на нем тела. Впрочем, даже это оказалось удачей, когда внезапно она увидела то, что и не надеялась здесь найти. Ловко наклонившись, Рене заглянула в глаза едва ли не впавшей в панику Клэр, а потом легко выдернула из-под темного соска нужную папку. После чего довольно взмахнула стандартным зеленым пластиком. – Ах, благодарю. Я понимаю, что прямо сейчас вы, вероятно, очень внимательно ее изучали. Но это именно то, что я искала. История болезни миссис Джеркис. Спасибо, дорогая Клэр. А нам, пожалуй, пора. До свидания, доктор Ланг. Еще раз извините за беспокойство.

С этими словами Рене подхватила под руку до сих пор ничего не понимавшую Хелен, вытолкнула ту в коридор и прикрыла за собой дверь.

– Думаю, тебе стоит выпить воды, – искренне посочувствовала она медсестре, как только за их спинами скрылась шальная парочка. Рене хотела было погладить девушку по плечу, но решила, что сейчас это будет излишним. А потому развернулась и неторопливо направилась в сторону ординаторской. Ну надо же!

Рене прижала к трясущимся губам ладонь и изо всех сил старалась сдержать идиотское хихиканье. Щеки запоздало пылали, уши едва не дымились, а спину покрывала испарина пота после пережитого волнения. О господи! Ну и как теперь смотреть Лангу в глаза, ведь она почти видела… Черт, видела почти все! Однако, когда за спиной раздался характерный протяжный стон, а затем стук и всхлип, Рене не выдержала. По коридору разнесся звонкий девичий смех, которому вторил становившийся с каждой минутой все громче искренний хохот доктора Ланга.

Глава 14

Итак, наглая эскапада возымела свое действие. И потому, какое бы чувство стыда Рене ни испытывала, собравшийся в тот же вечер около бильярдного стола совет заговорщиков однозначно постановил: Капитан Скальпель повержен. Нет, она все равно, конечно, переживала. И боялась, что своими действиями подставила доктора Фюрста. Но тот отнесся вполне философски к тяжелому разговору с брызгавшим отборным ядом Лангом. Наверное, если нацедить с главного хирурга пару пробирок, то можно, как в давние времена, вылечить все – от гангрены до рака легких… пускай и посмертно. Об инциденте, что произошел в кабинете главы отделения, Рене умолчала. И дело не только в чувстве такта, она просто не вынесла бы очередного витка насмешек от взбалмошной Роузи. После того, что сделал для неё Ланг, выслушивать едкие оскорбления казалось сродни предательству. Она слишком много ему задолжала, причем, не только разноцветных канадских банкнот. А потому на следующее утро Рене целенаправленно предстала под покрасневшие очи главы отделения.

Ланг пытался налить себе отвратного кофе, что засыпали утром в машинку медсестры, но электроника не поддавалась. Кнопки не нажимались, а божественная влага не наполняла третий по счету картонный стаканчик. Предыдущие два в приступе бешенства были скомканы и отброшены в сторону. Так что, осторожно отстранив чуть подрагивавшие руки от потрепанной техники, Рене вытряхнула пережаренные зерна в мусорное ведро, достала из ящика упаковку нормального кофе и насыпала свежую партию зерен в машинку. После этого она уверенно нажала кнопку нужной программы и повернулась к наставнику. А тот следил из-под полуопущенных век и, похоже, старался дышать внутрь себя, чтобы скрыть откровенный аромат перегара. Тем не менее Рене мужественно вдохнула поглубже, уставилась на алый рассвет и коротко произнесла:

– Я верну вам всю сумму с зарплаты.

По недолгому размышлению именно такое решение показалось для Рене наиболее разумным. Она не привыкла зависеть от чьего-нибудь покровительства и уж точно не желала менять свои принципы прямо сейчас. Потому она взвешивала каждое слово, наверное, по минуте, прежде чем нашла показавшейся идеальной формулировку. Коротко, ясно и с четко ограниченными сроками, в первую очередь, для самой себя. В конце концов, она может чуть подзатянуть платеж за резидентуру, потому что быть обязанной доктору Лангу больше положенного казалось совершенно неправильным.

Однако наставник смотрел на неё так, будто не понимал самой сути сказанной фразы. Видимо, похмелье весьма специфически сказывалось на его способности к аудиальному восприятию. Так что Рене всучила ему долгожданный горячий кофе, дождалась, пока Ланг сделает маленький глоток и повторила:

– Вы не обязаны были платить за меня. К сожалению, я не могу рассчитаться с вами прямо сейчас, однако, через три недели я верну все до последнего канадского доллара. Под двадцать процентов, если вас это устроит.

И снова ответом ей стало молчание да новый глоток. Рене стояла под абсолютно нечитаемым взглядом доктора Ланга и понятия не имела, что же еще сказать. Поблагодарить? Да, разумеется, но лучше, пожалуй, чуть позже. Возмутиться по поводу трат на неугодного резидента? Весьма поздно, ведь тест она уже прошла. И сделала это блестяще. Намекнуть, что не стоило? Но тем самым был риск оскорбить самого благодетеля… Боже! Слишком сложно! И как дедушка справлялся с сотнями таких же вот случаев? Рене медленно вздохнула и открыла рот, чтобы извиниться и сбежать куда подальше, но в этот момент Ланг заговорил.

– О чем ты, Рене?

Фраза прозвучала немного невнятно. Видимо, не весь алкоголь еще выветрился из темной головы их начальника. Впрочем, Рене оказалась настолько удивлена самой формулировкой вопроса, что не заметила. Она, словно глупая совушка, хлопала клювиком, пока Лангу это не надоело. Сделав еще один глоток, он нахмурился и пробормотал:

– Так значит, это ты в последнее время готовишь кофе.

Рене нервно передернула плечами и пробормотала.

– Варит его машинка. Я же просто купила нормальные зерна. Ничего более…

– То-то я смотрю, что мне больше не хочется промыть себе желудок и принять антацид, – словно не услышав ее, продолжил Ланг. Он еще раз пригубил крепчайшее из возможных творений местного монстра эспрессо, а потом уселся на край стола. – Ты странная, Рене.

Она подождала развития мысли, но того не последовало. Потому Рене нервно сцепила пальцы и качнулась на мысках, попытавшись подобрать хоть что-нибудь уместное, но отчаялась и расстроенно покачала головой.

– Это самое мягкое определение в мою сторону, которое я слышала, – негромко проговорила она, а затем криво усмехнулась.

– И как же тебя называли? – Ланг поднес стаканчик к губам, но так и не сделал глоток. Только смотрел на Рене поверх полупрозрачных клубов пара, словно дьявол на допросе души.

– Не важно, – пробормотала она. – Давайте вернемся к разговору.

И вновь это испытывающее на прочность нервы молчание. Прямо сейчас Рене понятия не имела, что чувствовал или о чем думал доктор Ланг. Наконец, он закончил одни только ему ведомые наблюдения, поставил рядом с собой стаканчик и помассировал виски.

– Зачем ты купила кофе?

– Потому что прошлый пах просто отвратительно! Доктор Ланг, давайте поговорим о тесте, – терпеливо откликнулась Рене, но ее нагло проигнорировали.

– Да? – Ланг удивленно поднял черную бровь. – Забавно. Никогда не замечал…

– Сэр! Пожалуйста! – не выдержала она, и наконец-то Ланг услышал. Он легко спрыгнул на пол, подхватил злополучный стаканчик и повернулся к замершей Рене.

– Рене. Я понятия не имею, о каких деньгах ты говоришь…

– Но!

– Не перебивай меня! – рявкнул он, и Рене мгновенно подавилась готовыми сорваться объяснениями. – Если тебя так волнует этот вопрос, то я не оплачивал тестов, экзаменов или счетов в парикмахерской ни для Рене Рене, ни для кого-либо еще. Ясно?

Рене оставалось лишь ошарашенно кивнуть. Убедившись, что его услышали верно, Ланг развернулся и направился прочь из ординаторской. Ну а она медленно выдохнула. Не оплачивал? Быть не может! Однако чуть позже, когда в обеденный перерыв Рене забежала к доктору Фюрсту, то замученный анестезиолог подтвердил – глава отделения действительно здесь ни при чем. Повертев в руках распечатку официального ответа из банка, Рене уселась на высокий лабораторный стул и устало потерла лицо.

– Я не понимаю, зачем ему это нужно. – Она поскребла ногтем черные буквы фамилии «М-р Энгтан», словно за ними, как в лотерее, мог скрываться приз в виде небездушного Энтони Ланга, а потом опять уставилась в чашку с несладким чаем.

– В память о профессоре Хэмилтоне? – предположил Фюрст. Он сидел, уперевшись затылком в подголовник своего большого офисного кресла, и, похоже, страдал. – Господи, сдается мне, у нас подтекает какой-то из наркозных аппаратов. Череп просто раскалывается!

– Не подходит, – откликнулась Рене и поднялась со своего места. Сделав несколько шагов, она положила ладони на голову встрепенувшегося анестезиолога, а потом резко, но осторожно наклонила в сторону. Послышался хруст и облегченный вздох. – Насколько мне известно, они не общались более пяти лет. И нет, с аппаратами все в порядке.

– Тогда, быть может, это своего рода меценатство? Он наверняка слышал о тебе от матери…

– Доктор Энгтан была так же в недоумении, – заметила Рене и уже отвернулась, когда вдруг замерла, озаренная одной мыслью. – Доктор Фюрст… а вы знакомы с Колином Энгтаном?

Послышался грохот, и подскочившая от испуга Рене увидела, как главный анестезиолог торопливо поднимал с пола огромную жестяную вазу – подарок от какой-то ассоциации из ассоциаций. Фюрст придирчиво осмотрел помятый бок, вздохнул и бросил в сторону двери непонятный тоскливый взгляд.

– Сэр? – напомнила о себе Рене.

– Эм, да… виделись пару раз, – почему-то неловко замялся Алан и вцепился в пострадавшую вазу, будто та была его единственной опорой в жизни.

– И как он? – с искренним интересом спросила Рене. Она развернулась к неловко поерзавшему в своем кресле Фюрсту, а потом и вовсе уселась напротив.

– Ничего такой… нормальный, – пришел совершенно пространный ответ. – Не без чудес, конечно. Но хирурги все немного странные… Да, впрочем, кому я это говорю.

– А где он сейчас работает? – не унималась Рене. И с удивлением заметила, как покраснели уши Фюрста.

– В Монреале, насколько мне известно, – наконец, выдавил он и стиснул вазу так, что на той образовались новые вмятины. Заметив это, Алан быстро вернул бедный предмет обратно на стол, а затем откашлялся. Его явно что-то беспокоило, но занятая своими размышлениями Рене не заметила ничего странного.

– Незадолго до своей смерти профессор Хэмилтон хотел договориться с доктором Энгтаном о практике для меня, – медленно произнесла она, а Фюрст удивленно вскинул голову прислушиваясь. – Устроил показательную операцию, хотел продемонстрировать мои умения… Но Энгтан не приехал. Вместо него был другой.

– Кто? – чуть сипло переспросил анестезиолог, а потом снова откашлялся. Теперь уже по-настоящему.

– Не знаю, – Рене пожала плечами. – Я не видела его толком, только машину. Знаю, что он следил за операцией, а потом между ним и профессором вышла некрасивая ссора… Дальше вы знаете.

Она поджала губы и отвернулась. Вспоминать тот день оказалось все еще больно. Ах, будь Рене чуть лучше, сноровистее, умнее, возможно, тогда бы ничего не случилось.

– Думаю, какими бы мотивами ни руководствовался Энгтан, тебе не стоит ломать над этим голову, – после небольших раздумий проговорил Фюрст. Он хмурился и явно казался чем-то недовольным, но усмехнулся, когда услышал ответ.

– Я хотела его поблагодарить.

– Поверь мне, твои успехи он оценит гораздо выше простых слов.

– Как доктор Ланг, – хмыкнула позабавленная Рене, а Фюрст натянуто улыбнулся.

На этом разговор резко прервался, чему главный анестезиолог, похоже, был несказанно рад. По крайней мере, его лицо озарилось такой радостной улыбкой при виде вошедших студентов, что Рене поспешила попрощаться и убраться из кабинета доктора Фюрста.

Однако с тех пор прошла неделя, за которую стало очевидно, что она не ошиблась. Для Энтони Ланга дела действительно значили намного больше, нежели пустое сотрясание воздуха. У Рене даже закралась крамольная мысль, что ей следовало с самого начала плюнуть на все запреты и вломиться в операционную. Ça passe ou ça casse[44]44
  Пан или пропал


[Закрыть] – гласил девиз жизни доктора Ланга. И именно эти слова, по мнению Роузи, были выгравированы на его щите «Рыцаря Гнусного Образа». Рене же считала иначе. Чем дольше она наблюдала за доктором Лангом, тем очевиднее становилось, что его бритва Оккама просто слишком остра и иногда отсекала даже жизненно важные части. Например, совесть, человеколюбие или сострадание. Из-за этого главный хирург бывал слишком резок, иногда отвратительно груб, не считался с чужими потребностями и ненавидел, когда кто-то бездельничал. Так что отныне у Рене не осталось ни одной свободной минуты.

Планы, операции, осложнения, выписки… За следующие две недели жизнь Рене превратилась в безумные американские горки. Она падала с вершины хирургических докладов, взбиралась на плато семинаров и кружилась, кружилась в бесконечной теории. Порой казалось, что она попала в замкнутый круг. Ланг требовал почти невозможного – знать наизусть протоколы, но при этом быть готовым импровизировать. Он часто ловил Рене на нестандартных вопросах, разбирал интересные случаи, а потом наглядно демонстрировал в операционной. Уже через несколько дней она могла с уверенностью сказать, что разницу в хирургическом минимуме между двумя специальностями она перевыполнила с огромным запасом. По крайней мере, ее оценочный лист чернел от отметок.

Однако такая поспешность доктора Ланга, решившего, видимо, как можно скорее получить для себя толкового ассистента, имела одну небольшую проблему. Информации было чертовски много даже для Рене. Она старалась ее структурировать, в перерывах между операциями или по дороге домой записывала в блокнотах все, что казалось хоть сколько-нибудь важным. Собирала по темам, расклеивала стикерами на холодильнике, придумывала мнемоники, алгоритмы и схемы, даже маленький шкафчик в раздевалке оказался полностью забит важными записями. Ведь в каждом таком клочке драгоценных знаний Рене мерещилась чья-то спасенная в будущем жизнь. И Ланг, видимо, думал так же.

Решив, что наглость – скрытая добродетель его неугомонного резидента, он отправил Рене прямо в пекло. Отныне ее дежурство начиналось в районе половины шестого утра в отделении неотложки и заканчивалось поздним вечером, когда она неслась на другой конец города к своим уголовникам. Из-за подобной нагрузки к вящему неудовольствию Ланга «позорные чтения», конечно, пришлось отменить, однако он нашел другой способ подпортить Рене жизнь. Каждое утро, ровно в девять часов она появлялась под покрасневшие очи главы отделения и подробно рассказывала о прошедшей накануне смене. Ланг спрашивал обо всем: от техники сбора анамнеза, до выбора игл при ушивании грыж; от видов повязок до типа антибиотика в каждом отдельном случае. Он не щадил, не скупился на язвительные комментарии, но делал главное – учил. Даже мог вызвать посреди рабочего дня к себе в кабинет. А там то ли в наказание за шалость, то ли потому, что хотел навсегда отпечатать в голове ассистента воспоминания о своей луноликой заднице, стоял у того самого стола, пока устраивал допросы с пристрастием. Иногда, во время особо ярких препирательств, Ланг срывался на крик, мог даже швырнуть что-нибудь в стену, но в целом оставался доволен. Об этом говорила его самодовольная ухмылка, когда он легко запрыгивал на свой сегвей и растворялся в коридорах больницы.

На самом деле, из-за того, сколько времени Ланг проводил на работе, Рене все чаще посещали совершенно неуместные мысли. Она брала кровь на анализ у нового пациента, а сама невольно замечала черную высокую фигуру, которая обязательно прикатывала по таинственным делам в скорую. Собиралась домой, но у входа обязательно наталкивалась на одинокий байк, недолго стояла возле него, а затем задумчиво шла к остановке. Даже с утра Ланг иногда приходил раньше всех, отчего казалось, будто он совсем не бывает дома, а довольствуется слишком коротким диваном или узкой койкой в комнате дежурного резидента. Поделившись этими мыслями с Роузи, в ответ Рене услышала вполне ожидаемое:

– Чертов нетопырь.

Однако вряд ли подобно летучим мышам, Ланг спал под потолком, закинув ноги на одну из тоненьких балок стандартного подвесного потолка. Во-первых, его бы не выдержала ни одна из конструкций, во-вторых… А вот думать, что «во-вторых» наставнику милее больничные стены как-то совсем не хотелось. От этой мысли веяло тоской и затяжной депрессией, потому что даже весьма скромный уголок Рене обретал все больше уюта.

Она наконец развесила до конца акварели, нашла лучшее место для позеленевшей герберы и поставила в простую стеклянную банку ветки с желтой листвой. Теперь в доме ярко горел кусочек осеннего солнца. У Рене даже появились приятели среди довольно мирных посетителей заведения для реабилитации. Чего только стоил развеселый старик Джон, что раз пятнадцать сидел за ограбление местной табачной лавки. Он беспрестанно тряс седыми дредами, любил отстукивать на коленях неведомый бит и искренне не понимал, зачем самому растить каннабис, если тот можно украсть[45]45
  В Канаде полностью легализована марихуана


[Закрыть]. Однако стоило Рене появиться на пороге их центра, как Джон мгновенно выпускал изо рта косяк с марихуаной и одарял щербатой улыбкой. Еще был молчун Сэмми, малолетний любитель подраться по кличке Клоп, а ещё владелец трижды пробитой головы – огромный, смуглый и длинноволосый Чуб-Чоб из рода гуронов. Именно эти ребята неожиданно взяли под опеку молодого врача и следили за дисциплиной у разношерстных посетителей маленького кабинета. Рене здесь любили, пытались неуклюже шутить и улыбались так искренне, когда удавалось ее рассмешить. Ну а Ланг…

Ланг по-прежнему оставался нелюдимым ужасом отделения. Его предпочитали обходить стороной, ведь только одним своим видом и сносившей с ног неприязнью ко всем окружающим он вызывал общее неприятие. И было немного странно наблюдать со стороны, как, признавая очевидный талант хирурга, люди едва не плевали в черную спину доктора Ланга, стоило тому отвернуться. Но одного было не отнять: своей мрачной одеждой, темными волосами и тяжелым, невыносимым взглядом глава отделения будто обращал в черный цвет все, к чему прикасался. Ланг будил в людях неясное чувство тревоги, даже когда просто находился где-то поблизости. Впрочем, не сказать, что его это хоть сколько-нибудь беспокоило. Глава отделения невозмутимо рассекал на сегвее коридоры больницы, регулярно ругался с кем-нибудь на конференциях, покуда в остальное время не спускал прищуренных глаз со своего ассистента. От этого у Рене начинали подрагивать руки, однако, на то была и другая причина.

Как бы она ни старалась, сколько бы ни проводила часов бок о бок с наставником, но так ни разу и не поймала того удивительного ощущения, что возникало два прошлых раза. Его не было. Вообще ничего не было. Рене окружали глухая тишина и только краткие, лаконичные команды доктора Ланга.

«Die Sonne scheint mir aus den Augen,» – ежедневно вещал злорадный Тилль, пока она металась сознанием в попытках нащупать ту самую нить. Но Ланг был закрыт, словно китайский забор или тюрьма в Алькатрасе – высокие стены без шанса найти лазейку меж плотно уложенных кирпичей.

Так не должно было быть! Рене злилась, когда в очередной раз казалось, будто она оглохла, ослепла и потеряла пару конечностей. Дошло до того, что ей пришло в голову проверить себя и тайком поработать с кем-то другим. Но единственная попытка закончилась весьма мерзким выговором на виду у целой команды, а ещё растянутыми связками в руке, за которую ее вытащили прямиком из помывочной. Доктор Ланг оказался удивительным жадиной. Тогда же у них состоялась еще одна некрасивая ссора. Разгневанный наставник раздувал свои ноздри и зачем-то опять настоятельно убеждал сменить шампунь или крем, а может, и вовсе целые куски кожи. Рене же терпеливо молчала, прежде чем поставила перед фактом, что вот уже месяц её средства вовсе без запаха. На этом чудной спор в очередной раз зашел в тупик, и оставшийся день они провели картинно дуясь друг на друга. Ну а Роузи, которая в итоге наложила повязку на пострадавшую кисть все той же злополучной левой руки, сухо заметила:

– На самом деле, не припомню за ним такого. – Она хмурилась за большими линзами очков, пока сноровисто наматывала эластичный бинт. – Кричал, выгонял, увольнял. Но чтобы травмировать…

– Не думаю, что он специально, – немного горько хохотнула Рене и попробовала пошевелить пальцами. Вышло не очень.

– Знаешь, Ланг точно когда-нибудь тебя прибьет. Вот так же невзначай воткнет в сердце скальпель, а потом еще удивится отчего же ты сдохла, – резко откликнулась Роузи и тщательно закрепила скобами конец бинта. – Растяжение небольшое, но пару дней придется походить с повязкой.

– Спасибо.

Рене улыбнулась, хотя на душе было погано. Высказанная прямодушной Морен мысль не стала каким-нибудь откровением. Еще месяц назад она сама думала точно так же. А теперь к прочим вопросам добавился новый – почему доктор Ланг так ее ненавидел? Терпел, но при том совершенно не выносил. Уж это Рене чувствовала удивительно точно. Так что хмурый взгляд, которым на следующее утро хирург одарил вновь поврежденную руку, стал для неё неожиданностью, равно как ворчливо-ультимативное приглашение посмотреть все до одной операции. Их в тот день было удивительно много. Извинялся ли таким образом Ланг или был пристыжен доктором Фюрстом, осталось не ясным, однако, в операционной по-прежнему звучало навязчивое:

«Die Sonne scheint mir aus den Händen»[46]46
  Солнце светит из моих глаз…
  Солнце светит из моих рук…


[Закрыть]

И с каждым выкриком «Sonne!» Рене хотелось вырвать чертов современный проигрыватель из сети, а затем вышвырнуть прочь. Это был даже не намек, а громкий вопль, что в голове их гениального хирурга творились бури, пострашнее ледяных ураганов Ньюфаундленда. А Рене не представляла, чем может помочь. Только ловила отголоски чужих мигреней, вместе с Тиллем считала до девяти и в нетерпении ждала, когда же взойдет чертово солнце. Ну а то, конечно же, поднималось над горизонтом, но ничего не менялось. Только бесконечные «eins, zwei, drei… die Sonne» водили Рене по кругу своей эмоциональной глухоты.

Впрочем, ее молчаливая помешанность на докторе Ланге уберегла от очередных приставаний Жана Дюссо. Те попросту остались незамеченными. Сделав несколько неудачных попыток зажать старшего резидента в углу, он затаился. Лишь иногда Рене ловила на себе чужой взгляд, когда сталкивалась с ведущим хирургом в коридорах или помывочной. Раздевалку и ординаторскую все эти дни он почему-то старательно игнорировал. На этом, казалось, их конфликт подошел к концу, но проблемы не закончились. Оставалась обозленная Талан, которая дважды мелочно разлила кофе на важные документы, и Хелен. Старшая медсестра поджимала губы и следила за каждым движением Рене, но больше не трогала. Разумеется, несмотря на все угрозы, она не решилась бы на провокацию в присутствии доктора Ланга, но к другим он не отпускал своего резидента. И, похоже, именно это привело к тому кошмару, что случился пятнадцатого октября…