Текст книги "100 shades of black and white (СИ)"

Автор книги: Shagel

сообщить о нарушении

Текущая страница: 62 (всего у книги 72 страниц)

А страх, страх как-то сам прошел.

Короны ей так и не досталось. Но у нее же был титул, Последний Джедай, бестолковые падаваны, на одного меньше, чем у Кайло, потому что эти мелкие засранцы все еще считали Тьму круче Света.

И Кайло. Кайло тоже был, куда еще ему – им обоим – было деваться.

Узы решили за них.

Но сейчас, чувствуя под руками настоящую спину, тяжелую, расцарапанную ею же прошлой ночью, задыхаясь от заполнившего все тело наслаждения, почти раздавленная Кайло, собравшимся не то затрахать ее до смерти, не то сломать кровать, Рэй подумала, все вышло не так уж и плохо.

А Джакку-то действительно круглая.

====== Un-Avoid (Рэй/Кайло Рен) ======

Комментарий к Un-Avoid (Рэй/Кайло Рен) Я так ждала эту счастливую цифру 666, так хотела сохранить себе для галочки, а тут прихожу, и уже 669))) Ну блин.

И вообще, что еще можно делать в пять утра как не порнушку писать) Святое дело, а сон подождет. Навдохновляли тут, навдохновляли там, нате вот.

Есть ли хотя бы один сон, в котором она не видит его?

Рэй вздыхает и поворачивается на бок, прижимая ладони к разгоряченным щекам. Нет, здесь просто очень жарко, они же на верхних уровнях, тут всегда так, но правда в том, что все дело не в спертом, душном воздухе. Дело не в скудной еде, разбавляемой синтетическими добавками, из-за чего в горле словно наждаком прошлись, а потом еще полдня ходишь, словно полумертвая, и все из рук валится.

Неполная совместимость с человеческим организмом, кажется, так это называется. Что ж, хотя бы за воду не приходится сражаться, воды здесь вдоволь. Грязной, с кислым привкусом, но ее можно пить.

Дело даже не в ней, конечно, нет.

Она закрывает глаза, а открыв, сталкивается нос к носу с Кайло. Он тут и бесконечно далеко, возможно на другом конце галактики – Рэй понятия не имеет, существует ли хотя бы название у их планеты, где ютятся остатки Сопротивления. Скорее всего, нет.

– Ты звала.

– Нет, – шепчет она одними губами, боясь пошевелиться. – Уходи.

Иногда это срабатывает, и он исчезает, тает в темноте – серебиристыми искрами под зажмуренными веками – иногда нет. Продолжает смотреть на нее, хмуро, недовольно.

– Ты голодаешь. Решила заморить себя до смерти? Отличный выбор, Рэй.

Раньше он звал ее мусорщицей, будто это могло как-то задеть ее. Потом джедайской крысой... кажется, таким был дословный перевод. Потом просто по имени.

Он смирился с тем, кем она была на самом деле, Рэй-из-ниоткуда. Она начала понимать это только сейчас.

– Уходи, Кайло.

Не по имени, не Бен, больше не Бен, нет никакого Бена... только Кайло.

– Поздно, я уже тут, – его рука, призрачная, невесомая, тянется к ее скуле, оставляя всего лишь тень от прикосновения. Ничего реального, осязаемого, только тень, и это в сотни раз хуже, это словно жжение под кожей, которое не унять. Потому что на самом деле его и нет. – Я знаю, как помочь тебе.

– ... нет! – в этот раз она не сдерживается, выдыхает яростно и слышит, как сопит свернувшаяся на своем лежаке, всего в пяти шагах от нее, Роуз. Это же не покои Верховного, спальни – хотя какие это спальни, одно название для заброшенных бараков – тут общие.

Ему можно и не отвечать. Они оба прекрасно знают, это она призвала его. Выцепила из другой реальности, притащила к себе в постель, уложила рядом, щека к щеке, а теперь еще краснеет со стыда.

Правда в том, что ни один ее сон не обходится без Кайло.

– Хорошо, – он вздыхает. – Тогда я начну.

Его одежда – он, в отличие от Рэй, точно не спал, скорее уж прилег только ради этого момента, на пару минут, – только мешает, застегнута наглухо, и Кайло настойчиво сражается с застежками, распуская ворот туники.

Он все еще призрачный, но против черных плотных одежд кожа его белее песка под водой, белее лун, и по груди расползаются свежие полоски шрамов. От ключицы к соску, и Рэй помнит этот рубец другим, совсем свежим, воспаленным, набухшим от крови. Она оставила его во время последней стычки, а теперь это всего лишь новая полоса, не хуже и не лучше остальных.

Она дотрагивалась до него пальцами и языком, только не так, во сне.

– Он твой, – Кайло словно предлагает себя, оттягивая ворот. – Все еще не хочешь?

Зависнув наполовину в воздухе, его здоровенное тело ворочается на тесном лежаке, устраиваясь на спине. Запрокинув голову, Кайло больше не смотрит на нее, только куда-то в никуда, в темноту.

Его не скрывают одеяла, весь на виду, и Рэй прекрасно видит, как мелькает под пальцами головка члена, вытащенного из ширинки. Набухшая и влажная, она сочится смазкой, и волны чужого удовольствия, мерные, набирающие силу с каждым рывком, прокатываются по Узам.

Это не ее наслаждение, Рэй знает свое тело наизусть – слабое и ломкое, его нелегко вытянуть наружу, только сжав бедра до боли, доведя до грани между острой пульсацией и болью, только так.

То, что чувствует Кайло, совершенно не похоже, оно накрывает пеленой, оно мягкое, зыбкое, возникает внутри и ползет от центра к кончикам поджавшихся пальцев. Неизбежное.

– Давай, малышка... присоединяйся...

И этому невозможно сопротивляться. Она закусывает пальцы, чувствуя соль на языке. Тонкая кожица у ногтей кровит, но боли все меньше – Узы перекрывают все.

– Я не... – она не может, не хочет, не должна. Даже этого хватит сполна, и все же ни одно из убеждений больше не сработает. Она хочет. Она может, ведь может, нужно только притвориться, что это продолжение сна.

– Оближи пальцы, Рэй. Оближи и вставь в себя, – его глаза все еще закрыты, но Кайло будто и не нужно видеть ее, чтобы понять, что нужно сделать.

Зачем? Проще не так, ведь можно прижать их к клитору, тереть, пока не вспыхнет под веками, пока не пронижет насквозь... К этому она привыкла, по крайней мере.

– Делай, как я сказал, Рэй.

И она делает. Послушно кладет на язык пальцы, смачивая их слюной, розоватой от крови, а затем тянет вниз, под тонкое одеяло, под тугую резинку, упираясь костяшками в натянувшуюся ткань трусиков. И внутрь, резко и быстро, потому что на другое уже не хватит силы. Ей ни к чему смотреть туда, ее взгляд намертво прилип к его пальцам, скользящим по члену, так же резко, так же быстро. В унисон.

Рэй подстраивается под него, перенимает темп, сама не зная, где заканчивается одно, где начинается другое.

Она ласкает себя, потому что это он трахает ее. Не пальцами, разумом, щедро делясь ощущениями, нарастающим возбуждением, таким ярким, что мышцы сводит, и фантом его тела становится все реальнее, и в ушах звучат его хриплые стоны и скользкие шлепки ладони, насаживающейся на член.

– Повернись, – командует Кайло, и впервые за все это время она смотрит ему в глаза, не в силах оторваться. Застывшая, испуганная, возбужденная. – Повернись на живот. Ляг, Рэй.

Где-то в нескольких шагах сопит спящая Роуз, слышится тихий храп девушек, но Рэй уже не может остановиться. Елозит по постели, сгорая со стыда. Укладывается на живот и накрывается одеялом с головой – не надо, чтобы Кайло видел ее лицо, не надо, чтобы знал, каково ей сейчас. Хотя он и так знает, чувствует сквозь Узы, как и она его.

– Вот так, малышка, – он прижимается к ее спине, такой горячий, что кажется, одеяло вот-вот вспыхнет. Гладит по затылку, по волосам, по позвоночнику сквозь тонкую ткань. Для него всех этих преград – одежды, покрывал – не существует. Есть только Узы, стянувшие два разума, сплавившие в один. – Вот так.

От первого толчка она сдавленно вскрикивает, глушит стоны, закусывая край подушки, стискивает зубы и просто пытается дышать.

Коротко, через нос, не зная, она все же заноет, закричит, не сдержавшись, или подавится воздухом, переполнившим легкие.

Потому что Кайло большой, его много, ее всю распирает от ощущения его внутри, словно ее насадили на оголовье посоха.

– Ты думала об этом... да, думала... – смеется внутри ее разума Кайло, смеется ей на ухо, прижимаясь щекой к волосам, смеется до хрипоты, сменяя это захлебывающимся стоном. – Я лучше, не так ли?

Он двигается в ней так яростно, словно это еще одно наказание, вытаскивает член почти до самой уздечки, а затем загоняет снова, заполняя собой, с влажным шлепком. Но боли все равно слишком мало, и ее перекрывает удовольствие, больше и больше, замыкая внутри Уз.

И Рэй стонет, молча, прикусив до крови язык. Плачет, уткнувшись лицом в подушку, содрогается, стискивая бедра, как может, и под зажмуренными веками никаких всполохов или разорванных звезд, только темнота.

Много темноты.

Она не слышит, не чувствует, как уходит Кайло. Он оставляет ее разом, точно рассыпаясь, но тело еще помнит его тяжесть, ощущение – пусть и призрачное – члена внутри, тело ноет и стонет, потому что ему мало, потому что все это было не больше, чем сон.

Правда в том, что когда сны закончатся... А они обязательно закончатся, так всегда бывает, и Рэй скорее вгонит себе в ухо собственный сейбер или лезвие вибро-ножа, добравшись до мозга. Потому что она уже и не знает, как жить без всего этого.

====== Tame a monster (Рэй/Кайло Рен) ======

Комментарий к Tame a monster (Рэй/Кайло Рен) Я называю их мертвыми сказками, потому что они такие, нескладные и странные)

Осторожно, в наличии довольно подробный блад-плей, больноублюдочные отношения, соулмэйты поневоле и довольно специфические кинки автора, прям целый вагон тут развернулся))

А в тему, конечно же, идеальная Eivør – Trøllabundin и немножко Garmana – Herr Mannelig, и посвящается любимой музе, because I can)

Ну и хвала пятнице-развратнице

Когда она увидела его впервые, окруженного стеной из черных рыцарей, Рэй подумала, что сама Тьма, истинное воплощение ее, явилось из глубин кошмаров, чтобы утащить с собой.

Она не могла убежать. Ей не удалось бы сделать и шагу, потому что ноги были накрепко стянуты кожаными ремнями, а от ошейника к кольцу протянулась цепь, мешавшая ей подняться.

Ункар Платт не хотел портить свежий товар, но и оставлять его без присмотра не собирался, и сбоку в своем гамаке, у самого входа в палатке дремал старый кролут.

Остальные подростки спали, но не она. Что-то пробудило ее, толкнуло в спину, точно мягкий порыв ветра, прошлось по затылку табуном мурашек, а затем затихло.

И сейчас Рэй отчаянно пыталась убедить себя, что это всего лишь кошмар, один из тех, что приходят к обезумевшим от голода и жажды, от ночного холода в пустыне, от яда песчаных змеек, подбиравшимся к ступням, чтобы ужалить.

Мужчины, загородившие своими плечами проем и звездное небо позади, стояли тихо, напоминая статуи у дальнего края Ниджимы. Только те были из белого камня, а эти казались сотканными из самой Тьмы. Они разговаривали жестами, прекрасно видя в кромешном мраке, они разглядывали спящих детей, словно искали что-то. Или кого-то.

А затем один из них, тот, что стоял поодаль, выше и больше остальных – макушка его доставала кромки отведенного в сторону полога от песка – протянул руку, указывая на нее.

Он видел Рэй, затаившуюся в дальнем углу, укрытую пыльными тряпками, задержавшую дыхание. Знай еще как, остановила б и сердце, колотившееся в груди.

Ункар рассказывал о кочевниках, нападавших на отдаленные поселения, они вырезали всех подчистую, не жалея ни стариков, ни детей – самый ценный из товаров в пустыне, после воды. Ункар предупреждал ее, что бежать некуда – либо палящее солнце сожжет плоть и высушит до костей, либо наткнешься на таких вот. Убийц.

– Берите ее, – пророкотал голос, низкий, безжизненный, напомнивший сухой треск камней. – Девочку. Она та самая.

Глаза монстров отливали красным.

Бежать она не могла, куда, как... только ползти. Да и не было у нее чем обороняться, ни ножа, ни даже палки – все Ункар отбирал, велел оставлять снаружи, чтобы не подрались дети, не испортили товар раньше времени. Поэтому Рэй сделала все, что было в ее силах – приподнялась, вывернувшись из-под пыльных мешков, служивших ей покрывалами, и открыла рот, собираясь хоть криком разбудить заснувшего охранника.

Не успела.

Что-то вязкое, плотное стянуло зубы, ухватило за горло, подняло вверх так, что носки ботинков заскребли по настилу, и раскрошило звенья цепи в пыль.

Ни один наемник в кантине Ункара, даже самый прославленный, не умел так. Стрелять – да, избивать рабынь, накидывать узел на туловище сарлакка, хвастаясь меткостью и удачей. Но не нести по воздуху.

Она плыла, и сдавленное горло саднило от немого крика, застрявшего внутри. Мимо ворочавшихся во сне детей, мимо храпящего в своем гамаке кролута, даже не почесавшегося, когда ее ноги проскребли по настилу совсем рядом.

Ночной воздух прошелся по вспотевшей от страха спине холодом, но остудил щеки, покрасневшие от натуги.

– Тише, дитя, – снова заговорил с нею главный мужчина. Он высился перед Рэй, брошенной на колени, прижатой к пыльной земле, и разглядывал ее, наклонив голову. Лица его она не могла бы увидеть – его прятала жуткая черная маска. – Я пришел за тобой. За тобой, – повторил он снова и внезапно опустился на колени. Оказался так близко, что на Рэй дохнуло запахом крови, а по рукам прошлись полы царапучего одеяния незнакомца.

– Не кричи, и я не сделаю тебе больно, – он и правда не собирался причинять ей вреда, не сейчас, поняла Рэй. Лезвие вибро-кинжала, тонкое, острое, гудящее точно рой мошек, вгрызлось в кожаную оплетку на ногах, освобождая лодыжки.

Он гладил ее по лицу, снимая налипшие на щеки песчинки.

Не так, как это делали, ну... пытались делать другие мужчины, приходившие в палатку, нет, ему не было дела до ее груди, он не лез под одежду, проверяя, подходит ли ему Рэй.

Скорее, как Сарко, один из мусорщиков, когда подбирал молодого хаппабора для упряжки, аккуратно, деловито. И все же с заботой.

Его черные пальцы остановились всего один раз, ощупывая толстый, давно уже затянувшийся рубец под подбородком.

– Тебя били? – его сухой голос не спрашивал, утверждал, и Рэй оставалось только кивнуть.

Она больше не хотела кричать или звать на помощь, только настороженно разглядывала сгрудившихся позади мужчин в темных одеждах. Они переговаривались с помощью знаков, таких быстрых, что распознать их не было никакой возможности. К тому же Рэй немного знала двоичный, от посетителей кантины и других мусорщиков нахваталась всяких разных слов, мешанины из самых странных и непривычных языков, но жесты... Таких жестов она не видела.

– Я обещаю, больше тебя никто не коснется. Без твоего разрешения, – пророкотал безжизненный голос. – И ты пойдешь со мной.

Жесты замелькали быстрее, но лидер этих странных людей, все еще гладивший Рэй по волосам, заткнул их, всего лишь подняв ладонь.

– Давай, – он открыл объятие, позволяя ей ухватиться за шею. Маска была холодной и скользкой наощупь, и Рэй невольно дернулась, чуть не свалившись с рук обратно, на землю. – Ты привыкнешь, – его слова, мертвые, сухие, все равно были наполнены обещанием. – Со временем. Как тебя зовут, малышка?

Только тогда Рэй поняла, что больше ничего не сковывает язык, не давит на горло, и что она вообще-то еще может дышать.

– Рэй, – выдавила она из себя, надеясь, что шепот не встревожит спящего охранника. Этот монстр из кошмаров в маске обошелся с ней милосерднее всех остальных за всю жизнь. Он пришел, чтобы спасти ее.

Холодной ночью его тело было единственным источником тепла, и она вцепилась намертво, стиснула руками, слыша, как мерно стучит его сердце под одеждами. Он был человеком. Как она.

Он поднялся с колен легко, будто в руках у него был не ребенок, а крошечный детеныш марлокка, что легче пера.

– Сжечь тут все. Никого в живых не оставлять.

Цена за ее жизнь была слишком большой. В палатке оставались другие дети. Да, они не любили ее, дразнили и бросались песком, они отбирали ее еду и воду, одежду. Они били ее, надеясь, что Ункар избавится от Рэй. Но они не были плохими...

– Так надо, Рэй, – накрыла ее рот ладонь в перчатке, лишая возможности возразить. Ее монстр словно прочел мысли. – Однажды ты поймешь. Однажды ты все поймешь, малышка. Теперь спи.

Его слова были настойчивее полуденной мошкары, они въелись в разум, заставили веки отяжелеть и закрыться.

Они принесли покой и уверенность, что ее монстр позаботится о ней.

Крики она уже не слышала.

Ее шрам не был единственным, но монстр – Кайло Рен, именно так его звали – сдержал свое слово.

Рэй не избили даже тогда, когда она уронила тарелку, набросившись на еду словно зверь. Голод был константой ее существования на Джакку, есть хотелось всегда. Но там была грязноватая вода, поскрипывавшая песчинками на зубах, и разведенный в ней порошок – не то каша, не то комковатое тесто. А здесь целый поднос: фрукты с кисловатой кожицей и терпкие внутри, сочные, мясистые плоды с колючими семенами, тонкие полоски вяленого мяса, покрытые сладкой подливой. Ешь, пока не лопнешь. Она вот и пожадничала.

Разбитые осколки звенели так громко, что на мгновение Рэй застыла, уже готовясь к неизбежному наказанию. За разбитое/сломанное/в плохом состоянии что угодно, будь то плошка, пересобранный механизм или горшок для помоев, полагалось не меньше десятка ударов.

И она долго, считая вдохи и выдохи – не меньше тридцати – боялась открыть глаза.

Кайло смотрел на нее, как и двое из рыцарей, сидевшие поодаль: без масок они уже не казались такими страшными, просто иноземцы и все на том. Но и с места не сдвинулся.

– Подними их, Рэй, – его тон не терпел возражений, – только не голыми пальцами, иначе поранишься. Вот, – он смахнул со стола свою пару перчаток, лежавшую всегда справа от тарелок. – Надень их.

От них пахло потом, и они были еще теплые, слегка влажные внутри. Такие большие, что в одну перчатку пару ее кулаков впихнуть можно было бы.

– И не ешь с пола! – прикрикнул Кайло, вызывая новую порцию хмыканья со стороны рыцарей. – Иди сюда.

Он терпеливо ждал, пока Рэй сгребет самые большие из осколков в кучу и подберет их.

Измазанные соком, уложенные рядышком на чистой скатерти, они выглядели еще ужаснее, и Рэй сгорбилась.

– Вот этот, – Кайло отложил в сторону приборы и ткнул в один из выщербленных кусков. – Что это? – он указывал не на липкие оранжевые капли, а на красное пятнышко.

Крифф!

– Ты поранилась и не чувствуешь этого? Сила, вот что с тобой делать... – он внимательно осмотрел ее руки, стянул перчатки и вертел ладони до тех пор, пока не заметил тонкую царапину.

С такой и пары капель крови не набралось бы. Рэй могла поклясться, что ей не больно, и это не так уж и страшно, били и посильней.

– Тебе нужно научиться беречь себя, глупое ты дитя, – сейчас это обращение, до сих пор воспринимаемое как ласка, показалось ей оскорбительным. И Рэй насупилась, выдергивая свою руку из его захвата.

– Погоди, – он снова ухватился за ее запястье и потянул на себя, сковыривая свежую корку. Поднес ко рту и облизал, так тщательно, жадно, будто это была не кровь, а вода для умирающего в пустыне.

– Вот, – наконец оторвался от ее руки Кайло. – Так-то лучше.

На коже красовалось красное пятно, слабые отпечатки его зубов поверх длинной царапины, влажной от слюны. Но она ничего не могла сказать, проглотив язык от испуга.

Лучше или хуже, оно выглядело так, будто там ему было самое место. С самого начала.

Рэй поняла тогда, скосив глаза на рыцарей, которым было как будто все равно, что ее монстр особенный. Он питался кровью.

Он словно чуял ее всегда, знал, когда Рэй скрутит от боли в низу живота, и гонял еще нещаднее.

– Ты не стараешься, малышка, – шлепнул он ее по бедру деревянной рукоятью меча, который должен был заменить настоящий сейбер. Когда она его соберет. Если соберет. – Уворачивайся!

Хлестко. Унизительно, и Рэй вспыхнула, отстраняясь.

– Ничего подобного... – она перехватила шест, обмотанный тряпицами, чтобы смягчать удары и не стесывать руки до крови, и прикрылась им, блокируя новый замах. – Я не...

В свои приезды – Кайло любил это отдаленное место, говорил, что оно напоминает родину бабки Падме, Набу – он занимался только ею.

С утра и до ночи был рядом, и Рэй порой вздохнуть не могла, не заметив, что он искоса смотрит на нее. И все же, при том, что она была на расстоянии руки, иногда даже ближе – во время купаний или сна – Кайло не любил касаться ее.

Он все еще воспринимал ее как ребенка, каким – Рэй не питала иллюзий, она разглядывала себя в зеркалах так часто, что окончательно перестала любить свое отражение, худое, костлявое, безгрудое, – она и была.

– Сколько мне? – однажды спросила она его, когда Кайло впервые привез ей другую одежду, не обычные тренировочные балахоны, все черные, жесткие, как у всех.

Нет, это были настоящие платья, как у той же Анхсен-е-мин, единственной из рыцарей Рен, что не была мужчиной. Только на Анхсен тонкие ткани смотрелись ослепительно, подчеркивая свежесть смуглой кожи, а Рэй...

Рэй скорее бы сожгла их, чем надела во второй раз, вызвав презрительную усмешку невольных свидетелей ее позорного выхода.

– Странный вопрос, малышка. Недостаточно, чтобы я тебя отпустил, – даже без маски все слова его удивительнейшим образом приобретали оттенок безжизненности, безразличия, и это злило еще больше.

– А ты отпустишь? – Рэй научилась подражать его интонациям, но лица – расстроенного, обиженного – скрыть не умела.

Этот замок, спрятанный среди скал, щебечущие на двоичном дроиды-прислуга, ее относительная свобода – иди куда хочешь, только будь в безопасности, Рэй, – казались раем после Джакку. Сном, от которого она не хотела просыпаться. К тому же в нем был Кайло. Всегда там, монстр в маске или без нее, застывший у изголовья кровати.

– Обещаю, – он даже усмехнулся, кивнув, и насмешка исказила его лицо. – Однажды.

Это слово – однажды – Кайло любил больше всего.

На его языке оно означало никогда.

– Я не ребенок, дерись со мной, как с ними! – Рэй отскочила в сторону и пригнулась, вызывая одобрительные хлопки со стороны рыцарей. Они любили наблюдать за ее с Кайло тренировками. Иногда выходили сами в круг, но им так же было запрещено причинять ей вред.

В первый раз она чуть не запнулась о собственные ноги, когда он понесся на нее, с деревянным мечом наперевес. Это было достаточно жутко, куда хуже прогулок по сарлаччьим гнездовищам или вечерней работы в кантине, среди пьяных головорезов.

Упасть она не успела. Кайло подхватил ее, потянул на себя, удержав над деревянным настилом.

– Ни царапины, малышка. Помнишь наш уговор?

Ни единой с тех пор. Рыцари могли бить друг друга, ломать руки-ноги, останавливать с помощью Силы, пару раз Тетхису Рену доставалось световым мечом, и эти ожоги тот носил с достоинством. Рэй это не касалось.

Она была словно дочь Императора, с которой требовалось сдувать пылинки, чтобы те даже нечаянно не оцарапали ее.

– Тебе не нужно подставлять шею под удары, Рэй! – он снова атаковал, в этот раз легонько касаясь плеча деревянным острием. – Ускользай. Используй Силу, в конце концов, если не получается с мозгами.

Рыцари захохотали и захлопали снова, уже не ей, и Рэй стремительно развернулась, показывая им перенятым у них же жестом, куда следует пойти всяким хаттовым ублюдкам.

И получила еще раз, по заднице.

– Ты мертва, – остановился Кайло, укладывая деревянный меч на плечо. – Ни мозгов, ни Силы. Как я и говорил, жалкое зрелище.

Жалкое? Жалкое?! Он относился к ней словно к хрустальному сосуду, наполненному ценной водой.

Она не выдержала, заорала, будто маленькая, обиженная девочка, подхватив свой шест, и принялась лупить его. Лупить по воздуху, потому что удары вязко тонули в Силе. Бешенство, неконтролируемая ярость захватили целиком, напоенные кислым запахом пота и грязной крови – ее крови.

– Я ненавижу тебя! – вопила Рэй, все еще сражаясь с воздухом, а Кайло ловко уворачивался от каждого, даже самого очевидного столкновения. Она била, он думал, предвидел ее ходы. – Ненавижу-у-у! – оно пришло само.

Странное ощущение наполненности сосуда, только не водой, чем-то более значимым. Вода утоляла жажду, это же – пьянило крепче настоек Тетхиса, прошлось по пальцам, усиливая хват. По спине, заставляя выпрямиться и выдохнуть. Она и была сосудом все это время, но поняла только сейчас. – Получай!

Последний удар прошел сквозь Силу, словно вибро-нож через плоть, мягко, даже легко, и врезался концом шеста в солнечное сплетение.

Только вот задохнулась она.

Это было внезапно. Рэй дернулась и оступилась, схватившись за живот, не понимая, почему ей так больно.

Кайло остановился вместе с ней. Он тоже выглядел неестественно. Напряженно.

Рыцари повскакивали со своих мест, но он остановил их взмахом ладони. Держась все так же прямо, точно сейбер проглотил, Кайло подошел к скорчившейся на деревянном настиле Рэй и опустился рядом.

Лицо его было бледным, а глаза могли прожечь дыру, только это уже и не требовалось. В животе точно песчаная сколопендра жила, вгрызшись во внутренности, она терзала изнутри.

– З-з-за что? – еле выдохнула Рэй. – Как так? – она ведь попала по Рену, почему вышло, что они разделили эту боль. Что он сделал с нею.

– Ты понимаешь теперь, малышка, – не обращая внимания на застывшие фигуры рыцарей неподалеку, Кайло лег рядом с ней, свернувшись в точно такой же позе, подтянув колени к подбородку, словно громадный ребенок. – Вот почему я просил – ни единой царапины.

Рэй не плакала даже, когда он приложил ладонь к животу и надавил, лишь усиливая агонию. Слезы струились по лицу, запах пота, ее грязной крови, протекшей сквозь белье, был невыносимым, но она не плакала.

Этот урок она выучила сразу – ее монстр ненавидел боль.

Рэй научилась не спрашивать Кайло, где он проводит большинство своего времени и почему ее существование должно оставаться в секрете.

Даже рыцари Рен, все, особенно Анхсен-е-мин, вели себя так, словно она была обузой для них всех. Может, перестали видеть в ней ребенка, которого следует опекать?

Но отголоски его жизни, той, другой, она чувствовала на себе сполна даже в его отсутствие.

Боль от невидимых ран, пыток приходила к ней по ночам, терзая до изнеможения. Тот, кто истязал Кайло, делал это с умением, растягивая агонию на долгие часы. Может, в этом и был смысл ее жизни – оттягивать часть боли на себя? Быть вещью, пригодной для использования?

Глубокие раны – тень от них – возникали на спине, перекрещиваясь, чесались, словно Рэй искусали слепые мошки, а затем уходили.

Кайло никогда не говорил об этом. Ни разу, даже когда она попыталась спросить.

– Однажды, малышка, – он все еще звал ее так, уже не дитя, но еще малышка, – ты поможешь мне. Ты сделаешь все, что я попрошу, ведь так? – Кайло умел быть ласковым, если хотел. – Ради меня. Ради нас.

Только из-за одного этого слова Рэй могла бы вырвать свое сердце и вынести ему на осколках блюда, чтобы кормить с руки.

– Хорошо, – он ведь был ее монстром. Ее.

Но по ночам, коротким и душным, наполненным соленой влагой от моря внизу скал, он больше не стоял рядом с ее постелью. Подождав, пока Рэй уснет, или притворится, что уже спит, Кайло возвращался к Анхсен, единственной из рыцарей Рен, что не была мужчиной.

То, что чувствовал один, всегда доставалось и другому. Рэй могла предугадать – за долю секунды – когда Кайло причиняли боль. Это же относилось и к наслаждению. Соль от морского ветра оседала на языке, оставалась испариной на висках, когда она задыхалась, ворочаясь в постели.

Это было ощущение чужих рук на теле, мягких прикосновений, острых зубов и звонких шлепков и шепота. Острого, болезненного голода, что возникал в низу живота, сводил ноги, но не приносил удовлетворения. Рэй пробовала все – засыпать раньше, требовать у дроидов дозу снотворного, сбегать к воде, чтобы там до изнеможения сражаться с волнами, чувствуя, как напряжение высасывает все ее силы, медитировать...

Пока не сдалась однажды, прибегнув к равноценной мести. Она знала, что делать – ее тело знало само – а основное она подсмотрела у Кайло.

Женщинам нравилась нежность – он приносил с собой боль, до стонов и выкрученных запястий в кандалах. Они ждали ласку, но им доставалась боль, та самая, которой не хватило на нее. Им он приносил щедрые дары в виде свернутых кольцом плетей, напоминавших песчаных змей. Он возносил молитвы расцветающим на коже узорам из синевы – по предплечьям и бедрам. В полукружиях следов от ногтей запекалась кровь, царапины раскрашивали спину Анхсен вязью, и она стонала еще сильнее.

А Рэй подслушивала, подсматривала, была на его и ее месте одновременно. И зарываясь в покрывала, она вела по груди, обводя ореолы сосков, представляя, что это больше не ее рука. Облизывала пальцы, растирая клитор до боли, стискивала колени.

Наслаждение Кайло укрыло ее с головы до ног, пеленой, запечатывая последний вдох, оставшийся в горле, последний вымученный стон, последнее содрогание.

Она отдала это ему, потерявшись между телами – своим и тем, что на один короткий миг принадлежало ей.

Наутро Кайло улетел в спешке, даже не взглянув на Рэй.

Этот урок был самым болезненным – он не желал ее.

Не только он не хотел видеть Рэй, рыцари Рен забыли ее.

Теперь они не улыбались ей при встрече, даже Тетхис, с которым Рэй пыталась неуклюже флиртовать, всегда отвечавший ей приветливо, а иногда необидно подтрунивал, смотрел на нее как на пустое место.

– Я стер память о тебе, маленькая, – объяснил Кайло, надевая шлем. Теперь он тренировал ее так, чтобы Рэй больше не видела его лица, не смотрела в глаза. И все же в нем было больше от человека, эгоистичного, переменчивого, чем от монстра. – Они больше не знают тебя, для них ты ничто. Для всего мира ты, – его голос сменился сухим безжизненным треском, а руки ухватили обмотанный тряпками деревянный меч, – ничто. Нападай.

Она не хотела нападать или защищаться. Больше всего Рэй желала, чтобы он исчез. Провалился сквозь деревянный настил, чтобы его разметало Силой, чтобы тот палач, что все еще оставлял раны на спине Кайло, взялся за сейбер и снес ему голову вместе с клятым шлемом.

– Я не ничто... – ей следовало молчать, но она не могла. Больше нет. – Я не... ничто! – в ушах глухо стучала кровь, а лицо горело огнем, Рэй могла бы поклясться, что ее саму всю вот-вот охватит пламенем той же ярости, что так легко давалась Кайло.

Он так любил Тьму, он слушал ее капризные желания, а Рэй все еще не могла отделить себя от детской беспомощности, и Сила повиновалась ей с трудом.

– Значит, вот так все будет? – она раскрутила посох, и тот засвистел над головой. – Мне придется всю жизнь ждать тебя? Слушаться тебя? Делать все, как захочешь ты? – Рэй не умела плакать, но горло перехватило намертво. Что-то застряло там удушливым комком, может, сердце?

– Я тебе не кукла, – она била со всей яростью, на которую была способна, слепо, бездумно, и даже сшибла шлем, оставив Кайло стоять ошеломленным.

– Я тебе не игрушка. Я тебе не... ничто! – ей удалось перехватить его меч, вырвать из рук и изо всех сил грохнуть по полу, расщепив пополам. А затем махнуть наискосок, деревянным острием раскраивая лицо пополам. Монстр? Вот теперь Кайло выглядел как подобает чудовищу.