Текст книги "100 shades of black and white (СИ)"

Автор книги: Shagel

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 72 страниц)

– Вот тронный зал. Вот расположение выходов. Вот Сноук, понимаешь?

– Да, – выдыхает она, кивая. Разрывает одно прикосновение, заменяя другим, тянется к Бену, обнимая его, вдыхая запах, такой знакомый.

– Я помогу. Если ты захочешь.

– Конечно, я хочу, – под ее пальцами бьется его сердце. Колотится словно одержимое. Зрачки как игла, тонкие, впились в Рэй намертво, и только губы робко дрожат.

Это то, что должна сделать она сама.

Когда она целует его, то целует так, как никого и никогда в жизни, и все меркнет перед глазами – рваный свет замирающего вне времени лифта, остановившегося на полпути к последнему рубежу, за которым не будет Света и Тьмы, взгляд Бена, все еще неверящий ( Рэй и сама не знает, что творит), удивленный.

– Я видел день, когда все будет по-другому, – и снова он отдает ей свои воспоминания, сны, в которых они стоят рядом, и Сила между ними струится спокойной волной, смешиваясь в не_черное и не_белое. Ровным потоком, в котором одинаково рождаются зеленые ростки, тянутся вверх и расцветают, и рассыпаются в прах кости мертвецов. Баланс, отпечатавшийся на камнях под водой, о котором говорил Люк. Храм джедаев, заполненный детьми, среди которых Рэй видит и своего сына.

– Я видела день, когда все будет иначе, – вторит она ему, вдыхая слово за словом в разомкнутый рот, жаждущий нового поцелуя. И им она делится снова, щедро, бескорыстно, потому что ничего больше не принадлежит ей, все стало общим.

Ее видения сплетаются с его, насыщая цветом, добавляя детали, она видит расколотые миры, на самой грани, когда больше не останется смысла сражаться за мертвое. Она видит свои руки по локоть в крови, она видит его лицо, рассеченное пополам, видит призраков позади себя, тающих в ослепительном свете, и там слишком много знакомых образов. Это было, есть или будет?

– И этот день, – Рэй наконец отрывается от него, с болью, потому что знает, поодиночке им не выжить, они ничто, и протягивает руки, чтобы он заковал их в силовые кандалы снова. – Он наступит сейчас.

Когда она выходит навстречу Сноуку – она уже знает его, знает каждое слово, что он может сказать, чтобы разделить их с Беном – Рэй улыбается.

Нить Силы, натянутая острой струной, словно режет по горлу, но на самом деле только стягивает их ближе. Друг к другу.

====== Lost and found( Кайло Рен/ Рэй) ======

Девчонку привезли поздно ночью. Уже под самым покровом темноты.

Так что весь женский корпус Первого Ордена, закрытого психиатрического учреждения, а если проще – дурдома, под ведением Фазмы, до сих пор горел яркими огнями у парадного входа. Хотя свет полагалось погасить уже полтора часа тому.

Возле белой машины, которую Кайло мог видеть смутно, со своего поста за мелкой решеткой на окне, что-то происходило. Жаль, что деревья закрывали почти весь обзор. Но то, что трое дюжих санитарок тащили в руках маленькую тощую фигурку, то и дело вырывавшуюся и стремившуюся удрать, это было понятно.

Увы, но с Фазмой ей было не справиться. Эта женщина, не зря получившая прозвище Цельнометаллическая Сука, была грозной. И скручивала больных в две секунды.

Кайло как-то присутствовал при этом удивительном зрелище. Он, как и прочие санитары, мог только позавидовать ее стальной хватке.

Так что эта новая пациентка была обречена. Увы.

Дверь позади хлопнула, впуская с собой порыв воздуха, полностью пропитавшегося лекарственными запахами, и, что было очень кстати, сигаретным дымом.

– И что там? – ему даже не надо было оглядываться, чтобы понять, кто это. Хакс. Кто же еще мог шляться в такое время после отбоя по пустынным коридорам, как будто у него еще бездна работы. Но плюс был в том, что у Хакса в кармане халата всегда валялась недокуренная пачка сигарет, а ему сейчас одна или две затяжки не помешали бы.

Ночка и взаправду только началась, а уже начинала казаться ненавистной.

Все из-за того придурка с палаты 2128, Финна. Чертов негр просто сам нарывался на неприятности, так что оставить на его черной перекошенной роже парочку синяков было только делом времени. И самоконтроля. Успокаивать этого психа пришлось уже трижды. Так что парочка сигарет казалась единственным средством спасения от трясущихся пальцев рук.

– Новенькую привезли. Бешеная какая-то. Кричала, что ничего не знает, и все в таком роде. Ну как обычно, – Хакс всегда кривился, глядя, как он сидит на подоконниках. С ногами в грязных ботинках, да и подоконники под Реном натужно трещали, едва справляясь с весом. Хотя Кайло это как-то мало заботило. Но сигареты выдал. Целых три сразу в пачке.

– На, забирай все, завтра придется в город ехать, припасы кончаются, – глаза у него были красные.

Хотя кто тут мог выспаться, в психушке-то?

– Давай, – ждать ему было нечего, так что Кайло судорожно сунул сигарету между зубов, защелкал зажигалкой и наконец затянулся. Впервые за этот бесконечно-долгий день. – Как думаешь, сколько она продержится?

Это было их любимое занятие. Спорить, через сколько дней новый пациент сбежит. А они сбегали. Все сбегали из этого дурдома, только личный состав охраны, работников, да и бессменный главврач Скайуокер, держались тут изо всех сил. Наверное, потому что им как раз сбегать было некуда.

Кайло так точно.

За стенами этого мрачного, но вполне себе еще приличного особняка, бывшего когда-то его семейным поместьем, а теперь ставшим еще и лечебницей, Рена не ждал никто. Даже собственные родители отказались.

Оставался только дядя и маленькая личная комнатушка на третьем этаже, прямиком по соседству с больными. Чтобы бегать далеко не пришлось.

– Не знаю, – как интересно. Обычно у Хакса было чутье на своих пациентов, а тут он замялся, пожимая плечами, – неделя? Может, даже меньше.

– Ого, – все стало еще интереснее, потому что девчонка, похоже, оказалась той еще бестией. Даже самые рьяные набирались духу, чтобы перелезть через высоченную ограду, неделе к третьей. Уже после первой электро-терапии.

Теперь ему хотелось увидеть ее воочию. Так что гребаный Финн с 28 мог подождать еще часика два. Или три. Пусть порадуется короткому сну.

Вообще-то когда-то это был очень даже красивый дом. Золоченые карнизы, старинные перила, много портретов, развешанных по дорогим шелковым обоям, которые выбирала еще бабушка. Но после смерти деда поместье пришло в запустение. И до него добрались руки Люка Скайуокера, тут же перекроившие тут все.

Хотя даже сейчас, идя по темному пустынному коридору, Кайло мог провести кончиками пальцев по стенам и почувствовать тонкие ребристые края тисненых узоров. Сверху их яркие цвета закрасили белой краской, но под толстым слоем жило старое наследие Скайуокеров. Вычурное. Дорогое. И Кайло оно нравилось.

Сам этот дом, с решетками на окнах, в тусклых тонах (чтобы психи не бесились), с прикрученными к самому потолку лампочками, убранными за пластиковые плафоны, ему нравился.

А девчонка оказалась в карцере. Да еще в пыточном кресле, как его прозвали санитары, спеленатая по рукам и ногам. Из крошечного окошка ему было видно совсем немного – кусок ноги, обычной женской ноги в стоптанном ботинке, драные джинсы и выглядывающий с одной стороны затылок, на котором красовались странные пучки. Чтобы носить такое, действительно надо было быть психопаткой. Затылок он видел сейчас потому, что голова изо всех сил тянулась к руке, примотанной к креслу веревками. И кажется, замышляла что-то неположенное.

Так что ему не оставалось ничего другого, как вмешаться.

Вообще-то Кайло полагалось носить санитарскую форму. Эти жуткие халаты из дешевого черного сукна, тут же впитывавшие в себя всякие посторонние пятна крови, жира и еще бог знает чего, но потом никак не отстирывавшиеся.

Хотя то, что он был племянником Скайуокера и в общем-то вроде как бы даже наследником этой гребаной психушки, давало ему право делать все, что он захочет.

Так что одет он был сейчас отнюдь не в форму. Да еще с дотлевшей сигаретой в пальцах.

– Я бы не стал на твоем месте этого делать, – он видел, как она настойчиво наклоняется, пытаясь зацепиться зубами за веревку и перегрызть. – Ты только шею себе сломаешь. Ну или вывихнешь, если повезет, – ему пришлось обойти кресло по кругу, чтобы наконец увидеть ее.

Ого. Девчонка оказалась красивой. Как раз в его вкусе. Худая, тонкая, с застывшим напряжением на лице, пойманная как раз с поличным. А еще у нее были светлые глаза. Такие светлые, что даже в этом чертовом полумраке хреновых дешевых лампочек, он мог видеть, что они цвета песка. То ли карие, то ли желтые, то ли... белые, что ли.

– Ты кто? – она сузила глаза, даже не пытаясь прикинуться дурочкой, как это делали все, кто впервые оказывался на этом кресле. – Один из этих гребаных добряков с бесконечными вопросами? Пришел допрашивать меня? Или, может, пытать?

Она старательно шарила глазами по его телу, задерживаясь на одежде, и, не найдя беджика с именем или другого опознавательного знака санитаров, успокоилась.

– Развяжи меня, – оо, она была убедительной.

Кайло почти захотелось поддаться ее решительному тону. Хотя за свою жизнь он всякое повидал. И такое тоже.

– И за что тебя? – ему не хотелось ее развязывать, нет, она так хорошо смотрелась в этом кресле. Беспомощной. Ему хотелось узнать о ней все. Начиная с имени и заканчивая последней мыслью в ее голове. – Ты не выглядишь такой уж больной.

А она и не выглядела. Просто растрепанная девчонка, лет, может, девятнадцати, попавшая в передрягу. И с острыми коленками, трогательно выглядывавшими из дырок на штанах.

– А тебе-то такое дело, псих? – отвечать она тоже не собиралась. Действительно, бестией она была еще той. – Отпустишь, тогда скажу.

– Ну, положим, чтобы тебя выпустить, нужен ключ от входа. А у меня его нет. И ключ от ворот. У меня его тоже нет, – Кайло даже по карманам демонстративно похлопал. Хотя ключ у него был. Или нет? Зная коды от дверей, вполне мог оставить его у себя в тумбочке, идиот. – Ах да, и еще тебе понадобится машина, иначе ты заблудишься в этом лесу, который снаружи. Ну, или тебя съест кто-нибудь. Кстати машины у меня тоже нет.

Он не хотел издеваться над ней, мрачневшей с каждой его тирадой, но со своей злобной саркастичной манерой общения Кайло уже смирился. Так что ей тоже придется.

– Но! – он прекратил разглагольствовать и скрестил руки на груди, – я попробую помочь тебе, если ты мне скажешь что-нибудь о себе.

Девчонка смотрела на него с опаской, как глядят на чужака, забравшегося в дом, или на хищное животное, с которым лучше не связываться. Но потом вздохнула, откидываясь на кресле, как будто была у себя дома, и в свете лампы блеснули веснушки на ее носу.

– Меня зовут Рэй.

Вот так они и познакомились.

Обычно пациентами занимались рядовые врачи, их в Первом Ордене насчитывалось около десяти. Большинство приезжали дважды-трижды в неделю на осмотры и в спешке покидали это неуютное место, возвращаясь в нормальный мир. Треть жила прямо в особняке. В отдельном корпусе, приютившемся возле скромного искусственного водопада. Они так старательно отгораживались от психушки, что, наверное, им это почти удалось.

Но Рэй, этой странной девчонкой, так и не рассказавшей Кайло, за что ее забрали, занимался сам Люк Скайуокер. Что было неслыханно. Он даже палату ей отдельную выделил, правда, под замком, как будто она в том мире прирезала парочку насоливших ей человек.

Так что Кайло мог столкнуться с нею разве что за обедом, в столовой.

И то, ненадолго, потому что в это время санитарам полагалось проводить обход у лежачих и связанных.

Она выбрала себе Финна. Этого чертового негра с отвратительной физиономией, ударить по которой у него уже кулаки чесались.

Они сидели за одним столом и постоянно болтали. Шептались.

Третий день, а они уже шептались. Так что скорее всего эта бестия с песочными глазами, напоминавшими о пустынных дюнах, уже собиралась сбежать.

Но Кайло хотелось подойти и забрать ее, выводя из-за старинного стола за руку, совсем не из-за планов о побеге. Ему до смерти не нравился Финн. И, наверное, нравилась она.

– Осторожнее, Рен, – однажды кинул ему Хакс, проходивший мимо и просканировавший его своим цепким взглядом, – ты себя выдаешь.

Ему не стоило о ней думать. Ему не стоило за ней следить, глядя, как двое санитарок под предводительством Фазмы, уводят ее на банные процедуры. И тем более, не стоило подглядывать в этих проклятых душевых через старую щель в стене, расположенную как раз на уровне его глаз, но слишком высоко, чтобы другие пациенты могли это сделать.

Она была красивой. С тонким телом, длинными ногами и множеством веснушек на золотистой от загара коже. А еще у нее был неплохой голос, и она всегда пела, намыливая волосы и подставляя голову под воду.

Четвертый день.

А он чувствовал себя так, будто знал ее всю свою жизнь. И не знал о ней совсем ничего.

Своего дядю Кайло ненавидел. Потому что только тот умел разговаривать с людьми самым мягким тоном, но при этом все равно смотреть как на дерьмо. Или как на одного из этих психов.

Пообщавшись с Люком, именно так себя Кайло и чувствовал. Как будто он на самом деле должен сидеть под замком, вместе с остальными. А не бродить по ночам по особняку.

Так что разговор не ладился. И о Рэй говорить тот не хотел.

– Она моя пациентка, Кайло. К сожалению, мы не раскрываем личные подробности никому. И убери, пожалуйста, ноги со столика. И пепел стряхивай не в мою кружку, а в пепельницу. Специально же для тебя поставил, – укоризненно качал головой Люк.

– Да ладно, никто же не узнает, – Кайло не собирался уходить отсюда, пока все не выяснит. Эта девчонка напоминала ему привидение, о котором не было ни слышно, ни видно, и вообще оно существовало только в его голове. Вместе с ее обнаженным образом, стоявшим под льющейся водой и улыбавшимся ему белозубой дьявольской ухмылкой.

– Нет, а сейчас сходи за Дофельдом. Мы должны договориться насчет поездки сегодня к вечеру.

– Куда? – Кайло старался, чтобы прозвучало это ненавязчиво. И почти не интересно.

– Нам в город надо. Меня вызвали....

Дальше можно было не слушать. Так что Кайло пропустил это мимо ушей, все это время думая о другом. Если сегодня Люка не будет, значит, кое-кому придется поворошить личные дела в его отсутствие.

А запасной ключик всегда находился за портретом Падме Скайуокер, приклеенный жвачкой к оборотной стороне.

Так что этим вечером он наконец узнает, что на самом деле случилось с Рэй.

Время для взлома он выбрал удачное. Дневное дежурство совершенно подкосило Хакса, и, проходя мимо его комнаты, Кайло услышал отчетливый храп, так что спокойно прикрыл дверь и пошел дальше. Пара санитаров на первом вполне знали, что иногда Рен любит выйти погулять в ночное время, покурить, побегать и размяться. И проводили они его легким кивком, снова возвращаясь к своему матчу по регби по телевизору в общей гостиной.

А в остальном, идеальная тишина.

Когда-то в детстве Кайло немного побаивался этого коридора. Мать, тогда еще вменяемая и не пилившая всех своими нотациями, рассказывала, что в кабинете, теперь принадлежавшему Люку, всегда сидел ее отец. И умер он там же. О разрыва сердца. Пережил свою жену на несколько минут.

Хотя теперь Кайло бы хотелось встретиться с его призраком. Может, потому что из всей их Скайуокеровской семейки только Энакин был нормальным.

Странно, но дверь была не закрыта. И из-под щели на полу растекалась лужа неяркого света. Как от настольной лампы.

Как будто там кто-то был. Но, немного поспорив с самим собой, Кайло все же решился, дергая за ручку и толкая дверь с ужасным скрипом.

Наверное, даже санитары на первом отвлеклись от своего регби.

За столом сидела девчонка.

Это было странно. И настолько непонятно, что Кайло слегка офигел. Она сидела, окруженная стопками бумаг, и перебирала их.

Записку о побеге? Этого не могло быть.

– Какого черта ты тут делаешь? – ему следовало скрутить ее и отнести в комнату. Или позвать Фазму. Или хотя бы тех самых санитаров.

– А ты? – она даже не подняла головы от своей работы, всего на мгновение останавливаясь, а затем снова принимаясь что-то вынимать из папок бумажки и аккуратно рвать их, складывая рядом. – Шпионишь за мной? Или... – вот теперь Рэй отвлеклась и посмотрела на него, – или за своим дядей? А, Бен?

– Чего? – эта девчонка была сумасшедшей. Чокнутой. Она даже не выучила его имя, хотя он несколько раз говорил ей. – Кто такой Бен?

– М-м-м, я думала, что он это ты. Но теперь полагаю, что я ошиблась, – Рэй выскользнула из-за стола, поднимая из стопки верхнюю папку и подавая ему ее. – Держи. Если тебе так интересно.

Это была не ее папка.

Нет.

Она принадлежала ему.

С его фотографией, вклеенной на первом листе, там, где Кайло выглядел ужасно – нескладный, лопоухий, носатый и угрюмый подросток.

И со здоровенным списком рекомендаций по лечению под нею.

Когда Кайло наконец дочитал до конца и отвлекся, чувствуя, что земля под ногами куда-то уплывает, она уже исчезла. И вместе с нею ее дело.

Наверное, в душе Кайло догадывался, что был несколько психом. Поживешь среди таких, и не таким станешь. Но если дело Бена Соло не лгало, то у него был целый ворох наследственных заболеваний. Таких, как у деда, задушившего свою жену из слепой ревности, а затем застрелившего себя.

И он застрял в этом доме навечно.

Хотя это и было всем, что у него осталось.

Старые стены, залитые мутно-белым, спрятавшие под собой завитки и узорность, яркость и красоту.

Рэй не была сумасшедшей. Она была умной. Отсутствие Люка Скайуокера было ее делом.

А еще сейчас она вытаскивала из камеры номер 28 треклятого Финна, открыв дверь ключом, который стащила у Кайло, пока тот пялился на свое личное дело.

Рен догнал их уже у ворот.

Она не могла уйти. Не могла оставить его тут. Но именно сейчас она это и делала, перелезая через ворота, следом за Финном, уже ожидавшим ее по ту сторону.

– Бен? – она видела его. В такой кромешной темноте можно было выколоть себе глаза. Или сломать шею. Но она его видела. – Бен, идем с нами.

– Рэй, даже не думай, – голос Финна был яростным. – Даже не думай брать с собой этого ублюдка. Да я ему сейчас сам шею сломаю!

– Просто идем. Ты сможешь. Сможешь оставить все позади. Если постараешься.

В ее глазах сквозило отчаяние вперемешку с надеждой. Опасное сочетание, для Бена же – смертельное. Потому что ему хотелось поверить ей.

– Я не могу.

– Ты сможешь, – она остановилась на самом верху, прижавшись щекой к острию ограды, по другую сторону, и тогда он понял, что клетки по сути не так важны. Главное, что остается внутри. – Я помогу тебе, слышишь?

Она была такой наивной, глупой, совсем юной. Она верила в то, что всем можно помочь. Даже ему.

– Не сейчас, – он отступил назад, потому что желание перемахнуть через ограду и скрыться в темноте было слишком сильным. Оказаться рядом с нею, поверив, что он тоже может быть свободным. Таким, какой была она с самого начала, решившаяся на безумную авантюру ради кого-то дорогого ей.

Мог бы он тоже быть дорогим ей?

– Эй... – Рэй уже спрыгнула в траву и смотрела на него по другую сторону облупившейся потемневшей от времени решетки. – Почему? – ее руки, тонкие, белые, все в синих пятнах от уколов, дотянулись до него, вцепились в одежду намертво. – Почему?

– Просто... уже поздно.

Она скривилась, повернула голову к Финну, маячившему уже поодаль, на границе темноты, среди деревьев. Закусила губу, словно принимая какое-то очень важное, но неприятное решение.

И отпустила его. Ухватилась за перила снова, подтягиваясь наверх, к нему. Обратно.

– Никогда не бывает поздно.

Лес зашумел, отступая назад, вместе с темнотой, вместе с криками Финна, оставляя их вдвоем по другую сторону клетки.

====== Sister (Бен Соло/Рэй Соло) ======

Комментарий к Sister (Бен Соло/Рэй Соло) Ну, как обычно, инцест, ревность и модерн-ау)

Её зовут Рэй и она его сестра.

Чертова потерянная сестра, внебрачный ребенок Хана, однажды и так некстати появившаяся на их пороге.

Все обожают её, особенно родители, и даже Лея – по сути, ей-то она никто, совершенно чужой человек – быстро оттаивает, глядя, как эта девчонка за обе щеки уплетает приготовленный ею слегка подгоревший омлет.

Конечно, вот ему никто не готовил завтраки, но сейчас Лея смотрит на нее с таким умилением, что на мгновение Бену становится дурно. Наверное, жалеет, что не Рэй ее ребенок, а он – сплошное разочарование.

– Убери локти со стола, – тихо шипит Бен со своего места, – и перестань так чавкать! – он вкладывает в слова всю свою ненависть и обиду, но эта девчонка только замирает и поднимает на него свои странные светлые глазищи. В них нет ничего, кроме непонимания.

Они так и пялятся друг на друга через весь стол, а затем Рэй делает то, чего он уж точно не может ожидать от этой соплячки, на десяток лет его младше и ровно на столько же слабее. Она скалит свои белые зубы, как животное, почувствовавшее угрозу. И собравшееся сражаться до конца.

– Бен! – одергивает его мать, будто это он во всем виноват. – Немедленно прекрати так себя вести! – не будь он таким взрослым, еще бы и затрещину ему отвесила, как обычно. И это злит еще больше.

Он швыряет вилку на стол, и по скатерти расползается жирное пятно, а Рэй снова выглядит так, словно ничего и не произошло, и только губы дрожат.

– Спасибо, я больше не голоден, – цедит Бен сквозь зубы и сваливает прежде, чем окончательно сорвется. Так сильно ненавидеть кого-то невозможно, но у него это прекрасно получается.

Следующего конфликта ждать долго не приходится. Эта чертова девчонка слоняется в отцовской мастерской, всегда рядом с Ханом. Она помогает ему чинить старые автомобили, и один вид ее, сосредоточенной на работе – подавать нужные инструменты, приносить ему еду и кофе, когда он зарабатывается до полуночи, и даже просто болтать, развлекая, – заставляет Бена скрипеть зубами от злости. Вместо нее мог быть он, рядом со своим отцом, если бы тот хоть раз взглянул на него без обычного пренебрежения.

– Иди-ка сюда, поближе… Видишь вот этот провод, в нем все дело. Сейчас тут поправим, там замотаем, и… – двигатель кашляет и заводится, и они стоят, склонившись над ним, смеющиеся и счастливые – отец и дочь ему под стать, – а Бена раздирает от обиды.

Сейчас как никогда он чувствует себя ненужным. Преданным ими всеми.

Он перерывает все ее вещи, методично и упорно, надеясь, что найдет хоть что-то, что заставит родителей увидеть ее настоящую, пришлую чужачку без имени и прошлого, и ему это удается.

Под кроватью, в самом темному углу притаился пузатый рюкзак, доверху набитый едой. Консервы, бесчисленные пакетики с орехами, бутылки с водой, увесистая пачка денег, обернутая в целлофан, а в потайном кармане здоровенный нож в чехле. Острый, новенький. Рядом с потрепанной картой, сплошь испещренной пометками.

Теперь Бену ясно, почему Рэй постоянно ошивается рядом со старой машиной отца. Эта колымага, пересобранная десятки раз, еще переживет их всех, и нет ничего лучше, если понадобится по-быстрому сбежать.

А в том, что с собой Рэй прихватит семейные деньги, припрятанные в сейфе, Бен уверен на все сто процентов.

Он притаскивает рюкзак вместе со всем содержимым – черт, какой же он увесистый, и откуда в этой малявке столько силы? – в гостиную и швыряет матери под ноги.

Вот полюбуйся, что на уме у твоей любимой дочери, хочется сказать ему, но он не успевает.

Рэй кидается на него как бешеная, молотит по нему кулаками, пинается и расцарапывает лицо. Они превращаются в клубок из рук и ног, не развязать, сбивают кофейный столик и катаются по полу.

По лицу Бена струится кровь. Эта чертова девчонка разодрала ему щеку до крови своими острыми ногтями, хорошо хоть глаз не выбила. Иначе так бы и придушил ее тут, на глазах у родителей.

Ее оттаскивает Хан, только вот почему-то не торопится помогать встать сыну. Вместо этого он обнимает Рэй, зареванную, и пытается успокоить.

– Она же… она… – задыхается Бен, поднимаясь с пола. Расцарапанное лицо словно облили огнем, и глаз заплыл. – Она пыталась…

– Выйди вон! – громыхает голос отца. – Немедленно! – а мать смотрит так, словно он ударил ее.

Бен стирает кровь с лица и уходит. Ему нечего сказать им всем. Потому что они действительно предали его. И ради кого? Чужой девчонки?

Его ненависть растет изнутри, но ей нет выхода. Бен старается больше не смотреть на Рэй, не говорить и вообще не обращать внимания на то, что она существует.

Он даже сбегает из дома на добрых полгода, живет в общаге, и любое упоминание о семье приводит его в состояние бешенства.

Писем из дома он не читает. А те, что присылает ему Рэй – она осмеливается сделать это всего два раза – рвет на мелкие клочки прямо возле почтового ящика кампуса, усыпая белыми обрывками пожухлую траву. Он втаптывает их в грязь, жалея, что сейчас нет снега – слишком уж они чистые, глаза режет.

Но все же возвращается домой на зимние праздники. Потому что мать просила его сделать это.

Проклиная себя за то, что никак не смог избавиться от болезненной привязанности. Обещая, что это последний раз, и после он навсегда выбросит их из головы.

Рэй встречает его, стоит на пороге, поджимая пальцы босых ног, как будто зимние носки – это что-то запредельное, из какой-то параллельной вселенной, и на ней его старая майка.

– Привет, – заговаривает она первая, такая спокойная, словно ничего не было, ни войн, ни обид, а Бен молча протискивается мимо нее внутрь дома.

С таким трудом выпестованная выдержка трещит и рассыпается на куски.

И ее больше не вернуть. А слепую ярость заменяет другое чувство.

Однажды вечером, когда Бен сталкивается с ней в коридоре второго этажа, возле ванной.

От Рэй пахнет цветами, и вся она, мокрая после душа, в завернутом на голове дурацком тюрбане из полотенца, в его домашней майке, ни капли не прикрывающей голые ноги – где, черт подери, она взяла ее! – невыносима.

– Подожди, мне надо пого… – пытается она остановить его прежде, чем он сбежит, но от одного ее прикосновения Бена кидает в дрожь.

Это не ненависть, это что-то другое, куда хуже. И возникло оно не сегодня. Не сейчас. Просто он, идиот, ничего не понял.

Бен знает, что она его сестра, в ее венах течет кровь Соло, как и в его, и все равно хочет ее. До дрожи в коленях, до одури, и все тело сводит от этого безумного желания – встряхнуть Рэй как следует, чтобы зубы клацнули, а она посмотрела на него по-другому, действительно увидела, чего ему от нее надо, и сбежала.

Исчезла насовсем, потому что это неправильно.

То, что он чувствует. И то, что он хочет ее. Прямо здесь и сейчас, босую и несуразную в его старой растянутой майке.

Он оттаскивает ее за угол под лестницу, туда, где никто их не увидит, и прижимает к себе, втайне надеясь, что ее косточки треснут и она рассыплется прежде, чем случится что-то непоправимое. Запечатывает рот поцелуем, чтобы Рэй не смогла закричать.

Почему же она не вырывается, не пытается ударить его, как тогда, или выцарапать глаза?

Просто молчит и вся дрожит в его руках, а в глазах безмерный страх.

– Прости, прости, Рэй… О черт… Прости меня, – у него даже извиниться толком не получается. Бен твердит одно и то же, как заведенный, но не может отпустить ее.

Он ждет ударов, слез, чего угодно. Кроме ее еле слышного:

– Я… Я просто хотела, чтобы моя семья меня любила. И ты тоже. Я хотела, чтобы ты перестал ненавидеть меня...

А он все испортил.

Бен снова обнимает ее, только в этот раз нежно, словно она вот-вот исчезнет, целует ее в лоб, гладит по мокрой макушке, и ему отчаянно хочется вернуть все назад. Начать с начала, где между ними не было ненависти. И совершенно неправильной, ненормальной любви.

Но это же нереально.

И ему просто придется жить с этим.

====== Modraneht (Рэй/Кайло Рен, Рэй/Люк) ======

Комментарий к Modraneht (Рэй/Кайло Рен, Рэй/Люк) Всех с Йолем)))

Ох уж эти стилизации, что песни. Зубодробительные просто в плане написания.

Но кто бы знал, как я люблю все эти сказки про сидхе и Дворы...

Человеческих наложниц – слабых, смертных, нежных словно цветы – следовало привозить на рябиновых ладьях, оборачивая в шелка и бархат и усаживая на роскошные подушки. Завязав глаза расшитыми повязками и дав отпить зелья забвения, чтобы их души – такие же нежные, как и плоть – не погибли от тоски там, в другом мире.

И держать их подобало в золоченых клетках, не чета их домам, в просторных и светлых, среди вечнозеленых растений, в тепле и роскоши. Вот тогда ими и можно наслаждаться вечность. Пока не надоест.

Слушать их песни о любви и разлуке, глядеть на диковинные пляски, тело к телу, тесные, жаркие, зазывные, так не похожие на танцы дев Двора. Наслаждаться их теплом, живым и мягким, кровью соленой и ласками до того смелыми, что уходили один за другим Рыцари искать себе новых и новых наложниц. Не хотели смотреть на дев Двора, что рядом, холодных что лед, спокойных что море. Ядовитых что змеи, сплетшиеся в клубке, с бесконечными заговорами и тайнами.

Люди просты, и в этом их прелесть.

Но с этой все было не так, оказалась она странной, дикой, не такой, как остальные смертные.

Ее звали Рэй, и это имя идеально подходило к ее оболочке – сияющая, словно солнце, в ее глазах света больше, чем во всем Благом Дворе. И она не боялась ничего.

Ни черного как смоль скакуна, ни восседающего на нем Кайло Рена, облаченного во Тьму. Он – посланец Сноука, правая его рука и наследник Неблагого Двора – сперва не понял, что могло понадобиться его Королю от этой смертной. Что же в ней было такого, что оказалось способным затмить красоту самой Королевы?

Сладкий голос или нежный взгляд?

У Рэй не было ни того, ни другого. Она смотрела на Кайло снизу вверх, бесстрашно задрав подбородок, разглядывала без страха или удивления, будто уже видела других таких Рыцарей. Хоть каждую сотню лет, перед Солнцестоянием, хотя на вид нельзя было дать ей больше двадцати – человеческая плоть хрупка и вянет как цветок, прожив лишь один сезон.

Но сейчас, пожалуй, она была в самом его цветении. Налившаяся силой молодости.

На золотистых от солнца щеках полегла янтарная россыпь, ресницы выгорели и глаза светлые, как вода и песок на берегу, а по рукам, сильным, ловким, пробежали разноцветные пятна от тяжелой работы, и Рэй, в отличие от остальных смертных, привезенных Кайло лично своему Королю, это не уродовало. Она с достоинством несла каждый свой шрам, каждый синяк, не стыдясь.

– Ты не пройдешь дальше, – все так же спокойно сказала она, прикоснувшись к чему-то под воротом одежды. К кресту? Нет, люди ныне не носили символы старой, мертвой веры.

Да и к чему он ей, этот переломанный пополам серебряный прутик, в который смертные вцеплялись намертво, стоило им завидеть адскую гончую на своем пути. Или седую банши, оттирающую кровавые пятна с призрачного подола.