Текст книги "100 shades of black and white (СИ)"

Автор книги: Shagel

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 72 страниц)

– А то что? – усмехается Рэй, жалея, что не может сказать это, потому что во рту клок ткани с руку толщиной. Может, убьет ее? Хаха, это даже смешно.

– Тут все под напряжением, Рэй, – продолжает По, будто услышав ее язвительную шпильку, – дернешься не так, посмотришь не туда, или подумаешь не о том, что тебе мозги поджарят.

Ей хочется смеяться.

Поджарят мозги? Серьезно? Неужели он думает, что эта жалкая попытка испугать ее вообще может сравниться с пытками Кайло? Вот кто умеет пытать так, что после жизнь перестает казаться реальной.

Сама Рэй отходила долго, наверное, с месяц боялась на Рена глаза поднять, зная, что за любой промах он ее снова скрутит ментально. Потом привыкла понемногу, даже руку подавать научилась, когда он звал ее. Идеально вышколенная ученица, что тут сказать.

А По может отправляться прямиком во Тьму со своими страшилками. Напряжение, серьезно.

Кажется, лицо ее кривится, и это не ускользает от его внимания, потому что Дэмерон тянет к ней свои руки. Отрывает кусок ленты, которой залепили ей рот поверх кляпа. Вытаскивает тряпку, всю влажную от слюны, но хоть не морщится. Приятно, когда тебя не все считают монстром.

Монстр у них Кайло Рен, официально и навсегда, а она так, чокнутая. Психопатка.

А чтобы никто не сомневался, что она ушла на правильную сторону, она тело Люка оставила на Ач-То, рядом с его шаттлом. В самой красивой позе, и руки отрубила. Ну и правильно, нечего их было распускать.

Рэй не станет уговаривать Дэмерона ее отпустить. Без Силы это проблематично, потому что он ей уже ни за что не поверит. Так что просто весело наблюдает за его мельтешением по пыточной камере.

Он ходит из угла в угол, лицо бледное, глаза горят тревожным огнем, а руки, кажется, мелко трясутся. Ничего себе! Что ж она такое пропустила.

– Ты боишься, – замечает Рэй насмешливо. Приподнимает бровь, глядя, как По выпрямляется, замирает на месте, будто его застукали за чем-то неположенным.

Кайло выглядел так же, когда она сказала ему насчет подражательства Дарту Вейдеру. Потом Рэй, конечно, получила за эту выходку, и так, что неделю не могла на ногах стоять, но ведь попала в точку.

Как и сейчас.

Ну и чего ему бояться-то? Она у них в плену, надежно упакована в ремни из исаламирских шкурок. Обездвижена. Нейтрализована по самое нехочу. А Кайло Рен где-то слишком далеко, до него она сама достучаться не могла, когда на помощь звала.

Он умел игнорировать свою ученицу, когда ему не хотелось ее слушать.

Как, например, когда она умирала в пустыне во время одного из испытаний. Чуть не сгорела тогда от жары и жажды. А он даже пальцем не шевельнул, чтобы помочь.

Уже потом, когда ее нашел генерал Хакс, и то, потому что она последние силы потратила, чтоб хоть до кого-то дотянуться мысленно, аудиенции Кайло Рэй удостоилась через пару недель. Он даже не глянул на ее ожоги, слова ободрения не сказал. Просто хмыкнул, дернул за волосы, вынуждая запрокинуть голову, пальцы на лоб положил и изрядно в голове покопался. Еще неделю она после ходила, чувствуя себя грязной, изнасилованной.

Да уж, из него вышел самый лучший учитель на свете.

Так что неудивительно, что однажды она его сама придушит.

– Нет, я не боюсь тебя, Рэй, – По содрогается, продолжая наворачивать круги по камере. Беспорядочно, почти безумно. Еще немного, и она подумает, что он теперь на ее стороне. Там, где полно Тьмы и хаоса.

Горло дерет от жажды, но Рэй кривится, сглатывая остатки слюны.

– Конечно, боишься. Но не меня, – она косится на наручники, стянувшие запястья. Надежно ее упаковали, это верно, но и аккуратно. Чтобы не повредить кожу, хотя могли бы и не стараться. Ведь она в одиночку уничтожила почти всю охрану корабля. Прокололась на Лее. Как-то забыла, что та тоже носитель Силы, пусть и необученный. И что последняя из Скайуокеров, пусть у нее теперь совершенно другая фамилия, сама не промах.

Так вот Рэй и угодила в ловушку. По собственной дурости. Был бы рядом Кайло, сам придушил, наверное. Он очень не любил, когда она делала что-то по-своему. А уж когда ошибалась…

Однажды он ее скинул с обрыва. В озеро с ядовитой дрянью. Правда, потом сам туда полез следом, чтобы вытащить, но факт остается фактом – Никогда и ни за что нельзя злить Кайло Рена. Нельзя поступать так, как обычно это делает она.

– Ты боишься его, я ведь права, – Рэй кивает сама себе, качает головой, глядя с напускной жалостью. Даже рот кривит в гримаске. – Боишься, потому что знаешь, что будет с теми, кто посмел перейти ему дорогу. И уж тем более тронуть его собственность.

– Ты не его собственность, Рэй! Ты человек и принадлежишь сама себе! – кажется, Дэмерона несет. Страх, помноженный на ожидание, превращается в смертельный коктейль из эмоций, вот уж точно.

– Ты могла быть с нами. Быть свободной. Ты могла бы…

– Могла бы что? А? – переспрашивает его Рэй. Она прекрасно знает все эти доводы, которыми ее потчует Сопротивление. Перейди на их сторону, помоги установить мир в галактике, спаси мирных и накажи по заслугам тех, кто осмелился восстать против. Бла-бла-бла. Очередной словесный мусор.

– Могла бы стать цепной псиной на страже Сопротивления? Лаять и кусать по их первому требованию? Ты всерьез думаешь, что я могла бы быть свободной, ох, По… Знаешь, иногда мне кажется, это не мои мозги искрошились в пыль, у меня-то хоть какие-то проблески попадаются. А вот тебе их хорошенько промыли, – ей не хватает слюны, чтобы высказать все ему. Она давится словами, хрипит, и голос рвется, но Рэй продолжает.

Смотрит, как белеет его лицо, то ли от злости, то ли от страха. Тьма тут разбери попробуй.

– Я знаю, что я делаю, Рэй. Я делаю правильные вещи.

– А я, значит, нет? – может и хорошо, что на голове этот клятый шлем, а то испепелила бы его на месте. Потому что Рэй с недавних пор терпеть не может лжи. Может, Кайло Рен и больной ублюдок с особенными идеями, но он никогда не солжет ей. Пошлет на верную смерть – возможно. Сам придушит, когда она ему надоест – вполне. Но лгать и прятаться за сахарно-сиропной дезинформацией?

Он куда лучше этого.

– Знаешь, По, у меня для тебя история, – с ее лица падает маска напускного веселья, оставляя только самое настоящее. Ее настоящую. Растрепанную, с выжженным добела кислотой лицом, с разноцветьем синяков на висках. – Однажды я услышала голоса. Знаешь, такое бывает, когда к тебе приходит Сила. Так много голосов, и все твердили о своем.

Она откидывается назад на свое пыточное кресло, расправляет плечи, зная, что выглядит в нем не как на дыбе, а как на королевском троне. Так, как это нравится Кайло.

– Кто-то молил о покое, кто-то о мести, и им всем было больно, страшно. Там, где они были сейчас, как-то совсем невесело оказалось. А потом я услышала голоса, которые узнала. Представляешь? – Рэй следит за ним, делающим вид, что ему все равно, но застрявшим между дальним углом и ее импровизированным «троном».

– Это были голоса моих родителей. Мертвых, конечно. Угадай, кто убил их. Думаешь, Орден? Неа, – она качает головой. Ей уже все равно, и эту боль она пережила, похоронила вместе с мечтами о спокойной жизни, но ведь все для По. Чтобы он прочувствовал.

– Их прикончило Сопротивление. Потому что посчитало опасными. Кто-то подумал, что они разболтают все, что знают, если их поймают. А мертвые не разговаривают, вот так-то.

Дэмерон молчит. Смотрит на нее и просто молчит. Ну так правильно, ему же нечего сказать. Неужели он до сих пор считает свою сторону единственно-верной, светлой и невинной? Ну тогда, печально. На войне обычно нет хороших и плохих. Есть победители и мертвые.

– Но вся соль не в этом, По, – Рэй наклоняется вперед, как может. Тянет за собой целый ворох ремней, опоясывающих голову. – Я рассказала об этом Люку. Он сказал, что никаких голосов нет, и мне нужно просто выбросить все из головы.

Ее хватит еще на парочку предложений, а потом она будет долго кашлять. Задыхаться от царапающей горло жажды. И с ненавистью пялиться на По, потому что это тоже своеобразный вид пытки. Ненасильственная боль. Расскажи нам все, что знаешь о Кайло Рене, а потом мы дадим тебе напиться.

– Он делал все так, как ему удобно. Твой Люк Скайуокер.

Вот и все, она затыкается, давит растущую изнутри боль, смешанную с приступами кашля.

– Я… – По оживает. Видок у него не из оживленных. Так выглядят живые мертвецы. Те, кого подняли слишком поздно. Или слишком рано. – Я думал, что мы сможем договориться. Серьезно, Рэй. Я надеялся, что ты вернешься к нам. Что тебя еще можно убедить.

Его почти жаль. Почти – здесь ключевое слово.

– Иди ты нахуй, По, – она облизывает потрескавшиеся губы. Кажется, теперь все.

Он отшатывается, останавливается только у двери.

– Я хотел спасти тебя, Рэй. А теперь – нет.

И исчезает.

Дверь за ним лязгает, прижимается к стене так гладко, что кажется, никакого выхода на самом деле тут и не было.

Не было и нет, ведь так?

Но Рэй сделала все, что хотела. Теперь очередь за ним, если… если она ему еще дорога.

Вот и проверим, учитель, – губы сами собой растягиваются в подобии улыбки, но на настоящую сил нет.

Чем они ее пичкали последние пару дней? Наркотиками, что ли. Да еще исаламири эти… Ремни давят на лоб, мешают, и кожа под ними чешется. А голоса не умолкают.

Не те, что связаны с Силой, в пыточной Силы больше нет. Ее личные голоса.

Рэй устраивается поудобнее на кресле, шевелит затекшими ногами, старательно, чтобы восстановить кровообращение, иначе она потом и шагу не сделает, когда Рен за ней придет. Свалится на пол по-дурацки, а он ее еще и пнет, мол, разлеглась не вовремя.

Прикрывает глаза и снова молится в никуда.

– Рен, если ты меня слышишь…

На самом деле он не так плох. Да, психопат. Да, иногда слишком нервный. Но он ее спас тогда.

Держал за горло над обрывом, стискивая так, что шея трещала. Рэй думала, он ее просто придушит и выбросит. Даже меча пожалеет в крови какой-то мусорщицы купать. Сломает горло, отбросит в сторону или вниз, и пойдет себе дальше.

Но почему-то он заговорил с нею. И глядя в его глаза, насквозь безумные, залитые Тьмой, с золотистыми искорками в самой глубине, Рэй поняла, что он не лжет. Впервые за всю ее жизнь – Джакку, встреча с Финном, Ханом Соло, а затем и с Леей – хоть кто-то не жалел ее притворно, не пытался использовать.

Кайло Рен предложил ей выбор. Не себя, хотя она потом приняла и это. Приняла его безумие вместе с разумом и телом.

Он предложил умереть за ложь, которую она ненавидела. Или жить для себя.

Кажется, она не могла решиться. Молчала и пялилась в его странные глаза, налитые ситхским золотом, висела камнем, уцепившись за его пальцы, стискивавшие шею.

Вот он ее и сбросил. Помог так помог, ничего не скажешь. Оставил Рэй саму решать, что ей дороже, а ядовитая вода жгла легкие, царапала горло изнутри, разъедала кожу, выбеливая и истончая ее.

С нее даже веснушки навсегда сошли.

А потом достал.

Сам.

Рэй приходит в себя все в том же кресле. Тело затекло и ломит от боли, особенно нещадно стреляет в шее. А пальцы ног уже совсем не чувствуются.

Но она проснулась не из-за этого. Отнюдь нет.

Ее поместили в пыточную камеру где-то на самых нижних уровнях, подальше от жилых отсеков, хотя сейчас откуда-то тянет гарью. Знакомый запах несет из проема, а дверь распахнута, и в воздухе разливается вонь крови и бластерных зарядов.

Она же говорила.

Кайло Рен не любит, когда кто-то отбирает то, что принадлежит ему.

Рэй приподнимает свое тело на кресле, дергает руками и ногами, чувствует, как кровь расходится по венкам острыми иголками.

Мотает головой, пытаясь сбросить с нее проклятый шлем. Только бы получилось.

Если увидит ее скрученной, беспомощной, простым наказанием Рэй не отделается. Да и показательную порку они проходили только в самом начале ученичества, так что такого она не боится.

Сейчас она себе сама шею свернет, но нет, шлем не поддается, а где-то позади уже слышны тяжелые шаги – так может ходить только Кайло, припадает на правую ногу после последнего ранения, – и Рэй стремительно вжимается в кресло. Закрывает глаза и прикидывается обморочной. Может, так избежит его недовольства.

– Я прекрасно знаю, что ты в сознании, Рэй, – упс. Не вышло.

Черная рука, затянутая в перчатку, сдирает с головы ремни, прихватывает с собой и волосы, но Рэй молчит, боясь даже пикнуть.

– Кайло, – она открывает глаза, делая самое невинное выражение. Старается удержаться от приступа счастья, и это вовсе не потому, что она рада, что ее спасли. Она вообще рада его видеть. Везде и всегда. Даже после обрывов, пыток, насилия, которое все равно потом оборачивается удовольствием на двоих. – Я знала, что ты придешь за мной, – ей нужно просто всегда быть честной с ним.

Возвращать то, что он дает. Только правду. И свободу выбора.

Он хмурится, и она краем сознания цепляется за его мысли. Рен думал, что она сбежала сама. Предала его. Так что ее связанное тело его даже радует. Никакой лжи. Она просто нерадивая ученица, которую он накажет попозже.

– Пойдем домой, Рэй, – он распутывает прозрачные веревки на ее руках, разминает затекшие пальцы, уже почти синие от нехватки крови, а потом берет на руки. Несет по темному коридору, залитому чужой кровью, мимо изломанных трупов тех, кто ей незнаком и, в общем-то, безразличен.

Она же говорила Дэмерону, что на войне нет правых и виноватых. Есть только победители. А она благодарна Кайло, что он помог ей выбрать правильную сторону.

Прижимается щекой к колючей ткани плаща и смотрит, как занимается огнем вражеский корабль.

Может, она и перестала быть хорошей. И ей совсем плевать, что где-то внутри этого погибающего железного монстра и По, ее бывший друг, и ему предстоит умереть, как и многим другим.

– И в следующий раз додумайся предупредить меня заранее, тебе все ясно? – предупреждает он. Механический голос, сухой и безжизненный из-за маски, может обмануть кого угодно, только не ее.

Рен кажется спокойным, но это совсем не так.

А значит, ночью она свое получит сполна. И может, даже втрое больше, чем надеялась.

– Конечно, учитель, – тут же откликается Рэй. – Обязательно.

До ее ушей доносятся крики и стоны умирающих людей, но думает она совсем о другом. О доме, который теперь там, где Рен.

====== Doomsday cancelled (Рэй/Кайло Рен) ======

Комментарий к Doomsday cancelled (Рэй/Кайло Рен) Совсем забыла как писать, хаха, горе-писака, вот кто я, так что тапками не кидаться.

Как обычно много пространностей, конец света в наличии, а еще легкий сарказм от автора)))

Ну и логика нот детектед))))

Для идеальности восприятия берите замечательный саунд – Danny Farrant and Paul Rawson – In the pines.

А вы когда-нибудь бывали в Джакку? Ну хоть раз, заездом?

Нет?

Тогда радуйтесь. Потому что такой помойки не найти на всем побережье, вплоть до самых окраин.

Песок, пыльный ветер, хлопающий по спине невидимой лапищей, угрожающий сбить с ног и унести в небо, и жара.

От жары же никуда не спрячешься. В тени душно, хотя более-менее сносно, но в полдень ни одной тени не остается вовсе, все выжигают два здоровенных солнца, зависшие в зените. И можно спокойно закапываться в пыльную землю, надеясь, что она приберет тебя раньше, чем ты сгоришь заживо.

Джакку – на языке хаттов обозначает «смерть». А что? Отличное название для забытой богами планеты на самом отшибе.

Рэй наклоняется и поднимает с земли старый, выеденный песками и ветрами диск, на котором когда-то были какие-то письмена, но теперь от них ничего не осталось.

Плохо. За поврежденные кодаторы ничего не дадут. Одна восьмая пайка, если быть точной, а это считай что ничего.

– Да ну это все… – она ворчит, отбрасывая ненужную хреновину в сторону. – В задницу! – внутри нее уже давно кипит гнев. С самого утра кипит так, что воду заливать в горло опасно, наверное, зашипит и испарится.

Наверное, тот, кто оставил ее тут, был человеком с какими-то очень важными планами. Или просто мудаком, которому не было дела до какой-то там жалкой человеческой девчонки, что осталась выживать в одиночку.

– Я ненавижу тебя, ты слышишь? – она поднимает голову к небу и грозит ему кулаком. Будто кто-то услышит.

Хатты верят в богов, так что считают ее безумной, ведь она постоянно ругается с кем-то там, застрявшим в синеве неба. А Рэй просто кипит.

Каждый день кипит.

Жаль только, что ей никто не отвечает.

Второй кодатор чуть получше. С одной стороны по диску ползет тонкая трещина, ее уже никак не зашлифуешь, но зато письмена все целые. Слегка потертые, но даже Рэй сможет их прочесть.

Там что-то о богине. Как обычно. Ничего необычного.

Диск тяжелый, так что его она тащит в руках перед собой, обнимая как самую драгоценную ношу. Ноги еще глубже увязают в песке, но Рэй держится, слегка подгибая колени для равновесия. Шмыгает носом и упорно тащится к своему старенькому спидеру, втаскивает кодатор на сидение с громким и шумным выдохом.

На сегодня с нее хватит. Этой одной штуковины хватит, чтобы продержаться пару-тройку дней. А там и нога заживет, и можно будет снова вернуться к привычным вылазкам и останкам кораблей.

Никаких игр в археологов, никакого песка, засыпающегося даже туда, где его вообще быть не должно. Никаких сорванных поясниц.

Пускай хатты сами ищут свои потерянные сокровища.

Небо за ее спиной все такое же яркое и пустое. Никто не ответит.

– Ну и? – Рэй специально не идет к Ункару, а сворачивает к самой дальней палатке. Втаскивает на прилавок кодатор и выдает самый грозный взгляд старенькой хаттке. Она такая здоровенная, что еле вмещается за прилавком, и ее напугать нелегко, тем более какой-то мелкой человеческой девчонке.

Но вместо долгих торгов и проклятий на прилавок та выкладывает с дюжину пайков. Сразу.

– За один? – Рэй даже не знает, как можно верить глазам. Одна старая и поцарапанная хреновина стоит столько? Ого, ничего себе.

– Я дам в два раза больше, если у тебя есть парный к нему, – шамкает продавец. Ее цепкие глазки обшаривают Рэй, как будто в кармане той прячется еще один такой диск. Ну да, случайно завалялся.

– Нет, второго я не нашла, честно, – и пока хаттка не передумала, Рэй спешно сгребает с прилавка свои честно заработанные пайки и прячет их в заплечный мешок. Он так быстро и приятно раздувается от пластиковых пакетиков, что внутри становится совсем тепло, как будто она уже ими же перекусила. – И зачем они вам?

Это не ее дело, если подумать. Мирок хаттов замкнут, и вряд ли они станут делиться своими секретами с другими расами, но продавец все же отвечает ей, что еще более удивительно, чем все произошедшее за сегодня.

– Там история, дитя, – ответ туманный и, в общем-то, мало что объясняет, но уже хоть что-то.

По крайней мере, она все утро надрывалась не ради новых ступенек перед чьим-то домом.

История, значит.

– И что она говорит? – вторую попытку Рэй предпринимает уже у самой двери. Не выйдет, ну так уйдет. До того, как ее выставят за наглое любопытство.

– Что конец близко.

–Конец чему? – она не любит хаттов за то, что у них на мордах вечно-застывшее выражение, одинаковое для любой ситуации – какая-то прямо-таки смертная печаль. Скорбь веков и все такое.

– Тебе. И всем нам.

Всю историю не уместить на один кодатор, и Рэй в этом уверена.

Конец? Для Джакку? Это даже смешно. Если где-то все еще существуют боги, придумавшие сотни-тысячи миров, этот они стопроцентно выбрали для ада.

Смертельная жара, время, которое тянется так медленно, что останавливается еще до того, как ты успеешь сделать свой единственный вдох, и бессмысленность существования. Идеальный ад.

Но богов не существует, и Рэй, сама не понимая как и почему, возвращается на место своих раскопок.

Идет по собственным следам и погружает руки в пыльный, жаркий песок, выгребая его наружу, из ямы. Растопыривает пальцы и ищет еще один диск, который исправит все то, что предсказала ей старая хаттка.

– Конец света? Хах, ни за что. Я еще с тобой за старое не поквиталась, за то, что меня бросили подыхать тут, а ты мне пророчишь новые беды на голову? Смешно.

Она как обычно бормочет себе под нос, разговаривая с чем-то высшим, не поставившим ее в известность. Мол, скоро умирать, Рэй, да и Джакку та еще помойка, так что не печалься. Скоро отдохнешь.

– Иди ты нахрен, – шипит она себе под нос, отплевываясь от пыли, оседающей на языке, потому что разговаривать, копаясь в песке, не самый умный ход.

Парные диски должны идти в паре, и это неоспоримый факт. Как и то, что солнце встает на востоке, а садится на противоположной стороне. Одно из солнц. Второе вообще медленное и с ним эти правила не работают.

Но у хаттов же все идет так, как заведено. А значит, и диски должны лежать в паре.

Один для конца света, а второй, чтобы его предотвратить, ведь так?

Яма растет, и Рэй уже копается в ней, сидя по пояс в песке. Если подует ветер, то ее занесет ко всем сарлаккам, и она задохнется. Неплохой конец света, очень личный.

Но ее руки цепляются за кодатор, тянут к себе его, пролежавшего под землей, наверное, пару сотен лет, не меньше.

Выдирают из плена времени и стряхивают налипшие песчинки.

Этот диск идеален. Он ровный и целый, ни одной царапинки, а высеченные буквы выступают над поверхностью ровными рядами.

Старый язык. Прото-язык хаттов.

Вот оно, понимает Рэй, мифическое спасение от конца света. Вот так оно выглядит, не больше панциря черепахи, не тяжелее обычного цилиндра двигателей.

Может, все дело в жаре, которая пробирается под лохмотья, обмотавшие голову, а может, в ветре, который щемится в рот и ноздри, расходится горячими прикосновениями по спине.

Но перед глазами все плывет – и диск, и ее собственные размытые ладони, на которых даже не разобрать сколько пальцев, и Рэй видит перед собой силуэт.

Большой и черный. Он такой здоровенный, что заслоняет собой и солнце, и ветер, и саму пустыню, оставляя их наедине.

Она валится в обморок, оседает в яму, чувствуя и в то же время не ощущая ничего. Ни царапучести песка через одежду, ни холода тени, ни сухости песка, забивающегося в рот.

Конец света настал.

Ее никто не хватится, даже если она сдохнет. У Рэй никого нет. Ни родных, ни близких. Ей уже почти тридцать, а у нее даже мужчины нет. Хотя и женщины тоже, что поделать.

Это же Джакку, который на языке хаттов вообще-то означает не просто какую-то там беду. Смерть.

А к смерти каждый приходит в одиночку.

Так что она воскресает к ночи. Кашляет и отплевывается от песка, скрипящего на зубах, продирает глаза и пытается оглядеться.

Как ни странно, она все еще на Джакку. Она все еще жива.

И спидер стоит неподалеку, маячит темным пятном на фоне алого заката.

В своих руках Рэй все еще крепко держит кодатор, как будто он ей дороже всего на свете, оберегает его от всего.

– Серьезно? – Рэй поднимается на ноги, разминает затекшую поясницу, наклоняясь туда-сюда, а потом выбирается наверх. Из ямы, которая в общем-то и сохранила ей жизнь. Повезло, что тело не спеклось на солнце во время обморока, или как это можно назвать.

Кома, как минимум.

Только вот тело ломит совсем не так, как если бы она отдыхала. Оно ноет и требует отлежаться в гамаке, а еще еды бы.

Свой кодатор, вызволенный из недр земли, Рэй забирает с собой.

Завтра утром она сдаст его хаттке, и пусть та молится, чтобы конца не произошло. Потому что, если бы кто-то хотел узнать мнение Рэй – конец Джакку уже наступил. Только вот никто и не заметил.

Дом встречает ее привычной тишиной. И затхлостью теплоты. За день жестянка нагревается, а к ночи тут душно, хоть ты голышом разгуливай, чем Рэй и занимается.

Раздевается, скидывая слои ветхой одежды, которую пора бы заменить, но только кредитов нет, и так еле на еду хватает. Остается в одних только трусиках, которые и трусиками не назвать – грубо сшитые куски ткани. Распускает волосы, вытряхивая из них песок, а затем собирает в пучок снова. Закидывает в миску содержимое одного из пайков, полученного сегодня, и ждет, пока тот не набухнет от воды.

Псевдо-протеин и псевдо-углеводы. Все, чтобы не сдохнуть. Ну и вечный песок, без которого не обходится ни одно блюдо на Джакку.

Она сидит рядом с найденным диском, только вот дотрагиваться боится, словно это не кодатор, а какое-то живое существо.

Сначала поест, а там и в обморок падать можно. Потому что внутри все еще тлеет какой-то странный страх. Или предвкушение. Того конца света, которое она чуть не увидела.

Но больше видений нет. Ни одного. Рэй пытается прочесть то, что написано на кодаторе, ведь она с грехом пополам научилась понимать все языки, с которыми сталкивалась. Ведь если неправильно прочтешь одну из табличек на еще не обесточенном корабле и полезешь доставать ценную проводку, рискуешь сгореть в три секунды. Ей пришлось становиться умной, как это ни смешно.

Древние письмена похожи и одновременно совсем не напоминают хаттский язык. Это что-то более пафосное, напыщенное и очень заумное.

Что-то про Силу, в которую никто уже не верит. Платт как-то плел байки о джедаях, только его тогда высмеяли так, что он неделю бесился, и пайки тогда взлетели в цене раза в три.

Все ходили голодные, а про владеющих Силой больше никто не заикался.

Так вот в чем все дело. Какие-то там джедаи могли бы спасти всех от конца света. Ну, тогда можно не волноваться. Сдохнут все.

– В любом случае, что бы ты ни обозначал, – Рэй хлопает по поверхности кодатора, как будто это ее домашний питомец, которого нужно погладить по загривку, – завтра я тебя сдам и получу целую прорву еды. Ты, наверное, никогда не был голодным, так что меня не поймешь.

Ну вот, она разговаривает с этой хреновиной, потому что и поговорить больше не с кем.

– А почему бы мне… – Рэй смотрит на горку запаянных пластиковых пакетиков, покоящихся на столе, и уже чувствует на языке полузабытую сладость, смешанную с горечью. Почему бы не выпить в самом деле.

Залить в себя чего-нибудь крепкого и просто забыться. Слишком уж ярко воспоминание о темноте, в которую она падает, только дна нету.

В кантине на удивление громко.

Сейчас не сезон, дожди закончились и рабочих вообще почти не осталось. Только мусорщики вроде Рэй. Ну и шлюхи. У них работа попроще, правда, легкими заработанные ими деньги не назовешь.

Но сегодня просто аншлаг. Многочисленные столики, вытащенные из падавших кораблей, разномастные и кое-где поплавившиеся, заняты мужчинами в черных одеждах. Ну просто сходка странных незнакомцев в масках. Наверное, прилетели переждать после какого-нибудь неудачного ограбления, тут часто всякие ошиваются.

Хотя чего их Рэй бояться. Она за себя постоит, и на поясном ремне болтается кобура с бластером. На тот случай, если кто-то перепутает ее со шлюхой, хотя это нереально.

Уж больно она маленькая, тощая и страшненькая.

На Джакку ценится пышность тел и белизна кожи. А Рэй совсем не такая.

Она пробивается к центральной стойке, усаживается за слегка скособочившуюся стойку и протягивает бармену один из пайков в пластиковой оболочке.

– На все, – просит Рэй, и тот молча опускает перед ней стакан. Наливает на полпальца. Ждет, пока она не выпьет все залпом, вздыхая от наслаждения и горечи на языке, и наполняет снова.

Ей просто хочется напиться. И она может это себе позволить.

– Что у вас сегодня? Очередные лохи прячутся? – она хмыкает, кивая на усевшихся за столиками мужчин.

Там точно мужчины, все здоровенные, широкоплечие, кое-кто даже маски поснимал, чтобы пить было удобнее. Разных рас, но среди них и люди есть. Ну надо же.

Вот если она выпьет еще больше, то может, даже у нее будет шанс.

При условии, что они не головорезы какие-нибудь.

С головорезами Рэй спать противно.

– Неа, – мотает синей головой бармен. – Ищут тут что-то. Голокроны какие-то.

– Голокроны? – кажется, где-то она это название слышала. Уж не от самого ли Ункара Платта? Или ей показалось?

– Ну, старинные знания, – бармен ждет, пока она не выпьет вторую стопку, и подливает еще. Ему до смерти хочется поделиться сплетнями, это же его работа. Наливать и слушать. А потом пересказывать другим.

 – Лидер их сразу к Ункару пошел, а эти все сюда, – ему тоже не по себе от наличия стольких вооруженных наемников под одной крышей. Тем более что он им не ровня, и его старым бластером, спрятанным под стойкой, можно только от мошкары отмахиваться.

– У Ункара есть голокрон? – тянет Рэй. А почему бы и нет? Все с разбитых кораблей тянут ему, выменивая на еду и воду. У него в закромах чего только не будет.

– Не знаю, но эти тут уже давно сидят. Чего бы их командиру не надо было, видимо, придется ему изрядно поторговаться со старым Платтом.

От спиртного внутри головы все шумит, но ощущение того, что гребаный конец света близок, а нашла его именно она, слегка отступает на другой план. Куда-нибудь на другой или третий, какая разница.

– Жаль, что у меня голокронов этих нет, или как их ты там назвал. Я бы тоже поторговалась, – Рэй может только мечтать.

Она бы отлично поторговалась. Чтобы убраться отсюда, с этой треклятой планеты под названием смерть, хоть куда угодно.

Да только у нее ничего такого нет. Только древние хаттские письмена.

За ее спиной стихает шум голосов. Все замирает, а вместе с ним и бармен, у которого разве что рука с бутылкой трясется. Но Рэй этого не видит, она смотрит перед собой, на стакан, в котором плещется кратковременность забвения.

Отсрочка.

– Да ну это все к сарлаккам, – бормочет она сама себе, опрокидывая внутрь третью стопку. Горечь исчезает, сменяясь сладостью на языке.

Вот теперь она пьяна. Смотрит на подсевшего совсем рядом мужчину, удивляясь, как он еще не раздвоился перед ее глазами.

Темноволосый, с белым лицом и черными глазами, какой-то… Странный.

Рэй хмыкает, не осознавая, что она делает это слишком громко, и мужчина обращает внимание на нее.

Ого, у него все лицо в шрамах. Тонких белых полосках. Кривых и ровных, давно заживших, но оставивших на коже причудливую сетку. Ей хочется дотронуться до них, потому что… потому что она пьяна и конец света совсем близко, а еще ей просто хочется, но не может и шевельнуться.

Потому что он смотрит на нее.

И ей кажется, что та самая тень, закрывшая собой небо Джакку, снова перед нею, только принявшая человеческий облик.

– Так вот ты какой, – сама себе улыбается она.

Мужчина только хмурится больше, не спрашивая. Ему интересно, что бормочет эта безумная, сидящая рядом, и Рэй отчетливо чувствует себя этой сумасшедшей, встретившейся с концом света воочию.

– О чем ты? – у него хриплый голос. Сорванный и низкий, надтреснутый, каким становится голос у всех в первое прибытие на Джакку. Они просто не знают, что песок выедает горло.

А может, и не в этом дело. Шрамы спускаются по лицу вниз, и немудрено если один из них когда-то расцвел на шее, повредив голосовые связки.