Текст книги "100 shades of black and white (СИ)"

Автор книги: Shagel

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 72 страниц)

И все равно... даже ее тени не хватило бы, чтобы объяснить этот внезапный кошмар.

Рэй колебалась всего пару секунд, а затем ухватила биту – следовало возблагодарить По за предусмотрительность и любовь к бейсболу – и открыла дверь. Коридор был пуст. И было слышно, как этажом ниже громыхает звук мультяшного Тома и Джерри.

– Да что же это такое... – пробормотала она, с опаской заглядывая за угол, где располагался вход на чердак. Все замки были на месте.

И еще... тепло, настоящее или только показавшееся – оно тоже ушло.

Рэй поежилась, дернув плечами и вернулась к себе. Снова закрывая дверь на все замки и подпирая битой.

На стекле окна, как раз там, где она только что сидела, разговаривая с Финном, красовалось нарисованное сердечко. Всего пару секунд, а затем оно исчезло, вместе с конденсатом.

Было это ее сердечко, вычерченное во время разговора машинально? Возможно.

Или нет.

– Знаете... – Рэй знала, где живет миссис Каната: первый этаж, самые хорошие апартаменты, с окнами, выходящими во внутренний дворик, где не было слышно визга машин. – Я бы хотела узнать побольше об этом доме. Вы, кажется, говорили о призраках? – в ту ночь она еле уснула, просидев в кресле у двери. Нет, в призраков Рэй все еще не верила, мозг отказывался принять тот факт, что тень за дверью была реальной.

Но когда попыталась найти что-то в интернете, то потерпела полную неудачу.

Этот дом, такой старый, такой... странный просто обязан был иметь не менее странную историю.

Имя Скайукеров было словно вымарано из истории. Всего пара скупых строчек о несчастном случае во время пожара, но... этот дом не выглядел так, будто горел. Что же произошло на самом деле?

Жаль, что сегодня Маз Каната была не столь разговорчива.

– Это долгая история, мисс Кеноби. Очень старая. И запутанная.

– Но призраки... вы же говорили о призраках... – в свете дня ее вчерашний кошмар казался таким... ненастоящим, практически выдуманным. Где-то наверху хлопнула дверь и послышался женский голос, зовущий кого-то обратно. Самый обычный голос.

– Знаете, Рэй, – миссис Каната впервые назвала ее по имени, и это прозвучало несколько непривычно, – вам не стоит бояться. Вам – точно.

– Мне? Простите, но что это значит? Маз?

В глубине комнаты домовладелицы зазвонил телефон. Громко и очень требовательно.

– Простите, милая. Все, что вам нужно знать, так это то, что здесь вам ничто не угрожает.

И с этими словами Маз Каната закрыла дверь, оставляя Рэй в растерянности на пороге.

– Так что она сказала мне, что призраки существуют, и...

– Полная хрень! – послышался на том конце трубки голос Финна. – Серьезно, Рэй, ты такая...

– Но мне ничего не угрожает. Нет, серьезно, мне начинает казаться, что она несколько...

– Чокнутая, вот что. Твоя домовладелица сумасшедшая старушка, у нее там десяток котов не бегает по коридорам?

– Нет. Вроде нет, – Рэй вздохнула. – Но я все еще не нашла ничего интересного по дому. Он такой старый, а слухов про него никаких. Понятия не имею, почему так.

Она потянулась за куском пиццы, чуть не скинув тарелку с подоконника, и принялась жевать. Пицца была холодная – вот оно, новое жилье и отсутствие микроволновки – но все еще вкусная.

Поэтому чуть не пропустила слова Финна.

– Мне самому стало интересно, что у тебя за дом. Так что я попросил Дэмерона, он и глянул одним глазком. Хоть это и запрещено.

– Серьезно? – Рэй мигом проглотила последний кусок. – И что там?

– Да там... чертовщина полная. Хоть я в это и не верю. Но давай я попозже, у меня сейчас ухо отмерзнет. Домой доберусь, и все расскажу.

– Ладно, – она могла подождать еще немного. И заняться кое-чем действительно полезным.

Разобрать до конца свои вещи, наконец. И сходить заценить личную ванную.

Ванная комната была просто великолепной. Старинная ванна в центре, места – хоть на ролики становись и катись. И множество полочек, на которые Рэй могла бы выставить все свои вещи. Потому что кроме нее никто на девятом не жил.

Она заперлась изнутри, отложила ключ на полочку под стеклом, набрала полную ванну горячей воды, с пузырьками, как положено, и устроилась в тепле, чувствуя, как ее клонит в сон.

Когда Рэй проснулась, вода была еще теплой. Черт, даже больше, от нее шел пар, и все стекла – окно и зеркала – запотели, а воздух стал душным, влажным.

– Черт! – она могла бы утонуть. Нет, серьезно, ее нашли бы только через день, и то потому, что Финн был ужасным параноиком и волновался без повода. Но в приюте, а потом в общежитии не было таких шикарных ванных комнат. А у По и Финна Рэй просто не могла часами разлеживаться в воде, зная, что кому-то срочно надо помыться или просто забежать за расческой. – Я не могла уснуть. Я же не такая бестолочь.

Но как оказалось, именно такой она и оказалась.

Рэй уже ополаскивала волосы, напевая себе под нос, когда услышала это. Из-за большого напора воды слышно было так себе. Может, она больше почувствовала это.

Тихое поскребывание. По дереву, будто...

Сердце тут же улетело в пятки, и Рэй поднялась из воды, не сильно заботясь о наготе. Взгляд ее метнулся к полочке, где должен был лежать ключ. Это она помнила прекрасно. Должен был.

Но его там не было.

Одним махом Рэй закрутила кран и замерла, прислушиваясь к звукам.

Шум снизу напоминал телевизор. Капанье из крана не желало затихать. Но скрежет...

Был ли он вообще?

Рэй аккуратно ступила на пол, держась за край ванны, чтобы не убиться. Сделала шажок, так тихо, как могла, надеясь, что шлепанье босых ступней по плитке не слышно. Еще один, и еще, оказываясь у двери.

С другой стороны снова что-то тихо заскрипело, расцарапывая древесину.

– Э-э-эй... – выдохнула Рэй шепотом, на большее ее горло не было сейчас способно, отнялось полностью, и взялась за ручку. Надавила вниз, с еще большим ужасом понимая, что та поддается, что та совершенно не заперта, и рывком распахнула дверь.

Там не было никого.

Коридор стоял пустой, влажный от воздуха, исходившего от ванной комнаты, и лампочки в люстрах тонко дрожали, накаляясь до предела и ослепляя.

– Что за... – Рэй даже не успела дернуть дверь назад, как ближайшая к ней лампочка дзынькнула, лопаясь. Осколки посыпались на ковер, а Рэй все же отшатнулась назад.

Никто не хотел забраться внутрь. Никто не караулил под дверью, никто не...

Рэй взглянула на себя в зеркало. Запотевшее, оно с трудом выдавало в незнакомке настоящую себя. Испуганный взгляд, белое как лист бумаги лицо и всклокоченные волосы, облепившие лицо.

Поверх запотевшего отражения единственным ярким пятном сияло крохотное сердечко, выведенное неаккуратным движением. А под ним, на полочке, снова лежал ключ.

Маз Канаты на месте не оказалось. Ее дверь была заперта, и сколько Рэй ни стучала, тарабаня как сумасшедшая, ей не ответил никто.

Где она могла быть в такой час?

Рэй оглянулась. Отправилась в гости? Но к кому? Может, к соседке из пятой или тому странному дедушке с собакой со второго этажа? Или в подвал, постирать?

Правда, пока она стояла на проходной, в одном халате и тапочках, с мокрыми волосами, страх ушел, сменившись какой-то тупой злостью. На призрака, если он вообще существовал, но нет, его просто не могло быть! Или на себя за то, что она настолько пугливая. Может, кто-то хотел просто подшутить над нею?

Может, это все только привиделось?

Может...

Рэй чертыхнулась и полезла в карман халата, выудила телефон и набрала Финна. Как назло, он тоже куда-то запропастился, и ей ответил автоответчик, убедительно советовавший не терять времени и говорить все побыстрее.

– Вы что, трахаться задумали там... – расстроенно пробурчала она, даже не думая, что автоответчик все еще подслушивает ее. – Черт, Финн, вот же...

Входная дверь хлопнула, впуская какого-то мужчину. Он неодобрительно глянул на Рэй, и та зябко поежилась – холодно стало везде.

– Простите, вы не знаете, где может быть домовладелица? – сделала она последнюю попытку разобраться со всем здесь и сейчас, но тот только что-то пробормотал себе под нос и принялся подниматься по лестнице.

– Спасибо, – крикнула она вслед, еле сдерживаясь, чтобы не начать ругаться.

– Знаете что? – Рэй никогда не имела привычки разговаривать с чужой дверью, да и с самой собой, но сейчас была близка к этому. – Мне не страшно. Потому что я знаю, что все это просто старый дом. И плохая проводка. И... мыши!

Она добралась до своей квартиры даже без происшествий, не очень-то стремясь подслушивать ругань соседей снизу. Но они были так убедительны в этом спектакле, что Рэй бы поверила сразу.

Дверь она заперла на все замки, а потом подперла тяжелым креслом. И биту оставила рядом, чтобы этот шутник был уверен на всю сотню процентов – она не мелкого десятка. И не даст себя в обиду.

Она проснулась посреди ночи. От жары.

Духота стояла такая, что майка промокла насквозь, и одеяло неприятно липло к вспотевшей спине.

Лунный свет, проникавший в комнату снаружи, потому что занавески Рэй еще не купила, и затопивший ее всю мягким призрачным светом, был таким ярким, что она недовольно поежилась и снова накрылась с головой.

Повозилась в коконе одеяла – было так жарко, что можно было скинуть его совсем – и зевнула. Она даже не досмотрела сон, который тут же забыла.

Нет, глоток свежего воздуха ей бы точно не повредил.

Рэй повернулась на спину и открыла глаза.

Тень.

Она была там. Внутри. У самой двери, маячила, зыбкая, дрожащая. Лунный свет словно обошел ее стороной, не в силах справиться с темнотой.

А затем тень двинулась.

Рэй не успела открыть рот и закричать. Не успела набрать воздуха в грудь, или пошевелиться.

Тень накрыла ее с головой, такая жаркая, что на мгновение Рэй показалось, что она сама вспыхнет.

Она была невесомой, потому что ее и не было. Она была тяжелой как камень, устроившись поверх тела, вжимая в водяной матрац. Она была... живой. И то, что было ее руками, большими, черными руками, погладило Рэй по лицу, оставляя после себя ощущение крошечных уколов. Или искр.

Это был кошмар. Всего лишь кошмар, от которого она не могла проснуться.

Тень была голодной, жадной. Она вела себя точно человек. Забираясь под майку, раздирая ее с невероятно громким и отчетливым звуком. Прикасаясь к груди, осторожно, медленными, неторопливыми движениями. Оглаживая, пощипывая за соски.

Тень была смелой. Она или он... тот самый призрак, о котором упомянула Маз Каната, а потом добавила – вам здесь ничего не угрожает, оставил в покое ее грудь, всего на мгновение, шевелясь, устраиваясь поудобнее, и через мгновение Рэй почувствовала острую боль, словно иглы впились в сосок.

Это больше не был поцелуй, а укус. Такой болезненный, что она взвыла, беззвучно, потому что рот будто залепило чем-то вязким. Укусы спустились ниже, и одеяло надулось, поднимаясь, образуя очертания чужого тела – которого там быть не могло – у ее ног.

Чужие пальцы, болезненно-острые, обжигающие, расцарапали ее бедра, вынуждая раздвинуть ноги. И тогда Рэй почувствовала это. Что-то пыталось проникнуть в нее. Что-то толстое, упругое, и совершенно осязаемое.

Оно толкнулось во влагалище один раз, другой, а затем заполнило ее всю, всю целиком, и движения стали сильнее, чаще.

К этому добавились снова вернувшиеся щипки и укусы, и ощущения прикосновений... везде. Невидимые пальцы зацепили сосок, и он затвердел от этой грубой ласки, крохотные иглы впились в чувствительное местечко на шее, и Рэй больше не могла сдерживаться. Она всхлипывала и стонала, не зная, то ли от страха, то ли от возбуждения. Все тело горело, распираемое изнутри невидимым членом, вбивавшемся с такой силой, словно призрак решил разорвать ее пополам.

И если бы не возбуждение, ее собственное, постыдное, это было бы больно.

Но тень, что ласкала ее, знала свое дело. И Рэй уже текла, выгибаясь под невидимыми прикосновениями, раскидывая ноги шире.

Она уже чувствовала подступающий оргазм, такой сильный, какого она никогда ни с кем не чувствовала, и мышцы заныли, но тут ощущение заполненности пропало, сменившись другим.

Ее перевернули, или перевернулась она сама, прогнувшись под обжигающими прикосновениями к спине, тень устроилась сзади и сверху, раздвигая ягодицы и проникая внутрь напористыми толчками.

Рэй снова застонала и прикусила руку. Она была так близко к тому, чтобы кончить, она была уже готова...

– Пожалуйста... – она прошептала это. Или только подумала, и это было ее самое большое желание. Она так хотела, чтобы он снова вошел в нее, до упора, заполняя собой всю.

Тень была милостива. Она услышала ее мольбу.

И теперь призрак был везде. На теле, во рту, во влагалище, и в заднем проходе, точно ее насадили на несколько членов одновременно. И они все заскользили внутри нее, ритмично сжимаясь.

Рэй буквально распирало от ощущения наполненности, и она дрожащими пальцами прикоснулась к животу, ощущая даже там отголоски толчков, чувствуя, как натягивается кожа под небольшим бугорком, а затем опадает.

Ее затрясло, а затем скрутило от оргазма, и она закричала, откидываясь назад, на спину. Не в силах пошевелиться, когда тень поползла ей в горло и внутрь.

Все, что Рэй видела, это лунный свет, заливший все кругом, затопивший комнату, до самых краев, до потолка, и золотые глаза, внезапно открывшиеся на черном и уже совсем не плоском лице, довольно уставившиеся на нее.

– Наконец я нашел тебя, Рэй, – голос, царапнувший по самому краю измученного разума, был даже больше чем настоящим.

====== Tulpa (Кайло Рен/Рэй) ======

У милой крошки Рэй нет одного глаза. Затянут свежей пленочкой, полупрозрачной, искусственной. А другой – пылающий золотом, искрящийся гневом и яростью. Чистая Тьма в первозданном виде.

У Рэй нет руки, вместо нее протез, красивый, новый, блестящий. Искусственные пальцы сжимаются быстро на горле, давят на кадык с мастерством, достойным палача. И Кайло задыхается, откидывается назад, скребя ногами по чистому полу. Он так близок к сопротивлению, и все же что-то не дает ему вывернуться из смертельной хватки. Может, это любовь?

У Рэй больше нет меча деда, того самого, за который они с ней сражались на краю обрыва, сплетясь в последнем объятии, таком тесном, что казалось, где-то именно там, именно тогда переплелись их вены, смешалась их кровь, стало единым сердцебиение. В искусственных пальцах брызги алого клинка, расходящегося по обе стороны от рукояти наподобие посоха. И она с легкостью орудует им, раскидывая преторианскую гвардию, оставляя только обугленный пластик, почерневший, дырявый, и потеки синей крови.

У Рэй больше нет сердца, даже если когда-то оно и существовало. В тот момент, когда она пожалела его, впервые, дотянувшись сквозь пространство через Нить. Не сказав ни слова о том, что его простили, она баюкала Кайло в своих невидимых объятиях, позволяя ему кричать и выть, словно раненому зверю, она целовала его лицо, залитое слезами, забирая боль. Но теперь вместо него только черная пустота, протяни руку – и пальцы провалятся. Им больше не за что ухватиться.

У Рэй больше нет прошлого. Джакку канула в вечность во время второго удара по повстанцам, разорвалась на куски, выпотрошенным песочным шариком. Заполненным болью испуганного ребенка, брошенного в одиночестве в незнакомом месте. Оборвав последние нити знаний о том, кто был ее семьей. Вместо этого есть Кайло.

И когда она выходит из тени, тонкая, маленькая, напряженная словно струна, протягивая руки и открывая свое объятие, он больше не может отступить.

Ее голос он слышит внутри головы:

– Вместе мы победим, Кайло. Время пришло.

От последнего из кровавой гвардии остается лишь длинный синий след, тянущийся прочь из тронного зала, второй протеже застывшим взглядом, обжигающе ледяным, как сам Старкиллер, пялится в потолок, и его тело напоминает искромсанный манекен, а Сноук... Сноук больше не кажется довольным.

– Ты глупец! Ты умрешь, как и все остальные... Как вся твоя семья, как та маленькая пустынная крыса, которую ты захотел приручить, потому что...

Но он впервые не прав. Потому что теперь их двое. Кайло и Рэй за его плечом.

Она скользит как тень, как сама Тьма, и клинок ее брызжет алым. Сила, заключенная внутри, взятая взаймы у того, кто по-настоящему влюблен, делает ее такой... настоящей. Живой.

А Сноука последним в горе из мертвецов.

– Он твой, Кайло. Как ты и хотел, – Рэй ни к чему залитый кровью опустевший трон, ни к чему власть, ни к чему слава и почести. – Все теперь твое, – и она усаживается у его ног, приникая щекой к теплому колену в самой верной и искренней ласке.

У этой Рэй больше нет ничего. Ни тела, ни жизни, только воспоминания, вырванные из истории, спутанные, иногда ненастоящие. Но сейчас... она хотя бы рядом.

====== Basement (Рэй/Рен) ======

Комментарий к Basement (Рэй/Рен) Мой любимый сорт Стокгольма, неотвратимый как айсберг, потопивший Титаник.

И да, предвосхищая самый важный вопрос, да. Да, это он.

В качестве саунда отлично подойдет Sicario ost, ну или практически канонный

Jóhann Jóhannsson – The Priest's Basement

Jóhann Jóhannsson – The Search Party

Все было как тогда.

Рэй могла сказать это, даже не открывая глаза. Тишина перестала быть просто тишиной, наполнившись вязкостью, забившейся в уши. Воздух казался на вкус как сухая пустыня, колкая, жаркая. И узлом закрутившаяся майка насквозь пропиталась потом, влажно липла к спине, вызывая новые волны дрожи. И запах... Этот запах Рэй могла бы распознать среди множества остальных, он намертво въелся в память – горечь и химичность, что-то ненастоящее, что-то искусственное.

Запах его перчаток, когда он зажимал ей рот.

Она лежала привычно тихо, не шевелясь, стараясь дышать как можно реже, и не могла угомонить колотящееся сердце.

Оно стучало так громко, словно собиралось разбиться о ребра, словно ему плевать было на опасность, на страх. Ее сердце существовало само по себе.

Это все было ненастоящим. Просто кошмаром, еще одним кошмаром, от которых она надеялась избавиться уже через пару месяцев терапии, но он преследовал ее куда дольше.

Разве?

– Рэй... – она не слышала его голос, скорее почувствовала. И прикосновение к щеке, омерзительно-нежное, оно должно было напоминать ласку, но воспринималось хуже побоев. Потому что оно было искренним. – Моя Рэй.

А затем ощущение – иллюзорное, совсем ненастоящее, но все же такое живое – плотной перчатки, улегшейся на рту, плотно обхватывая его, не давая кричать, стонать или даже вздохнуть – исчезло.

Прошло разом, оставив только последнее эхо крика, когда Рэй вскочила с постели, запутавшись в простынях, понимая, что она все еще не может замолчать. Ее крик был бесконечным, как и кошмар, из которого она – через столько лет – все еще не могла сбежать.

Она переехала сюда неслучайно. За окнами – плотные ставни, надежные, небольшие, чтобы нельзя было влезть посреди ночи – всегда горели огни. Магазин работал круглосуточно, и для кого-то разноцветные пятна неона, поблескивающие на мокром асфальте, шум подъезжавших машин, вечные голоса, часто пьяные, грубые, могли показаться самым настоящим кошмаром. Но для Рэй гул за окнами стал привычным, надежным спутником по ночам, когда она лежала с закрытыми глазами и пыталась убедить себя поспать еще немного. Он словно укутывал ее в многослойное одеяло, доказывая, что она действительно еще жива. Что существует. Что свободна.

Днем же здесь было даже здорово. Все подоконники Рэй заставила растениями, и они, зеленые, свежие, лениво трепыхались от каждого порыва ветра, напоминая маленький, почти карманный лес.

В квартирке можно было спрятаться. Множество шкафов, потайных секций, даже чулан – все это давало хоть какое-то чувство надежности. Вместе с двойной дверью, устанавливал которую Финн, припахав еще и Дэмерона, потому что в одиночку ему было скучно.

В квартире не было ни единого свободного пятачка, на котором не лежало что-то. Книги, альбомы. Все стены Рэй увешала постерами, все полки заложила всякой дребеденью с Ебэя, только бы ее новое жилье не напоминало ей подвал.

Она поклялась тогда, себе, но в первую очередь своему последнему психотерапевту, курирующему ее после похищения, что она больше никогда не вернется обратно.

Она будет жить по-своему. У нее будет новый дом, свой, небольшой и защищенный. У нее будут друзья, однажды – возможно – кот или собака, хотя пока что Рэй наслаждалась общением с Дэмероновским лабрадором, и он уже начинал считать ее за хозяйку. Хотя Биби просто любил всех, облаивая только откровенных негодяев.

И работа.

Хвала небесам и доброте владельца магазина, та оказалась совсем рядом. В прямом смысле, рукой подать.

Было еще одно важное дело, и с ним, как раз сегодня, не стоило затягивать.

Рэй накинула на плечи ветровку – к обеду обещали самый настоящий ливень – и глянула на себя в зеркало.

Она никогда не понимала, что он в ней нашел. В ней не было ничего... необычного, прекрасного.

Разве что улыбка, Финн как-то сказал, что когда Рэй улыбалась, то выглядела словно солнце. Нестерпимо яркое, теплое солнце, свет которого мог растопить любой лед на свете.

Но при нем она никогда не улыбалась.

Он тоже.

На улицу она выбралась уже к тому моменту, когда начал накрапывать дождик, еще несильный, летний, огляделась по сторонам, осмотрела машину и только потом села в нее и завела мотор.

Папка на соседнем сидении казалась сейчас единственно-ярким пятном в море серого – небо и асфальт слились в одно целое. Как жаль, что ее нельзя было выбросить за окно.

В участке было тихо, наверное, сегодня оказался не самый плохой день. Или наоборот, подумала Рэй, заглянув в кабинет Финна.

Того тоже не оказалось на месте. Вообще-то он все еще числился стажером, но после дела Рэй его, как и остальных участников спасательной операции, повысили. Даже кабинет дали, хоть он больше напоминал чулан.

Но спас ее не он. Рэй отчетливо помнила тот момент. Наверное, он так сильно врезался в ее память, что убрать его не смогли ни сеансы с психологами, ни психотерапевт и ее гипноз позже.

Тогда тоже шел дожь, сильный, холодный. Рэй не видела его, сначала. Только чувствовала. Потеки воды по щекам, голове, мокрые пятна на одежде, которые безостановочно терли ее пальцы. Автоматически. Вряд ли она вообще соображала в тот момент.

Ее вынесли из подвала на руках. Ноги были слишком слабые, да и сама Рэй не верила, что сможет сделать эти чертовы шестьдесят три шага по ступенькам наверх из своей клетки. Она знала их наизусть, каждую из ступенек, ощупывая их по ночам, когда он уходил. Надеялась, что однажды он просто забудет закрыть дверь.

Она не могла открыть глаза и посмотреть. Ей было страшно. После нескольких лет, проведенных в вечном полумраке подвала, с завязанными глазами, когда ему вздумывалось навестить ее ночью, Рэй показалось, что она словно обнажена. Словно кто-то содрал с нее лицо, оставив только мышцы, израненную плоть, и сыплющийся с неба дождь разъедал его, превращая в ничто. Вгрызаясь в зудевшие кости.

Он прикрыл его. Лицо. Тот, кто вынес ее, он, кажется, даже отдал Рэй свою куртку, еще до того, как возле нее сгрудились врачи, полиция, журналисты.

Рэй так и не увидела его, ее глаза стали слишком чувствительны к свету, и она помнила только имя. Бен Соло. У него были теплые пальцы.

– Рэй? – в проем заглянула Фазма, штатный психолог. Она не очень-то любила посетителей вроде Рэй в участке, или это, может, так казалось из-за вечно сурового выражения на ее лице. – Что ты здесь делаешь?

– Я? – Рэй привстала со стола, на котором сидела, разглядывая разноцветные фотографии. – Зашла отдать свое дело. В основном, всякие заметки психотерапевта. Я... я подумала, что нужно оставить это с остальными. Вдруг поможет.

Остальных было шесть. Не папок, конечно. Людей. Таких же девочек, как она. Все одного возраста, все чем-то похожи, иногда Рэй казалось, что они все запросто могли бы оказаться сестрами, двоюродными, может, даже родными. Темные волосы, карие глаза, красивые улыбки – он любил это, наверное, действительно любил, раз выбрал.

Все мертвые. Одной Рэй повезло, она оказалась достаточно живучей, как сорняк в пустыне, способный одинаково хорошо терпеть обжигающую жару и мороз. Гибкой и восприимчивой к каждому его капризу.

Он любил, когда она дотрагивалась до него. В кромешной темноте он завязывал ей глаза, лишая даже теней, а затем снимал маску и позволял Рэй гладить его по лицу.

Таким она и запомнила его – не образ, скорее ощущения, мягкая кожа, неровная, длинное вытянутое лицо, густые, пушистые ресницы и брови. Длинный нос.

Возможно, если бы они встретились снова – это все еще могло случиться, вполне – Рэй даже не узнала бы его. Ни в толпе, среди других людей. Ни лицом к лицу, на расстоянии вытянутой руки. Но могла бы... только прикоснувшись.

У него были густые, жесткие волосы. Волнистые, пружинистые. Целая копна волос.

Иногда Рэй заплетала ему косички, только потому что ей была дарована эта милость. Он позволял ей делать с ним все, что угодно, делая что-то другое в ответ. Не принуждал, не угрожал, он просто предлагал это. Око за око, прикосновение за прикосновение, минута за минуту, Рэй. Все просто.

Психологи, каждый из них, что первый, что шестой, напирали на то, что это было эмоциональным шантажом, способом держать ее на своеобразной привязи. Возможно они были правы. Или нет. Рэй до сих пор не знала.

– Я заберу, спасибо, – Фазма не хотела пугать ее. Просто она была такой высокой, большой, серьезной, а Рэй все еще боялась других людей, нарушавших ее безопасную зону, так что вышло не очень красиво.

Она по привычке попыталась отодвинуться, но задела остальные папки, уложенные в совершенно нестабильную горку, и все полетело на пол.

Пришлось извиняться снова. И собирать.

– А Соло, Бен Соло тут? – словно невзначай спросила Рэй. Она иногда любила подглядывать за ним. Издалека, конечно. Следила за его продвижением по службе через Финна. От младшего детектива Соло добрался до высшего звания. Теперь он вполне мог заменить Лею, в случае ее отсутствия, и не только потому, что она была его матерью. Просто из Бена Соло вышел отличный детектив.

Он был высоченным, с широкими плечами, скрыть которые не смог бы ни один костюм. Носил только самые дорогие вещи, Рэй знала, на такие ей ни одной зарплаты не хватит, работай она хоть до старости помощницей в магазине. И всегда, всегда был один.

Финн как-то обронил, что Соло скорее всего либо псих, либо недотрога, потому что ни женщины, ни мужчины его вообще не интересовали.

Что ему нравилось?

Рэй не могла подойти и спросить:

– Эй, детектив, вы спасли меня полтора года тому, ответьте мне на вопрос, я вам нравлюсь?

Он бы посчитал ее сумасшедшей.

– Нет, – ответ был коротким и резким, будто Рэй спросила что-то совершенно неподобающее. – Его не будет до конца недели. У него... – Фазма замялась, попытавшись, впрочем, скрыть это за деланным кашлем. – Отпуск. Небольшой. Ты что-то вспомнила? Можешь рассказать мне. Я запишу и передам. Как обычно.

Вспомнила ли она что-то?

Нет, не так. Рассказала ли Рэй хоть сотую часть того, что с ней произошло?

В детстве Рэй терпеть не могла сидеть в четырех стенах. Возможно, если бы это был ее родной дом, а не приют, стены могли оказаться куда более гостеприимными. Не то, чтобы она жаловалась – Рэй вообще не любила этого, в жалости скрывалась слабость, в слабости – трусость – но воспоминания о приюте она смогла изгнать из памяти. Заменить одно на другое.

Одни стены – пустые, выкрашенные в густо-синий, удивительно яркий для нищего приюта на окраине города, напоминавший небо – на другие. Черные. Темно-серые, как подсказывала память. Ее клетка напоминала поднявшийся на дыбы асфальт. Но в темноте этого нельзя было заметить. Он становился черным.

Все становилось одинаковым. Он не любил вещи или что-то, что заполняло пустоту. Рэй спала на матраце, таком тонком, чтобы не споткнуться о него в темноте. У нее не было стола или стульев, чтобы не пораниться. У нее была одна только пустота. И шестьдесят три ступени, шероховатые, выщербленные, сколотые наверху, возле двери, которые Рэй знала наизусть.

Никаких окон. Никаких звуков. Даже от лампочки под потолком.

Рэй собиралась ее выдрать, чтобы осколками перерезать себе вены, когда она впервые осознала, что может никогда не выйти наружу. Но он предусмотрел все.

Разве что Рэй научилась бы летать, чтобы дотянуться до нее.

Первый месяц она кричала. Все еще думала, что за стенами, толстыми, крепкими, оставившими на костяшках кровавый след, может быть нормальный мир. Люди. Хоть кто-то живой. Но ступени уходили вниз, глубоко, и однажды ей пришлось принять этот факт – она была погребена под землей. Насовсем.

Второй месяц она разговаривала. С собой. С ним. Умоляла его выпустить. Надеялась разжалобить. Однажды в приступе гнева повредила его маску, за которой было то самое необычное, не складывавшееся ни в одну картинку лицо. За это он лишил ее света. Даже того, что был полумраком.

Рэй научилась различать время по часам кормления.

И когда однажды он все же появился, кроваво-красный, низкий, затопивший ее крохотную клетку, раскрасивший ее ноги, исцарапанные, разбитые, темными пятнами, она готова была сделать все, что угодно. Целовать его следы, наверное.

В темноте долго не проживешь, это точно.

А затем он разрешил ей прикасаться.

Рэй сама хотела этого. Она была слишком долго одна, чтобы поверить, что мир все еще существует. Что люди – настоящие. Что эта рука, чье тепло она боялась потерять, живая.

Он приходил в темноте, скидывая маску, вытягивался рядом с Рэй на ее тонкой неудобной постели и просто лежал.

Бессознательно водя по ее обнаженному плечу своими пальцами, большими, обжигающе-горячими, рисуя какие-то странные узоры без начала и конца. Он никогда не спал – однажды Рэй рискнула коснуться его горла, но не успела даже сжать пальцы, как он остановил ее. Чуть не сломав их.

Ему, наверное, просто нравилось. Быть рядом.

Она рискнула. Она хотела прикасаться в ответ. Темнота больше не пугала, если он был там, потому что он всегда был темнее этого самого мрака. И дотрагиваясь до его лица, Рэй плакала.

У него оно было. Настоящее. У него был рот, с большими, мягкими губами, которые она хотела бы поцеловать. Не потому что хотела его, просто потому что возможно у нее никогда не будет другого шанса.

– Ты меня убьешь, да? – Рэй не была идиоткой. Не жила на необитаемом острове, она смотрела новости, она читала новости в интернете. Все они умирали. – Ты убьешь меня, – это было больно, как если бы он захотел сделать это прямо сейчас. Как если бы она ему напрочь надоела.

– Нет, – он покачал головой. Его шепот, обезображенный темнотой, звучал не по-человечески. – Нет.

Он сдержал свое обещание.

Рэй ненавидела звонки. Они всегда напоминали ей о том, что случилось. Психотерапевт предупреждал об изменениях в расписании, напоминая о невозможности существования без сеансов. Дважды в месяц, и только последние полгода –  раз в тридцать дней, ее донимал какой-нибудь оператор из полиции, чаще женщина, они считали, что это способствует взаимодействию, чтобы выслушать одни и те же слова – нет, ничего странного больше со мной не происходило, спасибо.