Текст книги "Плачь обо мне, небо (СИ)"

Автор книги: Selestina

сообщить о нарушении

Текущая страница: 55 (всего у книги 60 страниц)

Княгиня Васильчикова в действительности предприняла попытку занять гостью беседой, но на вопросы о свадьбе Катерина отвечала довольно односложно, хоть и понимала, что это может поставить под вопрос её желание венчаться с Дмитрием, а о службе при Дворе и вовсе не хотела распространяться, поэтому ей осталось лишь внимать новостям, коими с ней охотно делилась Анна Михайловна, узнавшая, что Катерина не была в России больше месяца. По большей части все они носили характер сплетен, мало чем отличающихся от тех, что гуляли при Дворе – даже императорскую фамилию затрагивали с такой же частотой: по крайней мере, о помолвке Наследника Престола и датской принцессы княгиня Васильчикова говорила с большой охотой едва ли не меньше получаса. Как выяснилось, во всей России (а уж тем более в столице) последний месяц это было самой обсуждаемой темой.

Впрочем, оно и неудивительно – народ возлагал большие надежды на цесаревича, да и его невеста пришлась всем по вкусу. Даже то, что она не являлась немкой, сыграло в какой-то мере ей на руку, хоть и некоторые не понимали, что им ждать от Дании – все же, до сего момента с Романовыми роднились преимущественно Дома Германии.

Так и не успевшая выведать подробностей от самого цесаревича о его помолвке, Катерина сейчас искусно создавала иллюзию интереса к этой новости, в действительности понимая, что едва ли что ценное сможет услышать. Тем более что теперь для нее это не значит ровным счетом ничего – вряд ли она когда столкнется с принцессой: разве что на каком придворном балу, если Дмитрию придется оный посетить. К чему возводить заново сожженные мосты?

– … вызвать на дуэль Наследника Престола?

От возмущенного голоса Анны Михайловны такая идеальная маска вежливого интереса треснула, сменившись вспышкой испуга. Вздрогнув, Катерина, уловившая лишь окончание фразы, подавила в себе волну дурноты.

– Простите?

Княгиня, заметив недоумение на лице собеседницы, вздохнула и повторила:

– Я говорила о том, что нужно совсем потерять рассудок, чтобы вызвать на дуэль самого Наследника Престола. N’est-ce pas?

Ей не послышалось. Слова «дуэль» и «Наследник Престола» действительно соседствовали в одном предложении. Катерина ощутила, как внутри начинает зарождаться паника. Сглотнув густой комок, она уточнила:

– Кто осмелился на такое?

С шелестом раскрылась газета, которую до того листала княгиня, и мягкий голос Анны Михайловны, моментально нашедшей источник информации, зачитал:

– Князь Голицын, – и, оторвав взгляд от текста, та добавила: – Дуэль не состоялась – его отправили в Россию, для заключения в Петропавловской крепости.

Если княгиня не взрастила в себе актрису, с сидящей перед ней Катериной имя князя Голицына она никак не связала. К лучшему ли это, или нет никакой разницы – сейчас не хотелось даже думать. Разум заполнила одна-единственная мысль – неужели дурное предчувствие не обмануло? Еще когда маменька сказала ей, что Петр направился в Дармштадт, ей на миг подумалось, что он должен был оказаться там ровно в день её падения. И, если он столкнулся со слухами, которые она сама же породила, он…

Взволнованно сделав глоток травяного чая, Катерина предприняла попытку унять сорвавшееся на бешеный ритм сердце – ей была хорошо знакома импульсивность брата, готового вступиться за сестер, даже если ситуация того не требовала. Вряд ли бы цесаревич принял вызов, не попытавшись объяснить происходящее, хотя, если вспомнить, что им надлежало сохранять легенду для возможных людей князя Остроженского, становился реальным любой исход.

Голову начало распирать от противоречивых мыслей; понять, что именно произошло, что стало причиной дуэли и почему оная не состоялась, не представлялось возможным. Но отчего-то Катерина ни на миг не усомнилась – появление брата в Дармштадте именно в тот самый день отнюдь не случайность. Без Бориса Петровича не обошлось.

Подцепив мягкую ягодку из вазочки с вареньем, Катерина отстраненно посмотрела на нее. Что ей следовало сделать? К чему все это было? Что за игры вел князь Остроженский? Она ведь приняла его условия, так к чему этот приезд Петра?

Вкус десерта она совсем не уловила – будто бы он был абсолютно пресным. Все внутри требовало немедля отправиться в Зимний и просить аудиенции у Императора. Как тогда, после ареста папеньки. Только, быть может, хотя бы сейчас она не опоздает.

Но и теперь в этом нет никакого смысла, кроме как просто увидеться с братом – есть за ним вина или нет, она не сумеет добиться его свободы.

Неужели ей суждено лишиться еще одного родного человека?

***

В роли извозчика пробовать себя Дмитрию еще не доводилось. Он знал, как обращаться с лошадьми, но все же на козлах сидел лишь второй раз в жизни – первый имел место быть лет пять назад, когда он на спор с товарищем устроил гонку. Так безрассудно, глупо, и чудом обошлось без плачевных последствий. Но все же, ему удалось выйти победителем. Теперь же все было куда серьезнее, хотя вновь авантюра имела запах безумия – маскировка, как в той истории с Ягужинским, которая может быть раскрыта в любой момент. Возможно, стоило бы позволить Глафире отправиться с простым кучером, а самому ехать следом, но два экипажа по одному не самому людному пути вызвали бы больше подозрений, нежели его лицо, которое может кому-то показаться знакомым. Тем более что за ними следуют еще трое всадников – жандармы, выделенные цесаревичем: Дмитрий имел сомнения в том, что старый князь где-то скрывается один – у него наверняка есть охрана, и соваться туда без поддержки было бы абсурдом.

Узкая дорога, которой они двигались с полчаса, выехав за пределы Петербурга, вильнула вправо, уходя вглубь лесного массива. Как и ожидалось, старый князь выбрал не самое известное место – куда вела эта тропинка, и насколько реально было по ней проехать с экипажем, пусть даже небольшим, неизвестно. Пригороды столицы Дмитрий знал плохо. Но если Глафира не впервые ездит этим путем, наверняка здесь можно пробраться, не потеряв колеса и не заплутав.

Периодически понукая двойку гнедых, Дмитрий внимательно осматривался, но едва ли мог найти что-то приметное: сплошь деревья да кусты, пусть не сплошняком растущие, но достаточно плотно, чтобы в нескольких десятках футов от себя не видеть больше ничего. Тропка виляла, как ей вздумается, и постепенно стало теряться ощущение направления – все же, ориентировка на местности никогда не была его коньком. Если бы пришлось предпринять попытку выбраться отсюда самостоятельно, это отняло бабы не один час.

Впрочем, Дмитрий смел надеяться, что запланированная операция пройдет гладко.

Прошло, быть может, с четверть часа, когда деревья впереди, наконец, поредели, и за ними мелькнуло что-то светлое, на более внимательную проверку оказавшееся двухэтажным строением, окрашенным бледно-зеленой краской. Тропинка, так долго петлявшая по лесу, вывела к тому, что несколько десятков лет назад наверняка было усадьбой какого-то мелкопоместного дворянина, а сейчас постепенно теряло свое прежнее очарование, приходя в упадок без хозяев. Небольшой барский особняк с мезонином с восточной стороны был скрыт от взгляда случайных гостей обильно насаженными елями и пихтами, с западной же к нему подходила тропинка, по всей видимости, демонстрирующая направление к главному входу. К усадьбе примыкала небольшая роща, а по правую руку на небольшом отдалении стояла часовенка.

Обернувшись через плечо и получив молчаливое подтверждение от Глафиры, что им нужно именно сюда, Дмитрий заставил коней остановиться на подъезде к усадьбе. Напряженно всматриваясь в особняк, стараясь увидеть хоть какое-то движение за мутными стеклами, он дождался, пока женщина покинет пролётку, прежде чем надвинуть ниже фуражку и развернуть двойку. Стоило понадеяться, что он не вызвал подозрений у тех, кто присутствовал в усадьбе.

А еще, что в лесу, который они проезжали, не было людей Остроженского – именно там Дмитрий планировал оставить лошадей после встречи с жандармами: они как раз задержались в нескольких футах от выхода из леса.

Рефлекторным движением нащупав оружие за пазухой, Дмитрий кивнул своим сопровождающим, что спешились, после чего двинулся обратно в сторону особняка, на сей раз стараясь оставаться в тени деревьев, а открытые участки пересекать максимально быстро. Это было в некотором роде лишней перестраховкой, но сейчас он был готов хоть еще десять раз отмерить, прежде чем решительным ударом отрубить.

Слишком многое встало на кон.

Последнюю пару аршинов Дмитрий пересек в одиночку, жестом дав понять жандармам, чтобы те помедлили – он намеревался пообщаться со старым князем один на один. Медленно двигаясь вдоль стены, достигнув её края, он осторожно заглянул за угол, прежде чем свернуть и в несколько быстрых шагов пройти расстояние до крыльца. Стараясь ступать по рассохшейся лестнице как можно тише, он ежесекундно вслушивался в происходящее внутри, но это не давало никаких результатов – что в округе, что в самом особняке царила абсолютная мертвая тишина. Дмитрий отчетливо видел, как Глафира зашла за угол, но создавалось впечатление, будто бы она сгинула бесследно в тот же миг.

Могло ли статься, что старый князь занял не усадьбу, а ту часовенку или вовсе нашел какой-то тайный ход?

В волнении потерев шею, Дмитрий все же сделал последний шаг, поднимаясь на крыльцо, и приблизился к узкой двери с выбитым стеклом. Оставив всякое промедление, он повернул ручку – замок поддался сразу же, говоря о том, что пользовались им не так давно.

Прихожая встретила его дырой в полу, куда едва не попала его нога, и почти полным отсутствием света – того, что сейчас проникал из дверного проема и еще из пары, видневшихся впереди, едва хватало, чтобы рассмотреть небогатое убранство, состоящее из деревянной грубо сколоченной скамьи и овального зеркала, покрытого паутиной трещин, расходящихся из нижнего угла. Продолжая прислушиваться к звукам, которых не было, Дмитрий медленно двинулся вперед, скользя взглядом по витой лестнице, расположившейся по левую руку и уводящей на второй этаж, картине с изображением какой-то дородной женщины с чопорным выражением лица, засохшим цветам в пузатой вазе. Заглянув в один из проемов, через который лился тусклый дневной свет в прихожую, Дмитрий обнаружил небольшое зальце, в котором, по всей видимости, когда-то рухнул потолок, отчего скромная меблировка оказалась погребена под обломками досок и пыли, присыпана битым стеклом от большой люстры.

Всматриваясь в картину разрушения, открывшуюся ему, он пытался определить, ходил ли здесь кто и есть ли смысл пытаться пересечь этот хаос, чтобы узнать, что находится за дверью на противоположной стене.

– Любопытство – не порок, мил человек? – прозвучал шипящий голос где-то справа.

Вздрогнув, Дмитрий напрягся; стоило лишь на минуту забыть о необходимости следить за обстановкой в усадьбе, как кто-то из её обитателей бесшумно объявился поблизости. Быть может, это даже к лучшему. Настороженно обернувшись, он изобразил удивление.

– Я думал, здесь ни одной живой души нет, – для правдоподобности почесав затылок, «признался» он незнакомому мужчине в темном пальто и с бакенбардами, что носили при Николае Павловиче. Ему и на вид было немногим меньше, чем покойному Императору, если верить морщинистому лицу, хотя выправке бы позавидовал и вчерашний выпускник Александровского лицея.

– И что ж тогда зашли? – полюбопытствовал незнакомец, продолжая пристально смотреть на Дмитрия, который в этом взгляде не видел ни капли доброжелательности.

– Заплутал, – простодушно пожал он плечами. – А тут смотрю – усадьба. Думал помощи попросить, или хотя бы о направлении спросить.

Незнакомец как-то неопределенно хмыкнул.

– Прямиком через лес – там тропинка единственная, не заплутаете, – и выйдете на тракт.

– Вот спасибо! – изобразил облегчение на лице Дмитрий и, прижав руку к груди, низко склонился, одновременно делая шаг назад. И в следующую секунду вытягивая из-за пазухи пистолет – стрелять он не планировал, но это явно было надежнее, чем просто требовать содействия. – Только сначала Вы мне расскажете, где я могу найти князя Трубецкого.

По лицу незнакомца пробежала тень. Если он и не предполагал, что визитер вооружен, то как минимум явно сразу не поверил в сказку о случайном попадании сюда. Скрестив руки на груди, он сплюнул.

– И с чего бы мне что-то говорить?

– Хотя бы из нежелания схлопотать пулю, – равнодушно отозвался Дмитрий, продолжая держать дуло возведенным. Его собеседника это, похоже, никак не встревожило – то ли слишком бесстрашен, то ли просто недоверчив. Ни то, ни другое не радовало: вхолостую стрелять – себе дороже, а убивать без нужды не хотелось.

– Неужто станете стрелять? – незнакомец, кажется, издевался: опершись плечом о дверной проем, он заинтересованно склонил голову, продолжая рассматривать Дмитрия.

Тот только стиснул зубы.

– Желаете проверить? – он сделал шаг вперед на пол-фута.

Вмиг всю леность и веселье с незнакомца как ветром сдуло: стремительно уйдя влево, он вытянул из-за пояса нож с коротким лезвием и бросился на Дмитрия. Если бы не отработанные годами рефлексы, быть ранению, а то и пистолет бы был выбит – так же удалось уклониться, и урон получил лишь зипун, который он надел для маскировки. Короткая потасовка, которую Дмитрий совсем не планировал – надеялся разобраться, не сокращая дистанции, – все же завершилась в его пользу: справиться с человеком, вооруженным лишь ножом и явно не имевшим армейской подготовки, было не так трудно. Ранив незнакомца в ногу его же оружием, чтобы тот не смог сдвинуться с места, он уточнил:

– Содействовать закону будем?

Пострадавший поморщился, но все же сквозь зубы выдал:

– Восточное крыло.

– И много вас тут?

На этот вопрос он отвечать уже не пожелал, за что удостоился щекочущего жеста кончиком лезвия по шее; особой ценности он все равно не представлял, можно было и прикончить. Благо, остатки разума в его мозгу еще остались.

– Двое.

Задумчиво цокнув языком, Дмитрий бездумно провел ножом по кадыку пострадавшего: придется и это оружие с собой прихватить – на двоих пистолета ему может не хватить, если учесть, что все пули были припасены для старого князя. Вызывать же жандармов сейчас – рано.

Резко чиркнув лезвием по коже, особо не заглубляя, он оттолкнул незнакомца от себя и стремительно покинул залец, двигаясь в указанном направлении и сильно надеясь, что это не ловушка.

Путь к восточному крылу оказался подозрительно чист: либо эти самые двое находились при Борисе Петровиче, либо они следили за особняком где-то в другой части. По крайней мере, Дмитрий питал серьезную надежду на то, что ему не придется столкнуться с ними, хоть это и было в некотором роде глупо. Еще его заставляло испытывать напряжение то, что Глафиру он не встретил – если её роль заключалась лишь в передаче сведений, она должна была уже закончить беседу с князем и уйти. Впрочем, здесь вдруг в голову закралась новая мысль: как она планировала покинуть усадьбу, если «извозчика» отпустила?

Неужели она не намеревалась содействовать, а лишь исполнила очередное требование Бориса Петровича, приведя его по ложному следу?

Крепче сжав рукоять ножа, Дмитрий приблизился к узкой белой двери – единственной в этом крыле: все прочие помещения имели лишь пустые проемы, поскольку давно стали абсолютно нежилыми. Не оставалось сомнений – только за ней может скрываться старый князь. Рука замерла на подлете – ровно на глубокий вдох и выдох – прежде чем надавить на облупленную ручку, чтобы под натужный скрип давно не смазываемых петель глазам открылось скудное убранство обычного кабинета, одновременно выполняющего и роль библиотеки.

Предчувствие не обмануло – за ломберным столом, отчего-то заменяющим письменный, расположился Борис Петрович Остроженский. Впрочем, если принять во внимание начатую шахматную партию перед ним, оный смотрелся более органично, нежели стандартный для кабинета письменный стол.

Во взгляде его не промелькнуло и намека на изумление – будто бы он ожидал гостей. Пухлые губы изогнулись в усмешке.

– Какими судьбами, Дмитрий Константинович? – словно бы он приветствовал давнего знакомого в собственном поместье радушно обратился к нему старый князь, даже приподнимаясь со своего места.

– Да вот, приглашение на свадьбу решил доставить. Все же, почти родственники с Вами, – в тон ему отозвался Дмитрий, сводя руки за спиной, чтобы раньше времени не продемонстрировать оружия.

Борис Петрович по-птичьи склонил голову, сверля заинтересованным взглядом визитера.

– Жениться надумали? Прекрасные новости, – кивнул он. – И кто же счастливица?

– Как же? Племянница Ваша, Борис Петрович, – посмотрев на того так, словно бы вопрос был абсурдом, произнес Дмитрий.

– И ничему Вас жизнь-то не учит, граф, – укоризненно покачал головой Борис Петрович, присаживаясь обратно. – Думаете, Вам удастся снова из мертвых воскреснуть?

– На сей раз, думаю, этот трюк придется попытаться провернуть Вам. Или найти в себе способность исчезнуть из камеры Петропавловки – это уж как повезет.

– Повезет, Дмитрий Константинович, повезет, – заверил его старый князь, снимая с шахматной доски костяную фигурку и неторопливо переставляя на соседнюю клетку. Где-то за дверью послышались шаги.

– Не волнуйтесь – я приложу все усилия к тому, чтобы Вы не заскучали, пытаясь выбраться на свободу.

– Сначала приложите усилия, чтобы уйти отсюда живым, – посоветовал Борис Петрович, теряя всякий интерес к своему гостю: не доведенная до конца партия его явно занимала куда больше.

Обернувшись на звук распахнувшейся за спиной двери, Дмитрий тут же навел пистолет на вошедших, уже держащих его на прицеле. Главное, чтобы у старого князя тоже не было огнестрельного оружия – в противном случае действительно есть риск не выбраться без потерь. Пара незнакомцев, смотрящая на него пустыми глазами, не двигалась с места, напряженно вцепившись в кольты сорок девятого года – даже стало интересно, откуда они у них; Дмитрий тоже не спешил шевелиться – если его подсчеты верны, жандармы уже должны были приблизиться к особняку, выждав указанное время. Изображать статую долго, конечно, не выйдет, хотя это было бы неплохим вариантом, но нет уверенности, что жандармы поймут, куда именно им нужно направиться; так что, придется брать инициативу в свои руки.

Пульс ускорился, выдавая всплеск страха и азарта одновременно.

Едва заметно усилив хватку на рукояти пистолета, Дмитрий вдруг резким движением кинул нож в одного из вошедших, не столько надеясь действительно серьезно ранить его, сколько намереваясь временно сменить расстановку; и тут же ушел вниз, потому что цель, как и ожидалось, уклонилась, а его товарищ, не медля, нажал на курок.

В кабинете раздался двойной оглушающий выстрел, за которым последовало громкое ругательство.

Пуля, предназначенная Дмитрию, попала в сидящего ровно за ним князя Остроженского (к счастью – поскольку он требовался живым – только в плечо); второй же выстрел уже принадлежал самому Дмитрию, попавшему в того самого незнакомца, которому он адресовал и нож, не достигший своей цели.

Одним мешающим объектом стало меньше.

– Что ж Вы своим людям не объяснили основы стрельбы, Борис Петрович, – не оборачиваясь, усмехнулся Дмитрий, краем уха слушая приглушенные чертыхания. – Чуть ниже, и не в руку, а в сердце бы.

Старый князь, по всей вероятности, посчитал ниже своего достоинства поддаваться на провокацию – с его стороны ответа не последовало; зато оставшийся в живых незнакомец, все еще держащий на прицеле незваного гостя, похоже, слушать насмешки не желал – бросившись вперед, он попытался снести Дмитрия с ног. Нападение получилось не то чтобы особо яростным, но все же о невысокую тумбу, стоящую поодаль, он спиной приложился, зашипев от боли, прошедшей где-то между ребер. Скользнув влево, Дмитрий нанес удар рукоятью пистолета в висок противнику, но тот оказался крепким – вместо того, чтобы ослабить хватку, только поморщился, и сомкнул одну руку у него на горле, второй продолжая держать револьвер. Что мешало ему просто выстрелить, сейчас гадать не хотелось.

Дмитрий предпринял попытку освободиться, но противник резким ударом в какую-то точку умудрился на время парализовать его правую руку; пистолет выпал из ослабевших пальцев, и Дмитрий про себя выругался – такого исхода он не предполагал. На минуту он замер, в упор уставившись на незнакомца перед собой: как долго еще ему ждать прибытия жандармов, неизвестно. Не отправят ли его на тот свет к тому моменту – тоже. Раздраженно стиснув зубы, он рванулся, и, возможно, сработал эффект неожиданности после недолгого затишья жертвы, но ему удалось сбросить удушающую хватку и оказаться на расстоянии от своего противника. Метнувшись к ножу, что лежал рядом с трупом, он обернулся ровно в момент, когда незнакомец кинулся на него, занося револьвер.

Холодное оружие с коротким лезвием Дмитрию всегда не нравилось – ему куда проще было обращаться со шпагой или саблей, но увы, сейчас выбора никто не предоставлял. Извернувшись, он мазнул ножом по щеке нападающего, а в следующую секунду оный был выбит из его пальцев – левой, нерабочей, рукой было куда труднее держать рукоять крепко.

Отскочив назад, Дмитрий напряженно продолжил следить за своим противником, получившим целых два преимущества. С полминуты они кружили по кабинету, ничуть не меняя дистанции, прежде чем мгновенно сократить оную.

Плечо обожгло огнем; лезвие вошло под углом наполовину; затылок встретился с деревянным полом.

А после раздался новый выстрел, и на грудь словно могильная плита упала.

Зазвучали чужие шаги, приближаясь к нему; хрипло выдохнув, Дмитрий повернул голову, в которой шумело от удара, чтобы увидеть появившихся в дверях жандармов. Один из них приблизился к нему, помогая отбросить подстреленного противника и подняться, другой изучал помещение. И только тут Дмитрий вспомнил о том, что здесь должен быть еще и Борис Петрович.

Однако старый князь, похоже, воспользовался заварушкой, и словно сквозь землю провалился.

– Упустили? – уточнил один из жандармов.

Дмитрий пожал плечами; дыхание перехватило от новой волны обжигающей боли – он и запамятовал о всаженном лезвии.

– Он не мог далеко уйти. Надо обыскать дом. И здесь должна быть еще женщина.

Его спутники кивнули. Один тут же покинул кабинет, другой задержался, обернувшись:

– Мне пойти с Вами?

Качнув головой, Дмитрий перехватил рукоять ножа.

– Я справлюсь сам. Мне даже оружие оставили, – насмешливо указал он на свое предплечье.

Офицер хмыкнул, оценив иронию, и тоже растворился в полутьме особняка.

***

«Извините, что я обращаюсь к Вам впервые с прошением. Но, видя моего бедного Папа, нашу страну и народ, согнувшихся под игом несправедливости, я естественно обратила мои взоры к Вам, мой дорогой Папа, с которым меня связывают узы любви и доверия. Вот почему я, как дочь, идущая за своим отцом, умоляю Вас употребить Вашу власть, чтобы облегчить те ужасные условия, которые Отца вынудила принять грубая сила Германии. Вы знаете, как глубоко мое доверие к Вам. От имени моего Отца я прошу у Вас помощи, если это возможно, и защиты от наших ужасных врагов».

К письму, полученное парой дней ранее, взгляд Императора возвращался уже в который раз. В последний день октября австро-прусско-датская война завершилась, но отнюдь не так, как хотелось бы Дании – Германия потребовала аннексию Шлезвига и Гольштейна, что делало и без того маленькую Данию еще меньше. Этого стоило ожидать, когда против Дании выступили силы, с которыми ей было не тягаться, но Кристиан IX еще продолжал питать надежду на политическую поддержку и, соответственно, возможность отстоять упомянутые герцогства. Об этом же свидетельствовало и письмо, написанное Дагмар – маловероятно, что принцесса, наверняка особо никогда не следившая за военной политикой, решила без родительского ведома искать помощи у Российского Императора.

Александр поджал губы, вновь скользя глазами по строчкам.

Нужно было обладать немалой смелостью, чтобы в столь шатком положении уже пытаться воспользоваться едва наметившимся союзом. Признаться, он не ожидал, что принцесса так скоро начнет плясать под дудку своих родителей – в том, что те попытались бы получить выгоду из не так давно случившейся помолвки, не было сомнений, но все же. Россия не имела никакого желания вмешиваться в конфликт Германии и Дании хотя бы потому, что имела крепкие связи с первой (взять хотя бы тот факт, что Императрица была немкой), а с последней только-только породнилась, и то – обручение еще не свадьба, его всегда можно аннулировать.

Когда Дагмар рассматривалась в качестве невесты для Николая, Император догадывался, что к ней прилагается и чересчур деятельная королева Луиза, которая не упустит возможности вытянуть из отношений с Россией все, что ей будет под силу, и король Кристиан – не такой сумасбродный и властный, как его супруга, но отнюдь не безвольный и тихий. По крайней мере, инициатива с письмом исходила явно от него – если бы к оному приложила руку королева, выглядело бы послание иначе.

Однако отчего-то Александр предполагал, что Дагмар куда менее подвластна родительскому влиянию. Теперь же его начали одолевать сомнения в верности сделанного шага: протянувшиеся к власти руки потенциальных датских родственников хотелось обрубить.

Возможно, ситуация изменится, когда принцесса прибудет в Россию, оказавшись оторванной от семьи. Но что если она и здесь останется отражением желаний датского королевского Дома?

Стоило ли рассмотреть другие кандидатуры на роль невесты цесаревича?

Взгляд Императора упал на лежащие рядом со злосчастным письмом бумаги. Со дня помолвки прошло чуть больше полутора месяцев, а вопрос ремонта покоев Александровского дворца так и не решился. Уже нашелся архитектор, которому можно было доверить эту работу, определили главные покои для цесаревича с супругой, за которые приняли бывшие комнаты Николая Павловича и Александры Федоровны. Однако все что-то стопорило начало этого процесса, и указы оставались лишь на бумаге.

«… угодно, чтобы Высоконареченная Невеста Государя Наследника, по прибытии в Россию, до бракосочетания с Его Высочеством, занимала, во время пребывания своего в Царском Селе комнаты блаженныя памяти Императрицы Марии Федоровны в Старом Дворце и чтобы по вступлении в брак Их Высочества помещались в бывших комнатах, почивающих в Бозе Императора Николая Павловича и Императрицы Александры Федоровны, в котором сделать следующие изменения: спальню устроить в бывшей, в последнее время, Столовой комнаты, где оная была прежде; уборную для Ея Высочества в Проходной комнате, возле сей столовой; Спальню же покойной Императрицы, в которой Ея Величество скончалась, обратить в столовую».

Был ли теперь смысл подписывать эту резолюцию, или стоило ждать, какими будут следующие действия со стороны датской королевской семьи, прежде чем окончательно определиться, как быть с этой помолвкой?

Ему отчетливо недоставало решимости, присущей его покойному отцу, особенно в таких вопросах.

С глухим раздражением помассировав виски, Император поднялся из-за стола, оборачиваясь к окну, за которым властвовала ноябрьская хмарь. Столица уже который день была подвержена мрачным настроениям, что накрывали её всякий раз с приходом конца осени. Его, вроде бы не подверженного капризам погоды, отчего-то тоже это затронуло – какое счастье, что и дети, и супруга сейчас не здесь. Последняя бы точно заметила его раздражение, не проходящее уже который день, и попыталась бы дознаться до причин. Он же уже давно потерял привычку рассказывать Мари обо всем, что его беспокоило.

В их отношениях сейчас едва ли существовали крупицы того доверия, что требовало когда-то тянуться друг к другу каждую минуту, говорить, касаться, думать, чувствовать, дышать рядом. Выжженное непрерывно пламенеющим огнем долга, все истлело, обратившись пеплом. Царская корона стала могильной плитой их чувств.

Будь сейчас жив покойный Император, он бы отчитал его как мальчишку за все эти адюльтеры (впрочем, он это делал до самой своей кончины). Он и сам понимал, сколь низко поступает по отношению к Мари, которая с поистине ангельским терпением сносит все это. Но совладать с сердцем Александру было непросто и в шестнадцать, и в сорок шесть.

Где-то за спиной едва слышно скрипнула дверь и тихий голос слуги доложил, что прибыл граф Шувалов; Император, не оборачиваясь, жестом показал, что готов принять своего адъютанта. Ему не было назначено, но лучше выслушать новости по его последнему делу, чем битый час тонуть в трясине нерешительности. Вопрос с Данией можно подвинуть.

По крайней мере, пока он не узнает, что именно заставило графа Шувалова сегодня появиться при Дворе.

– С чем пожаловали, Дмитрий Константинович? – осведомился Император, услышав, что адъютант зашел в кабинет, но продолжив стоять к нему спиной.

– Имею удовольствие доложить Вашему Императорскому Величеству, что дело князя Трубецкого закрыто.

Брови невольно поползли наверх. Александр даже перестал барабанить пальцами по тыльной стороне ладони: пожалуй, известия и впрямь приятные, что даже стоили его полного внимания. Обернувшись к визитеру, он на мгновение потерял слова, что намеревались прозвучать, потому как на глаза попалось багровое пятно, расплывшееся по рукаву мундира. Поскольку ткань не имела видимых повреждений, можно было предположить, что она пропиталась выступившей на повязку кровью.

Нахмурившись, Император уточнил:

– Вы ранены?

Стоящий перед ним граф Шувалов едва заметно поморщился – видимо, не желал, чтобы это раскрылось, – но коротко кивнул.

– Не извольте беспокоиться, Ваше Величество. Рана несерьезная.

С подозрением окинув его уверенную фигуру взглядом, Император вернулся к насущной проблеме:

– Вы утверждаете, что дело князя Трубецкого закрыто?

– Князь Трубецкой арестован и препровожден в Третье Отделение, где им займутся люди Василия Андреевича, – подтвердил граф Шувалов, на лице которого расцвело облегчение, не скрываемое даже привычной бесстрастностью.

– Что ж, – Александр задумчиво протянул руку к перу, одиноко лежащему подле так и не оконченного письма датской королевской семье. – Хвалю. Я лично буду присутствовать на дознании, – он помедлил, рассматривая бумаги перед собой, прежде чем добавить: – Полагаю, теперь Вам полагается отпуск. Вы ведь намеревались жениться?

– Если на то будет Ваше разрешение, Ваше Величество, – покорно склонил голову граф Шувалов.

Император подавил глубокий вздох. Он бы, возможно, дал отпуск своему адьютанту и того раньше, но без конца появлялись поручения, которые можно было доверить только ему. И если бы не то, с каким упорством он занимался делом князя Трубецкого, и как оное было крепко связано и с самим графом, и с его невестой, вряд ли бы сейчас ему выпала возможность ненадолго оставить службу. Но Александру не хотелось выглядеть в глазах народа тираном.