Текст книги "Плачь обо мне, небо (СИ)"

Автор книги: Selestina

сообщить о нарушении

Текущая страница: 53 (всего у книги 60 страниц)

– Занятный аргумент склонить даму к адюльтеру, – шутка вышла безжизненной, но лед пред зеленью глаз треснул.

– Если бы я пытался склонить Вас к адюльтеру, мне бы не потребовались слова, – вкрадчивым полушепотом уведомил её цесаревич, мягко переплетая их пальцы; на лице его промелькнула неопределенная эмоция.

– Вы крайне самоуверенны, Ваше Высочество, – таким же шепотом отозвалась Катерина, а после продолжила уже чуть громче: – И все же, смею надеяться, что в Италии нам с Вами не придется искать свиданий.

– Вас так не прельщает возможность наших встреч? – наигранно обиженно возмутился Николай. – Катрин, Вы второй раз за вечер разбиваете мне сердце и безжалостно танцуете гавот на моей гордости.

– Я бы с радостью станцевала его на могиле князя Остроженского, – в голосе прозвучала чуждая ей злость. – Но дело не в моем нежелании видеться с Вами: у меня есть предположения о том, кто может вывести нас на нынешнее место пребывания князя. И если это так, все вскоре закончится.

– Возможно, в таком случае Вам нет нужды разыгрывать текущую партию? – нахмурившись, Николай поднялся с колен, с неохотой выпуская женскую ручку из своих пальцев. – Или же Вы надеетесь усыпить бдительность князя Трубецкого перед ударом?

– И это тоже, – Катерина кивнула, вставая из-за стола и присыпая письмо, адресованное Дмитрию, песком. – Но я все же не имею полной уверенности в правдивости своих предположений, и мне слишком неспокойно за родных. Каждое мое промедление – новый удар по близким: последней пострадала Ирина, и я не знаю, каким может стать следующий шаг Бориса Петровича. Да и поздно уже для отступления.

Во всех смыслах. Высокие напольные часы готовились пробить полночь. Сердце обожгло лавой адского котла.

Цесаревич намеревался было возразить, хотя прекрасно понимал, что это ни к чему не приведет – но все слова, не сорвавшиеся с языка, обратила прахом новая фраза:

– Моя честь – не самая высокая цена за его бездействие.

Он мог лишь смотреть, как она пересекает спальню и с четвертой попытки зажигает пламя в камине, как на бледном лице заводят свой грациозный танец тени, как тонкие руки тянутся к огню в надежде согреться, как устало опускаются тяжелеющие веки и тут же резко поднимаются в борьбе с подкрадывающейся сонливостью. Он мог лишь смотреть и безрезультатно искать выход.

Которого не было.

– Уже поздно, – слова повисли в густом воздухе, сливаясь с ним. – Идите спать, Катрин.

Она как-то вяло качнула головой, продолжая глядеть в самое сердце камина. Николай вздохнул, подходя ближе.

– Не упрямьтесь. Вам нужен отдых. Если Вы полагаете, что я стану смущать Вас, Вам нечего опасаться, – так же спокойно и размеренно, как и четвертью часа ранее, продолжил он убеждать, – я займу кушетку. Надеюсь, Вы соблаговолите мне одолжить одну из подушек?

Её потускневшие глаза наконец встретились с его собственными, когда она обернулась.

– Это меня сейчас заботит меньше всего, – губы дрогнули в горькой полуулыбке и прозвучало какое-то отчаянное признание: – Знаете, я ощущаю déjà vu, словно заново переживаю день, когда решилась разыграть иллюзию покушения на Великую княжну.

В голосе ли, во взгляде ли, в осанке ли – Николай не знал, где он увидел эту агонизирующую мольбу. Правила зашипели, обугливаясь, будто облитые кислотой; два фута расстояния обратились в ноль за один вдох. Теперь déjà vu ощущал и он, прижимая хрупкую дрожащую фигурку, только сейчас в попытке спастись цеплялась за эти объятия она. Пальцы сами нашли шпильки, делая то, что не сумели тогда – с тихим звоном металл падал на деревянный пол. Когда по рукам потек водопад вьющихся темных волос, её гулко стучащее в его грудь сердце, кажется, замедлило свой суматошный темп.

– Вы никого не лишаете жизни, – тихо произнес цесаревич, смотря на успокаивающее пламя камина, перед которым они стояли. – Даже в мыслях. И если бы всех фрейлин за связь с императорской фамилией отправляли в Петропавловку, Двор бы опустил за считанные часы.

Где-то на уровне его плеча потонула слабая усмешка, а под левой ладонью дрогнула спина с четко прослеживающимися острыми лопатками. Когда Катерина подняла голову, на лице её уже не было той пугающей тени.

– Простите мне мою слабость, Ваше Высочество, – осторожно отстранившись (благо, Николай не стал этому препятствовать и покорно опустил руки, до того удерживающие её непозволительно близко), она сделала шаг назад. – Мне стоит принять Ваше предложение – боюсь, от усталости я уже едва стою на ногах.

И, избегая нового пересечения взглядов, выскользнула из того уединенного пространства между камином и недвижимо стоящим цесаревичем, подавляя облегченный вздох. Холодные пальцы все еще подрагивали, а тело чувствовало тепло, что впитывало те недолгие минуты.

Лишь бы ночь не стала бессонной.

***

Германия, Дармштадт, год 1864, сентябрь, 30.

Это утро на исходе сентября было не по-осеннему погожим: солнечные лучи пробирались сквозь плотные ткани так, будто лето грозилось пойти на второй круг, на небе облака словно опасались появляться, дабы не портить его ослепительную синеву, птичьи трели сочились радостью, как в день, когда зима окончательно сдавала свои позиции. И настроение от этой благостной атмосферы становилось на редкость поэтичным – того и гляди, строки рифмоваться сами начнут, хотя подобных талантов молодой князь Голицын за собой не припоминал. Ему вообще искусство давалось с трудом, хотя к чему оное офицеру? Разве что только дипломатическое, для какой придворной должности. Да только покойный батюшка старался всех своих детей оградить от службы при Дворе.

Правда, Катерину не уберег.

Мысль о сестре отдалась глухим раздражением. Впрочем, не столько о ней, сколько о её назначении фрейлиной и о том, что за этим последовало. Быть может, батюшка именно потому и не желал видеть у дочерей шифр – знал, чего удостаиваются молодые барышни, если обладают хоть немного приятной наружностью. А если вспомнить о постоянных интрижках государя, удивительно, что он сам еще не оказал знаков внимания Катерине. Или же просто князь Петр об этом был не осведомлен?

О том, что сестра поддалась губительному влиянию царской фамилии, он узнал из писем дядюшки, с которым едва ли поддерживал связь, но все же получал изредка новости, да и сам пару строк отсылал. Просто потому, что кровь – не вода, приличия соблюдать следовало. Отчасти князь Петр не был даже удивлен полученным известиям: то, что Катерина получила шифр, было отчасти ожидаемо, хоть и стоило её укорить, что против воли батюшки она лично просила аудиенции и места при Дворе. Но все же, если она осталась в России (вопреки случившейся трагедии, венчание с графом Шуваловым не отменилось), чем еще могла заняться дворянка, получившая воспитание высокого уровня? Мало что могло бы ей подойти кроме фрейлинского платья. На это князь Петр мог закрыть глаза, скорее порадовавшись за то, что хотя бы Катерина будет счастливой, но её роман с Наследником Престола…

Он стиснул зубы, вперившись яростным взглядом в какую-то скульптуру, размещенную подле лестницы, и шумно выдохнул, прежде чем занести ногу над мраморной ступенькой.

…был возмутителен.

Хотя бы оттого, что Катерина потеряла голову и отменила венчание, о котором договаривался еще её батюшка. Как брат, радеющий за счастье своей сестры, князь Петр понял бы и принял, если бы она отказала графу Шувалову ради кого-то своего круга. Конечно, выплата компенсации бы затруднила её положение, но с этим можно было бы смириться. Однако пойти на такой глупый, абсолютно недопустимый шаг ради какого-то мимолетного увлечения человеком, для которого она никогда не станет больше чем любовницей, а то и будет забыта спустя неделю – это попросту не укладывалось в голове князя Петра. Ему казалось, он знал сестру до последней тайной мысли в её сердце. Выяснилось же, что не знал вовсе.

Какими же обещаниями должен был увлечь её цесаревич, чтобы она убила в себе все разумное?

На протяжении всего времени, пока длился этот роман (к слову, его продолжительность вызвала немалое удивление), князь Петр отстраненно следил за его течением, но никак не вмешивался в ситуацию, пока дело не приняло опасный оборот и в новом письме не стало известно о не состоявшейся свадьбе. Более того, как сообщал дядюшка, Катерина отправилась в Европу, чтобы искать свидания с цесаревичем. Вдобавок ко всему, тот несколькими неделями ранее обручился, и теперь все казалось еще более отвратительным по отношению к сестре.

Отчасти в том была и её вина, что пошла на поводу у сердца, но кто б мог всерьез укорить в том юную барышню? Единственный, кто заслуживал кары – Наследник Престола, поигравшийся с её чувствами.

И как удачно подвернулось поручение герцога Лейхтенбергского, при Дворе которого князь Петр служил уже несколько месяцев: визит в Дармштадт для аудиенции лично у цесаревича – прекрасная возможность расставить все точки над и.

Даже если это ему будет стоить офицерского чина.

Слуга, исполнявший роль провожатого, жестом сказал ожидать, после чего постучал в высокие двери и, спустя пару секунд, исчез за ними, чтобы вернуться через полминуты и уведомить, что Его Высочество примут князя как и назначено, в половину одиннадцатого. И откланялся.

Князь Петр, сложив руки за спиной, прошел к узкому окну, открывающую взгляду небольшой сад, где сейчас не было ни единой живой души, если за оные не принимать охрану, рассредоточенную между деревьями и на пересечениях некоторых дорожек. Утро постепенно теряло свое очарование, становясь по-осеннему выцветшим и промозглым от ледяных порывов ветра. Пение птиц сквозь стены замка доносилось едва-едва и уже не казалось таким восторженным. Хотелось быстрее покончить со всем и отправиться в Карлсруэ, свидеться с сестрой.

– Вот ведь бесстыжая! – женский возмущенный возглас, раздавшийся где-то по правую руку, возможно, не привлек бы внимания ушедшего в прежние размышления князя Петра, если бы не упоминание Наследника Престола в очередной сплетне. – Ладно б раньше, но цесаревич теперь обручен! – голос стал тише (по всей видимости, сплетница вспомнила, где находится), но все так же сочился ядом.

Её недовольство поддержала другая, более сдержанная в своих эмоциях:

– Этого стоило ожидать – неспроста ж она вернулась ко Двору раньше срока. Mademoiselle Жуковская говорила, что она замуж выходит на Покров, так что раньше ноября не должна была вновь в свите появиться.

Внутри натянулась тонкая стальная нить, что грозилась лопнуть, стоит прозвучать еще хоть одному слову; слишком много совпадений. Едва повернув голову в сторону голосов, князь Петр краем глаза увидел двух фрейлин, пристроившихся на низких колченогих стульчиках где-то в паре десятков футов от него. Они едва ли обращали внимание что на слуг, периодически проходящих по коридору, что на ожидающего приглашения в кабинет офицера – стремление раскрыть чужие альковные тайны было выше любых правил приличия.

– И ведь сама рассказала о том, что провела ночь с цесаревичем! Как только язык повернулся, будто похвалилась! – продолжила плеваться ядом первая, явно дрожащая от выплескивающихся наружу эмоций. – Надеюсь, на сей раз это ей с рук не сойдет и государыня отстранит её от Двора!

– Императрица слишком благоволит ей, – не согласилась её компаньонка. – Даже за покушение на Великую княжну не наказала.

– La goutte d’eau finit par creuser le roc – и государыня не все спускать с рук ей будет. De toute façon**, с каждой новой провинностью список грехов mademoiselle Голицыной растет. И она это знает, раз утром покинула Дармштадт. Меня теперь мучает интерес, как будет себя вести эта невинность во плоти, когда прибудет принцесса.

– Готова поручиться, её не остановит даже свадьба…

Внутри князя Петра уже кипела чистая ярость, выплескиваясь все разъедающими каплями; сомнений не было – говорили о его сестре. Даже если среди штатских были еще Голицыны (ввиду распространенности фамилии здесь бы нашлось еще минимум трое), столь явные совпадения слишком смешны – речь идет о Катерине. И если он верно понял немецко-французские фразы, сестра упала на самое дно, и ей стала не дорога даже собственная честь.

Стиснув руки в кулаки, на секунду крепко зажмурившись, князь Петр сделал медленный глубокий вдох; грудь тяжело поднялась и так же тяжело опустилась. На висках вздулись вены, едва прикрытые темными волосами.

Значит, Катерина была здесь, в Дармштадте. Куда она отправилась, он не мог угадать, но сейчас это – второстепенно; сначала следует встретиться с Наследником Престола, и уж для него-то беседа будет короткой. Взбешенного князя Петра уже не волновало, что именно цесаревич наобещал его сестре – он должен был ответить за свои бесчестные действия. Для него, быть может, все не в новинку, и всех Романовых с колыбели учат пользоваться каждой хорошенькой барышней, что попадает во дворец, но Катерина – не все.

Голос слуги, вновь бесшумно появившегося, чтобы пригласить князя на аудиенцию, выдернул того из хаоса пропитанных ненавистью мыслей.

Больших усилий стоило надеть бесстрастную маску и с идеально ровной посадкой головы перешагнуть через порог и не изменить выражения своего лица при виде устроившегося за письменным столом цесаревича, чудом еще не сокрытого за высокими стопками каких-то документов и бумаг. Князь Петр впервые лично встречался с Наследником Престола, но неплохо знал его по портретам, да и был наслышан о его личности. Если бы не история с сестрой, быть может, князю бы удалось назвать того прекрасным кандидатом на роль будущего Императора и даже с искренностью принести присягу. Вот только сейчас, когда глаза застила ярость, сквозь которую едва различимыми линиями был выведен образ Катерины, он мог лишь ощущать отвращение к человеку, что готовился воспринять Российский престол.

– Ваше Императорское Высочество, князь Петр Алексеевич Голицын по поручению герцога Лейхтенберского, Николая Максимилиановича, прибыл.

Отрывисто откланявшись, князь безмолвно вперил холодный взгляд в цесаревича, как-то задумчиво поднявшего голову, словно бы запамятовал об аудиенции. С четверть минуты тот изучал визитера, сощурившись, а после едва заметно кивнул, будто отвечая каким-то своим мыслям, и закрыл папку, что лежала перед ним.

– Рад видеть Вас, князь, – заговорил Николай, поднимаясь из-за стола, но не выходя. – С чем же послал Вас ко мне кузен?

Глаза его чуть потеплели, и князь Петр ощутил, как ярость набирает обороты. Сглотнув, чтобы сохранить внутреннее равновесие хотя бы в голосе, он медленно стянул с руки новую перчатку и с презрением швырнул в лицо Наследнику Престола.

– С этим.

Заинтересованно хмыкнув, поймавший внезапное послание Николай уточнил:

– Вы уверены? Не припомню, чтобы у нас были поводы для дуэли.

– А Вы напрягите память, Ваше Высочество, – все правила этикета зиждились на тонком волоске, что мог в любую секунду просто быть сдутым потоком воздуха от взорвавшегося клубка злости. – Женское имя «Екатерина» Вам ни о чем не говорит?

Прежние насмешливые искорки в глазах Наследника Престола сменились стальным блеском.

– Смею предположить, что Вы говорите о своей сестре, и эта перчатка не от герцога, а от Вас.

– Вы одарены острым умом, Ваше Императорское Высочество, – если бы не шутовской поклон, можно было бы решить, что фраза и впрямь являлись лишь искренним выражением восхищения. Но князь Петр сейчас испытывал абсолютно диаметральное чувство – презрение.

– Позволите узнать, что именно вы сочли за оскорбление в её адрес, чтобы нам с Вами не терять драгоценного времени?

В ответ на это князю Петру захотелось громко рассмеяться; если бы только все не было слишком серьезно и он находился в кабаке с армейскими друзьями, а не на аудиенции. Потрясающе сыгранная честность, заслуживающая аплодисментов.

– Поиграться с чувствами влюбленной барышни, добившись того, чтобы она отменила собственную свадьбу и оказалась обесчещена, при этом готовиться венчаться с датской принцессой – по-Вашему, недостаточно для оскорбления? – выплюнул он, не сводя сверлящего взгляда с Наследника Престола, надеясь прочесть на его лице хоть каплю раскаяния или сожаления.

Увы.

Единственное, что там проскользнуло эфемерной тенью – усталость.

– Вам об этом поведала Ваша сестра?

Вопрос звучал так, будто бы они беседовали о погоде.

– Я имею право не сообщать, откуда были получены сведения. В их достоверности у меня нет причин усомниться, – даже если и сплетницы чего приукрасили, слова дядюшки не могли лгать. – Равно как и нет причин верить Вам.

– Вы понимаете, чем чреват вызов лица императорской крови? – попытался воззвать хоть к какому-то разуму цесаревич.

Напрасно.

– Вы можете только прикрываться своим происхождением, вместо того, чтобы ответить за свои действия!

– Я никогда бы не посмел прикоснуться к Вашей сестре, – с какой-то тяжелой бесстрастностью сообщил Николай. Князь Петр осекся, что-то уловив в этом лишенном эмоций голосе, но тут же усмехнулся:

– Яблоко от яблоньки недалеко падает. Вы ничем не лучше своего отца.

Какими бы ни были отношения в царской семье, сколь бы сильна ни была обида Николая на Императора, все это оставалось внутри, скрыто от посторонних глаз. И позволить кому-либо оговаривать его близких, даже если сам неоднократно упрекал отца в адюльтерах, не мог. В груди встрепенулось что-то темное.

– Глупец, – с обреченным сожалением тихо протянул цесаревич. – Жду завтра Вашего секунданта.

Комментарий к Глава седьмая. Скажи, что же нас дальше ждет

*Капля камень точит <…> По крайней мере,.. (фр.)

========== Глава восьмая. Не возвращайся, если сможешь ==========

Когда пред общим приговором

Ты смолкнешь, голову склоня,

И будет для тебя позором

Любовь безгрешная твоя…

М.Ю.Лермонтов

Германия, Карлсруэ, год 1864, сентябрь, 30.

Княгиня Голицына явно не ожидала увидеть среднюю дочь вновь так скоро: она полагала, что Катерина отбыла в Дармштадт, чтобы вернуться к своим обязанностям при Дворе, а значит, несколько месяцев будет находиться подле государыни, прежде чем уехать в Россию, чтобы венчаться там. После, быть может, она снова посетит Германию, отправившись в свадебное путешествие, хотя об его маршруте они не говорили, потому было вполне возможно, что молодые скорее предпочтут солнечную Италию. Потому, узрев, как к поместью подъезжает экипаж, а после из него выходит бледная Катерина, Марта Петровна удивленно моргнула, силясь понять, не привиделось ли ей это, и не спутала ли она с дочерью какую-то нежданную гостью.

Поднявшись на ноги и отложив книгу, с которой по обыкновению сидела на террасе, раз позволяла погода, она медленно спустилась по ступенькам, выводящим к главной дорожке, что шла от дома к парадным воротам.

Ошибки не было – к ней действительно спешно приближалась дочь, за которой слуга нес большой ридикюль: тот же, с которым она и уезжала.

Нахмурившись, княгиня позволила себе обнять её, прежде чем отстранить и внимательно вглядеться в её лишенное румянца лицо:

– Катя? Что-то стряслось? Сначала граф Шувалов вернулся, теперь ты.

Определенно ожидавшая этого вопроса и подобной реакции Катерина покачала головой, тут же заверяя маменьку, что волноваться не о чем. Хотя княгиня не была в этом так уверена, когда услышала последние слова:

– … я решила оставить Двор.

Во всем её естестве при этом не было ни грамма счастья, будто бы к этому решению её подводили под дулами десятков заряженных ружей. Марта Петровна, все сильнее хмурясь, махнула рукой слуге, чтобы тот унес вещи гостьи, и жестом предложила дочери пройти в дом: не стоять же посреди дорожки, обсуждая такие известия.

– Что сподвигло тебя на такой шаг? – осведомилась княгиня, стоило тяжелой двери закрыться за их спинами; Катерина еще даже не успела присесть, хотя в её движениях читалось желание как можно быстрее куда-то сбежать, а не вести разговоры.

– Маменька, если Вы позволите, я все Вам поведаю позже, – обернувшись, она подтвердила невысказанные предположения. – Дмитрий еще здесь?

По этому вопросу можно было бы сказать, что внезапный визит в Карлсруэ – лишь от тоски по жениху, но отчего-то на потерявшую голову от любви барышню Катерина сейчас ничуть не походила. Внутри Марты Петровны зарождалось волнение.

– Граф в библиотеке, – она кивнула и, видя готовность дочери последовать в указанном направлении, придержала её за локоть. – Катя, скажи хотя бы, надолго ли ты сюда?

– Простите, маменька, я не могу сейчас дать ответа на этот вопрос, – та опустила глаза, что еще больше уверило княгиню в мысли – дело нечисто.

– Через пару дней к нам обещался быть Петр. Я полагаю, он был бы рад встрече с тобой.

От этой новости Катерина замерла, явно не ожидавшая так скоро свидеться с братом, особенно здесь, в Германии. Она подняла голову, и с губ сам сорвался вопрос:

– Вы писали ему?

– Я писала ему еще перед венчанием Ирины, но из Флоренции ответ так и не пришел. Зато вчера вечером посыльный принес мне письмо из Висбадена – как оказалось, Петр был там по поручению герцога, и после визита в Дармштадт намеревался навестить и нас.

– Какое счастье, – с трудом выдавила из себя Катерина, прикрывая дрогнувшие губы руками. – Простите, маменька, мне нужно срочно разыскать Дмитрия. Обещаю, после мы с Вами обязательно побеседуем.

Едва обозначив быстрый книксен, что сейчас выражал её извинения в столь резком окончании разговора, она спешно удалилась, оставив княгиню в смешанных чувствах и желании как можно скорее дознаться до правды. Катерина уже не была той маленькой девочкой, что стремилась всеми секретами поделиться с маменькой, но и видеть её столь скрытной, особенно если прибавить к этому её явное напряжение и внутреннюю тревогу, было излишне странно.

Смотря в идеально ровную спину дочери до тех пор, пока она не свернула за угол, Марта Петровна хмурилась, невольно цепляя пальцами кружевную манжету домашнего платья.

***

Катерина же, избавившись от цепкого материнского взгляда, испустила облегченный вздох; сейчас объяснять причины своего визита было некогда, да и собраться с мыслями она не успела. Не думала, что столкнется с маменькой так рано – совсем запамятовала, что та после обеда всегда предавалась чтению в саду, если погода не буйствовала. Сегодня же день с самого утра выдался крайне солнечным и теплым, так и сподвигая к легким променадам по облагороженным тропинкам под сенью еще не сбросивших листву деревьев. Вот только у самой Катерины не было настроения на праздные прогулки: тугой узел напряжения грозился лопнуть от лишней секунды промедления. Она едва сдерживалась в пути, чтобы не начать подгонять кучера: после расстояний на родине без малого семьдесят миль между немецкими городами едва ли могли считаться длинной дорогой, но даже так не было сил ждать, и Катерина каждый час выглядывала, силясь понять, как долго им еще ехать, и сколько раз придется сменить лошадей.

В действительности, причин такой спешке не было – маловероятно, что Дмитрий уже вернулся в Карлсруэ. Но у самой Катерины не оставалось места, куда бы она могла отправиться, потворствуя пришедшему утром решению покинуть Двор, пока она не оказалась утоплена волной грязи, что выльют на нее сплетницы, показавшемуся единственно верным.

Да и не смогла бы она взглянуть в глаза Императрице. Не сейчас.

Оставила письмо для нее у цесаревича (то, что составляла жениху, прихватила с собой, хоть и смысла в нем теперь не было) и сбежала даже до того, как подали завтрак. Все одно – аппетита не было.

– Кати? – Дмитрий был удивлен не меньше княгини, поскольку ранее они с невестой условились, что она дождется его письма, а после уже будет решено, как действовать дальше. Он, как и обещался, вернулся в Карлсруэ сразу же, как только убедился, что матушка не испытывает ни в чем нужды и в ближайшие три недели ей не требует его присутствие, что случилось лишь вчера вечером.

Невесту же он ожидал видеть в октябре, но никак не спустя неделю после их расставания – он покинул Карлсруэ раньше нее.

Плотно затворив за собой дверь, Катерина приблизилась к жениху, стоящему у узкого высокого стеллажа.

– Что-то удалось выяснить? – опуская приветствия и прочие пустые фразы, ровным тихим голосом осведомилась она.

Дмитрий неопределенно повел головой и медленно поставил книгу, что держал в руках, на её место, прежде чем дать ответ, чем изрядно испытывал терпение невесты. Но ему действительно требовалось собраться с мыслями – они не светские разговоры вели.

– Твои предположения не беспочвенны, – твердый взгляд, коим он её одарил, заставил Катерину внутренне подобраться и жадно внимать каждому новому слову. – Глафиру кухаркой в ваш дом устроил князь Остроженский, когда узнал, что твои родители намерены венчаться. Женщина, что до того занимала эту должность, при странных обстоятельствах погибла – её нашли в реке, хотя причин к утоплению у нее не было, если верить прислуге. Появление новой кухарки выглядело обычной заботой о потенциальных родственниках и едва ли у кого вызвало подозрения.

– Потрясающая продуманность всех действий наперед, – оценила Катерина, и непонятно, чего было больше в её голове – восхищения или же отвращения. – Но к чему это было в тот момент?

Разведя руками, Дмитрий произнес:

– Этого мне узнать не удалось. Куда важнее то, что от нее можно добиться содействия – она знает, где находится князь Остроженский, поскольку не раз виделась с ним в России, доставляя ему письма. Кажется, нам наконец попалась не оборванная ниточка.

Её затопило облегчением, хоть и праздновать победу было еще рано. Выдохнув, она, повинуясь порыву, прильнула к жениху, прикрывая глаза и упираясь лбом ему в плечо. С минуту они просто молчали, вслушиваясь в дыхание друг друга и думая каждый о своем. Впрочем, в одном их мысли сходились – у них появился шанс. Если Глафира была единственным человеком Бориса Петровича здесь, в Карлсруэ (хотя бы только на данный момент), и если она не вздумает сейчас их провести, он не узнает, что её маска сорвана. А значит, не успеет сбежать.

С нежностью прижимая к себе невесту, Дмитрий нарушил тишину, возникшую между ними:

– Когда она отправится на новую встречу с князем Остроженским, чтобы передать ему известия, мы проследим за ней. Если дело пройдет успешно, он будет сразу же арестован.

– Он может попытаться выставить себя безвинно оболганным, – чуть повернув голову, так, чтобы теперь касаться плеча жениха щекой, протянула Катерина; план, простой и очевидный, все же мог провалиться.

Руки Дмитрия, до того покоившиеся на её лопатках, легли на талию, сцепившись в замок.

– Одних только показаний Татьяны достаточно, чтобы заключить его под стражу. Нам нет нужды пытаться подловить его на новом злодеянии, тем более что неизвестно, удастся ли раскопать на него еще что-то.

– Но хватит ли их, чтобы судить его по всей строгости?

– Не тревожься за это, – успокаивающе дотронувшись губами до её волос, Дмитрий расслабленно улыбнулся, наслаждаясь их недолгой близостью. – Я клянусь тебе, что, попав единожды в застенки Петропавловки, князь Остроженский оттуда уже не выйдет.

Ставшие крепче объятия невесты дали ему понять, что она приняла его слова на веру, а мерное биение её сердца, так отчетливо ощущаемое, убедило – она уже не так взволнована и напряжена, как это было в момент её внезапного появления в библиотеке.

Он бы с радостью стоял, удерживая её в своих руках, хоть целую вечность – их минуты наедине, в теплой неге и без тяжелых мыслей, были слишком редки, – но стоило возвращаться к делам (или, если говорить вернее, к делу, озвученному только что), да и не помешало бы все же разузнать, отчего Кати не дождалась его письма.

Опустив руки и отступив назад – всего на шаг, такой, чтобы можно было спокойно посмотреть в лицо невесте, – Дмитрий попытался увидеть то, о чем она не хочет говорить, но все же озвучил вслух вопрос, что она уже слышала сегодня:

– Почему ты приехала так рано?

– Если я скажу, что мне не достает терпения ожидать чего-то слишком важного, ты мне не поверишь?

Голос её был вновь ровным, будто бы она беседовала с кем-то едва знакомым и была вынуждена держаться официальной вежливости; доверию касаемо произнесенных слов это ничуть не способствовало. Дмитрий бросил на нее пронзительный взгляд, Катерина едва заметно сглотнула. От прежней легкой атмосферы, окутывающей уютным коконом, не осталось и следа.

– Я больше не могу оставаться при Дворе.

Гранитной плитой упало понимание случившегося. Ожидаемого, но отталкиваемого ежеминутно.

– Ты все же?..

Он не успел закончить негромкой фразы, когда слух резануло неотвратимое «Да». И даже последовавшие за этим слова о том, что все – лишь фикция для князя Остроженского, – не могли сгладить эффекта, произведенного признанием. В ней и вправду столько…

…страха?

…жертвенности?

…любви?

Наверное, именно так она чувствовала себя, когда вскрылась правда о его «гибели» и участии в авантюре по выведению князя Остроженского на чистую воду. Именно такое опустошение, делящее душу пополам с хаосом, в ней царило. Именно так ударило осознание, что между ними всегда будет стоять еще что-то. Более важное. Пока друг для друга они продолжат оставаться на второстепенных ролях.

Ведь они могли обвенчаться тайно и просто сбежать, не заботясь о том, что станет с остальными. Выбрать чувство, а не долг. Перед отечеством, семьей, совестью.

Точнее – они бы не смогли.

Какая горькая ирония – их союз и впрямь идеален. Два человека, не способных позволить себе просто быть счастливыми и закрыть глаза на кем-то придуманные понятия, ставшие мерилами этого времени.

– Твоя жертва не будет напрасной, – одними губами произнес Дмитрий, с осторожностью обхватывая её тонкую кисть и оставляя почти невесомый поцелуй на изумруде обручального кольца.

Он был обязан закончить все последним шагом, чтобы не слышать больше, как ломается все внутри нее на части. Не видеть пустоты в родной зелени глаз.

А после свадьбы – позаботиться о её возвращении ко Двору.

***

Германия, Дармштадт, год 1864, сентябрь, 30.

Высокие напольные часы показывали начало седьмого, когда тихие шорохи в спальне прервали чуткий сон цесаревича. Он и без того несколько раз за ночь просыпался оттого, что из-за неудобного положения затекшие мышцы начинали давать о себе знать – особенно усердствовали спина и шея. Все же, провести ночь в кресле было не лучшей мыслью, однако смущать и без того измученную Катерину он не желал, а потому, рассудив, что сутки лишений хуже не сделают, убедил её занять постель. Была бы в спальне кушетка, он бы устроился на ней, но увы – интерьер поражал своим аскетизмом. Уйти же в другое помещение он не мог, опасаясь за Катерину, да и за достоверность легенды, которую требовалось подарить всему Двору (хоть и идея эта ему не особо нравилась).