Текст книги "Плачь обо мне, небо (СИ)"

Автор книги: Selestina

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 60 страниц)

========== Пролог. Рассвет над Невой ==========

Мужчине следует остерегаться женщины, когда она любит: ибо тогда она готова на любую жертву, и все остальное не имеет никакой ценности в глазах ее.

© Фридрих Ницше.

Российская Империя, год 1864, октябрь.

За маленьким окошком, выбитым в стене, ветер гнал волны по темной поверхности Невы, и густые, похожие на плотный дым облака сбивались стаями, отражаясь в ледяной воде и еще сильнее затемняя ее. Одиночная камера Алексеевского равелина Петропавловской крепости мало чем отличалась от ей подобных, тем более для своих узников, что ожидали в ней часа, когда вынесут приговор и приведут оный в исполнение. Стоит ли вообще задумываться о том, в каких условиях отсчитывать минуты и часы до конца, если где-то вдалеке уже не брезжит свет, и путь к свободе навечно прегражден звуком выстрела, растревожившего воронью стаю? Теперь у него есть возможность просто прокрутить кадры собственной жизни, жалея о том, чему столь мало уделялось внимания. О незаданных вопросах и несказанных словах, не совершенных поступках и не прозвучавших признаниях. Только о моменте, когда дуло дуэльного пистолета было направлено на Наследника Российского Престола, князь Петр Алексеевич Голицын не жалел. И даже если завтра его расстреляют за покушение на жизнь цесаревича, вряд ли он возжелает повернуть время вспять. Лишь попросит мысленно прощения у матери, надеясь, что сестры сумеют не дать княгине сойти с ума в семье, где не осталось уже мужчин. И попытается поверить в то, что его невеста сумеет еще стать счастливой, сняв траур по нему однажды.

Потому что даже сейчас, сливаясь с холодом выкрашенных в желтый стен, молодой человек сказал бы Императору то же, что и на допросе. Цесаревич поигрался с чувствами его сестры, разрушив ее жизнь, и никакие заверения Катеньки в том, что здесь не было ничьей вины, кроме ее собственной, не убедили бы Петра. В подобном не было прощения ни простому крестьянину, ни Наследнику Престола: это то, во что верил молодой князь Голицын, на миг проникаясь пониманием к своему отцу, что год назад тоже томился в застенках Петропавловской крепости по делу о цареубийстве. Узник не оправдывал мыслей главы семьи, но уважал за то, что даже перед лицом смерти он не отступился от собственных идей и убеждений. Пусть и закончившихся для батюшки трагично, как случится и для него в скором времени. Тяжелая поступь за стеной, медленно затихающая вдали, однажды замрет у его дверей, и позже злой октябрьский ветер будет рвать на груди расстегнутую рубашку, пока под дробь барабанов начнут возводиться ружья. И последний вздох князя Петра оборвет молитву на середине.

Умирать страшно. Но за честь сестры – не так уж и глупо.

Наверное.

***

Российская Империя, год 1863, август.

– … и даже находясь так далеко от Вас, мой ангел, я вспоминаю часы и минуты, подаренные нам судьбой, изъявляя надежду повторить их вновь, – вдохновенно зачитывала невысокая девушка, чьи вьющиеся волосы от быстрых перемещений по комнате выбились из прически, на бледном лице выступил румянец, а губы так и норовили растянуться в улыбке. В руках она держала отнятое у сестры письмо, строки которого и декламировала на всю комнату, спасаясь бегством от раздосадованной таким обращением с чужими чувствами Ирины.

Старшая из сестер Голицыных, полноватая и ладно сложенная, перенявшая у папеньки густой темный волос, убранный в аккуратный пучок, а у маменьки – каре-зеленые глаза с лисьим прищуром, не находила ровным счетом ничего смешного в фразах, написанных рукой графа Перовского, чье расположение польстило ей еще в июле, на балу по случаю тезоименитства Императрицы. Несмотря на некоторую не привилегированность рода Голицыных, вниманием двадцатиоднолетняя Ирина Алексеевна обделена не была, однако имела высокую разборчивость в кавалерах и не желала выйти замуж без ответного чувства. Сергей Васильевич Перовский, сын члена Государственного совета, пришелся по душе не только самой княжне, но и ее родителям. И потому они никоим образом не стали препятствовать внезапно вспыхнувшему роману, омраченному лишь редкостью встреч, недостаток коих восполнялся частыми письмами. Одно из таких сейчас и зачитывала ее младшая сестра, не в силах удержаться от смеха.

– Катрин, это совершенно не смешно! – попытки отчитать двадцатилетнюю княжну всегда проваливались, как случилось и сейчас. Подбегая к окну и набрасывая себе на голову штору из тонкого светлого материала, она горделиво приподняла голову, прижимая к груди драгоценную бумагу и, по всей видимости, изображая Ирину.

– Я буду молить Бога, граф, чтобы однажды он соединил наши сердца и судьбы, дабы боле нам никогда не разлучаться, – патетично вздохнув и тут же рассмеявшись, девушка вручила старшей сестре письмо. – Право, он излишне часто прибегает к этим громким и вычурным словам, – качнув головой, Катерина обернулась, бросая из-за мутного стекла взгляд на двор, где слуга закладывал карету.

– Прикажешь ему изъясняться, как мужчины в кабаке после нескольких часов пребывания в нем?

– Их намерения хотя бы прозрачны, чего не скажешь о твоем графе, – рассматривая втаптываемые в грязь копытами двойки вороных листья, княжна отстраненно пожала плечами, не в силах оторваться от картинки за окном. – Ты собираешься с ним встретиться? – резко переменив тему в ответ на внезапно проскользнувшую в сознании мысль, поинтересовалась она, вновь возвращая внимание сестре и только сейчас замечая, что платье на Ирине надето не домашнее. А значит, она намеревалась покинуть поместье, и, судя по карете, отнюдь не ради того, чтобы посетить церковь в воскресный день.

– Станешь препятствовать? – старшая Голицына сложила руки на груди, словно бы готовая дать отпор, хоть и вряд ли бы это потребовалось: Катерина, возможно, в силу возраста имела иной взгляд на жизнь, но не в ее привычках было указывать кому-либо на правильность или неправильность действий, или же того пуще – запрещать, даже если речь шла о самой младшей из девочек – Ольге, имевшей с ней разницу в три года.

– Напротив, – зеленые глаза блеснули; подходя к сестре и беря ее за руки, княжна приняла самое кроткое выражение лица, умоляюще смотря на Ирину, – ты же не откажешь мне в просьбе?

– Опять исследовать закоулки Петербурга в поисках непонятной вещи, до которой бы не додумалась ни одна приличная барышня? – иной раз старшей Голицыной казалось, что все классические законы сказок перемешались, и вместо того, чтобы наградить странностями Ольгу, выделили из трех девочек Катерину. Поведение ее еще соответствовало всем принятым нормам, но мышление то выдавало в ней ребенка, то делало будто бы лет на десять мудрее.

– С этим я и сама справлюсь, только возьми меня с собой, – не выпуская пальцев сестры из своих ладоней, попросила та, стараясь выглядеть как можно более спокойной. Ей так хотелось вырваться из поместья, что она была готова пообещать за содействие все, что угодно.

– Но папенька же…

– Я усвоила урок, – протест Ирины был торопливо прерван, – недели было более чем достаточно, чтобы обдумать свое поведение. Прошу, возьми меня с собой! Папенька тебе ничего не скажет, даже если узнает: я скажу, что не оставила тебе выбора и тайно пробралась в карету, желая увидеться с графом Шуваловым. Уж на этот аргумент он не сумеет гневаться: сам желал, чтобы я дала согласие Дмитрию на помолвку.

Тяжело вздохнув, старшая Голицына с минуту изучала лицо сестры, борясь с внутренним голосом разума, требующего исполнять родительскую волю, а не потакать этим просьбам, против которых никогда не умела идти. Обязанная подавать пример младшим и помогать маменьке в их воспитании, Ирина так и не сумела стать той, что скажет твердое «нет», несмотря на все мольбы, и не дрогнет при виде слез. Справедливости ради, стоит заметить, что и брат их – Петр – так же легко поддавался на уговоры девочек, с самого детства балуя всех троих. И потому даже когда его оставляли за главного, чувствовали они себя не в пример привольнее, нежели под неусыпным родительским оком.

Обреченный кивок со стороны Ирины вызвал у Катерины широкую улыбку. Крепко обняв сестру и заверяя ее в том, что она успеет вернуться к моменту отбытия, а также сменит платье за считанные минуты, княжна распахнула дверцы платяного шкафа, изучая наряды и разыскивая максимально простые вещи. Хоть и уехавший позавчера папенька не отдавал приказа сторожить ее, покинуть поместье следовало как можно тише. Например, в обличье мальчишки-слуги, сопровождающего барышню. Маменька с Ольгой сейчас все равно в церкви, мимо управляющего прошмыгнет, а остальные слуги «новенькому» не удивятся: мало ли из чьего имения мог прибыть посыльный. Главное – успеть обернуться туда и обратно к вечеру, пока глава семейства в отъезде. Что именно вызвало папеньку в Петербург, Катерина не знала, но молилась, чтобы это дело задержало князя до завтрашнего утра.

========== Часть I. Три Екатерины. Глава первая. Паутина заговора ==========

Российская Империя, год 1863, август, 1.

– Ты понял свою задачу? – пытливый взгляд маленьких темных глаз чуть навыкате впился в невысокого сухопарого мужика, одетого в латаную рубаху и заправленные в высокие сапоги штаны, старательно подвязанные бечевой. На покрытый багровым сукном колченогий столик лег пистолет, и единственный лишенный бельма глаз зажегся при виде огнестрельного оружия, к коему тут же потянулась смуглая, покрытая мозолями рука. Господин, что задавал вопрос, одобрительно хмыкнул в ответ на подобные действия.

– Не тревожьтесь, барин, не убоюсь, – заверил его мужчина, заворачивая пистолет в какую-то грязную тряпицу и укладывая получившийся куль за пазуху. – Только б задаток какой получить, – намекнул крестьянин, скалясь обломанным зубом, что в неверном свете одинокой оплывающей свечи выглядело, признаться, жутковато. Князь, наблюдающий за собеседником, невольно вздрогнул. Так некстати промелькнула мысль о том, что никто не помешает сейчас мужику пустить пулю ему в лоб, нарушив уговор. Но всё же дворянин нашел в себе силы сохранить невозмутимое и чуть надменное выражение лица, отсчитывая от сложенных пополам ассигнаций три бумажки и выкладывая их туда, где мгновением назад покоился пистолет.

– Выполнишь дело – получишь остальные деньги.

На миг ему почудилось, что крестьянин готов отказаться, заслышав это, однако мужик только пожал плечами, забирая смятые купюры и нахлобучивая на голову шапку. Опосля поговорят, значится. Всё же, и у него есть причины соглашаться на такую авантюру: отплатить за фальшивую свободу и гибель единственного сына в шляхетском восстании выросший в России уроженец Царства Польского Януш Бужек был готов, даже если знал, что за этим последует казнь. А в том, что и при счастливом исходе его поймают, он не сомневался. Но возможность в последнюю минуту заглянуть в глаза государю и увидеть там ту же боль, что пришлось пережить ему, когда он обнимал окровавленное тело сына, стоила того. Почему того же хотел барин, о котором окромя имени Януш ничего не знал, ему было неведомо, да и, сознаться, интереса к его мотивам не возникало.

Однако сколь серьезна должна быть причина, чтобы человек решил пойти против существующей власти и Божьего помазанника в лице Императора, либо же внести в нее свои поправки? С самого зарождения Российской Империи, бывшей когда-то русским княжеством, дворцовые перевороты, покушения и смутное время не прекращались. Затихали, но лишь на короткий срок. Во все времена находились те, кто не желал терпеть существующий порядок, кому мечталось получить правление государством в свои руки или просто приблизиться к той золотой жиле, коей являлся трон. Высокое положение – социальное и материальное – манило многих. И даже если ученые мужи не вносили в документы строк о случившемся, нельзя утверждать, что этого не было. История страны, творящаяся в кулуарах, написанная кровью, никогда не выйдет наружу полностью.

С момента декабрьского восстания, отметившего еще один трагический рубеж, прошло почти четыре десятилетия, а отголоски приговоров, вынесенных его участникам, продолжали звучать в разных концах необъятной страны. И ежели кто-то смирился со своей участью, сумев найти себе место вдали от столицы и не желая возвращаться в Петербург даже после дарованного Императором помилования, то находились и те, кому отчаянно хотелось мести. Одна из ветвей князей Трубецких со смертью князя Петра Алексеевича, находившегося в ссылке, официально считалась прерванной. И мало кто был осведомлен о том, что за два года до восстания у него случилась связь с Анной Васильевной Остроженской, родившей ему двух детей – Бориса и Марту. В приходскую книгу они были записаны под фамилией матери: князь Трубецкой, опасавшийся неудачного исхода дела, не желал вовлекать Анну в это и ломать ее жизнь их романом. И уж тем более не желал, чтобы гнев государя распространился и на ни в чем не повинных детей. Потому и отказался от венчания и предания огласке факта появления семьи. Но, вопреки всем усилиям Петра, Анна вместе с детьми отправилась за ним в ссылку, и потому, пусть и вдали от блеска и величия Петербурга, от возможности получить достойное образование, но Борис и Марта воспитывались в полной семье. И кто знает, как бы сложилась их судьба, если бы Анна осталась в деревне под Петербургом и ничего не сказала детям об их отце, али вышла замуж за кого-то близкого ей по социальному положению. Но простая крестьянка смогла подарить тепло опальному князю, и выросший на рассказах отца о величии рода Борис уже чувствовал себя полноправным дворянином, незаслуженно потерявшим все, ему причитающееся.

На сорок седьмом году жизни Петр Алексеевич отдал Богу душу, так и не увидев более Петербургского неба, и упокоился на сельском кладбище, где через одиннадцать лет рядом появится могила Анны Васильевны. Все надежды и чаяния князя Трубецкого остались его пятнадцатилетнему сыну, твердо решившему отплатить всем, кто был повинен в ссылке батюшки. И для этого пришлось сначала вернуться с матерью в столицу, где они долгое время снимали комнатушку на троих, пребывая в большем стеснении, нежели в своем маленьком домике. Дабы не создавать неудобств маменьке и сестре, Борис, не без помощи дядюшки, признавшего племянника лишь после долгих разговоров о князе Трубецком и демонстрации сокровенной табакерки батюшки, был зачислен в Александровский лицей, хоть и не подходил по возрасту ровно на год. Куда разумнее было бы похлопотать об образовании Марты, но для девушки судьба и без того сложилась удачно: ей начал оказывать знаки внимания молодой князь Алексей Голицын, чем семнадцатилетняя девушка не преминула поделиться с братом. После недолгих раздумий не по годам взрослый мальчик, являющийся главой семьи, дал добро на отношения сестры с Голицыным и, похоже, не прогадал. Через год Марта поклялась перед алтарем в верности супругу, а спустя еще год – подарила мужу первенцев: Петра, названного в честь своего деда, и Ирину. Борис, пусть и не отпустивший мыслей о мести, всё же радел за счастье сестры, и потому ее устроенная судьба ему давала какую-то странную веру в то, что он на правильном пути. И действительно стоило вернуться в Петербург, где все благоволит ему. Но длилось столь благодатное спокойствие недолго.

Подтолкнул ли сам Борис своего шурина к тому – ему было неведомо. Однако, у Марты и Алексея уже родилась третья дочь – Ольга, когда князь Голицын вместе с семейством решил покинуть столицу и вернуться в Карабиху, где стояла усадьба, принадлежавшая еще его отцу. Незадолго до того имел место быть разговор, мельком затрагивающий тему экономического упадка последних лет и проводимой Александром политики, что ознаменовался сетованием Алексея Михайловича на нынешнее положение и случайным туманным упоминанием некой истории, произошедшей между Голицыными и императорской семьей. И эта беседа вместе с живым откликом со стороны шурина дали надежду Борису Петровичу. Таким предложением высших сил было грех не воспользоваться, и тогда двадцатитрехлетнего молодого человека начали обуревать странные, подчас даже пугающие мысли. Столь ясно и четко о мести ему еще не приходилось размышлять, а теперь все словно стало на свои места и обрело краски. Семена попали на благодатную почву: все мысли и идеи князь Голицын воспринял положительно, с готовностью подтверждая, что-де при Николае Павловиче такого не было, и лучше бы правлению сменить курс или же смениться полностью. Хотя за тот период, что семейство пробыло в Карлсруэ, в письмах, коими обменивались Алексей Михайлович и Борис Петрович, не было ни намека на готовящийся переворот.

Однако, по возвращении Голицыных в Карабиху участились встречи, а к шестьдесят второму году дело о цареубийстве расцвело пышным цветом. К шестьдесят третьему – нашелся исполнитель из числа тех, кто поддерживал крестьянские восстания. И теперь все зависело лишь от простого мужика, готового возвести дуло пистолета на своего государя.

***

Российская Империя, год 1863, август, 14.

Карета мягко покачивалась, и вновь зачитавшаяся почти до самого рассвета Катерина тщетно боролась со сном, пытаясь сохранить ясность рассудка. Не так долго осталось ехать: вот уж за окном показался Старый базар, раскинувшийся на Успенской площади. А значит, скоро цокот копыт стихнет, и дверца распахнется перед графской усадьбой, где уже с самого утра дожидается ее приезда Елизавета Христофоровна. Решение навестить графиню Шувалову с дочерью, отдыхавших в Таганроге каждое лето, пришло столь стремительно, что едва успевшая вбежать в гостиную усадьбы Шуваловых, где Ирина и распрощалась с сестрой, Катерина спешно поприветствовала жениха и, даже не объяснив своего странного вида, предложила сейчас же выехать, дабы не терять времени. С учетом расстояния между Карабихой и Таганрогом, им бы и без того пришлось провести в пути более десяти суток. Отчего княжна передумала ехать в Петербург, она и сама не знала: неведомая сила звала в почти незнакомый Таганрог, посетить который она отказывалась несколько лет. Препятствовать подобному решению никто не стал, и тут же была заложена личная графская карета, пока гостья меняла платье на одно из тех, что принадлежали Елене Шуваловой – старшей сестре ее жениха.

– Милейший, останови экипаж! – в некотором роде неожиданно для самой себя обратилась к извозчику Катерина, чем вызвала изрядное удивление на лице сидящего рядом с ней Дмитрия.

– Кати, тебе дурно? – с беспокойством во взгляде осведомился он у невесты, удостоившись отрицательного покачивания головой.

– Я очень хочу прогуляться, если ты не против, – дожидаясь, пока повозка остановится, она поправляла бант на шее, вечно норовящий развязаться.

– Тебе составить компанию?

– Нет нужды, – с улыбкой отказала жениху Катерина, прежде чем ступить на землю и захлопнуть дверцу кареты. Шум улицы, который изрядно приглушался в повозке, тут же заполнил все пространство вокруг. И когда лошади тронулись с места, увозя не согласного, но не желающего спорить с девушкой графа Шувалова, Катерина ощутила ту самую пьянящую свободу.

Выезды в одиночестве папенька девочкам не позволял, поэтому везде княжон должен был сопровождать или брат, или жених, или дядюшка Борис Петрович. Любая возможность оказаться за пределами уезда без надзора воспринималась как подарок судьбы, причем, куда чаще случавшийся, если спутником становился Дмитрий, знающий, сколь сильно иначе может на него обидеться невеста. Сказать по правде, княжна не имела склонности к ссорам – любые недомолвки с близкими людьми она старалась пресекать на корню и сглаживать всяческие неловкие ситуации, а потому и к пустым обидам не тяготела. И единственный момент, что всегда оставался за ней: свобода, пусть и мимолетная.

В некотором роде Катерина бы даже поторопилась с днем свадьбы, потому что переход в семью Шуваловых означал чуть сильнее разжавшиеся тиски и чуть больше дозволенного, нежели в родном доме. Однако, лишь из-за этого раньше срока лишать себя девичества княжна не желала. Венчание назначили на февраль будущего года, так пусть в этот день оно и состоится. Осенняя распутица помешает и гостям, и молодым: добираться по Соборной площади станет невозможно. Даже снежные сугробы во стократ предпочтительнее грязи, что вынуждает всех торговцев и прохожих надевать высокие сапоги. А менять церковь не пожелал никто: Успенский собор являлся значимым и для когда-то обвенчанных здесь родителей Катерины, и для впервые повстречавшихся под его сводами родителей Дмитрия. Здесь же крестили его старшую сестру Елену, да и на весь Таганрог это было главное культовое сооружение, неоднократно посещаемое членами Императорской фамилии. Кроме того, свадьбу хотелось провести тихо, что представлялось возможным лишь в Карабихе или Таганроге, и отнюдь не в Петербурге, как предлагал Алексей Михайлович.

Переходя от лавочки к лавочке, то перебирая яркие бусы, то засматривась на цветные леденцы, Катерина отпустила от себя все тревожащие мысли, погружаясь в состояние беспричинной радости. Завернувшись в расписной платок и кружась перед полноватой торговкой в вязанном жилете и с костяным гребнем в медных волосах, княжна улыбалась, размышляя, брать ли приглянувшуюся вещицу. Дмитрий дал ей немного денег, да и собственные сбережения у девушки имелись, однако ко всем этим дамским товарам она была почти равнодушна, и если Ирина с Ольгой всегда привозили из поездок себе то новые сережки, то веер, Катерина чаще задерживалась в лавочках с различными безделушками вроде маленького парусника в стеклянной бутылке. В такие моменты маменька сетовала, что Катерина не родилась мальчишкой. Зато Петр всячески потакал увлечению сестры, одаривая ее то редкими шахматами, то добытой где-то подзорной трубой, то старинными часами на цепочке, которые уже никогда не начнут вновь отсчитывать время. Каждая из таких вещиц хранила в себе память и казалась княжне куда более значимой, нежели бездушные сережки.

Торговка отвлеклась на подошедших к ней барышень, сильно заинтересовавшихся пуховыми платками, а Катерина, затерявшаяся в своих мыслях, и почти позабывшая о том, что раздумывала над приобретением накинутой на плечи вещи, продолжила свой путь. Когда торговка опомнилась, княжна уже затерялась в толпе, миновала Старый базар и не сразу поняла, что не заплатила за покупку, которую не планировала совершать. Вместо того, чтобы возвернуться и отдать несколько смятых ассигнаций, Катерина почему-то лишь прибавила шагу и оглянулась, чтобы убедиться в отсутствии преследования.

В следующий миг произошло столкновение с кем-то, оказавшимся на ее пути, и воздух сотряс звук выстрела, отозвавшийся конским ржанием.

Испуганно дернувшись и чувствуя, как гулко стучит в висках пульс, Катерина вскинула голову и отступила назад.

Рядом с ней стоял немолодой мужчина, чьи покрасневшие руки все еще судорожно вцепились в пистолет. Похоже, он не сразу сумел все осознать, поскольку застыл с каким-то полубезумным взглядом. Именно на этого человека налетела княжна, все еще плохо воспринимающая реальность и не понимающая, почему где-то там, на площади у Собора, начал нарастать гул. Обернувшись в направлении взгляда незнакомца с оружием, она заприметила жандармов Третьего отделения, о котором без ужаса не был способен говорить никто, даже если ему не посчастливилось лично побеседовать с этими господами.

Страх, обуявший Катерину и выбивающий из легких воздух, не позволил даже предположить, что ее персона не представляет интереса для блюстителей порядка, не сумевших разглядеть ее лицо с такого расстояния: их внимание полностью досталось стрелявшему. И лишь в момент, когда три простых человека из толпы окружили того самого мужчину, княжна сумела различить и другие фигуры возле себя – случайных прохожих, привлеченных звуком выстрела. И не только их: там, где появились люди Долгорукова**, стояла карета, запряженная шестеркой лошадей. Но отнюдь не эти животные привлекли внимание девушки, а статная фигура молодого человека в парадной одежде, которая и выдавала в нем принадлежность к императорской семье: в иных условиях Катерина бы не признала цесаревича Николая, подле которого находился граф Строганов – его наставник. На лице Наследника Престола отчетливо прослеживался страх, перемешанный с возмущением, в то время как граф уже четко раздавал указания охране. Не желая личного знакомства с жандармами Третьего отделения, княжна метнулась в сторону и, стараясь затеряться во взбудораженной случившемся толпе, направилась к Собору, кляня пышные юбки столь любимого подругой платья.

Лишь когда его деревянные двери закрылись за ее спиной, и полутьма, заполненная церковным пением, окутала со всех сторон, Катерина сделала глубокий вдох и перекрестилась, поднимая голову к высоким расписным сводам.

Она уже не знала, зачем должна была посетить Успенский Собор: вряд ли и вправду для договоренности о дате венчания; но чувствовала, что того желали высшие силы. Понемногу приходило осознание: она отвела шальную пулю от Его Высочества. Она должна была предотвратить это богомерзкое покушение на цесаревича. Именно поэтому она оказалась здесь, а не продолжила свой путь с Дмитрием.

Останавливаясь пред иконой Николая Чудотворца и поджигая фитиль тонкой восковой свечи, Катерина начала шептать молитву. За Наследника.

***

Николай Александрович, смотрящий на человека, которого к нему подвели сопровождавшие его жандармы, размышлял над тем, стоит ли устраивать личный допрос тому, кого по приезду в Петербург подвергнет данной участи Василий Андреевич, а то и сам Император. Такое дело пройти мимо него не сможет, а потому несчастному цесаревич уже не завидовал. Удивительно, но гнева в себе он не ощущал: да, случившееся породило чувство страха, но вместо бушующей злобы и желания сгноить в тюрьме посмевшего возвести на него дуло пистолета, Наследника одолевал интерес к мотивам свершенного преступления, пусть и не получившего ожидаемого неудавшимся убийцей положительного исхода. Зачем кому-то потребовалось в него стрелять? Как правитель он не успел еще предпринять ничего из того, что могло бы всколыхнуть недовольства в народе. Как человек – вряд ли успел получить столь серьезных и злопамятных недоброжелателей, чтобы они возжелали ему смерти. Тогда по какой причине кто-то пошел на подобный шаг в его отношении?

– Как имя твое? – осведомился цесаревич, решив, что несколько особо не дающих ему покоя вопросов за допрос считать нельзя. Да и не сравнится это с полноценной пыткой в Третьем Отделении.

Мужчина, смотрящий своими мутными желто-зелеными глазами на Наследника Престола в упор, кажется, даже не услышал обращенной к нему фразы. Однако когда Николай Александрович собрался озвучить вопрос вновь, предполагая, что задержанный пребывает в состоянии шока, пересушенные губы с кровоподтеком – похоже, кто-то в толпе учинил свою расправу – разомкнулись.

– Януш Бужек, – бельмастый глаз сощурился, и в одном только этом действии цесаревич прочел отсутствие какого-либо сожаления о свершённых действиях. Равно как и в простом ответе, лишенном обращения к Его Высочеству.

– Зачем же ты в Наследника Российского Престола стрелял, Януш? – новый вопрос прозвучал уже со стороны графа Строганова, предугадывающего мысли своего воспитанника.

– За фальшивую свободу, подаренную Императором крестьянам, – упоминание недавнего указа, изданного два года назад, ставшего катализатором такого количества крестьянских восстаний, какого не насчитывалось со времен начала правления Дома Романовых, удивления не вызвало. Однако куда более странным было другое: к той реформе государя цесаревич отношения не имел, поэтому логика в действиях стрелявшего практически не прослеживалась. То ли он чего-то не договаривал, то ли ему не было разницы, кому из императорской фамилии мстить. В любом из случаев, расстрела ему было уже не избежать.

– Тогда почему ты возвел дуло пистолета не на Императора? За грехи отцов их дети не в ответе.

– На кого указали, в того и выстрелил, – если изначально Николай Александрович хотел знать лишь мотивы крестьянина, теперь он намеревался полностью распутать клубок, раз уж Бужек так легко давал ответы.

– Кто указал?

– Важный человек, – обнажив обломанный зуб в ухмылке, сообщил Януш, – князь.

– Назови его имя, – взяв допрашиваемого за грудки, тряхнул его Строганов, – не станешь препятствовать дознанию – Его Высочество проявит великодушие.

– Чего бы мне верить Вам? – покосившись на стоящего рядом Николая Александровича, прохрипел крестьянин. Хоть и жизнь ему никто не сохранит, а каким образом умереть – не велика разница, смысла выкладывать все сейчас он не видел: на допросе в Третьем Отделении придется заново повторять рассказ.

– Не желаешь верить нам – поверишь Императору, – оттолкнув от себя крестьянина, граф обернулся к Наследнику, тотчас же отдавшему указание охране.

– Януша Бужека заключить под стражу в Петропавловской крепости, его семье запретить покидать усадьбу до момента оглашения приговора и приставить к ним охрану.

Слаженный кивок, сопроводивший короткое “будет исполнено, Ваше Высочество”, стал единственным ответом на приказ цесаревича. Оный же, дождавшись, когда его люди затолкнут обвиняемого в экипаж, что тут же возьмет курс на Петербург, перевел взгляд на ловящий солнечные лучи крест, венчающий маковку Успенского Собора.

– Сергей Григорьевич, я хочу вознести молитву за сегодняшнее чудесное спасение, – обратился к воспитателю Николай, на что получил согласный кивок. Но прежде чем скользнуть под каменные своды Собора, цесаревич помедлил. – И, прошу, не докладывайте о случившемся Императрице.

Зная, что граф Строганов поймет все без пространных объяснений, он даже не стал дожидаться ответа. Деревянная дверь распахнулась прямо перед ним, когда преодолевший расстояние в несколько десятков шагов Наследник был уже готов взяться за ее потертую ручку. Щурясь от все еще яркого августовского солнца, столь непривычного после полумрака Собора, Катерина, едва не столкнувшись с цесаревичем, удивленно отступила назад. Кажется, сегодня в ее привычку вошло налетать на людей, однако в случае с Его Высочеством это вряд ли было бы оценено положительно. Почтительно склонившись в реверансе и тут же распрямляясь, чтобы оказаться как можно дальше от члена императорской фамилии, пока оный не успел вспомнить ее лицо, княжна поспешно сбежала вниз по ступеням и, огибая графа Строганова, чуть отставшего от своего воспитанника, устремилась в направлении свободной брички, на козлах которой клевал носом извозчик. Следовало скорее покинуть Соборную площадь, дабы не оказаться замешанной в чем-либо.