Текст книги "Плачь обо мне, небо (СИ)"

Автор книги: Selestina

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 60 страниц)

– Тогда, – княжна вынула из пышных юбок то самое письмо и протянула его цесаревичу, – Вы сможете сказать, принадлежит ли оно руке Великого князя?

Николаю не пришлось досконально изучать взятый лист бумаги, чтобы дать ответ: еще по тому, как был выведен вензель в виде буквы “М”, и как загибалась буква “д”, что было характерно стилю его деда, он мог утверждать, что это послание действительно писал Михаил Павлович. И имя той, кому оно адресовалось, также не являлось секретом.

– Абсолютно. Судя по всему, одно из последних его писем Аксинье.

– Существуют ли доказательства того, что Наталья не состояла в отношениях с Великим князем?

– А Вам так хочется обнаружить в себе царскую кровь, Катрин? – ироничный вопрос цесаревича отчего-то лишь усилил мрачность его собеседницы. Та, взглянув в глаза Николаю, с неясным ему холодом произнесла:

– Мне жаль, если я дала Вам повод думать обо мне в подобном ключе. Я не претендовала и никогда не стану претендовать на место в Вашей семье. Однако этого бы желал мой дядюшка.

С минуту цесаревич молчал, обводя пальцем контуры изящной чернильницы, почти опустошенной. Подобные истории не были редкостью для императорских фамилий, поскольку многим хотелось урвать свой кусок власти и славы, оказаться под лучами солнца, на вершине всего мира. Кто падал ниже – изначально ли получивший все человек, или же тот, кто желал взойти на ту же ступень, будучи где-то внизу? Кто вызывал презрительную жалость? И кому не хотелось сочувствовать? Наследник Престола не знал, какой должна быть его реакция. Чего ждали бы от него в этом случае родители, и чего ожидает княжна. Что было бы правильным – не по науке, а по справедливости.

Но сильнее его заботило то, как сплелись эти жесткие нити вокруг Катерины, плотно втянутой в дворцовые интриги со стороны ее дядюшки. Как чистая, светлая душа оказалась в руках человека, кажется, утратившего моральные принципы. И разум.

– Что ж, это объясняет его заинтересованность в том покушении, однако… неужто лишь в этом причина?

Николай действительно желал понять мотивы, что сподвигли старого князя на столь богомерзкие деяния, но искренне не мог этого сделать: либо Борис Петрович потерял рассудок, либо здесь имелись и иные причины. Цесаревич бы не сомневался, если бы оказалось, что сам Остроженский – прямой потомок кого-то из Великих князей: это бы сразу все объяснило. Но кровно он был связан с этим потомком – Катериной – лишь через свою сестру, что слабо походило на достойный аргумент. Либо Борис Петрович чего-то не договаривал, либо его разум окончательно помутился.

– Я не так хорошо осведомлена о прошлом дядюшки, чтобы утверждать что-то, однако, – княжна нахмурилась, припоминая все, что ей рассказывала маменька, – по отцу он был Трубецким, однако официально не признанным, и потому лишенным причитавшихся ему земель и титула. Дедушка умер в ссылке, где-то под Тобольском.

– Трубецкой… – Николай в упор посмотрел на собеседницу, – это может иметь смысл – Трубецкие находились в числе претендентов на престол когда-то, но подорвали авторитет, чем и впоследствии занимались – чего только декабрьское восстание стоило. И все же, неужели человеку достаточно столь странного повода, чтобы решиться на преступление?

Он не адресовал вопрос напрямую Катерине – скорее озвучил главную тревожащую его мысль. Княжна отвела взгляд, не зная, должна ли она сказать что-то в ответ на это: она и сама не понимала дядюшку, да и в целом тех, кто осмеливался пойти против царя. Однако правду говорят, что чужая душа – потемки: то, что им видится незначительным и абсурдным, для кого-то – причина достаточная даже для убийства.

– Судя по тому, что и у нынешних студентов-революционеров нет явных причин для выступлений, но оттого ситуация не меняется – человек слишком не поддающееся логике существо, – констатировала факт княжна.

– Ваши слова без доказательств могут счесть клеветой, даже если я доложу Императору о том инциденте в Михайловском, – вновь заговорил Николай, возвращаясь к главному – необходимости найти прямую улику против старого князя. И, боюсь, при его осторожности это будет не так просто сделать, пока он не решится на повторное покушение.

– Ваше Высочество! – Катерина вскочила с кресла, в ужасе смотря на цесаревича. – Если Вам жизнь не дорога, подумайте о государыне – она и без того в постоянном волнении за Вас!

– Я не намерен умирать сейчас, но второе покушение должно состояться. Только дослушайте меня, Катрин, прежде чем вновь твердить о моей глупости. Вы должны показать своему дядюшке, что готовы стать соучастницей, чтобы мы могли знать, когда и где все произойдет. Эта информация появится у жандармов – когда он попытается совершить нападение, у нас будут неопровержимые доказательства его причастности. Даже если он вновь будет действовать чужими руками: все разговоры между Вами и Вашим дядюшкой будут иметь свидетелей.

Слова цесаревича не были лишены смысла, и нельзя было отрицать, что он все неплохо продумал, однако Катерину не покидало волнение и даже страх. Делать Наследника Престола живой приманкой, даже имея все гарантии его неприкосновенности, было слишком опасно. Она и помыслить боялась о том, что его ранят, а самый ужасный исход и вовсе заставлял бледнеть и проклинать корсет, мешающий делать полноценные вдохи. В упор смотря на Николая, излагающего весь план в подробностях, княжна пыталась найти в себе силы выдавить хоть слово. Голос подчинился неохотно, в горле стоял ком, и каких усилий ей стоило произнести пару фраз – лишь Всевышнему известно.

– Я скорее лично подниму дуло пистолета на дядюшку, нежели позволю Вам рисковать своей жизнью.

Фраза прозвучала не менее оглушающе, чем реальный выстрел. Когда Катерина осознала, что именно сорвалось с ее губ, и сколько правдивы были эти слова, внутри все застыло. Казалось, даже сердце прекратило биться. Она действительно могла бы это сделать. И становилось страшно.

Николай, не менее своей собеседницы пораженный ее заявлением, замолк, рассматривая княжну так, словно бы видел впервые. Медленно выйдя из-за стола, замер в нескольких шагах от нее, не отводя взгляда. Молчание, густое и странное, длилось какие-то секунды, но в них даже жизнь растворилась, уступив место пустоте и тяжелому гулу в ушах.

– Вы удивительная девушка, Катрин.

Голос звучал хрипло, неровно, и абсолютно естественно вплетался в эту тишину. Не рушил, не кромсал – оставался правильным звуком, едва ли более громким, нежели удары сердца. Но новая фраза вернула все на круги своя, и шум за окнами дворца ворвался в реальность, напоминая о том, где они и кто они.

– Обещаюсь украсть Вас из Петропавловской крепости, если по моей вине Вы попадете туда.

– И быть в бегах всю оставшуюся жизнь? Я находила Вас более благородным, Ваше Высочество.

Отвернувшись к окну, за которым уже давно в свои права вступил январский вечер, княжна отвела в сторону тонкий тюль. Одним лишь ироничным замечанием цесаревич разбил всю ту неловкость, но уничтожить тревогу не сумел. Мирно опускающиеся на дворцовую площадь снежинки казались какой-то насмешкой природы, что во всех литературных произведениях сопереживала человеку, отражая его состояние. Сейчас же – лишь резко контрастировала с оным.

Голос Николая раздался совсем близко (она и не заметила, как его тень скользнула по тяжелой шторе), за спиной, и Катерина непроизвольно вздрогнула.

– Вам не придется брать в руки пистолет.

– Как же Вы тогда собираетесь осуществить эту затею? – так же тихо осведомилась княжна, не меняя своего положения, но закрыв глаза. Так было проще.

– Это бесчеловечно, но мою роль сыграет один из жандармов, – цесаревичу не хотелось подставлять кого-либо из людей, даже при том, что никто не должен был пострадать, но иного выхода не существовало. – Я просто поменяюсь с ним местами и скроюсь в толпе.

– Думаете, что это сработает? – в поле зрения вновь попали падающие снежинки, но теперь они не вызывали раздражения – тревога склонила голову, на время затихая.

– Вы смеете во мне сомневаться?

Ироничный прищур, отразившийся на темном стекле, кажется, окончательно успокоил сердце. Отпустив невольно сжатую в пальцах штору, Катерина обернулась, чтобы поймать тот же взгляд, но уже не в отражении. Несколько секунд всматриваясь в лицо цесаревича, она, наконец, качнула головой и, присев в неглубоком реверансе, так же молча покинула кабинет.

Осторожно расправляя ладонью складки на светлом тюле, Николай улыбнулся.

========== Глава восемнадцатая. Найди – все опять вернется ==========

Российская Империя, Санкт-Петербург, год 1864, январь, 13.

Лицо женщины на маленьком потрете в простой рамке темного дерева было слишком серьезным, но, возможно, именно потому притягивало, выделяясь из череды однообразных улыбок. Темные кудри, отсутствие всяческого румянца, из драгоценностей – лишь цветы в волосах: дама выглядела просто, однако что-то не давало причислить ее к низшему сословию. Гордость посадки головы? Надменность во взгляде? Породистость лица? Впрочем, ничто из этого не заинтересовало Бориса Петровича, равнодушно цокнувшего языком и отбросившего портрет в сторону, тем самым вызвав разочарованный вздох у его гостя.

– Не поймите меня превратно, Борис Петрович, но в прошлый раз Ваш выбор чудом не оказался роковым. А если и сейчас все рухнет лишь из-за неверной ставки?

В говорившего впился острый взгляд маленьких глаз, кажется, нацеленный на то, чтобы уничтожить наглеца на месте и без единой капли крови. Курочкин (а это был именно он) вздрогнул, но старательно держался, чтобы не показать собственного страха. Спорить со старым князем ему не хотелось, но еще меньше он желал оказаться в руках Третьего Отделения, что им определенно светит, если план погорит.

– Тот случай ничего не значит. Катерина – моя племянница, оставшаяся совершенно одна в России. Ей некому больше верить. Вспомните Меншикова, вспомните Долгорукова, – протянул Борис Петрович. С языка Курочкина чуть было не сорвалось острое предложение вспомнить полностью судьбу всесильного временщика, закончившего дни свои под Тобольском. А дочь его так и не стала Императрицей. Вместо этого он решил обратить внимание своего собеседника на другое:

– Вы упускаете одну деталь, Борис Петрович.

– И какую же, Василий Степаныч? – мысль о том, что этот мальчишка может видеть какие-то его промахи, была невыносимой для старого князя. Какой-то юнец будет его поучать? Да, он оступился однажды, но к чему сравнивать совершенно разные случаи. К чему проводить параллели, когда в его руках идеальный инструмент: знай лишь, за какие ниточки дергать. Катерина сделает все ради семьи, даже если это будет идти вразрез с ее понятиями о чести.

– Когда Меншиков задумывал свою авантюру, из возможных престолонаследников существовал только малолетний Петр и лица женского пола – его тетка Елизавета да дочери царя Ивана. А сколько Романовых сегодня могут заявить свои права? Любой из сыновей Александра, коих пятеро, не считая цесаревича…

– Младшему из них четвертый год лишь исполнится, в своем ли Вы уме, милейший?

– Но ему присягнут охотнее, нежели нам. Впрочем, хорошо, забудем о младших Великих князьях. Однако остаются Константин, Николай и Михаил – братья Императора; благо, что их дети – не старше Сергея Александровича. И это счастье еще, что овдовевшая Анна Павловна из Гааги не вернется, Марию Николаевну из-за морганатического брака вряд ли допустят к трону, а Ольга Николаевна близка к титулу королевы Вюртемберга.

– И что Вы хотите этим сказать? – Борис Петрович недобро сощурился: в словах Курочкина, бесспорно, была доля истины, но к чему велись эти речи? Потребовать отменить все планы и мирно сдаться жандармам? Вздор!

Василий пожевал губами, размышляя, как бы лучше подать свои соображения старому князю, похоже, решившему уже, что они находятся по разные стороны баррикад. Нет, безусловно, они далеко не во всем совпадали своими взглядами, однако сейчас им стоило действовать сообща, поэтому единственное, ради чего затеял Курочкин сей разговор, это грамотное обдумывание следующего шага. Промашка не допускалась.

– Не стоит принимать поспешных решений, Борис Петрович, – увещевание не подействовало на старого князя – он лишь сильнее поджал губы, дожидаясь дальнейших слов, – но необходимо подождать. Возможно, этот срок затянется, но чем дольше ожидание, тем слаще вознаграждение, не правда ли? Вы поставили все на свою племянницу, но что, если она не оправдает ожиданий? Насколько мы можем быть в ней уверены?

Остроженский бросил колкий взгляд на собеседника; ему крайне не нравились размышления Курочкина, и в основном лишь потому, что несли в себе зерно истины. Как и любая женщина, Катерина могла оказаться натурой крайне переменчивой. Впрочем, и на это у него было решение.

– Со своей племянницей я разберусь без Вашего участия, милейший, – фраза была произнесена так, что не оставалось сомнений – к этому вопросу хозяин особняка возвращаться не намерен. – А вот если Вы позаботитесь о побочных ветвях – будьте покойны, Вам воздастся. Но помните, что пока это все должно выглядеть естественно. Скажем, большой пожар в Михайловке, или добиться подорванного доверия к супруге Константина Николаевича, совершенно свихнувшейся в своих заботах о бродягах и сиротах, – он развел руками, всем своим видом показывая, что вариантов развития событий больше, чем кто-либо может предположить.

– Вы всерьез намерены оставить в живых лишь главную ветвь?

– Пока народ не проникнется любовью к Катерине и не будет готов принять ее единственной Императрицей. Я хочу видеть страдания Александра, когда на его глазах страна перейдет к невестке, и один за одним погибнут члены его семьи. Он умрет последним.

То, с каким упоением говорил о своих намерениях Борис Петрович, не оставляло сомнений – им овладевало безумие, стоило лишь подумать о судьбе Романовых. Короткие пальчики возбужденно подрагивали, едва-едва сжимаясь, словно бы схватывая фантомные скипетр и державу; чуть ссутуленная спина распрямлялась, и старый князь себя видел не в тени, а уже открыто на троне. Было ли в его идеях место самому Курочкину, стремящемуся лишь к смене власти? Или же, как и прочих, за ненадобностью устранит и его?

Все же, в этом отношении, члены «Земли и воли» были намного понятнее и… честнее?

– Что, если цесаревич не осмелится на помолвку? Он решителен и импульсивен, но не глуп. Кто может поручиться, что он перечеркнет сложившиеся традиции?

– Тогда мы просто сотрем главную ветвь. У Вас ведь был план, Василий Степаныч?

Неровные желтоватые зубы обнажились в улыбке. Как знать – быть может, вправду стоило поддержать князя Остроженского.

***

Российская Империя, Москва, год 1864, январь, 14.

За прошедшие несколько дней, что он провел в Белокаменной по поручению Императора, Дмитрий успел поразмыслить относительно поведения князя Остроженского, но даже так оставалось немало белых пятен. Личность старого князя выглядела слишком скользкой и не всегда логичной, что сбивало с толку и не давало полностью просчитать дальнейшие его действия. Требование расторгнуть помолвку прозвучало не то что бы совершенно неожиданно (он предполагал, что по праву ближайшего родственника Борис Петрович может начать подыскивать более выгодную партию для племянницы), но явно не вызывало восторга. Особенно в том ключе, что преподнес старый князь. Попроси о том сама Кати, Дмитрий бы не раздумывая дал свое согласие, пусть даже и желал их венчания как никто другой. Но воля невесты для него была священна. Однако услышать от ее дядюшки, что Кати готова принять ухаживания цесаревича, причем, не как знак высочайшего внимания, а с надеждой на брак, – было слишком странно.

О том, что венценосные особы набирают комплект фрейлин не только для поручений Великих княгинь и княжон, знали все, и каждая придворная (да и не только) дама сочла бы за честь приглянуться Императору или иным членам царской фамилии, и этому бы даже не препятствовало большинство ее родных, включая законного супруга. Пожалуй, и Дмитрий бы ни в чем не упрекнул Кати, если бы та принимала знаки внимания Его Высочества, как и сама Кати ни словом бы не обмолвилась, вздумай ее жених (и после – супруг) воспользоваться кем из крепостных для любовных утех. То не считалось зазорным, в отличие от адюльтеров с лицами своего круга. Все это воспринималось в рамках легкого увлечения, никоим образом не наносящего ущерба. Но если голову начинали посещать крамольные мысли, наподобие тех, что выразил старый князь – о венчании Кати с Наследником Престола – следовало беспокоиться. Какие основания нужно иметь для того, чтобы столь слепо уверовать в возможность этого союза?

Нахмурившись, Дмитрий вытянул из кармашка часы: малая стрелка подбиралась к шести, и нужный человек должен был появиться с минуты на минуту. Лишь бы ничто ему не помешало прибыть сюда, а после – добраться вовремя до столицы. Молодой граф сам рвался срочно оседлать коня и выехать в Петербург, однако явиться к государю, не завершив поручение, было не лучшей идеей. Даже если Его Величество сочтет полученные сведения ценными, это ничуть не умалит факта ненадлежащего адьютанту поведения. Да и – еще один взгляд на круглый циферблат – лучше пока ему не появляться в столице и при Дворе.

Ум уже не занимали революционеры – если то, что удалось узнать Дмитрию, не показное затишье, а действительная картина, сейчас Ишутин и его товарищи не опасны для государства и не требуют принятия серьезных мер. Потому можно было обдумать то, что затевал князь Остроженский: вряд ли он действовал во благо Кати, тем более что – в этом граф Шувалов успел удостовериться – именно его стараниями был арестован князь Голицын, и именно его не выдал, боясь за супругу и детей. В том, что тот и впрямь бы отплатил Алексею Михайловичу через его семью, не оставалось сомнений: князь Остроженский утерял всяческие понятия чести и родства. Он не имел привязанности даже к сестре, которую обещался умертвить, если зять осмелится сдать его на допросе. Что б ему помешало воспользоваться Кати и устранить ее в случае неповиновения? Другой вопрос – почему он так рьяно старался уничтожить царскую семью. И успеет ли Дмитрий предотвратить возможную трагедию.

Первой, почти мальчишеской мыслью было просто вызвать потенциального родственника на дуэль. Оскорблением счесть не аргументированный должным образом отказ в помолвке, или даже завуалированное указание на недостойность его в качестве жениха для Кати. Не суть важно, что называть причиной. Однако пуля в лоб была бы слишком легкой смертью для старого князя: он заслуживал куда более долгих мук и застенков Петропавловки. А это было доступно лишь государю. Вот только как заставить самого Остроженского сознаться в своих деяниях, или хотя бы открыто показаться Третьему Отделению в момент преступления? Борис Петрович изощрен и пронырлив, и вдобавок к тому – крайне осмотрителен. Ниточки, что могут привести к нему, так коротки, что, возможно, обрезаны и лишь для вида торчат из общего клубка.

Тянуть за них или не стоит?

Рваный ритмичный стук в дверь уведомил о том, что посыльный все же сумел добраться до Москвы. Офицер, несколько раз виденный при Дворе, молча дождался, когда рыщущий по комнате граф Шувалов отыщет подготовленное еще с утра донесение, успешно запрятанное на момент случайных гостей (не доверял он постоялым дворам), и проверит написанное в нем.

– Передайте эти сведения Его Императорскому Величеству, – Дмитрий протянул свернутый лист бумаги стоящему перед ним офицеру. Тот, понятливо кивнув, намеревался уже было удалиться – чем раньше отъедет, тем быстрее окажется в столице – однако граф внезапно жестом приказал ему подождать. Кончик пера вновь заскользил по желтоватой поверхности, торопливо выводя несколько строк; мысли опережали появляющиеся буквы, рука подрагивала, и чудо, что кляксы не осталось. Но медлить не следовало: Дмитрий был готов лично после извиниться за неровный почерк, если он успеет. Сейчас подобные мелочи ничего не значили. Наскоро дописав и присыпав текст мелким песком, он обернулся.

– Это – лично в руки Его Высочеству.

***

Российская Империя, Санкт-Петербург, год 1864, январь, 14.

Как бы ни была Катерина против авантюры, предложенной Николаем, а полномочий вступать в споры с ним она не имела, и потому оставалось лишь покорно принять эту идею. Тем более что и оставить цесаревича здесь она не могла, ощущая за собой вину: если бы не ее сердечный трепет, не укрывшийся от глаз дядюшки, возможно, удалось бы избежать всего этого. Впрочем, кто мог поручиться за то, что старый князь не сыграл бы на других струнах, исчезни с ее стороны чувства к Наследнику Престола? Все началось значительно раньше, и порой Катерине думалось, что не будь вплетена в эти интриги она, нашелся бы кто-то другой, чьими руками князь Остроженский разрушил бы Империю в своей слепой мести. Он был безумен. Иначе объяснить столь странные стремления не удавалось, и потому в душе вновь и вновь просыпался страх. За то, что их просчитанные шаги в определенный момент заведут в тупик, потому что действия тех, кто потерял рассудок, невозможно предугадать. Хотелось раз и навсегда покончить со всем, пусть это и будет означать для нее потерю последнего родного человека, но удастся ли вскоре поставить точку?

Дожидаясь, пока слуга распахнет перед ней дверь, она прошествовала в кабинет, где Борис Петрович с самого утра занимался финансовыми делами. Ее визит также был скорее деловым, нежели из желания свидеться, и имел двойное дно: намедни Ульяна, старая кухарка, прослужившая более двадцати лет, скончалась, и надлежало срочно подобрать кого-то на ее место, и Катерина вызвалась решить этот вопрос, лишив дядюшку хотя бы одной заботы. Все складывалось как нельзя лучше – уже который день она пыталась придумать, как провести тайного агента в дом, и, хотя старую женщину было жаль, смерть ее сыграла на руку. Тотчас же цесаревич послал за поверенной Долгорукова, и той был проведен полный инструктаж по ее обязанностям. Бывшая Анна Ростопчина теперь носила имя Евдокия и считалась простой крестьянкой.

– Дядюшка, я нашла замену Ульяне, – оповестила старого князя Катерина и махнула рукой куда-то в коридор: оттуда, неловко комкая платок в руках, вышла немолодая женщина, пожалуй, даже старше предыдущей кухарки, с сухощавым лицом, слишком тяжелым для женщины подбородком и холодными светлыми глазами. Молчаливо поклонившись хозяину дома, та опустила взгляд в пол, предоставляя барышне возможность представить ее и пояснить, какие рекомендации ей дали бывшие господа. Старательно сложенная легенда о том, что до недавних пор Евдокия служила у князя Прозоровского, судя по всему, вопросов у Бориса Петровича не вызвала – он пожевал губами, над чем-то размышляя и отослал новую кухарку к ее прямым обязанностям, лишь сказав что-то о необходимости проверить ее умения. Мысленно Катерина облегченно выдохнула – кажется, все прошло удачно.

– Помнится, на февраль вы венчание назначали? – внезапно заговорил старый князь, тайком поглядывая на племянницу. Та вздрогнула, не догадываясь, к чему был вопрос задан. Впрочем, долго строить предположения не пришлось. – Дмитрий Константинович уже получил разрешение у Императора?

Хитрые маленькие глазки, вперившиеся в Катерину, кажется, даже не моргали: столь напряженно они ловили каждое ее движение. Борису Петровичу требовалось знать, какие действия предпринял граф Шувалов.

– Я думала отложить свадьбу, – созналась княжна после недолгих раздумий: в этом не было никакой лжи, она и вправду не ощущала за собой готовности становиться графиней сейчас, покидать Двор. В том, что семейная жизнь потребовала бы уделения внимания новому дому, а значит, временного или длительного отлучения от фрейлинских обязанностей, не было сомнений. Она, бесспорно, желала этого, но позже. Стоило лишь понять, как сказать об этом жениху.

– Тебя что-то тревожит? – участливо осведомился князь Остроженский. Судя по тому, как ответила ему племянница, об отмене венчания Дмитрий с ней не заговаривал, а значит, та беседа для него прошла зря.

– Просто… – Катерина замешкалась, невольно коснувшись цепочки с крестиком, тем самым выдавая свое смятение, – мне страшно. Это решение, которое принимается один раз, и я бы хотела, чтобы оно было верным, а не породило терзания на протяжении всей жизни.

Ей бы поговорить об этом с маменькой или сестрой, но их нет рядом, а Эллен, готовая развеять любые ее сомнения, не может быть беспристрастна, если речь идет о ее брате. Дядюшка же… в силу последних событий его уже сложно было считать близким человеком, которому стоило довериться, но сейчас подобная «откровенность», пусть и несколько театральная, могла стать полезной: пусть он видит, что она колеблется, пусть считает, что ее можно подтолкнуть к другим мыслям. Потому что лучше, если он оступится сейчас, нежели дойдет до нового покушения на Его Высочество. Вот только как подвести Бориса Петровича к действиям, которые жандармы смогут трактовать полноценной причиной для ареста – она не знала.

– Помнишь недавний наш разговор о происхождении твоего папеньки? Я рассказал тебе об этом не только потому, что ты желала знать о своем батюшке больше. Твоим сердцем завладел Наследник Престола. И, похоже, он питает к тебе не менее искренние чувства? – ворвался в ее размышления голос Остроженского.

– О чем вы, дядюшка? – недоумение, отразившееся на ее лице, уже не было наигранным – она и впрямь не поняла значения сих фраз. Старый князь сощурился, в упор смотря на племянницу.

– В чувствах нет ничего постыдного. И надеяться на взаимность – не грешно. Ты имеешь полное право на вхождение в царскую семью.

В груди холодной змеей в клубок свернулось подозрение. Если до последних фраз и стоило думать о чистоте рассказа дядюшки, то поверить в то, что он желает лишь позаботиться о ее будущем, она не могла. Слишком уж складно он говорил, слишком уж красиво ткалось полотно. Ни затяжки, ни прорехи. Но показать свое сомнение и недоверие она не имела права. Не сейчас. Если потребуется, она примет на себя любую роль, лишь бы вывести дядюшку на чистую воду. Потому, вместо слов о существующей договоренности с Дмитрием, прозвучала совершенно иная фраза, не дающая ей покоя уже не первую неделю:

– На фрейлинах не женятся.

И даже если женятся, такой брак не признает церковь. Такой брак не признает царская семья. Сколько лет Марии Николаевне пришлось скрывать свою связь с графом Строгановым? А ведь ее венчанию потворствовал сам цесаревич! Но узнай о том покойный Николай Павлович, Великой княжне не помогло бы ничто, и издать Акт удалось лишь после его смерти, но произошедшее осталось в тайне. Сама Катерина оказалась посвящена лишь стараниями длинных языков фрейлин. Со времен Петра I не было ни одной придворной дамы, чей брак с представителем императорской фамилии стал бы законным. И ей не стать исключением.

– Когда венчали на царство Михаила Федоровича Романова, среди претендентов находились и Голицыны, и Воротынские. Их права на российский престол были выше, чем у кого-либо. Последняя из Воротынских была венчана на брак с братом воспитателя Петра Первого – Петром Алексеевичем Голицыным. Твой батюшка признан князем Голицыным, а древность этого рода и чистота их крови – не чета даже Романовым, от которых уже едва ли что осталось: все немцы проклятые заняли. От тех, кого венчали на царство пару столетий назад, в них лишь фамилия, – чем больше говорил Борис Петрович, тем воодушевленнее становился его голос, и тем сильнее охватывал Катерину страх: безумие – вот чем звалось то, что овладевало старым князем. Святая вера в законность его мыслей и суждений. Фанатичное желание вернуть все к истокам. – Не им, а тебе занимать престол и сжимать в руках державу. Не по родству с царями, так по праву древности рода.

Казалось, что он уже был готов ухватиться за любой аргумент, лишь бы одержать победу. Борясь с собой, чтобы не выдать случайным жестом мыслей о том, что не ей престол дядюшка готовит, а себе, желая править ее руками, Катерина опустила взгляд. И знать, как именно он намеревается это осуществить, ей не хотелось. Но в то же время – требовалось.

– Но даже если Их Императорские Величества одобрят этот брак, мне быть лишь в тени венценосного супруга.

Руки тянулись закрыть уши. Сердце набатом стучало в голове.

– Вспомни Екатерину Великую – присутствие Петра на троне ей ничуть не помешало. Не помешает и тебе. Императрица больна, и ускорить процесс не составит труда; Император ничуть не заботится о своей безопасности, цесаревич пошел по его стопам.

Рассуждения дядюшки, абсолютно бесчеловечные на её взгляд, вызывали ужас. Катерина и помыслить не могла, что с царской семьей что-то случится. С каждой минутой она все больше уверялась в правильности своего решения: если ради этого придется отречься от последнего родственника, она всё равно это сделает.

– А как же остальные члены Дома?

– Они всегда могут разделить участь основной ветви.

Она сильно надеялась на то, что весь разговор был подслушан – это еще не полноценное доказательство вины, но уже улика. Уже весомый аргумент в пользу подозрений в адрес старого князя. И чем скорее все закончится, тем легче ей станет. Руки подрагивали, и чтобы скрыть это, пришлось сцепить пальцы вместе и старательно считать вдохи и выдохи.

– Зачем нужно столько смертей? Они… они не виновны перед Вами и народом.

– Они все – прямая угроза новой власти. Сорную траву нужно вырывать с корнем, чтобы из него не появился новый стебель.

– Люди поднимут бунт, – качнула головой Катерина, заставляя себя мыслить рационально и не поддаваться эмоциям.

Сейчас надлежало вести беседу так, словно бы они решают простые вопросы, не затрагивающие чужие жизни. Чувствительной княжне, пусть и приученной держать лицо в обществе, это было крайне сложно: казалось, что каждая новая фраза ставит на ней клеймо предательницы. И если бы подобную беседу донесли ей, она бы не поверила в то, что лишь одна из сторон действительно желала гибели всех членов царской семьи. И приказала бы казнить обоих участников разговора.

– Люди не слепы – еще немного, и их недовольство начнет проявляться открыто. Император оступился, и не раз: еще несколько таких шагов мимо верного пути, и его не спасет даже Третье Отделение. Он подрывает всяческую веру в образ монарха. Народ может быть сильнее императорских офицеров, если начнет действовать сообща. Ты слышала о революционерах?

На ум тут же пришла фамилия «Ишутин», и сердце сжалось. Некстати вспомнились переживания, едва-едва утихшие, но не исчезнувшие – до тех пор, пока Дмитрий не вернется из Москвы, она не сможет спокойно спать и перестать молиться за него. Неопределенное движение плечами стало единственным ответом на вопрос старого князя. Впрочем, он, кажется, и не ждал иного.