Текст книги "Плачь обо мне, небо (СИ)"

Автор книги: Selestina

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 60 страниц)

Пожалуй, мигрень бы усилилась, если бы распахнувшаяся в гостиную дверь не поспособствовала внезапной тишине. Девицы вмиг вспорхнули с обитых алым бархатом кресел, одновременно склоняясь в реверансе перед вошедшими в покои Ее Величества цесаревичем и Императором. В следующую секунду, повинуясь молчаливому жесту государыни, они покинули Золотую гостиную.

– Вы бледнее обычного, Maman, – целуя руку матери, обеспокоенно заметил Николай.

– Ваше поведение не способствует улучшению моего здоровья.

Заслуженный упрек был встречен покорно опустившейся головой. Видит Бог, он не желал давать матери причин для беспокойства, но охрана тотчас бы выдала его положение и свела на нет все усилия остаться неузнанным. Да и нечего ему бояться в Петербурге: дело о покушении расследовано, да и нет никаких оснований для второй попытки со стороны недоброжелателей.

– Вы обещалась вернуться к ужину, – продолжила Императрица, с укором глядя на сына.

– Я защищал честь девушки – Вы же знаете нрав Василия Андреевича: к беседам с ним стоит приговаривать особо опасных преступников.

Покойная Императрица Александра Федоровна говаривала, что привычку шутить во время серьезных разговоров Николай перенял от своего отца; сам Император утверждал, что Наследник чувствовал себя излишне привольно из-за избытка внимания, полученного в детстве. Как бы то ни было, иной раз сдержать ироничное замечание цесаревич не мог, о чем впоследствии раскаивался.

– Надеюсь, Вы не стали вызывать графа на дуэль? – хоть и был задан этот вопрос цесаревичу, взгляд Марии Александровны был направлен на стоящего подле мраморного камина Императора: напоминание о днях минувших изогнуло его губы в едва заметной улыбке.

– Будьте покойны, Мари, мое безрассудство Николаю не передалось, – уверил супругу государь.

– Зато упрямства с лихвой досталось, – шутливо укорила его Императрица, на щеках которой даже слабо проявился румянец.

– Позвольте, – в том же тоне не согласился с ней Александр, – здесь и Ваша заслуга имеется. А иной раз и мой покойный батюшка являет себя: даже мне порой страшно становится, – посмеиваясь, Император взглянул на сына, припоминая тому сегодняшний эпизод в кабинете.

– Что же Вы тогда, Ваше Величество, с Императором спорить изволите? – не преминул ухватиться за последнюю фразу цесаревич, также продолжая разговор о недавнем инциденте. Хоть и задан сей вопрос был непринужденно, с оттенком иронии, взгляд Наследника Престола говорил о том, что он абсолютно серьезен и не желает ничего забывать. Государь нахмурился: вновь поднимать эту тему при супруге он не желал, а сын, похоже, намеренно все вел именно к тому.

– Вот когда займешь мое место, тогда и вернемся к этому вопросу, – попытка разрешить все очередной полушутливой фразой не дала ожидаемых результатов.

– Скольких еще безвинно к тому моменту Третье Отделение сгноит в застенках Петропавловской крепости?

Мария Александровна совершенно не понимала, куда зашла беседа между отцом и сыном, но явственно ощущала нарастающее в гостиной напряжение. Николай редко вступал в споры, будучи не склонным к конфликтам, особливо с Императором. И если он начинал перечить отцу, причина на то действительно имелась.

– О каких без вины приговоренных Вы говорите?

– Мари, Вам не стоит волноваться попусту: в нашем сыне говорит Ваше слишком доброе сердце, – успокаивающе коснулся плеча супруги государь, бросая предостерегающий взгляд на сына.

Увы, тот не внял молчаливой просьбе.

– О тех же, которым не было воздано по заслугам. О девушке, которой мы обязаны своей жизнью.

– Говорите прямо, Николай, – потребовала Императрица: смотрящие прежде с нежностью глаза приобрели твердость взгляда. Из позы её ушла прежняя расслабленность, и сейчас от хрупкой фигурки веяло настоящей силой и непреклонностью. Хоть и продолжала Мария Александровна сидеть на кушетке, цесаревичу казалось, что она смотрит на него сверху вниз.

– Причиной моей задержки стала аудиенция у Его Величества, которой была удостоена княжна Голицына. Император отдал распоряжение о ссылке всей её семьи за границу, однако Екатерина Алексеевна осталась в России, дабы увидеться со своим батюшкой.

– Вы не дозволили девушке навестить отца? – переведя взгляд на государя, Императрица поджала губы. – Александр, Вы всегда корили покойного Николая Павловича и обижались на него за его жесткость, и теперь сами же поступаете, как он?

– Князь Голицын организовал покушение на нашего сына, Мари. Он посмел посягнуть на жизнь Наследника Российского Престола, и Вы хотите, чтобы я дозволил ему свидание с кем-либо из родных?

– Однако если бы не вмешательство Екатерины Алексеевны, выстрел был бы точным, – напомнил о заслугах девушки цесаревич, всё так же не сводя глаз с Императора.

В Золотой гостиной повисло молчание, не нарушаемое даже мерным ходом напольных часов, намедни остановившихся. Даже из нескольких обрывистых фраз, брошенных в качестве контраргументов, Её Величество смогла сложить нечеткую, но вполне понятную картину. И оная ей совершенно не нравилась. Потому что милосердное и отзывчивое сердце Марии Александровны требовало защиты для той, что стала невольным ангелом-хранителем её сыну, но как Императрица она не могла не принять во внимание родство княжны с человеком, желавшем смерти цесаревичу. И какое бы решение ни стало окончательным, оно не окажется единственно верным.

– Я хочу лично побеседовать с княжной Голицыной, – осознавая, что иначе ей не принять ничью сторону, государыня нарушила ту неестественную тишину, что властвовала в покоях мгновением назад.

Никто из присутствовавших не решился оспаривать её волю.

***

О том, что сестру его государь отослал из России вместе с детьми, князь Борис Петрович Остроженский узнал лишь утром следующего дня, когда столкнулся в гостиной с племянницей. Мажордом доложил барину о визите молодой княжны, но вернувшийся заполночь хозяин не стал ради простого приветствия и нескольких вопросов будить наверняка уставшую с дороги девушку. Оттого все разговоры были отложены на утро, которое хоть и должно было согласно поговорке все прояснить, на деле же ничуть не избавило Катерину от невеселых мыслей. Невзирая на то, что все её надежды оказались уничтожены холодом глаз начальника Третьего Отделения, княжна не растеряла решимости дознаться до правды, пусть и теперь на судьбу папеньки это уже бы никоим образом не повлияло. Но она могла возвратить домой маменьку, вновь обнять брата и услышать полные укора речи от сестер. Хотя бы ради этого стоило продолжить свои попытки распутать столь непростое дело. Только с чего начать?

– Как же тебе удалось остаться здесь вопреки монаршей воле? – Борис Петрович пытливо взглянул на племянницу, отчего та вдруг смутилась, дольше положенного задержавшись с ответом.

– За это стоит благодарить Его Высочество, – чайная чашечка дрогнула в руках при случайном воспоминании, – если бы не его заступничество перед государем, меня бы сослали вслед за маменькой.

Проследив за переменившейся в лице Катериной, князь огладил жиденькую бородку. Стало быть, цесаревич к девушке благоволит: сколь бы ни было добрым сердце Наследника Престола, а за безразличную ему барышню он бы вряд ли просил перед Императором. Пользуясь тем, что племянница избегает его взгляда, Борис Петрович позволил себе усмехнуться. Напрасно он полагал, что Судьба отвернулась от него, когда покушение сорвалось: это было лишь проверкой на его готовность идти дальше. Раз Голицын не сдал его на допросе, значит, высшие силы желали, чтобы он довел задуманное до конца.

– И что ж теперь? – вновь привлек внимание Катерины к себе князь.

– Не знаю, – вкус напитка совершенно не различался, и вряд ли тому виной была дядюшкина кухарка: её умению заваривать чай и во Дворце могли позавидовать, – я намеревалась свидеться с папенькой, но он… его… – произнести страшное слово “казнили” не удавалось. Словно бы кто-то навесил на язык пудовую гирю, вмиг тяжелеющую, как только княжна пыталась озвучить свой ночной кошмар.

Во сне она вновь пережила ту аудиенцию, имевшую иное продолжение: ей дозволили свидание с папенькой, чью окровавленную грудь она не скоро сможет выбросить из мыслей. Жестокие маски лиц жандармов и их начальника смешивались в безумной карусели, и единственной соломинкой, к которой она тянулась, дабы выпутаться из этой трясины, были пронзительно синие глаза цесаревича. А потом и они меркли, затуманиваясь неприкрытым обвинением. И так же покрывались льдом.

Борис Петрович, прошлым утром лишь узнавший о казни шурина, хотел было с прискорбием подтвердить слова племянницы, однако замешкался. Идея, что проскользнула в мыслях так мимолетно, внезапно переменила все его намерения.

– К князю никого не допускают: я намедни пытался добиться свидания с ним, но мне не дозволили даже малой иконки ему передать.

От этих слов Катерина вздрогнула: глаза её, и без того большие, расширились, и теперь она изумленно глядела на дядюшку, словно бы над его головой нимб зажегся.

– Но… Как же? Василий Андреевич сказал… – с надеждой взглянув на дядюшку, Катерина испытала облегчение: он смотрел на нее с таким пониманием, что казалось, будто сей же час все проблемы будут решены, и уже утром все семейство Голицыных воссоединится в родовом поместье.

Силясь вспомнить слова начальника шефа жандармов, княжна все сильнее укреплялись в мысли о том, что усталость сыграла с ней злую шутку: наверняка начальник Третьего Отделения лишь упомянул о возможном исходе для заключенного. Но ведь он же не подтвердил её догадок, что так и не были высказаны вслух. Значит, все это было лишь сном, и никакого расстрела не свершилось.

– Да, мне вчера утром стало известно о несправедливом приговоре для Алексея Михайловича, – с прискорбием отозвался Борис Петрович, – бедная, бедная Марта, – кивнув, он нарочито опустил взгляд, замолкнув на минуту.

– Что с ним станет? – с трудом заставляя себя сдерживать подступающие слезы, задала насущный вопрос Катерина.

– Пока дело не прояснено, он будет пребывать в одиночной камере. Ни свидеться с ним, ни передать что – вчера Император отказал мне в этом. Его ожидает расстрел.

Побледнев, княжна невольно прислонила ладонь к приоткрывшимся губам: да, она ожидала такого решения, но каждую секунду молилась о монаршей милости.

– Ты хочешь спасения для папеньки? – “догадался” князь: все мысли племянницы были написаны на её лице, и ему оставалось лишь осторожно подбирать каждую новую фразу, чтобы убеждаться в правильности всех догадок.

Решимость, с которой девушка кивнула, стала лучшей наградой Борису Петровичу, уже предвкушающему удачный исход все еще не сложившегося в единую картину дела. Но у него есть самое главное: готовность Катерины исполнить все, что он скажет, если это поспособствует вызволению её папеньки из Петропавловской крепости и снятия с него обвинений. А пока в его руках главная фигура этой шахматной партии, победа за ним.

В судьбе Российской Империи было две Екатерины Алексеевны: одна правила недолго и была лишь прикрытием для деяний Меншикова и Голицына; другая сама пришла к власти и стала воплощением целой эпохи и началом новой немецкой ветви Дома. России стоит приготовиться встретить третью Екатерину Алексеевну на престоле.

Роду Романовых суждено угаснуть.

========== Глава шестая. В дворцовых кулуарах ==========

Российская Империя, Санкт-Петербург, год 1863, октябрь, 11.

Данное супруге обещание не означало, что Император позволит ей лично решить судьбу княжны Голицыной: доброе сердце Марии Александровны могло склонить чашу весов в сторону прощения и снятия всех подозрений с девушки, и тем самым навлечь беду на цесаревича. Потому государь был не в силах просто ждать, когда список фрейлин Ея Величества пополнится небезызвестной барышней. Шум открываемой двери и короткое церемониальное приветствие оповестили Александра о том, что по его приказанию в кабинет прибыл офицер, на чьи плечи должно было возлечь конфиденциальное задание государственной важности. В исполнительности того, кто уже более полугода носил звание флигель-адъютанта, что демонстрировал искусный золотой вензель в обрамлении серебряного венка лавровой и дубовой ветвей на эполетах, сомнений Император не имел. А теперь надлежало проверить его на верность Царю и Отечеству.

– Рад вновь видеть Вас при Дворе, граф.

– Рад вновь служить Вашему Величеству.

Соответствующая этикету фраза была искренней: в мыслях офицера никогда не было и намека на недовольство политикой своего Императора. В силу возраста ему не случилось застать* правление покойного Николая Павловича и оценить то, как изменилась Россия после его смерти, однако путь, которым шел Александр Николаевич, не вызывал сомнений в своей правильности, что бы ни думали некоторые представители дворянства, имевшие власть в своих руках во времена Николая Павловича.

– Насколько мне известно, Вы состоите в близких отношениях с княжной Голицыной, – перешел к делу Александр, складывая руки за спиной и в упор смотря на стоящего перед ним молодого человека и отслеживая каждую эмоцию на его лице.

Бесстрастный взгляд на миг сменился обеспокоенным, но тут же это мимолетное проявление чувств было подавлено: не стоило давать понять государю, что его фраза показалась графу не обещающей ничего хорошего. И решение, с которым он утром запрягал лошадей в Петербург, без видимых причин пошатнулось. Император же тем временем продолжал излагать свои мысли.

– С сегодняшнего дня Вы будете докладывать лично мне о каждом шаге княжны Голицыной: с кем говорила и о чем, кого навещала, куда выезжала.

Замешательство, в которое пришел поручик, не могло укрыться от Его Величества. Как он и полагал, дать ответ сиюминутно граф Шувалов не сумеет: на вторую чашу весов были помещены его чувства, что в столь юном возрасте могли и перевесить долг. В конце концов, и сам Александр когда-то скорее бы пошел против Императора, нежели предал любимую женщину. Горяч был и ветрен. Едва заметно усмехнувшись, так, чтобы стоящий перед ним адъютант не посмел принять эту усмешку на свой счет, государь сделал пару шагов от своего письменного стола в сторону стеллажа, предоставляя возможность офицеру обдумать сказанное.

Присяга и честь не позволяли Дмитрию отказаться от возложенного на него поручения, однако его охватил страх за ту, к которой он питал нежные чувства. Что должна была совершить Кати, чтобы к её особе проявил интерес сам Император? Или, в какую авантюру она была затянута? Ведь при всей своей непоседливости и, порой, слишком частому следованию чувствам, а не голосу разума, невеста его отнюдь не являлась барышней глупой. И против Царя и Отечества не пошла бы. Потому предположить, что Кати в чем-то повинна, офицер не смог бы и в страшном сне. Но что тогда сподвигло Его Величество отдать подобный приказ?

– Надеюсь, Вы не намереваетесь отказаться от моего поручения? – иронично поинтересовался Александр, вновь возвращая свое внимание адъютанту.

– Никак нет, Ваше Величество, – стараясь, чтобы его заминка перед ответом не вызвала монаршего гнева, отозвался граф.

– Похвально, поручик Шувалов, – в сощуренных глазах государя промелькнуло одобрение, – жду Вас завтра с отчетом.

– Слушаюсь, Ваше Величество.

Что бы ни стало причиной для особого поручения Императора, одно Дмитрий понимал ясно: просьбу о благословении на брак придется отложить. Вряд ли сейчас Александр Николаевич расположен к Кати и одобрит желание своего доверенного лица связать с ней жизнь. Стоило обеспокоиться положением невесты, а день браковенчания всегда можно изменить. А еще требовалось держать её как можно дальше от Двора, забыв просьбу Эллен о представлении подруги к Императрице.

Откланявшись, граф Шувалов покинул кабинет государя, намереваясь немедленно направиться в квартиру князя Остроженского, где должна была находиться Кати, если верить её письму, что было доставлено посыльным вчера.

И Дмитрию очень хотелось верить, что все это – какое-то досадное недоразумение.

***

Ты сможешь спасти папеньку.

Слова дядюшки уже вторые сутки не покидали мыслей Катерины. Что бы она ни делала, тот разговор вновь и вновь всплывал в её памяти, терзая душу и заставляя сжиматься сердце. Ей было сложно бездействовать, хоть и сделать ничего сейчас она не могла. Новые попытки самостоятельно добиться аудиенции у Императора оказались под запретом, а пробраться в камеру к заключенному, тем более столь тщательно охраняемому, было смерти подобно. Пусть и отличалась княжна импульсивностью и непродуманностью своих поступков, но даже для нее исход такой затеи являлся очевидным. И всё же, ожидание лишало последних сил. За утро она успела уже начать и бросить вышивать платок, что желала отправить маменьке, перебрала все ленты, так и не выбрав ни одной, и чуть было не сорвалась обратно в Семёновское, к Шуваловым, но побоялась подставить их под удар: за прошедшие сутки она ни с кем не говорила, кроме прислуги, и даже не покидала квартиру, дабы не навлечь монарший гнев еще больше. Она не знала, как долго будет длиться её заточение здесь, но чем скорее государь забудет о её присутствии в России, тем лучше. Возможно, вскоре вправду всё прояснится, и Его Величество снимет все неоправданные обвинения с папеньки. Тогда ни ей, ни её семье не придется скрываться, и Голицыны вновь воссоединятся в родовом поместье.

У Бориса Петровича мнение было иным.

Письмо от баронессы Аракчеевой, принесенное посыльным утром, измялось за время беспрестанного его сложения и развертки. Несколько строк мелким угловатым почерком привели князя в крайне благодушное настроение, коим он желал поделиться со всеми. Но это успеется. Ежели сегодня все пройдет, как задумано, он обязательно отблагодарит Варвару Львовну, даже сверх уговора. Лишь бы племянница его не подвела.

– Вы звали, дядюшка? – забыв даже оставить книгу в спальне, Катерина почти вбежала в гостиную, прервав чтение, как только Ульяна передала ей просьбу барина. На бледной щеке остался след от ладони, о которую княжна опиралась, устроившись в кресле с полчаса назад, а из некрепко за плетеной домашней косы выбились темные непослушные завитки. Весь вид её был до невозможного домашним, и если бы Борис Петрович не знал, какой может быть племянница, ему бы и в голову не пришло, что из этой нескладной, хрупкой девочки с большими глазами может получиться Императрица Всероссийская.

– Помнишь наш разговор намедни? – князь дождался быстрого кивка и продолжил. – Если ты не переменила своего решения, и желание вызволить папеньку из заточения все еще в тебе не угасло, смени платье и убери волосы: тебя желает видеть Ея Величество.

– Так скоро? – только и могла она спросить.

Словно в доказательство тому, хозяин дома показал ей сложенное вдвое письмо. Опешившая от столь внезапной новости, Катерина проследила за тем, как желтоватый лист бумаги исчезает за пазухой у дядюшки, и лишь потом осознала, что именно ей сегодня предстоит.

Новый визит во Дворец. К Императрице. Если Эллен не лгала, Мария Александровна не в пример великодушнее и сострадательнее Александра Николаевича, хоть и он не показался княжне излишне жестоким. Но, быть может, именно государыню удастся умолить о встрече с батюшкой. Только разумно ли показываться на глаза членам августейшей фамилии лишь спустя двое суток после того разговора? Не торопит ли дядюшка события?

***

Вопреки обыкновению, государыня принимала княжну не в Золотой гостиной, где проводила аудиенции, а в собственном будуаре, чья обстановка располагала к большему комфорту. Несмотря на обилие резных орнаментов, покрытых позолотой, зеркал в богато украшенных рамах, различных живописных вставок, комната одними лишь своими скромными размерами выбивалась из стройного ряда просторных помещений Зимнего Дворца. Уюта ей добавляли кресла, обитые гранатовым штофом: им же были отделаны стены, и подобная же ткань была пущена на тяжелые многослойные портьеры. Невысокие круглые столики, укрытые скатертями с длинной шелковой бахромой, изящные комоды из темного дерева и искусно расписанные вазы, цветастые плотные ковры, скрадывающие звуки шагов – все это так органично сплеталось друг с другом, что хотелось разглядывать каждую деталь. Своды внутренней арки удерживали фигуры обнаженных кариатид*, взирающих с легкой насмешкой на гипсовых ликах, однако, ничуть не способных привести в чувства всё еще робеющую княжну.

Еще пуще забилось её сердце, когда Катерина встретилась взглядом с Императрицей, склоняясь на негнущихся ногах в реверансе: это был её последний шанс на спасение папеньки. Ежели сейчас испортит о себе впечатление, ей не поможет и цесаревич. Всю дорогу сюда дядюшка говорил о том, как надлежит поприветствовать государыню, о чем с ней говорить, когда молчать и слушать, и чем должна завершиться аудиенция. Борис Петрович верил в то, что из будуара племянница выйдет уже с шифром – именно об этом хлопотала для него баронесса Аракчеева. Катерина же надеялась испросить еще раз о свидании с папенькой, хоть и робела изрядно: эти слова могли стать роковыми.

– Подойдите ко мне, дитя, – то, что должно было быть приказом, отчего-то прозвучало просьбой. Или же это почудилось взволнованной княжне, послушно приблизившейся к Ея Величеству, дабы поцеловать протянутую руку с ясно различимыми на тыльной стороне ладони синими венками: бледная кожа казалась совсем прозрачной, как и сама Мария Александровна, облаченная в темно-синее тафтяное платье без каких-либо украшений – лишь жемчужная нить на шее. Хоть и выглядела она моложе своего возраста, чему способствовала и изящная фигура, и тонкие черты лица, оттененные темными волосами, в больших синих глазах таилось столько усталости и мудрости, что верящая во все невероятное Катерина готова была утверждать, что государыня прожила несколько жизней. Речь её, хоть и чистая, сохранила легкий акцент, но помимо этого ничто бы не дало понять, что Российская корона венчает голову немецкой принцессы: её душа давно стала русской. И лишь после четырех ничего не значащих слов княжна ощутила, как ей стало легче дышать.

– Присядьте, – указав жестом на кресло рядом с собой, государыня чуть слышно вздохнула. – Значит, это Вам я обязана жизнью своего сына, – в легкой задумчивости произнесла Императрица, изучая юное девичье лицо перед собой. Она обещала себе принять решение, отринув всякие чувства, но лишь взглянув в переполненные болью зеленые глаза, усомнилась в том, что эта девочка могла быть причастна к покушению на Николая.

– На всё была воля божья, – качнула головой Катерина, – я не знаю причин, по которым оказалась в Таганроге в тот день и на площади в тот час.

Она не приписывала себе никаких заслуг: лишь череда случайностей, которым было суждено принести спасение единственной, но бесценной жизни. Ее стоило бы благодарить, если бы она узнала о заговоре и нарочно предотвратила его исполнение, но не в случае, когда все решило провидение.

– И всё же, именно Вашей рукой был отведен тот пистолет. Я не могу не отблагодарить Вас за это.

– Мне не нужно благодарностей, Ваше Величество, – княжна всё еще не решалась посмотреть на Марию Александровну, вместо того продолжая рассматривать незатейливый узор на платье и изредка соскальзывая взглядом на множество колец, собранных на безымянном пальце правой руки государыни. – Единственное, чего я желаю – чтобы были найдены все виновные в том происшествии.

– Даже если подтвердится причастность Вашего батюшки к заговору?

На несколько мгновений в будуаре государыни воцарилась тягучая, обволакивающая тишина, пронизанная ожиданием. Когда её прорезал женский голос, звучал он неуверенно, и чувствовалось, что говорившая едва сдерживает слезы.

– Даже если так. Но кроме него должен быть еще кто-то. Папенька не мог сам решиться на это. Он был предан короне.

В памяти вновь всплыл тот нечаянно подслушанный разговор, и на последних словах голос дрогнул. Впрочем, он и без того не был ровным: тщательно подавляемые всхлипы прорывались наружу, хоть и Катерина умоляла себя держаться. Она не имела права на подобные эмоции здесь.

– Если папенька и вправду повинен в покушении на Его Императорское Высочество, я покину Россию вслед за маменькой или же приму иное наказание за свое неповиновение приказу об отъезде. Но до того, прошу Вас, Ваше Величество, дозвольте если не увидеться с папенькой, то хоть иконку ему передать!

Чтобы взглянуть в глаза Императрице, княжне пришлось поднять голову, что придало её виду какой-то отчаянной решимости: даже сидя в кресле, Мария Александровна, казалось, возвышалась над всеми, с кем говорила. Но во взгляде её не было превосходства. Она смотрела так, как смотрят матери на своих детей: с нежностью и любовью, даже если прячут эти чувства за строгостью. Фрейлина Тютчева в своих воспоминаниях сравнивала взор государыни с ликом Богородицы, и сейчас Катерина могла с уверенностью подтвердить эти слова: для той, в чьих руках находилась огромная держава, каждый был любимым ребенком, и потому душа её болела не только за подвергшегося неожиданному удару Николая. Была бы на то её воля, она бы одарила счастьем всех, кто когда-то присягнул на верность её супругу.

– Не бойтесь ничего, – Мария Александровна ласково коснулась напряженно сжатых пальцев княжны, – я не оставлю Вас.

Тихие слова благодарности и вечной преданности сорвались с обветренных губ, а глаза всё же затуманились слезами, коим было дозволено пролиться.

***

Покинув половину Ея Величества, Катерина, оказавшаяся в пустой Малой Фельдмаршальской Зале, растерялась. Сюда её сопровождали, а за пределами покоев государыни, как оказалось, никто не ожидал, если не принимать во внимание дворцовых гренадеров, и теперь княжна совершенно не представляла, как ей выбраться из Дворца. Не заглядывать же за каждую дверь, право слово. На одном лишь бельэтаже, где находилась половина Императрицы, комнат насчитывалось порядка ста, а во всем Зимнем – более трехсот. Она до вечера может исследовать его анфилады, но так и не найти выхода даже из этого крыла. Хотя, что уж греха таить – одна лишь отделка, заключенная не только в скульптурах и колоннах, но и в искусной росписи на потолках, дорогих тканях тяжелых портьер, восхищала, заставляя изучать её, теряясь во времени. Российский Двор по праву считался самым роскошным и блестящим, и пусть хоть на мгновение, но Катерине хотелось прикоснуться к этому великолепию. А еще становилось интересно, так ли красиво на этаже, что отводился фрейлинам и ближайшим слугам – промелькнула опасная мысль подняться туда, если удастся найти лестницу.

Если б только не сковывали эти бесстрастные и холодные взгляды гвардейцев, что несли караул в юго-западном ризалите: чудом лишь удавалось не терять гордой посадки головы и ступать почти уверенно. Бессознательно разглядывая подарок Вильгельма Императору Александру Николаевичу – пушку, установленную в Малой Фельдмаршальской Зале – девушка старалась принять хоть какое-то решение, когда судьба все сделала за нее.

– Катрин? – полувопросительный оклик испугал княжну, но голос показался ей знакомым, хоть и на французский манер её не называл еще никто. Успокаивая себя тем, что Император бы не обратился к ней лишь по имени, да и шеф жандармов тоже, а более опасаться ей некого, Катерина обернулась и тихо выдохнула: дверь Залы со стороны противоположной той, с которой она вошла сюда, была приотворена, и подле нее с уже привычной улыбкой на лице стоял цесаревич, удерживающий в руках темную папку. Похоже, он и вправду был рад встрече: вряд ли улыбка была вызвана теми документами, что он прижимал к груди. Но что являлось неожиданностью для Катерины, то не стало таковой для Николая, нарочно заглянувшего в библиотеку западной половины – в иной ситуации встречи бы и не состоялось, ведь собственные покои царских детей располагались в юго-восточном ризалите.

– Ваше Высочество, – церемониальное приветствие давно въелось под кожу и не забывалось даже в минуты полной потери себя. Это единственное, что помнила княжна, поскольку иные правила, похоже, улетучивались из памяти, стоило ей расслабиться или, напротив, излишне погрузиться в собственные мысли. Офицер, тенью следовавший за Наследником Престола, был отослан коротким приказом.

– Сегодня Виола уже в своем обличье? – вспоминая их прошлую встречу, не удержался от шутливого замечания Николай.

Если не считать тех минут на Соборной площади в Таганроге, ему еще не доводилось лицезреть Катерину в платье. Впрочем, положа руку на сердце, он мог сказать, что всякий раз обращал внимание лишь на необыкновенно бойкий и добрый взгляд зеленых глаз, и, возможно, именно потому смог признать княжну в мужском мундире днями ранее. Теперь же взору открылся и стройный стан, утянутый в муслин фиалкового цвета, изящная недлинная шея, которую обхватывала тонкая бархатка с аккуратным золотым медальоном, покатые плечи, лишенные какой-либо накидки, завитки волос, едва сдерживаемые широкой лентой и упрямо выбивающиеся из прически. Судя по напряженно сплетённым между собой пальцам, не занятым ничем вроде веера или ридикюля, княжна пребывала в немалом волнении. Но даже при этом она была чудо как хороша и могла бы составить конкуренцию придворным дамам в своем очаровании…

– А Вам приходится вновь лишь из окна кабинета изучать жизнь своего народа?

…и никакой конкуренции – в умении говорить прежде, чем фраза промелькнет в её сознании.

– Увы, Император считает это более действенным методом для подготовки к управлению страной.

– Николай Александрович, я благодарю Вас за то, что заступились за меня перед Его Величеством, – делая глубокий реверанс, Катерина опустила голову, тем самым вдобавок принося извинение за очередную словесную пикировку. Только, как и ожидалось, воспринята она была как должное.

– Не стоит. Император строг, но справедлив. Он бы и сам принял подобное решение. В отличие от покойного Николая Павловича он куда как более великодушен, – вспоминая порой излишне жесткого деда, цесаревич улыбнулся. – И всё же, Вы печальны, – улыбка сошла с его лица, – позвольте Вам предложить небольшой променад по дворцовым коридорам. Быть может, он развеет Вашу грусть. Что стало её причиной?

Девушка замешкалась, не зная, какой ответ дать Наследнику Престола: о том, как смешались её чувства во время беседы с государыней, или же о том, как глупо она заблудилась во Дворце, не осмелившись спросить перед этим о том, встретит ли её кто после этой аудиенции. Впрочем, Николай, похоже, и сам догадался: нахмурившись, он лишь на мгновение задумался, чтобы потом решительно сделать шаг к всё еще молчащей княжне.