Текст книги "Плачь обо мне, небо (СИ)"

Автор книги: Selestina

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 60 страниц)

Несмотря на то, что после Николая на свет появились еще пять сыновей, более всего принцесса была привязана к тому, кому уготовано было сменить отца на Российском Престоле. Потому и воспринимала все с ним связанное близко к сердцу; и, зная о том, Николай старался не волновать лишний раз Императрицу.

Вдали от суеты и блеска Петербурга, в Царском Селе, она ощущала себя немногим лучше: те месяцы, что находилась здесь императорская фамилия, становились глотком свежего воздуха для государыни, но почти никак не влияли на болезнь легких, хоть и лечили сердце. Три года назад на Рождество ей был подарен Ливадийский Дворец, находящийся на Южном берегу Крыма, а в августе Мария Александровна впервые посетила свою резиденцию, где провела несколько месяцев, что пошли ей на пользу. Стоило бы уговорить ее перебраться в Ливадию и на всю зиму: доктор Боткин давно уже настаивал на этом, в чем Николай его полностью поддерживал. И без того резкий контраст между бледностью кожи и темнотой кудрей усилился, отражаясь и в хрупкости черт; и сейчас, увидев, как государыня закашливается, прикрываясь батистовым платком, а после старательно прячет окровавленную ткань, цесаревич осознавал, что готов лично остаться с матерью, если бы ему было это позволено, лишь бы ей стало лучше.

Эти учащающиеся приступы беспокоили все сильнее и выбрасывали посторонние мысли из головы, включая ту, что подразумевала визит в кабинет Императора. Все разговоры о случае в Таганроге могут подождать.

***

Российская Империя, Таганрог, год 1863, сентябрь, 12.

Вопреки всем своим планам в имении Шуваловых Катерина задержалась не на неделю и даже не на две. Сентябрь входил во вторую свою декаду, а княжна, порывающаяся уехать обратно в Карабиху, каждый раз останавливалась под влиянием уговоров Елизаветы Христофоровны, желающей подольше пообщаться с будущей невесткой. Елена тоже поддавалась просьбам маменьки, откладывая свою поездку в Петербург, однако понемногу начинала переживать, как бы государыня не разгневалась на нее. И потому, после многочисленных обещаний навестить графиню до прихода зимы, было принято решение паковать саквояжи и закладывать карету следующим утром. Тем более что надлежало испросить прощения у Марты Петровны, выславшей Катерине гневное письмо еще на исходе августа: княгиня упрекала дочь в ее необдуманном побеге в Таганрог, о коем она никого не уведомила. Запоздало осознавая, что надлежало хотя бы пару строк черкануть еще в момент выезда из деревни, да послать их с графским слугой, княжна начинала полагать, что ее беззаботность не выветрится из головы и к старости.

Раздумывая над тем, что скажет маменьке, особливо о том, почему она не задержится в Карабихе, Катерина совсем затерялась в собственных мыслях, ничуть не слушая рассуждения Елены о скором их возвращении в столицу. Оная же, скользя длинными бледными пальцами по корешкам книг, внезапно встрепенулась, потянув на себя один из не слишком толстых новых томиков: то была не столь давно изданная поэма трагически погибшего молодого поэта Лермонтова. Сей экземпляр, бывший в числе тех, что вышли для членов императорской семьи, вручила Елене сама государыня, оттого хранился он с особой бережностью.

– А хочешь, мы узнаем, что нас ждет в Петербурге? – воодушевленная девушка прижала к груди заветный томик, надеясь развеселить отчего-то задумчивую подругу. Ожидаемого отклика со стороны княжны идея не вызвала, и не намеревающаяся сдаваться Елена, прикрыв глаза, звонко возвестила: – Страница шестьдесят первая, восьмая строчка сверху, – после чего, оживленно листая желтоватые страницы, начала отсчитывать их до искомой; достигнутая цель ознаменовалась шумным выдохом. – Измучив доброго коня, на брачный пир к закату дня спешил жених нетерпеливый.*** Видишь, приедет всё же прусский принц! Давай, Кати, теперь твоя очередь! – протягивая книгу подруге, требовала включиться в игру Елена.

– Так ведь не Святки же, – попыталась отказаться княжна, – ошибочно будет гадание.

– Ну что тебе стоит?

Не желая спорить, Катерина послушно приняла из рук подруги пухлый томик, накрывая его ладонью.

– Страница семьдесят девятая, одиннадцатая строка снизу, – безо всякого интереса раскрывая книгу на указанной странице, княжна скользнула взглядом по строчкам и вздрогнула. – Напрасно женихи толпой спешат сюда из дальних мест… Немало в Грузии невест, а мне не быть ничьей женою.

– Глупости! – нарушила неловкую заминку, возникшую после озвученных слов поэта, Елена, отнимая у подруги книгу, – Попробуем еще раз, – готовая вновь назвать страницу и строку, она была прервана негромким протестом.

– Не нужно! Повторение будет уже фальшивым, – качнув головой, Катерина поднялась с кушетки, подхватывая лежащий на ней пуховой платок и набрасывая оный себе на плечи: первые дни сентября выдались прохладными. – Я прогуляюсь, если ты не возражаешь.

Елена не успела и слова молвить, как стих шелест юбок, и скрип петель возвестил о том, что в спальне она осталась одна. Сбежавшая – а иначе ее сиюминутное желание оказаться за пределами поместья назвать было нельзя – княжна нуждалась в возможности отвлечься. Эти ничего не значащие строки мистическим образом повлияли на настроение девушки, и отнюдь не в положительном ключе. Сама того не желая, Катерина бормотала себе под нос выхваченные взглядом строки, следовавшие за теми, что она зачитала вслух.

“Пусть примет сумрачная келья, как гроб, заранее меня…”.

Как бы ни гнала от себя молодая княжна эти мысли, они налетали, словно голодные вороны, хлопая крыльями по лицу и оглушая своим карканьем. Оттого, столкнувшись с кем-то у дверей гостиной, Катерина оступилась и едва не потеряла равновесие, если бы мужчина в летах и с проседью у висков не подхватил княжну под руку. Сбивчиво извиняясь за свою нерасторопность, она хотела было уже уйти, но вгляделась в черты “незнакомца” и вновь извинилась. Но уже за невнимательность.

– Василий, зачем ты здесь? – посыльный маменьки вряд ли бы приехал в Таганрог без нужды, – Что-то стряслось?

– Барыня письмо просила срочно доставить, – протягивая вытянутый из-за пазухи свернутый в трубочку лист бумаги, проскрипел слуга. Благодарно кивнув ему, прижав к себе драгоценную для нее вещь, Катерина толкнула дверь, тут же попадая во власть душистого аромата свежезаваренного чая, поданного Ариной: даже по этим медовым нотам княжна могла сказать, что в гостиной наслаждается горячим напитком ее жених. Кончик перьевой ручки скользил по желтоватой бумаге, пока склонившийся над записями граф что-то подсчитывал. Судя по тому, что он никоим образом не отреагировал на появление невесты, цифры и факты вновь захватили все мысли Дмитрия.

Стараясь ступать как можно тише, дабы не помешать жениху, Катерина присела на дальний диванчик и наконец развернула прибывшее с посыльным письмо. Улыбка, рожденная написанным неровным маменькиным “Катенька”, померкла, как только княжна вчиталась в следующие за обращением строки. Казалось, что кто-то вместо весточки из дома вручил ей страницу из той же сюрреалистичной повести, не имеющей параллелей с ее жизнью. Может, кто-то решил ее разыграть? Петр отплатил за взятый без спросу камзол, когда она инсценировала эту глупую сцену с дочерью князя Апраксина? Или же Ирина затаила обиду за своевольный побег сестры в Таганрог? Но никто из них не стал бы столь жестоко насмехаться над любовью Катерины к отцу, и вряд ли бы почерк маменьки им удалось подделать. Но все, о чем говорилось в письме, настолько было далеко от истины, что княжна терялась в догадках, не замечая, как трясутся ее руки.

Резко поднявшись с диванчика и бросившись вон из гостиной, Катерина невольно захлопнула дверь излишне шумно, что заставило Дмитрия прервать свои подсчеты и недоуменно обернуться. Но в гостиной уже не осталось и тени княжны, и лишь едва уловимый цветочный аромат напоминал о том, что невеста несколькими мгновениями ранее была здесь.

Обратный путь по коридору не отложился в памяти: стучащий в ушах пульс и темнота перед глазами стирали реальность, оставляя лишь многократно повторяющиеся строки звучать набатом в голове. Стоило только бледной и прижимающей к себе письмо Катерине затворить за собой дверь спальни, как сидящая за шитьем Елена обернулась на шум.

– Что-то стряслось? Ты выглядишь так, словно только что вышла из Петропавловской крепости, просидев там несколько лет, – не знающая, волноваться ей или радоваться возвращению подруги, Елена задавала вопросы один за другим, не давая возможности Катерине и слова вставить. С трудом дождавшись момента, когда поток вопросов утихнет, все еще бледная девушка шумно выдохнула.

– Пришло письмо от маменьки.

– Что пишет Марта Петровна? – со всей свойственной ей живостью осведомилась Шувалова, с теплом вспоминающая княгиню.

– Папеньку обвинили в заговоре против Императора.

Эта короткая фраза произвела невероятный эффект: намеревавшаяся что-то сказать Елена, натолкнувшаяся взглядом на излишне обескровленное лицо подруги, подавилась собственным вдохом и, округлив глаза, осела на кушетку.

– Что за вздор? – резко поднятый голос сорвался, из-за чего Елена закашлялась.

– Тот человек с пистолетом указал на него, – всем своим видом показывая полное неверие в это, княжна мотнула головой, понимая, что еще немного, и она, наконец, расплачется. Все время пребывания в гостиной, рядом с Дмитрием, она не могла себе этого позволить: кто-то просто отнял такую способность, оставляя лишь глухое и зудящее непонимание. А теперь, вновь переживая те минуты, кажется, удалось ощутить приближение готовых излиться слез.

– Какой человек? Какой пистолет? – прижав ладони к вискам и резко их отнимая, Елена нахмурилась. – Расскажи подробнее, я уже ничего не понимаю. И при чём здесь вообще ты, если обвинили Алексея Михайловича?

– Тот, который стрелял в Его Высочество, когда я приехала сюда. На допросе у Императора он сказал, что выполнял волю папеньки. Но ведь этого не может быть! – до сей поры тихая, пусть и местами бессвязная речь прервалась отчаянным восклицанием. Сидевшая в оцепенении Елена от такой перемены тона встрепенулась и быстрым шагом преодолела расстояние от кушетки до окна.

– Здесь какая-то ошибка. Алексей Михайлович не мог составить заговор против государя, – от волнения стало недоставать воздуха, и девушка постаралась сделать несколько мелких и размеренных вдохов, чтобы хоть немного унять внутреннюю дрожь и снять спазм.

– Я и сама не верю в это. Но тот человек указал на папеньку, и, похоже, государь не усомнился в его словах, – все еще одетая в домашнее платье Катерина могла позволить себе задыхаться через слово, не боясь обморока из-за туго затянутого корсета. Но эта мысль ее заботила сейчас меньше всего: куда сильнее хотелось дознаться до истины и снять эти беспочвенные обвинения со своей семьи. – Эллен, я хочу добиться аудиенции! – вскинув голову, внезапно проговорила княжна Голицына, – Я уверена, что это все какое-то недоразумение.

– Ты полагаешь, так легко удостоиться беседы с Его Величеством?

– Нет, но дядюшка наверняка сумеет провести меня. И если бы мне удалось сначала переговорить с Николаем Александровичем, возможно…, – вспоминая неожиданную помощь со стороны цесаревича, княжна сцепила пальцы рук в замок, сама еще не зная, какая отводится роль в ее задумке Наследнику Престола. Тот взгляд, которым он ее одарил, кажется, еще долго не покинет ее мыслей. Благодарность и сочувствие, мельком прочтенные в синих глазах, смутили и заставили опустить голову.

– Я ни разу не усомнилась в добром сердце Его Высочества, но зачем бы ему заступаться за тебя?

– Не подумай чего – тем невольным столкновением я помешала выстрелу попасть в цель. Вроде как спасла от покушения, – пытаясь предотвратить лишние предположения подруги, пояснила Катерина. Обреченно вздохнув, Шувалова с какой-то странной эмоцией взглянула на стоящую перед ней девушку.

– И почему я не удивлена тому, что ты вновь впуталась в какую-то историю?

В ответ на это Катерина посильнее запахнула пуховой платок, ничего не говоря. Впрочем, вопрос явно принадлежал к разряду риторических: Елена давно знала, что добром ни одна авантюра подруги еще не закончилась. Даже вполне невинная на первый взгляд. Оставалось лишь молиться Богородице, чтобы отвела беду от их дома, да надеяться на скорое закрытие дела, в котором бы выяснилось, что на князя вину свесили по ошибке.

***

Российская Империя, Карабиха, год 1863, сентябрь, 29.

О том, что в семье Голицыных стряслась беда, можно было судить уже на подъезде к усадьбе. Обычно оживленный двор сейчас пустовал: разве что, зевая, да изредка останавливаясь, чтобы почесать спутавшуюся рыжую бороду, сметал в кучу опадающие в грязь листья Степан. Не смеялись вышедшие за водой служанки, коих княгиня вечно ругала за любовь к праздным разговорам, не слышалось конского ржания со стороны конюшен, где властвовал Василий, выкупленный князем еще до отмены крепостного права у соседей, князей Стрелецких, за его невероятный дар обращения с лошадьми: даже самого норовистого коня он умудрялся усмирить ласковым словом. И не встречал карету, дабы помочь барышням выйти из нее, Гришка, чье лицо по приезду домой Катерина видела первым. Тишина стояла такая, что хотелось кричать, дабы хоть этим резким звуком разбить окружающие стеклянные стены, которые создавали иллюзию скорби, нависшей над имением, как казалось княжне, поднимающей юбки, дабы оные не впитали в себя влагу, превратившую до того сухую землю в грязь.

Извозчик, заметивший, что барышня покинула карету, тронул лошадей; цокот копыт постепенно начал затихать, увозя с собой Елену и Дмитрия Шуваловых, которых Катерина клятвенно пообещала навестить позже, когда хоть немного прояснится ситуация с папенькиным арестом. Подруга намеревалась составить княжне компанию, но ее всё же удалось убедить в том, что сейчас не лучшее время для визитов. Тех же речей удостоился Дмитрий, настаивавший на том, чтобы сопроводить невесту в дом и остаться с ней в качестве духовной поддержки. Только Катерина, и без того жалеющая о том, что жених узнал о случившемся, просила его удержать это в секрете, даже не давая ее семье понять, что он осведомлен о постигшем Голицыных несчастье. Потому, с трудом открыв дверь и проскользнув в образовавшуюся щель, стараясь протянуть и запаздывающую юбку, пока оная не застряла между сходящимися створками, княжна тихо выдохнула, уже боясь нарушить эту неестественную тишину поместья.

В гостиной, на удивление, не обнаружилось никого из домашних. Пустовал и кабинет Алексея Михайловича, где нередко можно было застать князя Петра. Все сильнее ощущая какую-то неправильность происходящего, Катерина минула коридор, где горела единственная свеча в настенном тройном канделябре, и почти бегом, что позволяла себе лишь при отсутствии посторонних глаз, задыхаясь от ускорившегося шага, поднялась по лестнице. Капор, надетый ради защиты от холодного сентябрьского ветра, от таких действий упал на спину, подтверждая, что с утра завязать его мантоньерки крепко княжна не сумела, и нарушил также наспех сделанную прическу. Однако до всего этого неизвестно чем испуганной Катерине дела не было: сердце заходилось все сильнее по мере проверки комнат, в которых все выглядело так, будто их давно и навсегда оставили. С каждым новым разочарованием, следующим за скрипом очередной двери, внутри княжны рос и множился страх. И если бы не маленькая фигурка Ольги, сидящей в спальне княгини, и углубившейся в чтение столь сильно, что казалась неживой скульптурой из камня, Катерина верно бы сошла с ума. Бросившись к сестре, словно бы оная являлась ее последним спасением, княжна облегченно выдохнула. Завидевшая ее девочка моментально отложила книгу, поднимаясь навстречу вошедшей и заключая ее в крепкие, сквозящие обреченностью, объятия.

– Катенька, какое счастье, что ты вернулась! – казалось, что младшая готова расплакаться от счастья, хотя в тех же чувствах пребывала и сама Катерина, не решающаяся отпустить сестру. Тепло, исходящее от той, чудилось сейчас единственным доказательством жизни в умирающем поместье.

– Где маменька? Где Петр и Ирина? – не надеясь даже и получить ответа на эти вопросы, всё же заговорила княжна, желая хоть так заполнить пустоту в усадьбе. Объятия всё же были разрушены, и теперь девушки сидели рядом друг с другом, сцепившись руками, словно не желая терять хотя бы этого подтверждения в том, что они вместе.

– Маменька с Ириной уехала к графу Перовскому, а Петр решился добиваться аудиенции у Императора, со вчерашнего вечера никакой весточки от него.

– Неужто тебя оставили одну ночевать в имении? – глаза Катерины испуганно расширились: маменька бы никогда не поступила так.

– Маменька отбыла не так давно, но утром приехал Борис Петрович.

– Дядюшка? – нахмурившись, княжна оглянулась, будто бы ожидая увидеть князя где-то за ширмой или под резным столиком, уставленным изящными флакончиками с духами, кои так любила Марта Петровна.

– Он разбирал какие-то бумаги в кабинете папеньки, а потом я удалилась в спальню и боле его не видела. Катя, скажи, неужели папенька вправду мог сотворить такое? – внезапно сменила тему Ольга, сжимая пальцы сестры в своей ладони до боли. – Ведь он бы никогда не пошел против государя! Его оболгали, ведь правда? – в темных глазах плескалось такое отчаяние с просьбой подтвердить последнюю фразу, что Катерина непроизвольно отшатнулась, почти явственно ощущая, как замирают все слова где-то в груди.

Ей вспоминался ненароком подслушанный давешней весной разговор, что старательно изничтожался из мыслей, но каждый раз упрямо возрождался из пепла на манер мистического феникса. Среди голосов, глухо звучавших из-за дверей кабинета, княжна без труда распознала папеньку и дядюшку, и вполне спокойно прошествовала бы мимо, если бы в беседе явственно не проскользнуло ее имя. Ведомая любопытством, она прислонилась ухом к замочной скважине, однако ничего представляющего интерес услышать не удалось, да и сами слова разбирались едва-едва. Все, что повезло ей уловить, так это сетования князя на политику Императора, подкрепленные крамольной мыслью со стороны Бориса Петровича. Испуганно отшатнувшаяся княжна мигом покинула коридор, не желая боле этого слышать, но до сих пор те слова всплывали в ее памяти. Алексей Михайлович не мог спланировать заговор, но в его преданности царю возникли сомнения, которые одним своим присутствием заставляли Катерину корить себя за подобные подозрения. Она не имела права осуждать папеньку.

– Это все ошибка, – целуя сестру в лоб, заверила ее Катерина, – я уверена, государь сможет дознаться до правды, и скоро папенька вернется домой.

“Или я сама до нее дознаюсь”.

Комментарий к Глава третья. Вещие строки

***М.Ю.Лермонтов – “Демон”

========== Глава четвертая. По мотивам старых повестей ==========

Российская Империя, Карабиха, год 1863, октябрь, 1.

– Государь приказывает нам покинуть Россию.

Этой новостью, принесенной князем Петром, началось утро, и рухнуло все в имении Голицыных. Княгиня Марта Петровна выронила серебряную ложечку, коей помешивала крепкий чай; Ольга, выбиравшая себе атласную ленту для закладки в книгу, вздрогнула: поднятые на брата глаза в момент наполнились слезами; Катерина, слагающая букет из засушенных цветов и листьев, бессознательно сжала тонкий стебель, отчего тот надломился и рассыпался; Ирина же выразила свою обеспокоенность лишь тяжелым вздохом, с которым она свернула новое письмо от Перовского. Если бы Настасья находилась в гостиной с господами, она бы, верно, уронила поднос с сервизом и потом долго сметала осколки, извиняясь и всхлипывая. Такие известия не проходили бесследно ни для кого, и уже к обеду все слуги начнут обсуждать свою дальнейшую судьбу, сидя на кухне и изредка получая по шее от Глафиры сложенным влажным полотенцем, за то, что излишне много чешут языками вместо работы.

– Да что же это! – всплеснула руками Ольга, чьи маленькие тонкие губы уже подрагивали от поступающих рыданий. В силу возраста она реагировала на все острее своих сестер, и сейчас именно ее реакция не заставила себя ждать, в то время как Катерина над чем-то раздумывала, все сильнее сжимая бедные сухие стебли, уже и не замечая, как они превращаются в пыльное крошево на ее ладонях.

– Петруша, ты говорил с Императором? – более собственной судьбы Марта Петровна желала знать, какая участь ожидает ее супруга. Встретившись взглядом с потухшими глазами сына, с какой-то необъяснимой виной смотрящего на мать, княгиня поняла, что надежды у нее боле нет.

Усаживаясь в кресло, что всегда занимал его отец, князь Петр расстегнул воротник мундира и только после этого, словно бы наконец сумев глотнуть воздуха, вновь заговорил ровно и твердо.

– Его Величество не имеют ни малейшего сомнения в вине папеньки, большей частью по причине того, что он сознался на первом же допросе. Приговор ему еще не вынесен, но вряд ли государь сохранит ему жизнь. Александр Николаевич не отличается жестокостью, но такое преступление… Нет, – князь качнул головой, разом подтверждая все опасения родных.

– Я должна увидеться с папенькой, – Катерина решительно поднялась с кушетки, будто намереваясь сейчас же отправиться в Петропавловскую крепость, не испрашивая разрешения у Императора.

– Катя, сядь, – придержав дочь за локоть, тихо попросила ее Марта Петровна, – вряд ли тебя допустят к нему.

– И ты не успеешь, – поддержал предположение матери князь Петр, – сегодня вечером прибудут жандармы, которым приказано сопроводить нас до границы.

Атмосфера, заполнившая имение, при иных обстоятельствах наверняка была бы воспринята в положительном ключе и описана как полная жизни и веселья. Но шум, коего избежать при сборах не удавалось, скорее имел природу скорбных и обеспокоенных разговоров, нежели восторженного предвкушения от предстоящего пути. И виной тому была отнюдь не длина дороги до Карлсруэ, где Марта Петровна намеревалась испросить разрешения Надежды Илларионовны – дальней родственницы ее мужа – погостить в ее доме: никому не хотелось покидать родную усадьбу и тем паче – Россию. Эта ссылка напоминала ту, что имела место быть более пятнадцати лет назад, но теперь в ней уже не было главы семьи. И надежда на скорое возвращение, когда стихнет монарший гнев, стремительно таяла, как огарок горящей свечи.

Складывая в большой сундук, заполненный платьями, одну за другой книги, что она так и не вернула в кабинет папеньки, Катерина задержала взгляд на одной из них и на миг задумалась: посетившая ее мысль была безумна, и даже в сравнении с будущим, что ее ждало, могла иметь намного более печальный конец. Но ведь сложиться все могло и лучшим для нее образом, если каким-то чудом ей удастся сначала увидеть цесаревича.

Обернувшись к висящей в красном углу иконе, княжна перекрестилась трижды.

– Царица небесная, помолись за меня Сыну своему, – глядя на мудрый лик Богородицы, тихо прошептала Катерина, – ежели и впрямь Он моей рукой отвел пистолет от Его Высочества, пусть той же рукой оградит от царского гнева.

Княжна сама еще не понимала, почему все должно случиться именно так, но привыкшая следовать знакам свыше, она чувствовала, что ее пути с цесаревичем еще должны пересечься, а значит, нельзя ей покидать Россию. Надлежало лишь обмануть жандармов, которые станут сопровождать Голицыных на пути в Карлсруэ ровно до российской границы. Катерина уповала на то, что никто из них ни разу не видел ее в лицо, и ту же Настасью, обрядив в барское платье, можно выдать за барышню. А сама она смешается со слугами да уедет в Семёновское, к Шуваловым. Вряд ли Елизавета Христофоровна откажет в крове, да и Елена рада будет подруге.

Куда сложнее оказалось уговорить саму Настасью: едва заслышав о безумном плане княжны, девица округлила глаза и замахала руками, прося ту не фантазировать – видано ли, чтобы крепостная барышней обряжалась. Да и не поверят господа в этот спектакль: манеры у нее не те, спину держать не умеет, говорит по-простому. На коварный вопрос Катерины, неужто не желает Настасья барскую волю исполнить, служанка смешалась: ослушаться приказа она бы не посмела, но то, что барышня задумала, могло вызвать гнев барыни, если ей заранее не сказаться. Дабы получить согласие Настасьи, Катерине пришлось обещать уведомить маменьку о готовящейся авантюре, и только после этого девица сдалась, и уже несколькими минутами позднее княжна затягивала на полноватом стане ленты корсета, предвкушая веселую забаву: предстояло за короткий срок научить Настасью хотя бы держаться правильно да отвечать, если спросят что.

– Не время театры устраивать, – прервал девичье веселье голос вошедшей в спальню Ирины. Хмурясь, княжна окинула тяжелым взглядом замерших перед ней девушек: с Настасьи взять нечего, та прихотям младших барышень вечно потакает, возраст сказывается, но Катерине бы не мешало серьезнее быть, тем более в такой день. Вечером они уже с родовой усадьбой простятся, а она все шутки какие-то выдумывает.

– Похожа я на крепостную? – крутанувшись на носках, обратилась Катерина к сестре: та, нисколько не задумываясь, отрицательно качнула головой.

Даже стоя рядом с одетой в барское платье Настасьей, чьи русые волосы впервые были убраны в пучок, открывая вид на необыкновенно изящную шею, княжна в скромном сарафане и переднике, со спущенной на грудь косой выглядела более благородно. Выдавали ее руки, не знающие грубой работы, посадка головы, не привыкшей склоняться перед господами, прямой и бесстрашный взгляд. Спутать Катерину с дворовой девицей удалось бы, пожалуй, только во сне.

– Барышня, я же говорила, что из этой затеи ничего не выйдет,– робко подала голос Настасья, готовая ухватиться за возможность прекратить все, пока не стало слишком поздно. Однако судя по задорным огонькам в глазах княжны, все чаяния ей стоило схоронить глубоко в себе: ежели Катерина что задумала, отступать не станет.

– Главное, чтобы жандармы поверили, будто ты – это я, – не терпящим возражений тоном произнесла княжна, – и маменьку предупредить надобно.

– Что за глупость ты вновь вбила себе в голову? – последние слова сестры убедили Ирину в том, что все это – отнюдь не безобидный прощальный спектакль, и он грозится выйти за пределы девичьей спальни. Воодушевление на лице Катерины лишь подтверждало эти догадки, и Ирина ничуть уже не верила в то, что сумеет прекратить этот фарс, пока он не достиг своего апогея.

Посвящая сестру в свою задумку, Катерина и не надеялась на понимание: вот будь среди ее причин желание увидеться с Дмитрием или же остаться с ним в России вопреки приказу Императора, пожалуй, Ирина бы пошла навстречу, восхитившись силой чувств к молодому графу. Но стремление дознаться до истины в деле о покушении на цесаревича грозило обернуться нешуточной опасностью и не стоило тех жертв, на которые была готова пойти княжна. Ирина не приняла государево решение и не поверила в вину папеньки, но оспаривать царский приказ бы не посмела: жизнь, пусть даже и вдали от России, во стократ была привлекательнее застенков Петропавловской крепости.

И всё же, зная непокорный характер младшей сестры, она лишь неодобрительно вздохнула, оборачиваясь к застенчиво разглядывающей себя в зеркало Настасье: задача, что встала перед княжной, могла исполниться лишь чудом.

***

Когда за окнами сгустились сумерки, в поместье стало тише обычного: почти все слуги покинули усадьбу, получив от хозяев расчет, а те, что остались, решились сопровождать господ в Карлсруэ. Как ни увещевала их Марта Петровна, но ни Глафира, прислуживающая Голицыным уже половину века, ни Дарина, выросшая с барскими детьми, ни Гришка, питающий к последней нежные чувства, не согласились уйти. Помимо них осталась лишь Настасья, сейчас обряженная в платье Катерины: девица страшилась даже заговорить с кем-либо из господ, чувствуя себя так, словно при всём честном народе объявила, будто является их законной дочерью. Сидя рядом с Ольгой, она крутила в пальцах сложенный веер, порой забывая даже делать полноценные вдохи и выдохи. Молчание, коим была наполнена гостиная, собравшая всех домочадцев, тяжелым грузом ложилось на плечи. Потому, когда распахнулись дверные створки, все, кто находился здесь, вздрогнули, оборачиваясь к гостю: вопреки ожиданиям им оказался не жандарм Третьего Отделения, а всего лишь молодой граф Шувалов, которому утром доставили письмо от невесты. Он успел только поприветствовать хозяев имения согласно этикету, как все внимание на себя отвлекла причина его визита.

– Дмитрий! – вскочившая на ноги Катерина бросилась к жениху, порывисто его обнимая, пока тот пытался взять в толк причины ее странного наряда и прически: княжна еще никогда не представала перед ним в столь простом платье и с косой.

– Кати, что стряслось?

– Дмитрий Константинович, может хоть Вам удастся образумить Катерину, – не удержалась от того, чтобы посетовать на очередную авантюру дочери Марта Петровна: княгиня всерьез уповала на молодого графа, поскольку более никого Катерина слушать бы не стала.

– Маменька, прошу Вас! – отмахнулась от нее княжна, тут же возвращая все свое внимание жениху: сжимая его пальцы в своих ладонях, она с надеждой заглянула Дмитрию в глаза. – Мне нужна твоя помощь.

Рассказ был настолько коротким и спутанным, что молодой граф Шувалов смог понять лишь то, что князь Алексей Петрович сейчас находится в Петропавловской крепости, а его семья приказом государя отправляется за пределы Российской Империи, и ни с одним из этих монарших решений его невеста смириться не желает. Сказать по правде, он и сам не был рад предстоящей разлуке, но идея Катерины с тайным ее пребыванием в Семёновском всё же вызвала с его стороны пусть и не активный, но протест: если об этом прознает Император, ничем хорошим такое своеволие для княжны не обернется. Только в зеленых глазах было столько мольбы, что Дмитрий, не желающий спорить с Катериной, сумел лишь единожды воспротивиться, уже после первой же попытки уговора сдавшись.

То, что она идет вопреки всем правилам этикета, не дозволявшим незамужней девице проживать в не отеческом доме, ничуть не волновало ее. Крепко обнимая маменьку, целуя сестер и принимая из рук брата маленькую икону, княжна не удержалась от слез: мысль об их расставании, пусть и хотелось верить, что недолгом, разрывала на части ее сердце. Повязывая на голове платок, она пыталась подбодрить Настасью, еще сильнее сжавшуюся от осознания неотвратимости исполнения ее роли: сейчас барышня исчезнет за высокими дверями, изукрашенными позолоченной резьбой, и вскоре прибудут жандармы, коих надлежит обмануть. И ежели что пойдет не так, не сдобровать и ей, и господам. Оборачиваясь в последний раз, чтобы отпечатать в своей памяти родные лица, Катерина невольно задержала дыхание, словно перед погружением в воду, и, подала руку Дмитрию, следуя за ним прочь из гостиной.