Текст книги "Плачь обо мне, небо (СИ)"

Автор книги: Selestina

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 60 страниц)

– Я не хочу отдавать Вам приказов. Я прошу Вас, Катрин. Как друга.

Это было высочайшее счастье. И мука.

– Мой ответ будет неизменен, Николай Александрович.

Цесаревич едва заметно благодарно улыбнулся, однако вместо со следующей фразой всякий намек на улыбку пропал с его лица, а в облике проскользнуло что-то, присущее его деду: столь непреклонен был взгляд и бесстрастен голос.

– Мне нужно, чтобы Вы рассказали о князе все, что знаете. И об этой беседе не должна быть осведомлена даже государыня.

Страх отступил. Волнение за жизнь Его Высочества, тревога за состояние Императрицы, если она узнает об очередной задумке сына. Но не страх перед дядюшкой. И не опасение за свою жизнь: она была уверена в том, что ей ничто не грозит. Мысли обрели пугающую четкость, и почему-то – понимание происходящего. Кусочки все еще с трудом складывались в единую картину, но, кажется, ей все же было о чем поведать Николаю.

– У меня есть основания полагать, что он имеет отношение к покушению в Таганроге.

Синева сапфиров отразилась в потемневших глазах, принявших оттенок грозового неба.

========== Глава пятнадцатая. Средь шумного бала, случайно ==========

Под маской все чины равны,

У маски ни души, ни званья нет,– есть тело.

И если маскою черты утаены,

То маску с чувств снимают смело…

М.Ю.Лермонтов

Российская Империя, Санкт-Петербург, год 1863, декабрь, 30.

Светская жизнь Петербурга начиналась зимой, когда первые балы фейерверками дробили небо и звуками вальса уносили в мечты о красивой сказке, на которую надеялась каждая юная барышня. Этого времени ждали все представители высшего общества: и замужние дамы, прибывающие на очередной вечер, чтобы оценить произошедшие перемены, явить себя свету и обсудить последние события, и девицы на выданье, чья жизнь может перемениться за несколько часов. Балы проводились и в домах простых дворян и в особняках представителей высших сословий, куда попасть могли далеко не все, и заветную карточку за две-три недели до события начинали ожидать с особым волнением.

А после императорских балов в столице чтили более всего – балы у княгини Юсуповой, что не так давно возвернулась со вторым супругом в Петербург, в новый дворец на Литейном проспекте. Разменявшая шестой десяток, Зинаида Ивановна не теряла былой грации и стати: в осанке она могла сравниться с государыней, да и манеры имела отменные. Столичное общество приписывало ей роман с покойным Императором, и в это с легкостью верилось – она бы и сейчас очаровала любого монарха, что уж говорить о молодой фрейлине, коей она являлась когда-то? Одна из самых влиятельных дам, княгиня Юсупова была своеобразным “билетом в жизнь” для юных барышень и молодых офицеров: приглашение на любой из её вечеров почти всегда равнялось удачной партии, и потому для получения заветного картонного прямоугольника шли на самые крайние меры. К чему пришлось прибегнуть Эллен – Катерина так и не узнала, равно как и о причинах, по которым графиня Шувалова выхлопотала эти карточки с вензелями, но когда подруга взмахнула перед ней приглашениями, стало ясно, что никакие увещевания не будут услышаны.

– Мне казалось, ты должна сейчас кружево к свадебному платью выбирать, а не маску на бал, – вертя в руках чей-то предел мечтаний, продолжала изъявлять свои сомнения Катерина.

Она не имела ничего против танцев, тем более в столь достойном обществе, но, признаться, намеревалась провести вечер в тишине и за изучением старых газет, которыми никак не могла вплотную заняться. Ощущения приближающегося праздника не было, зато усталость присутствовала в таком объеме, что точно не с бала на бал порхать. Да и тот разговор с цесаревичем, касающийся странного поведения дядюшки, плотно засел в памяти и не давал спокойно спать: теперь она была вынуждена принять роль покорной племянницы и передавать каждое слово Его Высочеству – требовались доказательства всех их теорий. Иного выхода не существовало. Было решено не уведомлять обо всем Императора, пока ситуация не будет прояснена: Николай хотел своими силами разобраться в этом, а Катерина не смогла бы остаться в стороне.

– Платьем занялась маменька, мне даже узор не дозволили выбрать, – недовольно отозвалась Эллен, прикладывая к лицу то полночно-синий бархат, то зефирно-розовый шелк. – И на моем венчании сегодняшний вечер никак не отразится, а вот тебе не мешало бы развеяться.

– На балу без жениха? – о том, что Дмитрий едва ли вернется в столицу к январю, Катерина знала слишком хорошо, и оттого становилось еще печальнее. Она надеялась на теплый праздник в кругу семьи, но в итоге была вынуждена оставаться во Дворце.

– У княгини Юсуповой недостатка в свободных кавалерах не наблюдается.

– Честно ли это, будучи помолвленной, Эллен?

– Ты же не собираешься кому-либо из них обещаться в жены? Кати, это всего лишь танец, флирт! – всплеснув руками, подруга отбросила обе маски, не в силах сделать между ними выбор. – Я ничего не скажу своему брату, клянусь, – с хитрой улыбкой закончила та, крутанувшись на месте, тем не давая будущей родственнице разглядеть ее лица. Катерина лишь обреченно вздохнула, прекрасно зная этот многообещающий взгляд: именно так одна из самых очаровательных фрейлин склоняла на свою сторону всех, кому доводилось вступать с ней в споры. И именно так задумывала очередную шалость еще будучи институткой.

Но всё же Катерина предприняла еще одну попытку остаться.

– У меня нет платья.

Появляться дважды в одном и том же наряде считалось моветоном, и если где-то этого могли не заметить, то уж в особняке на Литейном уже через пару минут сплетня облетит всех, и разве что мышь в своей норе под полом не будет знать, на каком балу впервые появилась барышня в этом платье, и сколько вечеров оно уже пережило. И всё же старания княжны пропали зря: Эллен только пожала плечами в ответ на это.

– Маменька прислала мне пять новых платьев. Я уверена, что мы сможем подобрать тебе туалет.

С трудом сдержав разочарованный стон, Катерина сдалась на милость подруги: эту битву ей и впрямь не выиграть.

И бой с обыденными девичьими сборами, занимающими несколько часов, как оказалось, тоже. Прислуга уже давно не только зашнуровала на княжне корсет, но и волосы помогла в прическу собрать, закрепив у пучка несколько живых цветов, а младшая графиня Шувалова все еще металась между деталями, не в силах решить, какому атласу отдать предпочтение. То, что аристократии полагалось опаздывать, еще не означало, что следовало приехать к концу торжества.

– Mon dieu, Эллен, как можно столько времени выбирать перчатки? – взмолилась Катерина, уже готовая к тому, что они безбожно опоздают, хоть и некоторая задержка даже поощрялась: щепетильность подруги в составлении туалета ей, безусловно, была знакома, и каждый раз этот процесс вызывал лишь полнейшее непонимание. При том, что княжна, как и все молодые барышни, интересовалась модой, любила подбирать украшения к платьям и следить за собой, не способная выйти дважды в одном и том же на светский прием, найти разницу между шестью парами перчаток белого цвета не сумела бы. А вот ее дражайшая подруга на это лишь отмахивалась, тут же активно начиная разъяснять, что вот здесь оттенок жемчужно-белый, здесь больше похож на оттенок того чудного безе из кондитерской на углу Миллионной улицы, а здесь и вовсе отдает зеленоватыми бликами. Как же им быть одинаковыми?

***

У освещенного подъезда, охраняемого каменными кариатидами, то и дело останавливалась чья-нибудь карета, и в общем шуме тонул стук трости о землю, шелест юбок и приветствия швейцара, поставленного для встречи гостей. Холеные лица скрывались полумасками, а на губах расцветали улыбки: робкие и предвкушающие, искренние и призванные скрыть истинные намерения. Кто-то стремительно входил под каменные своды, кто-то робел, впервые оказавшись на столь значимом вечере. Но мало для кого этот маскарад был одним из многих: княгиня умела сделать свой прием особенным.

Благодарно кивая лакею, подавшему ей руку на выходе из кареты, Катерина осторожно поправила скрывающий её лицо бархат и, оглянувшись на Эллен, замешкавшуюся, чтобы отдать приказ извозчику. Приглашения так и остались у подруги, и княжне бы очень хотелось, чтобы та забыла их на столике, потеряла в спешке сборов или измяла настолько, что они оказались бы непригодными. Правда, надеяться на это было глупо – младшая графиня Шувалова была очень уж аккуратна в подобных вопросах. Поравнявшись с ожидающей её подругой, Эллен потянула ту за собой, вперед, к светящимся окнам и отголоскам музыки: танцы уже давно начались.

А Катерине как-то не к месту подумалось, что она вновь нарушает правила, прибыв без сопровождения, с одной лишь подругой: незамужние девицы балы посещали обычно с родителями или опекунами. Дмитрий бы обязательно отчитал её.

Впрочем, эти мысли испарись бесследно, стоило лишь сделать шаг в залитый светом зал, где уже собрались почти все гости. Воздух заполнился цветочными и восточными ароматами, взгляд порой утрачивал ясность от бликов на каменьях, что не жалели дамы, а смущение то и дело приходилось скрывать за легким поворотом головы, оттого что то один, то другой кавалер норовил уделить ей внимание. К счастью, не только ей, но Эллен почти сразу же упорхнула, тихо извинившись и пожелав весело провести время. Несмотря на маску, Катерина чувствовала себя немного неуютно: всё равно казалось, что все знают, кто она, и уже завтра все будут за спиной осуждать за появление без сопровождения. И не имеет значения то, что вряд ли она здесь сама кого узнает – привитые правила и нормы не так-то просто отринуть полностью. Она вполне могла не представляться никому, оставаясь в статусе инкогнито, но не знала, будет ли это разумно. В маскарад окунались, забывая о своих титулах и чинах, отринув все запреты, но впервые нырнуть в этот затягивающий омут было боязно, до подкашивающихся ног. С маменькой и сестрами Катерине не приходилось бывать на костюмированных балах – княгиня полагала, что негоже дочерям посещать такие вечера, где слишком уж много дозволения, а ослушаться маменьку никто из девочек и помыслить не мог.

Вдыхая этот воздух, казалось, даже отличный от того, что заполнял бальные залы обычно, скользя взглядом по чужим маскам – удерживаемым в руках или же самостоятельно крепящимся, делая медленные неловкие шаги, она едва удерживалась от того, чтобы не выразить шумным вздохом свое удивление и очарование этим действом. Странной атмосферой таинственности и раздолья, существования вне времени: ведь уже утром никто и не вспомнит о своих действиях, что бы ни произошло. Все признания и пылкие слова останутся в минувшем вечере, все излишне долгие взгляды или непозволительно интимные прикосновения забудутся, словно бы и не было их. Маскарады прощали все: измены и дуэли, громкий смех и пустые обещания. Маскарады раскрепощали и отменяли условности, но лишь на несколько часов. И когда забрезжит рассвет, возвещая наступление нового дня, маски сменятся – фальшивыми эмоциями и чувствами, навязанными правилами и условностями.

Возможно, маскарады – единственное, где есть место искренности.

Голова кружилась, и чтобы вернуть себе уверенность, пришлось пройтись вдоль зала, приветливо улыбаясь тем, кто здоровался с ней. На половине этого бесцельного пути перед княжной словно бы из-под земли вырос неизвестный офицер в черной маске. Испугавшаяся было того, что её узнали, Катерина замерла, но тут же взяла себя в руки – молодой человек не был похож ни на кого из её круга: эти залихватски подкрученные усики и старательно напомаженные темные волосы она бы сразу распознала. И голос, пожалуй, тоже.

– Позвольте, сударыня, – он опустил представление, не обязательное на маскараде, коротко поклонившись, – иметь честь пригласить Вас на менуэт?

Несмотря на то, что он редко исполнялся на балах в последние десятилетия, похоже, в этот вечер княгиня Юсупова решилась во всем поддержать утонченный французский дух галантного столетия.

– Почту за честь, – понимая, что отказывать было бы верхом неприличия – не для отдыха у стены она сюда прибыла, княжна приняла протянутую руку, другой придерживая газовый шарфик на своих плечах. Мазурка окончилась минутой назад, и до объявления следующего танца оставались считанные секунды: шансов на раздумья не оставалось, и стоило или принять правила вечера, или покинуть его. Выбор был сделан еще в момент, когда маска прикрыла девичье лицо.

Оркестр заиграл Генделя, и выстроившиеся рядами пары после взаимных поклонов начали схождение. Мелкими шагами обегая своего кавалера, вставшего на правое колено, княжна старалась придать своим па как можно больше легкости и флирта, так и сквозивших в переливчатых звуках клавесина. Положив руку на плечо незнакомому офицеру и смотря ему в глаза, желала как можно скорее забыться в музыке, и на доли секунды ей это удавалось, но потом вновь разум возвращался в залитую огнями залу, и странная грусть напоминала о себе.

– Улыбнитесь, mademoiselle, – полушепотом посоветовал молодой человек в серебристой полумаске, с которым Катерина кружила несколько тактов, когда пары сменились в духе les troquers. Вопреки сказанному, она едва заметно нахмурилась, что вызвало лишь легкую усмешку у её кавалера. А после они вновь разошлись, чтобы вернуться к своим партнерам.

– На балу не принято грустить, – новая “встреча” не заставила себя ждать: повторная смена опять свела их, и здесь княжна уже не сумела смолчать, выставляя аккуратно ножку.

– Но лучше ль искренней грусти фальшивая улыбка?

Руки осторожно сплелись перед её лицом, собеседник чуть склонил голову вбок, когда расстояние между ними уменьшилось.

– Плох тот кавалер, что не способен вызвать у своей дамы улыбки искренней.

– Вы сами вынесли себе приговор, – отразила колкость в адрес офицера в черной маске княжна.

Короткий кивок стал прощанием – пары вновь воссоединились в изначальных составах, чтобы завершить танец. А княжна, едва прислонившись плечом к плотному сукну офицерского мундира поняла, что что-то изменилось. Слишком уж явственно ощущался рельеф ткани и холод блестящих пуговиц. Украдкой бросив взгляд за спину, Катерина постаралась ничем не выдать своего расстройства: любимый газовый шарфик, подаренный маменькой на шестнадцатый день ангела безвозвратно исчез. Похоже, соскользнул во время танца, а она, увлеченная своими метаниями, этого и не заметила.

Отблагодарив офицера за менуэт и позволив ему сопроводить её к свободным стульям, чтобы перевести дух, Катерина неопределенно пожала плечами в ответ на вопрос о том, не желает ли она каких сладостей или фруктов. Появившийся так же быстро, как и исчезнувший, её кавалер предложил тарелочку с воздушными безе. Отказывать молодому человеку не хотелось, и пирожное пришлось принять, хотя к сладкому княжна совершенно не тяготела. Стоически выдержав беседу о поэзии Некрасова, творчество которого, увы, оставляло её равнодушной, в пику стихам трагически погибшего Лермонтова, Катерина, сославшись на духоту, оставила и тарелочку с безе, и наскучившего ей офицера.

Однако покинуть залу не удалось – сегодня явно все высшие силы надеялись задержать её на балу как можно дольше.

– Простите, mademoiselle, Вы обронили.

Обернувшись к говорящему, княжна заметила в его руках свой шарф, что минутами ранее должен был затеряться среди танцующих, зацепившись за пуговицу фрака ее временного кавалера и соскользнув с ее плеч. Устремив благодарный взгляд к прорезям в серебристой полумаске, она приняла протянутую вещь.

– Скольких же дам Вы словно бы ненароком скомпрометировали? – не удержалась от иронии Катерина, возвращая шарф себе на плечи: признаться, так ей было всё же значительно комфортнее, даже при том, что тонкая газовая ткань едва ли могла что-то скрыть. Её собеседник театрально задумался, склонив голову, и после нескольких секунд молчания оповестил:

– Вам первой выпала такая честь.

– За что же, позвольте полюбопытствовать?

– За наслаждение Вашим обществом в танце, – если бы не шутливость тона, коим была произнесена эта фраза, княжна решила бы, что её визави заинтересован ей; впрочем, новая реплика с его стороны убедила её в том, что все это лишь игра. – Хотя, быть может, это было лишь случайностью, и своему кавалеру Вы оттоптали все ноги?

– А Вы, полагаю, заставили свою даму считать этот менуэт худшим из всех, что числились на ее счету?

– Вы сомневаетесь в талантах моих учителей?

– Так их было несколько? Полагаю, один не имел возможности справиться с Вашей абсолютной неспособностью к искусствам?

– Желаете проверить?

Возможно, Катерине лишь почудилось, но в темноте, отбрасываемой полумаской на глаза её собеседника, промелькнули хитрые искорки. Хотя и без того можно было прочесть все его эмоции, выданные изогнувшимися в усмешке губами. Рука в белой короткой перчатке открылась ладонью вверх, приглашая принять её. Быть может, примерным барышням не следовало проводить подобные словесные пикировки, вот только примерной Катерина себя назвать не смогла бы: воспитание ничуть не мешало порой творить странные вещи. И, прибыв сюда без сопровождения, она уже изрядно прошлась по правилам.

Невесомо устроив тонкие пальчики на чужой ладони, она улыбнулась, позволяя незнакомцу ввести себя в круг вальсирующих пар и закружить по залу. Звуки скрипки вплетались в ритм, что отбивало сердце, желающее улететь далеко-далеко, и княжне хотелось туда же, в небо, вместе с ним. Или она уже воспарила над землей, в момент, когда посмотрела в глаза своему кавалеру, и заполненный гостями зал превратился в цветные всполохи, едва ли различимые боковым зрением – все внимание занял этот вальс и эти минуты? Вроде бы и не первый бал, что она посетила, а внутри все замирает впервые, и улыбаться хочется не оттого, что требуют приличия. Просто от тепла рук, просто от света, исходящего от её кавалера, просто от странного предвкушения чуда, которое, казалось, оставило её уже давно, и его возвращения она уже не ожидала.

Склонившаяся в положенном по правилам реверансе, знаменующем завершение танца, княжна всё же опустила голову, на мгновение прервав зрительный контакт, но тут же выпрямилась, стоило ей услышать обращённую к ней слишком знакомым голосом фразу ее кавалера:

– А Вы недурно танцуете, Катрин.

И волшебство раздробилось на тысячи мелких осколков, осыпаясь колючим дождем под ноги, раня оголенную кожу. Улыбки, казалось, никогда и не существовало на этом лице – это было не с ней.

– Ваше Высочество?!

Николай тут же возблагодарил Бога за то, что восклицание почти никто не услышал: изумление не помешало Катерине понять, что визит цесаревича должен остаться незамеченным. Однако в ее взгляде отчего-то читалась отнюдь не безграничная радость от встречи с ним.

– Стоило сохранить инкогнито только ради того, чтобы Вы не возвращались к этому официозу, – цесаревич поморщился, жестом предлагая своей даме отойти к колоннам, дабы не мешать тем, кто решит продолжить танцевать. – Шампанского? – приметив лакея с серебряным подносом, осведомился Николай, на что Катерина лишь качнула головой: к игристым винам она любви не питала, тем более в такой момент. – Вы обижены на меня за эту конспирацию, Катрин?

– Ваше Высочество, я не имею прав обижаться на Вас, – несмотря на это, в её голосе уже не звучало той иронии, а на губах не играла улыбка, что сопровождала княжну в течение их беседы перед вальсом. Не возвращалась она и к цесаревичу, ничуть не обрадованному этим тоном, что предполагался в общении со стоящими выше по положению в обществе.

Не то, что бы он ненавидел свой статус, но порой очень уж хотелось слышать не заискивающие речи, где с трудом среди океана лести прослеживались крупицы искренности, а простые слова, пусть даже не всегда приятные, но те, которым можно верить. И те, которые способны чувствовать себя с собеседником на равных. В кругу семьи все церемонии обычно отбрасывались при общении с Сашей или матерью, но семья – это иное, и вне её тоже были нужны люди, готовые к открытому диалогу, настоящие, не задушенные мишурой высшего света. Катрин, когда забывала о вложенных ей в голову наставлениях гувернантки, становилась именно такой – непосредственной, живой. Правда, случалось это нечасто.

– Maman говорила мне, что все люди равны – и цари, и крестьяне ничем не отличаются друг от друга, за исключением своего состояния, которое в любой момент можно получить или потерять. Почему же тогда я имею право обижаться на Вас, а Вы – нет? – стараясь поймать взгляд Катерины, произнес цесаревич, действительно возмущенный подобным. Его воспитывали в уважении к другим, кем бы они ни были, и он, при всём осознании своего высокого социального положения, не понимал, отчего народ не имеет права быть недовольным государем, если тот этого заслужил? Почему сильным мира сего сойдет с рук любая провинность, даже затронувшая чужие жизни?

– Я не смею сомневаться в мудрости Её Императорского Величества, однако, à tort ou à raison*, но здесь Вам лучше бы не произносить таких слов – мало кому из дворян понравится, когда их с крестьянами ровняют.

– Мой отец уже отменил крепостное право, а я окончательно сотру эту границу между сословиями, обеспечив должное существование простым людям за счёт тех, кто слишком много имеет, – воодушевленно сообщил своей собеседнице Николай, на что Катрина лишь тихо рассмеялась, раскрывая веер и приближая его к лицу.

Даже то, что озвучена эта мысль была лишь ради смены настроения княжны, столь старательно сохраняющей серьезность, не умаляло факта доли правды в почти-шутке. Если бы однажды, пусть и через несколько десятилетий, удалось приблизить низшие слои к среднему классу, это изрядно бы улучшило облик державы. Хотя цесаревич не хуже своей дамы понимал, что далеко не каждый аристократ обрадуется подобному положению дел.

– А ты, я смотрю, нарасхват, – Эллен, возникшая словно из ниоткуда, раскрасневшаяся (чего не скрывала даже полумаска), улыбающаяся, приобняла подругу за плечи, – могу я тебя украсть ненадолго? – хоть и вопрос был адресован Катерине, взгляд младшей графини Шуваловой устремился к её спутнику. Он было хотел что-то ответить, но княжна его опередила.

– Господин барон уже покидает этот вечер, – также смотря в глаза цесаревичу, с нарочитым сожалением и тщательно скрытым намеком произнесла Катерина. Николаю оставалось лишь кивнуть в знак правдивости её слов – в некоторых случаях с дамами лучше в споры не вступать. Тем более что он и так уже задержался, скоро Maman обнаружит его отсутствие, и вновь будет беспокоиться понапрасну. А доставлять новых поводов для волнений матери он не желал. Осторожно подхватив тонкие пальчики, чтобы невесомо коснуться их губами в прощании, Николай внимательно проследил за реакцией своей дамы: она так очаровательно смущалась, и это заставляло иной раз творить вот такие незначительные безумства.

– Благодарю за вечер, Катрин.

Прежде, чем княжна успела что-либо сказать, цесаревич, откланявшись, удалился.

– Мы не были представлены друг другу? – с каким-то подозрением осведомилась Эллен, провожая взглядом кавалера подруги. – Больно голос знаком.

– Вряд ли, – стараясь, чтобы её ответ выглядел естественно, Катерина раскрыла веер, – барон фон Лихтенберг не бывал при Дворе.

– И что же, вы провели вместе весь вечер? – продолжила допытываться Эллен, остро реагирующая на тайны вокруг нее, а сейчас здесь всё так и кричало о каких-то недомолвках. – Он попрощался с тобой так, словно не отходил от тебя ни на минуту. Да еще и руку поцеловал.

Княжна мысленно лишь отмахнулась – от Его Высочества еще и не того можно было ожидать: в этом она уже успела убедиться.

– Мы только станцевали вальс. Перестань фантазировать, Эллен.

Младшая графиня Шувалова как-то неопределенно посмотрела на подругу. В конце концов, она сама настояла на этом вечере, свободном от всех обязательств и самих себя, чему активно способствовали маски.

И всё же что-то здесь нечисто.

– Тобой заинтересовался один бравый офицер, – вспомнив о причинах поиска подруги, внезапно заговорила Эллен, протягивая той белую астру. Катерина удивленно взглянула на нежные лепестки, собранные в пушистый шарик, как-то неловко протягивая руку, чтобы принять подарок. Язык цветов нередко использовался на балах и иных светских вечерах, но сама княжна редко к нему прибегала, если не вливалась в игры молодежи.

Тоскую без тебя, желаю встречи.

– Когда?

Большего спрашивать и не стоило – младшая графиня Шувалова понимала ее с полуслова. Загадочно улыбнувшись, она бросила короткое «сейчас» и осторожно кивнула в сторону выхода из бальной залы. Поколебавшись с мгновение, княжна прижала увядающий цветок к груди и развернулась, чтобы оставить позади громкую музыку и кружащиеся в вальсе пары: отчего-то захотелось узнать, кто выражал столь теплые чувства в ее адрес.

На миг промелькнула было мысль о цесаревиче, но она явно не имела никакой связи с реальностью – Николай покинул особняк минутой ранее и просто не успел бы передать Эллен астру. Да и подруга слишком искренне выглядела, когда интересовалась «незнакомым» кавалером.

Укутанная полумраком фигура в зеленом офицерском мундире стояла к ней спиной, обративши взгляд к окну, за которым уже давно сгустилась ночь. Этим человеком и впрямь не мог быть цесаревич. Растерянно замерев, княжна поежилась, чувствуя себя неуютно вдали от освещенной огнями залы. Сердце стучало громче, чем каблучки по каменному полу. Но офицер, дожидавшийся ее, обернулся явно на последний звук. В руках он держал малахитового оттенка маску, похоже, снятую не так давно – волосы сохраняли ту же форму, что и будучи прижатыми лентами.

– Mon dieu, Дмитрий? – опешив, Катерина ощутила, как к глазам подступили слезы, и изрядно удивилась такой своей реакции – она не предполагала, что затосковала без жениха настолько, что одно лишь его внезапное возвращение вызывало целую бурю эмоций. Заметив на его лице ту родную улыбку, которая, казалось, всегда была адресована лишь ей, она сделала несколько шагов вперед и лишь чудом не сорвалась на бег, чтобы скорее достичь уже практически не сокрытой полумраком фигуры. Стали понятны и хитрые смешки Эллен, и ее странные взгляды, и даже настойчивый выбор платья.

Она все знала.

– Я уж думал, что моя драгоценная сестрица забыла о данном ей поручении, – обнимая трепетно прижавшуюся к нему невесту, не удержался от шутливого замечания в сторону младшей графини Шуваловой Дмитрий. Он уже, признаться, успел изрядно заскучать здесь, ожидая итога своей просьбы – с Эллен бы и впрямь сталось запамятовать обо всем да и оставить его ни с чем. А так хотелось свидеться с Кати, и именно сегодня, почти сразу после возвращения из Тобольска, даже не навестив еще матушку и только доложившись государю о результатах.

– Когда ты вернулся? Надолго? Император дозволит тебе побыть в кругу семьи хотя бы пару дней?

– Я обещаю, что никуда не денусь до тех пор, пока мы не отпразднуем Рождество вместе, – с торжественным видом «поклялся» граф, смотря в настойчивые зеленые глаза, взирающие сейчас на него с легким укором и надеждой. – Мы еще успеем наговориться, Кати. А пока, – он разомкнул объятия, отходя на полшага от невесты и церемонно кланяясь, – позвольте пригласить Вас на вальс, княжна.

Из-за приоткрытых дверей едва доносилась музыка; оркестр играл Шуберта, и упустить столь привлекательную возможность насладиться вечером было бы попросту глупо. Отвечая не менее учтивым реверансом, Катерина улыбнулась, чтобы спустя мгновение сблизиться с женихом и позволить тому увлечь ее в танце по небольшому темному холлу.

Комментарий к Глава пятнадцатая. Средь шумного бала, случайно

*справедливо это или нет (фр.)

========== Глава шестнадцатая. Дорогой небес поднимается ад ==========

Российская Империя, Санкт-Петербург, год 1864, январь, 7.

Корреспонденция, принесенная слугой, ничуть не занимала внимания князя Остроженского, который день находящегося в напряжении и оттого то с головой бросающегося в любое дело, то с бесстрастным отсутствующим видом сидящего в кабинете, с единственной зажженной свечой. Со дня визита в Михайловский дворец прошло более недели, а действий со стороны Наследника Престола так и не последовало, что вызывало немало вопросов у старого князя. Могло ли статься, что тот ничего не вспомнил, очнувшись? Или же, напротив, запомнил слишком много, чтобы сделать выводы и… что? Ждать удобного случая напомнить Борису Петровичу о его «оплошности»? Подтвердить свои подозрения? Или просто ударить, когда он расслабится? Выработанная с годами осмотрительность порой все равно заводила в тупик, и выбрать один из скрывающихся за ним путей становилось слишком сложно. Изначально продуманный план изрядно был нарушен стараниями не вписывавшегося в него цесаревича, и теперь старый князь не мог решить, каким сделать следующий шаг.

Он выжидал несколько дней, затаившись в поместье давней знакомой, но в его квартиру на Васильевском так никто и не наведался, и Борис Петрович вернулся, впрочем, не афишируя этого. И в любой момент он был готов скрыться, хотя на случай внезапного приглашения к государю или шефу жандармов, у него была заготовлена прекрасная легенда. Впрочем, не только для этого: за годы ожидания сотворилось столько историй, что князь Остроженский мог бы написать целый роман, связав их воедино. Одна из таких должна была вскоре дать свои результаты, только бы слушатель оказался благодарным. Оставалось лишь решить, как лучше будет преподнести эту легенду – сыграть на родственных узах, или же на девичьих чувствах и грезах. Но прежде… прежде требовалось избавиться от маленькой навязчивой помехи, которая рисковала испортить если не все, то основную часть плана.

И, видит Бог, он бы желал это сделать как можно более мягко.

Слуга, доложивший о том, что прибыл граф Шувалов, пропустил гостя и скрылся за дверью, а Борис Петрович, до сей поры рассматривающий какое-то письмо, встал из-за стола, делая несколько шагов навстречу визитеру и пожимая тому руку в приветствии. Дежурные вежливые фразы, коими обменялись собеседники, закончились быстрее, чем ожидал каждый из них – оба понимали, что отнюдь не праздные разговоры послужили причиной, по которой Остроженский изъявил желание увидеться сегодня с женихом своей драгоценной племянницы. Разлив по рюмкам коньяк, припасенный специально для гостей, поскольку сам Борис Петрович алкогольные напитки не приветствовал, хозяин дома отставил от себя резной графин и сделал едва заметный глоток, наблюдая за графом. Тому ничего не оставалось, как последовать его примеру.