Текст книги "Плачь обо мне, небо (СИ)"

Автор книги: Selestina

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 60 страниц)

– Что ж, вы доказали свою храбрость, – усмехнулся тот вместо приветствия. Женщина едва заметно поморщилась в ответ на этот жест.

– А он, похоже, свою трусость? – непрозрачно намекая на то, что главный виновник ее присутствия здесь вместо себя прислал неизвестного человека, женщина отошла на пару шагов. Усмешка на губах ее собеседника стала чуть ярче.

– Вижу, вы не слишком к нему расположены?

– Не думаю, что это вашего ума дело, милейший.

Мужчина хрипло рассмеялся, его собеседница только поджала губы – ей совершенно не хотелось затягивать и без того нежеланную беседу с каким-то мальчишкой, который, похоже, считает себя вправе быть с ней на равных.

– У него еще были распоряжения на мой счет, или же я могу быть свободна?

– С его слов, вы любили опасные игры, мадам. Неужто переменились?

Никак не отреагировав на этот выпад – а сколь же сильно хотелось научить зарвавшегося юнца вежливости! – женщина бросила в его сторону выжидающий взгляд. Тот, не теряя веселья, хмыкнул, но, похоже, решил не утруждать себя дальнейшим сарказмом, поскольку скользнул ладонью за пазуху и вытянул оттуда какую-то вещь, завернутую в тряпицу.

– Ваш долг еще не оплачен. Но это, – он протянул неизвестный предмет, – уменьшит его вполовину. Если все пройдет хорошо, нам предстоит последняя встреча.

– С вами? А что до него?

Мужчина картинно развел руками, всем своим видом демонстрируя полную беспомощность в отношении последнего вопроса. Узкие, по-лисьи приподнятые глазки насмешливо блеснули.

У нее не было абсолютно никакой уверенности в исполнении данного обещания. В том, что долг и вправду будет забыт. В том, что это последнее задание и последняя ниточка с прошлым. Но выбора у нее тоже не было.

Выбирая сильного покровителя, стоило помнить – он в любой момент может потребовать плату за свою помощь.

***

– Я опасаюсь за Вашу жизнь, Катрин, – после недолгого молчания изрек Николай; толстый том сочинений Шекспира в темно-зеленом переплете был зажат в его руках, но вряд ли цесаревич действительно понимал, какую именно книгу взял со стеллажа.

– Вы всерьез полагаете, что кто-то против моего возвращения ко Двору?

Аккуратные локоны спружинили, стоило Катерине стремительно перегнуться через деревянные перила и встретиться взглядом с Николаем. Почему-то сейчас утреннее происшествие ей воспринималось как случайность, пусть и трагичная: право, она не имела заклятых врагов, что желали бы ее смерти, и даже постоянные размолвки с фрейлиной Ланской вряд ли могли бы привести к подобному исходу. Племянница покойного государя, бесспорно, не питала к ней любви и всячески потворствовала распространению слухов о связи княжны с Наследником престола, однако мстила крайне мелочно: с нее бы сталось подпортить платье, запустить в спальню ужа (где только ей удалось его достать) или подменить флакончик с парфюмом, однако на убийство она бы не пошла.

Иные же свитские барышни… нет, отношения с некоторыми из них, пожалуй, были крайне холодными и натянутыми, но не удостаивались даже каких-либо действий в адрес друг друга.

– Или не самого возвращения, а восстановления на прежних правах. Посудите сами, Вы избежали заключения в Петропавловской крепости и даже не были отосланы за границу, Вас все так же радушно приняла государыня, Вам оставили жалованье. Тех, кто не осведомлен об истинной причине Вашего временного отлучения, это может не устраивать.

Рассыхающееся дерево ступеней скрипнуло, стоило Катерине сделать несколько шагов вниз.

– К слову, мне бы хотелось знать, кому я обязана свободой.

Николай, к чести своей, стойко выдержал пытливый взгляд; отложив так и не раскрытый томик, он отошел от стеллажа. Тема, к которой подвела их беседу княжна, могла привести к крайне несвоевременному разговору, и стоило любым способом его избежать сейчас.

– Я обещаю, что расскажу Вам все, но позже.

– К чему такая скрытность?

Ступеньки скрипнули вновь, шелест юбок вторил им.

– Это не моя тайна, Катрин. Но Вы можете быть покойны – Его Величество не имеет сомнений в Вашей невиновности.

– До следующего моего «проступка»?

Ей и вправду не оставалось ничего, кроме иронии. Увы, но поверить в то, что Император внезапно принял ее мотивы и безгрешность, причислив к лику святых и забыв обо всем, было практически невозможно. Она не сомневалась в великодушии государя и понимала, что он дал ей шанс, однако точно не отринул все подозрения.

– А в этом есть резон, – вдруг нахмурился цесаревич, делая несколько решительных шагов к не совсем понимающей, какие из ее слов натолкнули его на мысль, княжне. – Что, если Вас не собирались убивать?

– Что Вы хотите этим сказать, Ваше Высочество?

– Что, если целью неизвестного было именно Ваше положение при Дворе? Действительно, отношение Императора к Вам крайне нестабильно, и любая новая «провинность» способна стать роковой. Что, если неизвестный знал о Вашей нелюбви к профитролям, и о том, что к ним неравнодушна mademoiselle Жуковская? Все выглядело бы так, словно Вы избавились от неугодной Вам барышни, тем более намедни у Вас случилась ссора.

– Какой вздор, – массируя виски, выдохнула Катерина, – неужели можно и впрямь поверить, что я из-за сломанного веера стала бы?.. Нет, это абсурд.

– Как знать, – Николай остановился в паре шагов от нее, опираясь на перила, – Вы ведь не запамятовали о способности дворцовых сплетников из любой мелочи развить повод для кровной мести?

– И вправду. Но даже если так, стоило отправить от моего имени пирожные mademoiselle Ланской – о нашей с ней вражде весь Зимний осведомлен. Здесь бы ни у кого сомнений не возникло в мотивах.

Цесаревич хмыкнул, оценив верность суждений своей собеседницы, и задумчиво потер переносицу. Действительно, такая версия была крайне шаткой и могла сработать только в случае, если преступник вообще ничего не просчитал. Вот только если причина крылась в чем-то другом, ситуация становилась намного серьезнее и абсолютно ему не нравилась. Если кто-то и впрямь надеялся избавиться от Катерины, неудачным покушением все не завершится.

– Помните, Вы желали научиться стрелять? Я готов дать Вам несколько уроков.

Возможно, пришло время сменить роли. Тем более что именно она была барышней, которую надлежало защищать.

Комментарий к Глава вторая. И станет ночь длиннее дня

*Мари Мадлен де Лафайет, французская писательница, особую известность получившая после романа «Принцесса Клевская», который, собственно, и читала м-ль Жуковская.

**желтые крокусы «читались» как «жалеете ли Вы о своих чувствах?»

***croquembouche – французский десерт, изготавливаемый на большие праздники (та же свадьба); представлял собой большую пирамиду из профитролей, украшенную карамельными нитями, белыми шоколадными цветами и миндалем.

Que vous arrive-t-il – что с вами? (фр.)

C’est impossible – это абсолютно невозможно (фр.)

Ф.Ф.Маркус был дежурным медиком Александра II, однако с трудом нашлось даже его имя, а с отчеством вообще беда. поэтому поставила оное почти наугад, и если кто может точно подсказать – буду благодарна.

========== Глава третья. Только месяц в темном небе ==========

Российская Империя, Санкт-Петербург, год 1864, апрель, 2.

Николай не был подвержен беспочвенной панике или же частым пустым размышлениям, тем более что времени на подобные мысли в расписании того, кого готовили на роль следующего правителя империи, не имелось. Однако ситуация, в которую оказалась вовлечена Катерина, не походила на простую, пусть и злую, шутку. И несмотря на то, что удар готовился для царской фамилии, беспокойство за непричастную к этому барышню было намного сильнее, чем за собственную жизнь. На столе белел лист тонкого, изломанного линиями сгиба, пергамента, почти от края до края заполненного тонкими, острыми буквами, прижимающимися друг к другу словно дети, попавшие в непогоду. Возле – в беспорядке лежали такие же, но исписанные едва ли на треть, смятые в бессильной злобе. Известия, принесенные на далее чем час назад доверенным лицом, и без того не давали поводов для радости, а подкрепленные ответом на его собственное письмо заставляли стиснуть зубы и на долю секунды пожалеть о том, что сейчас власть в руках отца, а не его собственных. Николай никогда не рвался к трону: он не сказал ни единого слова против судьбы, уготованной правом рождения, послушно обучался (с искренним интересом и усердием) и внимал словам отца и деда, зная, что ему доверили миллионы жизней еще в момент его появления на свет, когда колени перед колыбелью преклонили все члены императорской фамилии; и, возможно, теперь, полностью подготовленный к управлению страной, он бы первое время не знал, как жить, если бы статус Наследника-цесаревича перешел, например, к Саше. Однако, появись у него этот шанс – на жизнь частного лица – он бы, вполне вероятно, за него ухватился.

Но не сейчас. Не в момент, когда, обладай он уже всеми полномочиями, он бы мог сделать хоть что-то для близкого человека. А иначе – к чему вся эта власть, если невозможно защитить самое родное?

Резким движением смахнув все, что громоздилось шаткими стопками на письменном столе, Николай шумно выдохнул и с силой сжал ладонями виски; тупик. Он не мог обратиться к отцу – тот бы вновь списал все на увлечение «прехорошенькой барышней» и посоветовал трезво смотреть на вещи и ждать до получения точных доказательств, как уже сделал месяцами ранее, когда Катерину обвинили в покушении на Марию. Он не мог задействовать Третье Отделение, которое подчинялось непосредственно Императору, потому что все пришло бы к той же точке. А собственных доверенных людей у него было не так много, чтобы они сумели выполнить все его приказания одновременно: иначе же оставалось немало свободных выходов, через которые мог улизнуть преступник. И даже сумей он расставить ловушку и обезвредить злоумышленника, он будет не вправе судить. Отец же, наверное, никогда не увидит всех доказательств, что хочет видеть, чтобы вынести приговор.

Порой казалось, что отец с большим удовольствием бы оставил престол на Владимира или Сергея, даром что те были еще слишком малы, потому что Николай не видел с его стороны той степени доверия, что исходила от деда, действительно готового передать ему страну. Будто бы эти обвинения в слабости тела были лишь прикрытием для не высказанных слов о слабости ума и воли, что, конечно же, не имело никакого отношения к нему: все учителя и министры как один утверждали о невероятной одаренности цесаревича. И отчего тогда столь слеп и глух к нему был собственный отец, он понять не мог.

«… Как и предполагалось, барышня отсутствовала двое суток, после чего вернулась в четвертом часу, не зажигая свечи. Утром нанести визит ей не удалось – мажордом настаивал на том, что «пущать не велено», а после обеда квартира вновь опустела… <…> Если на то будет Ваша воля, мой человек проследит за упомянутым Вами господином, однако я имею сомнения в его причастности к этому делу за отсутствием у него причин к мести…»

Возможно, он и впрямь подвергал подозрениям невинного, однако сейчас Николаю виделось лучшим выходом знать о действиях всех, кто имел хотя бы малейшую возможность оказаться вовлеченным в авантюру, нежели случайно упустить даже самую незначительную деталь. Двумя днями ранее он по всей строгости допросил служанку, что доставила Катерине злополучную корзинку: девица клялась и божилась, что впервые видела госпожу, потребовавшую от нее данной услуги, однако она утверждала, что действовала по высочайшему приказанию и потому имени своего не раскрывала. Трясущаяся что осиновый лист, запинаясь через слово, служанка как могла описала внешность незнакомки, после чего еще долго молила о снисхождении и смягчении наказания. Впрочем, Николай не имел намерения карать – что было взять с подневольной девицы?

Спешно записав все приметы, для чего еще пришлось переспросить несколько раз служанку, цесаревич отослал ее прочь и принялся составлять срочное послание. Адьютанту было наказано скакать во весь опор без отдыха, чтобы доставить письмо в срок, и обязательно дождаться ответа. Принявший без лишних слов его волю офицер, откланявшись, молниеносно покинул дворец, а Николаю оставалось лишь тревожно мерить шагами кабинет и гонять бесконечные потоки мыслей по воспаленному разуму; если доверенное лицо не сумеет опознать незнакомку, придется как можно осторожнее выведать её личность у Катерины, но нет никакой уверенности в том, что она сумеет помочь. А вот то, что умная княжна тут же догадается о происходящем за ее спиной, было очевидно. Потому и не желал Николай привлекать ее к своим делам; это могло стоить ей жизни, и без того висящей на волоске.

Покорный голос слуги, доложившего о прибытии графа Перовского, вернул к реальности, в которой светлый наборный паркет был усыпан смешавшимися листами и папками и залит чернилами, одиноко поблескивала пузатым боком перочистка. Коротко распорядившись о том, чтобы здесь прибрались, цесаревич поднялся со своего места, встречая входящего в кабинет молодого человека. Жестом предлагая тому сразу пройти к расположившимся у окна с видом на Адмиралтейство креслам, он дождался, пока визитер пройдет вперед и двинулся за ним.

Граф, утром получивший внезапную просьбу (тон которой не оставлял ни шанса на отказ) посетить дворец для приватной беседы с Наследником Престола, пребывал в замешательстве касаемо цели этого визита, и потому сейчас ощущал себя крайне неудобно. Бездумно потирая запястья в волнении, Сергей осторожно опустился на темный сафьян; взгляд его был прикован к непроницаемому лицу присевшего мгновением ранее цесаревича, и граф лишь молился о том, чтобы это не было воспринято оскорблением.

– Чем обязан, Ваше Высочество?

Он все же осмелился первым начать беседу, не выдерживая этой пытки требовательным молчанием. Николай, внимательно наблюдающий за каждым жестом и, казалось, каждым вдохом визитера, медленно откупорил хрустальный графин и наполнил на высоту двух пальцев оба бокала красным французским вином. Сей жест со стороны Наследника Престола означал расположение к особо дорогому гостю и привел и без того запутавшегося в мыслях графа в окончательное смешение.

– Оставьте свою робость, Ваше высокородие, – добродушно произнес Николай и, приподнимая бокал, ответил на ранее прозвучавший вопрос, – я всего лишь желал побеседовать с человеком, оказавшим услугу Империи.

– Вероятно, произошла какая-то ошибка?.. – все с той же недоверчивостью осторожно предположил граф, по примеру цесаревича пригубив ставший таким модным с момента воцарения нынешнего государя напиток. Сам бы он скорее предпочел бренди, но на аудиенции у Наследника Престола вообще желал оставаться в трезвости ума, и потому едва ли позволил коснуться терпкой жидкости сомкнутых губ и опустил бокал. Со стороны все выглядело так, будто бы он сделал положенный глоток.

Впрочем, и Николай поступил так же; не питающий слабости к алкоголю, не находящий никакой прелести ни в ирландском виски, ни в отечественной водке, ни во французском бурбоне, при необходимости довольствующийся «Сент-эмилионом» из императорских кладовых, сейчас он лишь стремился ввести в заблуждение своего гостя, и, если судить по замешательству, столь явно отпечатавшемуся на его лице, затея пока имела успех.

– О какой ошибке может идти речь? Не Вы ли, граф, не так давно удостоились чина статского советника за свои деяния и были рекомендованы на должность вице-губернатора? Право, я только удивлен, что Вы оставили военную карьеру.

Граф стушевался; все еще не знающий, чего ожидать от этой беседы, он углядывал между слов что-то, что не сулило ему добра, и потому только неопределенно кивнул, принимая высочайшее поздравление, ознаменованное легким движением руки с поднятым в ней бокалом.

– Я признателен Его Императорскому Величеству и Вашему Высочеству за эту милость.

– Полагаю, не за горами и Ваше назначение в тайные советники, а там, кто знает, быть может и в первый класс войдете; у Вас блестящие перспективы, граф – в столь юном возрасте встать на одну ступень с почтенным Львом Николаевичем, – оценил Николай; твердый взгляд его над краем бокала изучал реакцию собеседника, явно чувствующего скованность и потому все порывающегося расстегнуть шитый воротник мундирного полукафтана, видимо, в надежде сделать более полный вдох.

– Если на то будет Ваша воля, – склонил голову граф, с каждой новой фразой цесаревича ощущающий все большую скованность движений. Даже желай он обмануться, у него бы этого не вышло – не мог он быть приглашен только ради поздравлений с подъемом по карьерной лестнице.

– Вы теперь завидный жених, – продолжил Николай, – сознайтесь – имеете барышню по сердцу?

– Увы, Ваше Высочество.

– Неужто петербургские красавицы Вам не по душе? Быть может, желаете подыскать невесту в Европе?

– Благодарю за участие, Ваше Высочество, но я бы желал оставить чистоту русской крови в своем роду.

– Постойте, – вдруг задумчиво нахмурился Николай, – мне кажется, Вы питали нежные чувства к одной из дочерей князя Голицына, – он повертел в руках бокал, словно бы это движение могло поспособствовать воспоминаниям, – Мария, быть может?

– Ирина, – короткий и тихий ответ дал возможность убедиться в том, что шаг был сделан верно.

– Да, точно, – цесаревич просиял. – И отчего же Вы медлите с браковенчанием? Матримониальные планы в отношении той барышни изменились?

Вопрос, похоже, задел графа; как-то вмиг подтянувшись, он твердо взглянул на Наследника Престола, и на миг в его бегающих глазах промелькнуло возражение, словно бы он желал пристыдить того, кто посмел выдвинуть подобное предположение, даже если бы оно было шуткой. Впрочем, моментально вспомнив, с кем он говорит, Сергей выдохнул, плечи его вновь опустились, и только взгляд сохранил слабый отблеск решимости.

– Ни единого мгновения я не усомнился в желании ввести в свой дом княжну Голицыну. Однако Богу было угодно распорядиться нашими жизнями иначе.

– О чем Вы, Ваше высокородие? – старательно удерживая маску человека, не имеющего представлений о судьбе всей семьи покойного Алексея Михайловича, Николай оперся локтем о дубовый столик, к которому примыкало его кресло.

Его собеседник замешкался с ответом; отведенный взгляд говорил о его неуверенности, вновь сжавшиеся на шитом обшлаге пальцы – о внутренней борьбе.

– Она… – граф замолк и мысленно приказал себе успокоить дыхание. – Волей Его Императорского Величества она была отослана из России вместе со своей семьей по обвинению в покушении на Ваше Императорское Высочество князя Голицына.

С тихим стуком на гладкую поверхность из каштана опустился бокал цесаревича; лицо его омрачилось тенью сожаления, взгляд ушел в сторону, к изящным золоченым часам на тонкой ножке-веточке, расположившимся на секретере темного дерева с искусной резьбой по краю и множеством декоративных элементов. Он не ошибся – Сергей Перовский действительно имел интерес к старшей из княжон, и, судя по его эмоциям, до сих пор не утратил оного. В каких отношениях он состоял с остальными членами семьи, сейчас предположить было сложно, однако даже то, что удалось узнать, уже давало возможность сделать хороший шаг вперед.

– Однако решение по делу Алексея Михайловича было принято еще осенью, – в задумчивости произнес Николай, – виновный понес свое наказание, и я полагал, что семья его была оправдана.

Его собеседник сокрушенно вздохнул.

– Увы. Не смею сомневаться в решениях Его Императорского Величества, но уповаю на его великодушие, которое однажды положит конец ссылке.

Он искренне надеялся, что фраза не прозвучала излишне грубо или же с осуждением; улови кто в этой надежде укор монаршим действиям, ему несдобровать. Впрочем, похоже, что цесаревич ничего крамольного не углядел – сдвинув брови, он с минуту молчал, прежде чем продолжить разговор и тем самым изрядно удивить графа:

– Пожалуй, я бы мог похлопотать за Вас, Сергей Васильевич.

Растерянно моргнув, тот даже перестал сжимать обшлаг.

– В этом нет никакой необходимости, Ваше Высочество, – как-то слишком поспешно отказался он, всем своим видом показывая, что не имел даже в мыслях намерения утруждать Наследника Престола своими проблемами.

– Не волнуйтесь, – успокоил его Николай, – я полагаю, Его Императорское Величество согласится с моими доводами, и вскоре Вы уже подадите прошение о венчании.

Граф было начал, путаясь в словах, просить не хлопотать так о его ничтожной персоне, ничем не заслужившей таких щедрот, однако цесаревич поднял ладонь, тем самым пресекая поток сбивчивых фраз и давая понять, что отказа он не примет. Снисходительной улыбкой встретив новый поток, но уже переполненный благодарностей, он поднялся, и гость его сделал то же. Слуга, уловивший обращенный к нему жест, покорно отворил дверь, и граф, не нуждающийся в иных знаках, откланялся.

Взъерошив в облегчении волосы, Николай вернулся к письменному столу, вокруг которого уже был создан идеальный порядок; бумаги вернулись на свои законные места, смятые наброски писем и сломанное перо оказались сожжены в пылающем камине, а чернильница вновь наполнена. Вынимая из папки в дорогом кожаном переплете с именным вензелем тонкий лист, цесаревич бросил поверхностный взгляд на утреннее послание. На желтоватой поверхности пергамента повинуясь движению заостренного наконечника появлялись округлые короткие строки.

Теперь ему было что ответить.

***

Российская Империя, Санкт-Петербург, год 1864, апрель, 5.

За те несколько дней, что Сашенька провела в постели, она почти оправилась; Катерина старалась каждую свободную минуту проводить с ней рядом, заставляя пить травяные настои и отвары по совету доктора Маркуса, и не давая впасть в уныние от почти неподвижного образа жизни, что для бойкой активной девушки было совершенно невозможно. Вечера проходили в чтении и играх в шарады, днем Катерина обязательно забегала принести что-нибудь вкусное и не слишком тяжелое для перенесшего отравление организма (совсем немного, только чтобы порадовать), а также поделиться новостями и передать пожелания государыни и некоторых фрейлин. Сашенька всякий раз благодарила Катерину за ее доброту и участие, а у той от каждого ласкового слова сжималось болезненно сердце; неподъемный груз вины, придавивший плечи, лишь чудом удавалось не выразить словом ли, жестом ли. Как бы цесаревич ни убеждал ее в том, что она совершенно не причастна к произошедшему, и ей нет нужды возносить мольбы о прощении к Господу, Катерина не могла вздохнуть спокойно и все отпустить. Зная, что яд предназначался ей, пусть и пока не до конца понимая, кто именно и по какой причине решился на подобное, она желала лишь одного – чтобы боле никто, пусть даже косвенно, не пострадал из-за нее.

Впрочем, сейчас желание найти преступника и просто взглянуть ему в глаза было намного острее; настолько, что в груди что-то разгоралось, и это пламя не могли потушить никакие молитвы. Она желала покончить со всем. Не отомстить, а просто завершить уже череду трагических событий, даже если для этого ей придется самой совершить нечто непоправимое. Для защиты последних близких людей, оставшихся у нее, она была готова пойти даже на грех.

Сегодня Сашенька наконец решением гоф-медика была выпущена с постельного режима и утром вместе с остальными фрейлинами нанесла визит государыне, после чего до самого обеда оставалась у нее; конечно же, Императрица не давала ей сложных поручений, и в основном просила лишь что-нибудь прочесть или сыграть, либо же помочь с выбором узора для ризы в новый храм, а после вообще отпустила отдыхать, настояв на этом вопреки желаниям самой Сашеньки. Катерина, убедившаяся в том, что соседка не испытывает жалоб и действительно не нуждается в ее помощи, пообещалась сильно не задерживаться и, застегнув последний крючок редингота с лисьей оторочкой (зима не сдавала своих позиций, и ощутить тепло в Петербурге пока не удавалось), покинула их комнатку: цесаревич, с которым она не имела возможности увидеться вот уже как три дня, наконец в обед через посыльного дал ей знать, что не забыл о своем обещании.

Признаться, Катерина уже начала задумываться о том, что Николай в тот момент лишь желал ее успокоить, но в действительности же не намеревался обучать стрельбе; в конце концов, она была барышней, которой негоже брать в руки оружие – задача любой женщины в обществе, особенно дворянки, заканчивалась на умении изобразить красивую куклу при ее покровителе, и все вопросы безопасности предполагалось решать кому-то другому. Она же не могла – и не хотела – такой судьбы. Готовая вручить собственную жизнь в руки будущему (уже не сбывшемуся) супругу, она, тем не менее, надеялась при случае уметь постоять за себя, а не ждать, хлопая ресницами, когда поспеет помощь.

Это было унизительно и попросту не безопасно.

Цесаревич уже ждал ее, расположившись у лестницы, позволяющей выйти на Дворцовую площадь из Комендантского подъезда, где должна была находиться закрытая карета. Катерина, удивленная тем, что Николай вознамерился покинуть Зимний, бросила озадаченный взгляд на неприметный экипаж с кучером на козлах.

– Желаете упражняться в другом месте, Ваше Высочество?

– Я бы предложил Вам внутренний двор, однако боюсь, что Их Величества не обрадуются необходимости после наших уроков заменять стекла и обновлять фасад, – понизив голос до доверительного шепота, пояснил свое решение цесаревич, помогая ей подняться по ступеням в салон. С непередаваемым выражением возмущения и удивления одновременно княжна обернулась, губы приоткрылись, чтобы что-то сказать в ответ, но замерли, стоило только осознать, сколь ничтожным оказалось расстояние между их лицами.

Поддерживаемая за руку находящимся в шаге от нее Николаем, стоящая на подножке, чуть склонившись, Катерина оказалась с ним вровень и боялась сделать даже слишком глубокий вздох, потому что это могло сократить и без того почти отсутствующую дистанцию. Испуганно расширив глаза, она могла только смотреть в упор на, похоже, замершего как и она, цесаревича, однако на его лице ни страха, ни замешательства не было – всегда открытое и светлое, сейчас оно выражало отчетливый интерес, даже некоторую заинтригованность, что усиливало незваное оцепенение и заставляло сердце биться где-то в горле. Кажется, ее пальцы сжали поддерживающую ладонь чуть сильнее в какой-то бездумной попытке найти физическую опору, хотя накатившее головокружение явно было иного рода.

Самообладание, которым она так гордилась, позорно дезертировало, оставив лишь обнаженную и лишенную всяческой защиты душу, загипнотизированную синевой глаз напротив. Вопреки ее воле на щеках возникло ощущение пожара, и в груди пылали его отголоски, но все тело, кажется, обратилось в лед. Иначе почему бы дыханию, слетающему с его губ, вызывать на ее губах чувство входящих на всю длину игл, словно порция кипятка на обмороженную плоть.

Каким чудом она сумела все же отстраниться – на дюйм, но и то было победой – и даже разжать хватку, одному лишь Богу известно. Стараясь не опустить взгляд, полный стыда от запоздалого осознания непозволительной близости, Катерина даже вспомнила фразу, заставившую ее совершить столь опрометчивое движение. Голос ее, когда она заговорила, звучал словно после долгой болезни, но, наверное, именно так и стоило назвать состояние, охватывающее ее в подобные минуты. Болезнь. Лихорадка. Сумасшествие.

– Вы столь невысокого мнения о моих способностях?

– Что?

Похоже, не только она потеряла возможность связно мыслить; между частями их короткой беседы прошла целая вечность – во взгляде цесаревича читалось недоумение, впрочем, довольно быстро уступившее место запоздалому пониманию. Усмешка, столь привычная и теплая, вернулась.

– Я готов позволить Вам всадить пулю в каждое окно первого этажа, но не слишком высокого мнения о размере государственной казны, которую придется опустошить для нового ремонта.

Учтиво коснувшись губами тыльной стороны ладони своей спутницы, Николай позволил ей нырнуть в полумрак кареты и после поднялся внутрь сам. Бросив короткое «трогай!», он захлопнул дверцу, краем глаза замечая, как Катерина нарочито отодвинулась к самому дальнему углу и изобразила крайнюю заинтересованность пейзажем за окном, словно бы еще не осточертел ей вид на Адмиралтейство.

Никоим образом не комментируя это, цесаревич улыбнулся. До конца пути никто из них не проронил ни слова.

***

В раннем детстве за военной подготовкой цесаревича следил его венценосный дед, Николай Павлович; проверки он проводил и для некоторых младших внуков – Александра, Владимира, но к старшему он всегда был более расположен, и потому нередко присутствовал на его занятиях, а после даже несколько раз брал с собой на охоту. Ему не было еще десяти, когда он подстрелил первого в своей жизни оленя и был взят на «настоящую взрослую» медвежью охоту, а после любимая царская забава русских императоров прочно вошла в его жизнь. Однако не только в стрельбе из ружья преуспел юный Наследник престола – пистолет давался ему ничуть не хуже, даже при том, что куда большую склонность к военному делу имел Саша, получивший на именины личный комплект, созданный тульским мастером. Но если в умении попасть в цель даже с закрытыми глазами Николай не сомневался, то выступать в роли учителя ему еще не приходилось, и оттого разум его сейчас был не спокоен; слишком многое зависело о него, слишком многим приходилось рисковать.

Он был бы рад никогда не протягивать Катерине пистолета – ни своего личного, ни иного – но находиться рядом с ней ежесекундно или хотя бы приставить охрану в достаточном количестве не имел возможности. Он верил в ее способности, в ее смелость и остроту ума в критической ситуации, но в первую очередь она была женщиной, и воспитание, привитое с молоком матери, требовало делать все для ее защиты.

Или же до последнего следовало не давать никому понять, что эта женщина способна постоять за себя.

Именно по этой причине он решил упражняться в стрельбе за пределами Зимнего: можно было остаться во дворце, заняв одну из комнат, где он сам и его братья нередко оттачивали свои навыки владения огнестрельным оружием, однако что-то – возможно, даже бессмысленная паранойя – настаивало держать происходящее в секрете.

– Держите.

Гладкое темное дерево послушно легло в руку, изящные линии на металле вызывали крайний интерес, но времени на любование оружием не было; обняв ладонью рукоять, Катерина с легким опасением разместила указательный палец на спусковом крючке и замерла, пытаясь вспомнить, как держал пистолет ее брат, когда однажды ей удалось подловить его во время урока. Он выглядел так небрежно-расслабленно, спокойно, сохранял отменную стойку и правую кисть за спиной, словно бы танцевал с дамой на великосветском приеме, а не целился в очередную мишень. Бесспорно, их физические силы были несравнимы – Петра с детства обучали стрельбе, а она разве что могла угрожать преступнику вилочкой для устриц, но все же тень разочарования промелькнула на ее задумчивом лице, когда с усилием натянутая рука качнулась из стороны в сторону. Сохранять баланс оказалось практически невозможно.