Текст книги "Ненавижу тебя, Розали Прайс (СИ)"
Автор книги: LilaVon
сообщить о нарушении
Текущая страница: 62 (всего у книги 62 страниц)
Скромно, очень скромно в счете с моими апартаментами. Зажигаю свет, который проходит по гостиной комнате, невольно насупившись, понимаю, что нет ни единой вещицы, что напоминало бы о Розали. Словно, она тут и не была. Поворачиваюсь в другую сторону по коридору, где открыты двери спальни. Вновь ищу выключатель и зажигаю свет.
Обвожу взгляд по спальне, что была представленная в спокойных кремовых тонах, в чистых пустых полках, открытому пустому шкафу. Привлекло мое внимание яркий букет роз на широкой кровати.
Желудок скрутило, дышать стало крайне сложно, судорожно. Я почти прирос к полу в онемении и замер, как неживой и вовсе. Я чувствовал бешеный страх и радость в один момент, с расширенными глазами оглядывая голубые розы. Такие свежие, будто только срезанные с куста. О черт, это наши розы, наш символ, наша любовь.
Зачаровано, по губам бегает улыбка, успокаивающая меня и лелея. Но очередная жаба давит меня где-то внутри, беспокойство все еще мне присуще. Подхожу совсем близко к кровати, и могу увидеть голубой конверт, спрятанный за розами.
Это любовное послание? Что же, оно, безусловно, возбудило все мое сознание, а в моих руках оказалась голубая бумага, на которой ровным почерком с завитушками, что так естественно для почерка Рози, исписано мое имя черными буквами. Это письмо точно предназначалось мне. Затрагивающее и интригующе…
С волнением, словно мне подкинули сердечко в день влюбленных, я осторожно, довольно аккуратно раскрываю конверт, достав белую бумагу, свернутую втрое.
К горлу подступил ком, я мгновенно насторожился, еще не всматриваясь в текст, обнаруживая потекшие буквы из-за уже усохших капель, как мне подсказывает чувство – слез. Слез Розали. Бледнею и чувствую, как становится плохо, а земля уходит из-под ног.
Что же с тобой случилось, любимая.?
Присаживаюсь на кровать, рядом с прекрасными голубыми розами, и вторая рука тянется к верху рубашки, за которой находилась цепочка с подвеской.
Глаза исследуют каждое слово, а мне кажется, что я чувствую, как волосы медленно седеют у корней, как тело сковывает невидимая крепкая цепь, а в глаза колит от досады и печали. Зубы сцепляю, играют скулы на лице, каждая мышца тело натянута, пока я с неистовой жутью, что чувствует как и в душе, как и в теле, такой же тревогой, которая защемляет сердце, начинаю читать весь тот ужас, что написал мне мой затерявшийся ангел.
«Нильс… Мой любимый Нильс…
Списала уже больше десяти листов бумаги, выкидывая их в руну… Не знаю, как мне быть и с чего начать, чтобы объясниться перед тобой… Не знаю, чувствуешь ли ты сейчас тот давящий ком, ту усталость, что слегла так внезапно на твои сильные плечи. Чувствуешь ли ты сейчас, как быстро бьется сердце, как пульс ускоряется, а в желудке тянет болезненный узел?.. Я это чувствую, так явно, что не могу удержать горячих слез… Но я хочу говорить тебе о другом, пока в состоянии, и дрожащая рука меня слушается…
Ты, Нильс Веркоохен, который так внезапно внедрился в мою жизнь, в корни, поменяв ее, заново до основания. Ты заставил меня расцвести, почувствовать тот вкус свободы под своей опекой. Сперва, мне было ужасно тяжело, но эта тяжесть привела меня к тебе ближе и я безгранично рада, что не стащила этот груз со спины. О, Нильс, твои стены были настоящей сталью, гранитом, непостижимой Великой стеной, но к счастью или к огорчению, она свалилась перед нами. Все было чудесно.
Мой первый мужчина – ты. Как я была рада, что разделила с тобой близость, ты даже не представляешь… Никогда не пожалею об этом выборе, никогда не смогу воспротивится нашей любви. А вчера ты был великолепен, так пылок и горяч, необычайно ласков, осторожен, учтив и крайне нежен. Я бы все отдала, лишь почувствовать все эти ласки такими, как ты хотел, чтобы я почувствовала.
Между нами встала моя боль. Боль тела и души, кричащая боль, убивающая меня, терзающая мое тело. Знал ли ты, как было мне больно? Нет, и я не хотела бы тебе этого говорить, лишь бы ты растворился во мне и запомнил эту ночь, как… роковую, последнюю.
Глядя на тебя – вижу их. Твои руки на мне – огонь от их рук, выжженные узоры, пострадавшие крылья… Взгляд твоих бездонных голубых глаз – воспоминание, всего того ужаса, через который мне пришлось пройти. Нильс, прошу, ты должен меня понять, должен меня услышать, должен быть поставлен в известность обо мне… Нет, ты не потерял меня, это я заставляю себя уйти в тень.
Сердце мое вчера умирало и возрождалось. Ты убивал своими руками, своими прикосновениями, этим удовольствием, а возрождал любовью, теплотой, таким родным мне „любимая…я тебя люблю…“. Но мне было больно, страшно и так неистово грустно рядом с тобой…
Я знаю, что ты бы остановил меня, будь ты рядом. Знаю, чтобы запретил так нелепо сбегать, сказал бы что мы справимся… Вместе. Но этого не будет. Я не справлюсь, пока ты рядом, хоть и сердце мое утопает во тьме без тебя, мозг запрещает мне, приближается к тебе и дает сигнал о помощи, и защите где-то вдали, чем дальше, тем и лучше… Так безопасней для обоих.
Я желаю, чтобы вчерашний день остался в твоей и моей памяти навсегда. Пожалуйста, Нильс, сделай это для меня, я ведь так люблю тебя… Не могу представить то, что ты вновь меня возненавидишь, а ты так и сделаешь. Недавно я говорила, что не брошу, и умоляла, чтобы ты не бросал меня, а сейчас бесследно ухожу… Не хочу, чтобы ты испытывал боль, которую испытываю я, не хочу безумной ненависти, ведь мы пережили ее, влюбившись. Не хочу, чтобы ты жил с моими ужасами, странностями, этой чертовой боязнью тебя и твоих рук. Нет. Я запрещаю тебе думать обо мне навсегда.
Только не забывай, переживи этот день, как я, со слезами на глазах, с горечью, с такой сильной любовью, разрывающемся сердцем, такой же рьяной ненавистью, судорогой в желании отомстить мне… Но только завтра встань и живи, позабыв обо всем, что произошло с того момента, как впервые мы встретились взглядом.
Не ищи меня, не нужно. Я обещаю тебе, даю слово, что справлюсь одна, буду следовать своим мечтам, буду любить мир и знать, что где-то так далеко есть ты, с воспоминанием обо мне… Это будет лелеять мою душу, этим ты успокоишь меня. Ты же послушаешь меня?
Ты не простишь, я чувствую это, и не нужно, возможно, я не заслужила твоего прощения. Любовь имеет свойство перерасти в ненависть… Да только мою любовь ты никогда не уничтожишь, а если найдешь меня, или встретишь на улице, узнаешь в проходящей мимо женщине – не окликай, я не обернусь…
С наилучшими пожеланиями я желаю тебе настоящей женщины, которая влюбится тебя так же сильно, как и я. Женщину, что будет выстраивать из руин стены, которые я крошила когда-то, которая будет верна и чиста. Найди ту женщину и люби ее сильней, чем меня… А я в замен буду любить тебя.
С любовью, Розали Прайс, твоя навеки влюбленная, сломленная, оставшаяся без крыл пташка…
P.S.: Я буду лучшей мамой на свете, для нашего с тобой зародившегося комочка любви в моем животе. Я никогда не дам его в обиду, буду беречь зеницу ока, ведь это частица тебя… Когда-нибудь, я расскажу ему о нас, в истории про „Красавицу и Чудовище“, где красавица превратилась в монстра, а чудовище обрел доброе сердце…
Прощай, Нильс…»
Лист падает, вылетает с рук, которые задрожали так сильно, что явственно выражался симптом того сильного алкогольного тремора. Щеки были в горячих слезах, сердце сжалось так больно, что казалось, у меня сейчас оно остановится и вовсе.
Пытаюсь встать на ноги. Ничего не вышло, валюсь на пол, ухватившись за кровать, находясь в шоковом состоянии, затерявшись в строках посланных мне, этой бессердечной женщиной. Может, это шутка такая? Такая неудавшаяся шутка, провоцирующая меня показать, насколько я не готов был ее потерять?
Я и не был готов! Не был! Не могу ничего поделать, когда задыхаюсь в истерике, не соображая, что нужно делать, потеряв не только контроль и ту единственную безумцу, которая исчезла, но и себя. Она не могла так просто уйти, так просто испариться в воздухе, объяснив все в одном листе бумаги, слова чего доводят меня до сумасшествия. Была безутешная паника, но мое тело не слушается меня.
Все заныло, но мозг явно не понимал того, что происходит. Он отвергал мысль, что я утратил более ценное, чем я, чем мир, чем жизнь, которую я полюбил ради нее. Нет, не было никакой утраты Розали. Я не верю в это. В эти словечки… В такие задевающие и цепляющие сердце словечки…
Тяжело мне? – Она прибила ко мне гранит, не позволяя теперь свободно двигаться и дышать. Любовь? – Как она посмела говорить о любви ко мне, когда написала эту дрянь? Ненависть? – Как могу я ее ненавидеть, когда теперь потерял, так легко упустил из своих рук? Нет, еще не упустил!
Мне казалось, я держал ее крепко, а она… сбежала. Сбежала!
Найти женщину, построившую рухнувшие стены… любить ее, как Розали, тепло вспоминать о ней, не искать, не окликать… Она решила устроить мне пытку в моей и так неудавшейся жизни? Она приписала мне приговор, – вот что она сделала!
О нет, кажется, не могу дышать. Легкие словно слиплись воедино, запретив мне дышать. Захлебываюсь бешеным криком, не видя ничего перед собой из-за подступивших слез, которые горько соскальзывают по щекам.
Не хочу так. Не хочу, мне больно!
Рядом спадают голубые цветы, а я смотрю на них, словно вижу в них ее. Слышу легкий аромат ее волос, свежесть ее глаз, нежную и мягкую кожу. Нет… Не могла моя Розали, не могла так поступить со мной!
Мандраж пробирает тело, когда в голову пробираются последние строчки. «Я буду лучшей мамой…». Не может быть, она не могла носить моего ребенка. Как он мог быть у нее? Я же… Господи… Боже, я есть отец?
Не обладаю собой, когда хватаю колючие розы и терзаю их об пол, желая потушить пожар внутри меня, но не могу, он лишь разжигается.
Найду, найду ее!
Не имела права! Не должна была так поступать со мной! Я люблю ее, а она так легко наострила нож мне в спину! Так хитро сбежала, растворилась, словно и не было. Я обещал ей, обещал и говорил всегда, что найду ее, и я найду ее.
Отыщу мерзавку, на каком краю света она бы не была! Отыщу и отлуплю что есть силы, а за тем прижму к привлеку в свои объятия, и надену кандалы… Сбежала! Сбежала от меня…
«… Ты никогда не сможешь убежать от меня… Рози… Никогда, Роуз. Слышишь? Ты никогда не убежишь, не спрячешься и не уйдешь от меня, – приобретаю серьезность, но такая приятная улыбка царит на моих губах. Конечно, я угрожаю ей…» – Сбежала, черти, она сбежала!
«…Я добровольно и вольно стала твоя, Нильс. Я свободно отдаюсь в твои руки и буду в них до тех пор, пока ты мне позволишь, – трепет во мне обескураживает меня самого, я смягчаюсь, она мне отдается, а я только счастлив такой трудной заслуге. На мне удовлетворенное облегчение…» – Обещала! Лгунья! Какая же ты лживая Розали!
«…Ты защищаешь себя, но защитишь ли ты девушку, за которой может начаться настоящая охота?..» – Не защищу, но я люблю ее. Не защитил… испугалась, сбежала и одурачила меня, как влюбленного дурака!
«…Нильс, Нильс, Нильс, – мое имя звучит мягко, когда слетает с губ Донована, и я с дрожащими руками, прикрываю глаза. – Кто же она для тебя… Ты одержим ею, Нильс. Разве ты не помнишь правило, которое я тебе все время повторял? – Зверь, такого типа как ты, всегда должен быть один…» – Я и есть один! Она оставила меня! Сбежала лживая женщина!
«…Там синяки, мне больно, оттого и…дернулась. Я доверяю тебе, Нильс…» – Брехня! Лгунья мне не доверяла!
«…Ты прекрасна, Розали. Ты та, кто сможет свести с разума. Это не метафора, маленькая Роуз. Ты лишила меня здравого ума во время поцелуя. Все, что я сделал, это чтобы уберечь тебя. Я не хочу причинить тебе боль. Ты не все. И никогда не была всеми. Ты ведь иная, Роуз…» – Мое же сердце разрывается, Розали, зачем ты так? Я был с тобой откровенен! Лгунья…
«…Ты никуда не уйдешь от меня, Розали. Ты останешься рядом, здесь, и мне, до чертиков плевать, хочешь ты того или нет…» – Ушла и не оглянулась, когда этого пожелала, разбив все вдребезги, как и меня…
« …Ты моя, и всегда ей будешь, понимаешь? Даже если я выгоню тебя, все равно вернусь и заберу обратно. Ты не останешься одна, никогда…» – Покинула меня одного. Зачем ты так? Мне же больно, прям вот тут верху, с левой стороны…
«…Как бы ты не крутила ситуацию и не пыталась выкарабкаться, у тебя выход лишь один: идти со мной смиренно и верно. Лучше стало бы для всех, если бы ты добровольно пошла в мои руки…» – шарлатанка…
«…Я не собираюсь никуда уходить…»
«…Нильс, – шепчет Роуз, и я поворачиваюсь набок, с большим интересом рассматривая ее. – Мне кажется, что я… Когда мы вместе, мне хорошо. И, кажется, я уже топлюсь в пожаре чувств, которые я могу ощущать по отношению к тебе. Кажется, я без какой-либо памяти и рассудка влюблена в тебя, Нильс…» – Когда любят, не уходят и не исчезают бесследно! Зачем? Зачем так правдоподобно врала мне? Ты разорвала меня на куски быстрее и больнее, чем само чудовище!
«…Я влюблена в тебя…» – Нет! Не хочу слышать это у себя в голове! Это лишь слова! Слова!
«…Тогда, мне кажется, что ты сводишь меня с ума, доводя до сумасшествия…» – Довела, она сделала это! Хотела погубить меня! О, как это отлично вышло! Довела до края, столкнула в обрыв бездны, в тот страх, от куда я вышел благодаря ее свету…
Зачем показала его? Зачем мне осветила путь, если исчезла? Кинула пустую надежду и макнула меня головой в это лужу, насладившись моментом. Лгунья!
Не могу, не могу больше… Смотрю на кровавые ладони, на растрепанные розы по полу с лепестками голубых роз, на то злосчастное письмо, и среди это кошмара замечаю в конверте еще один лист. Что, мало было одного листа?!
Зло выбираю его из конверта
Раскрываю, и не могу осознать, убила ли она меня остаточно, или решали задержать на этом свете. Фото живота, желудка, серое фото, обеден маркером маленький-маленький комочек, такой маленький, что едва заметен.
Сотрясается тело, когда я знаю, что это, или вернее, кто…
«Тест. Две недели. Положительно…» – читаю я с верху, почерк, наверняка одного из докторов.
Прикрываю глаза, отбрасываю лист, вытираю кровь на руках, более оживленно. Внутри все колотит, мозг не соображает и не проясняет. Аккуратно складываю письмо и фото обратно в конверт дрожащими от ужаса руками и на ватных ногах поднимаюсь с пола.
Найду.
Найду, где бы ты не находилась! Найду и заставлю пожалеть о том, что сделала! Найду тебя, лгунья, порочная женщина!
Ухожу. Ухожу и знаю, что найду. Я обещал ей, обещал себе, что не отпущу, и найду, где бы она, столь ошалевшая, не находилась.
Вместе и навсегда, Прайс.
Вместе и на всегда, предательница…
***
Месяц спустя.
Америка, Нью-Йорк pm 23:25.
В машине играет музыка на заднем плане, пока я плавно еду по трассе, все дальше и дальше отъезжая от нью-йоркской суеты, позабыв еще один день.
Телефон вибрирует у меня в кармане, я неохотно тянусь к нему, и прикладываю к уху.
– Слушаю, – кратко уведомляю я, поглядев в темноте на себя в зеркале дальнего виденья. Спокойствие после пластины успокоительного пришло не быстро, но заторможенность присутствует. Нужно будет купить еще, да побольше, чтобы не срываться на каждом встречном…
При воспоминании крепче сжимаю руль своего авто, когда с костяшек от напряжения поверх засохшей крови просочились свежие капельки.
Не чувствую боли, ведь пью обезболивающе, после ушиба в правом ребре. Нужно было выдержать сегодняшний поединок с очередным сопляком. Надеюсь, он поправится…
– Сколько ты будешь продолжать вести себя так? Все напуганы твоим состоянием, – несколько тревожно и как всегда заботливо спрашивает Гарри, я на секунду прикрываю глаза, съезжая с трасы на дорожку, ведущую к моему дому.
– И ты тоже? – хрипло спрашиваю я, задумчиво прислушиваясь к песне, которая начала играть позади. Тут же напрягаюсь, понимая, чем она мне была так знакома. Буйность и агрессия просыпается, сразу отгоняют эффект «спокойной таблеточки».
– Я боюсь, как бы ты не угробил себя, раньше времени. Хватит, возьмись за голову и вспомни, когда ты последний раз являлся на учебу, а ел когда нормально? Ты ходишь на тренировки и бои, и выбираешься из них весь в синяках, побоях и травмах… Нильс, она бы не одобрила этого, и, несомненно…
Не хочу слышать о ней, не хочу томиться в том, чтобы я сделал, будь она рядом. Ее нет – и я не буду слушать Гарри, даже если он непоколебим и так беспокойно относится ко мне. Поддержка за кружкой пива в баре, не означает, что мне нужна нянька с подгузниками.
Звонок не по вежливости скинут. Песня все играет, а я прихожу в пущее бешенство. Разве нет других песен по радио?! Тянусь переключить волну, но рука не поднимается. Не могу этого сделать, не могу сейчас отпустить то, что так буро пробуждает сознание в воспоминании одного из нашего совместного утра.
Тогда, она кажется, готовила оладьи. Да, точно оладьи, и так мило шевелила бедрами. Ее голосок прорезал тишину, и журчание на сковородке. Она была весьма мелодична…
Узнать бы только где ты запропастилась, но только я без понятия. Страдание и грусть рушит весь мой вечер, как и вчера. Подъезжаю к воротам, отпираю их, и ставлю машину во дворе, но перед тем, как оставить, позволяю песне закончиться, перейти на другую и избавить меня от тягостной муки.
Дом мой, тих и пусть, одинок, впрочем, как и всегда. Только раз он был заполнен нами, и этот раз – самый дорогой раз, – все еще в моей памяти. Открываю дверь, не спеша, прохожу внутрь, не включая света. Да он мне и не нужен, свой дом я знаю достаточно хорошо, а сейчас, когда я в нем нахожусь каждый день, могу ходить завязанными глазами.
Устало плетусь на кухню, открываю холодильник. Привычный виски вытягиваю из ящика заполненного еще такими же десятью. Коньяк довольно сильно надоел. Виски мой организм переносит легче, чем коньяк. С полочки дверцы беру черный шоколад, довольно полюбив эту сладость за последнее время.
Медленно возвращаюсь в коридор, стягиваю куртку, и, отбрасывая ее на пол, следом идут ботинки. Нельзя разбрасывать вещи наверху, только здесь…
Все же, включаю свет в этом единственном коридоре, и быстро иду наверх, второй этаж, на лево, последняя запертая дверь. О, как же я томился без нее весь день! Трепет и легкость появляется во мне впервые за семнадцать часов. Снимаю с шеи цепочку с голубой розой, где теперь она не одна, а с ключом.
Вставляю ключ в скважину, отпираю дверь, и мир уже замирает, когда я ступаю в темноту. Я ждал этого момента с семи утра, и всякий раз, когда ухожу, жду того часа, когда вернусь. Включаю свет, который не отдает яркостью, а даже несколько тусклее дешевого светильника.
Улыбаюсь, ведь оказаться здесь и есть предел моих теперешних желаний. Обвожу взглядом полотна с ее фотографиями, которые забили эту комнату, освобожденную намеренно для нас двоих. Ох, она прекрасна и не меняется! Лишь пол, стены и потолок, а фотографии во мне выбранном хаотичном порядке. Чудесно!
– Шикарно выглядишь, детка, впрочем, как и всегда, – киваю я своей любимой фотографии, которая размером с полторы на два метра, и так ярко выделяется из всех остальных. Запираю двери с моей стороны, и теперь я спокоен, умиротворен и в забвении подхожу к моей женщине, умостившись перед ней в довольно наглой позе, расставив ноги.
– Мой день прошел как всегда нудно. Все ищу тебя, представляешь? – усмехаясь, спрашиваю я ее образ, что так великолепен. Ее светло-карамельные глаза погружены строго на меня, улыбка озорная, словно хитрая и насмехающаяся. Люблю ее такую, игривую. Сзади мой образ, который тщательно зарисован голубым маркером. Мне же нужна только она…– Виски не предлагаю, у тебя шестая неделя беременности, даже не смотри на меня так, Рози, я серьезно… Шоколад – можно, – убедительно приподнимаю я бровь.
Рассмеявшись, пожимаю плечами и открываю упаковку шоколада. Разламываю по долькам и отодвигаю в сторону. Открываю бутылку виски.
– Ну, что, я готов. Начнем? – интересуюсь я у ее портрета, а за тем достаю из заднего кармана кару Соединенных Штатов Америки. – О, забыл сказать, что объездил весь запад Нью-Йорка, а твоя бабуля Мерфин все еще игнорирует меня и не отвечает на звонки. Я думаю, она точно знает, где ты… Хоть и нагло врала, когда я был у нее.
Вытаскиваю из своего кармана тонкий черный маркер и зачеркиваю участки. Затем скептически осматриваю карту. Нью-Йорк забит крестиками, и я задумываюсь, подхватывая бутылку виски и большими глотками поглощая его в себя, наслаждаясь горьким холодом, который позже превращается в жар.
– Ты однозначно не здесь… Что же, Розали, я лишь проверил наверняка… Впереди у меня еще много времени, не беспокойся, – я отмечаю в круг штат Флориды. – Может, ты любишь пляжи и песок? Хотя, нет… Мне кажется, тебе куда ближе в горы… Может, Невада, Нью-Мексико, Вайоминг? Или ты уж так сильно ненавидишь Америку, что решила убраться в Англию?
Я с прищуром поднимаю взгляд на Розали.
– Тут? – интересуюсь я, ткнув пальцем в Манчестер, не отводя взгляда от картины. – Нет, ты лжешь, не вернулась бы. Знаешь, что я ищу тебя. Но мне стоит проверить, ты же, лгунья, обвела меня вокруг пальца однажды! – упрекаю я девушку с картины и качаю головой, вновь выпив виски, опрокинув бутылку к верху, и припав губами к целительному убаюкивающему меня алкоголю. – Больше этого не повторится, ангел мой, уж этого больше никогда не будет!
Задумчиво опускаю взгляд на карту, которая довольно подробная, со всеми городами и пригородами, каждая часть небольшого поселения перед моими глазами. Я буду искать вечно, и плевать, как сильно ты не хочешь, чтобы я нашел тебя… Мне плевать!
К утру я утомительно качаюсь из стороны в сторону, разглядывая девушку в мельчайших подробностях, боясь утратить ее настоящий образ из моей головы. Тут слишком много фото и полотна, чтобы я забыл о ее настоящем образе, слишком много и моих воспоминаний. Нет, не могу забыть, не единой мелочи.
Я в ее дурмане, нельзя от этого избавиться, только покалечится. Что если, это покалечит меня до того, как я найду ее? Даже без головы продолжу поиск! Ох, уж эта лгунья, женщина с мнимыми страхами! Было бы чего бояться!
Пусть сотрясется в том же дурмане, когда встречу ее!
Я поднимаюсь с пола, забираю конченную бутылку виски, бумагу после шоколада и все еще с интересом рассматриваю ангела на полотне. Разворачиваюсь, иду к двери, в последний раз оглядываюсь на ее наблюдающий за мной взор, что так нагло исследует меня, мол, «ищи, ищи, рано или поздно надоест, угомонишься»…
– Никогда, Розали. Никогда, – шепчу я и прикрываю дверь. Запираю ее на ключ, возвращаю на цепочку и вешаю себе на шею. О, кажется, теперь я живу верой только в эту бесстыжую женщину. Интересно, это ли имела в виду Розали, когда говорила, что у меня однозначно есть вера? Но плевать, даже если я и боготворю ее, за то, что она подготовила мне эту злую и нещадную участь, я найду ее и покажу, что значит разорванное сердце – покажу себя.
Найду еще как. Я же Нильс Веркоохен, который всегда добивался цели, а она лишь маленькая мерзавка, за которой придется гоняться в этом огромном мире. Да чем черт не шутит? Находят и иголку в стоге сена, и я найду тебя, мой ангел!
Я живу твоими поисками Розали Прайс, и будь уверена, настанет время, когда мы встретимся вновь…
