Текст книги "Ненавижу тебя, Розали Прайс (СИ)"
Автор книги: LilaVon
сообщить о нарушении
Текущая страница: 54 (всего у книги 62 страниц)
Ее тело прогрузилось на бок, когда его взгляду открылся вид на нее со спины. Нильс тут же отводит взгляд в сторону, не находя в себе смелости смотреть на истерзанную девушку.
Нильс не заметил того, как в подвале послышались шаги, которые стремительно направились к эту комнату, где Хоффманы измывались над молодыми парнем и девушкой. Он не заметил, как около него оказался отец с незнакомыми людьми, как Найджел отскочил к своему отцу, и у каждого в руках показалось огнестрельное оружие.
Ошарашенный взгляд Хольгера увидел лежавшую на холодном полу девушку, по коже которой стекала кровь, все еще. Нильс на дрожащих ногах подвелся, шатающимся шагами начал идти, но когда он почти был готов свалиться из-за боли на пол, его поддержал Луи, который обеспокоенно посмотрел на Нильса, а Лиам ринулся к девушке, живо проверяя пульс на шее.
– Жива, пульс слабый. Вызывайте скорую, – тихо и быстро проговорил Лиам, когда за этой картиной, что пропиталась жалостью, наблюдали и люди Хоффмана, и люди Хольгера, который с гневом направлял на Хоффманов оружие. – Быстро! – прорычал Лиам.
Нильс упал около нее, дрожащими руками касаясь, девушки. Его слезы скатились по щекам, и тут же, громко, страдая от боли, ужаса, кошмара, что был перед его глазами, он взревел, подтягивая ее к себе и касаясь ее, крепко обнимает, что-то совсем непонятно и тихо шепча, колыхая, словно убаюкивая ее, пока на его руках, коже, одежде остается ее кровь.
– Повезло тебе, Веркоохен, чертовски повезло, – прохрипел Филиган, рассматривая вломившихся к нему в дом незнакомцев.
– Ты мерзавец, Хоффман! – прорычал мистер Веркоохен, когда подступил к Хоффману ближе, а его охрана все настороженней подняла пистолет, направляя его на Хольгера.
– Вам выпала возможность уйти тихо и бесследно, так пользуйтесь ее. Гляди, пташка действительно подохнет в стенах этого дома.
– Я пристрелю тебя! Я выпущу тебе кишки! Я прикончу тебя, – закричал Нильс, выхватывая их рук Луи пистолет, попробовав направить его в сторону Хоффманов, когда выстрел пришелся в потолок, из-за вмешательства Лима.
– Уводите моего сына и девушку. Давайте, шевелитесь, – скомандовал мужчина. – А с тобой, ублюдок, мы еще поговорим…
Лиам подбирает девушку, дыхание которой замедляется все быстрее и тише. Луи помогает Нильсу встать, и не смотря на его протесты, он силком тащит его к выходу. Нильс отбивается, кричит, пытается вырваться, чтобы убить его. Чтобы земля не смела, носить таких поддонков, ублюдков и мразей, таких, как Хоффманы.
– Нильс, подумай о ней, с ним разберется твой отец. Сейчас нужно спасти Розали, Нильс, ты нужен ей тут, – уговаривает его Луи, не прекращая с силой тащить парня за собой к выходу. Но до Веркоохена мало, что доходит, когда он, умалишенно с сумасшедшим взглядом метался по подвалу, а вскоре по дому, выходя на улицу.
Их тут же встречают много людей по дороге, которые заметавшись, провожают их к машине, откуда выпрыгивает Зейн, удивленно помогая своим друзьям, с шоком глядя на девушку и Нильса.
– Нужно в больницу. Мы не дождемся скорую, –проинформировал Лиам, укладывая девушку на сидение, куда присел Нильс, схватив в охапку Розали, крепко сжав кровоточивую рану на животе.
– Ладно. Хорошо, едем, – опомнился Зейн, сев за руль машины. Луи подгоняет, оставаясь на улице, а Лиам усаживается наперед, и как только дверца машины закрывается, авто с визгом шин выезжает с участка дома, скоро покидая его по заснеженным улицам.
– Нильс, не дай усилиться кровотечению… – тихо мямлит парень, знает, что Нильс все делает, пока Зейн немо передает тот шок в глазах Лиаму, который уводит взгляд на заднее сидение. Машина все сильнее набирает скорость, удаляясь как можно дальше от дома, от этих мучений, пережитой участи в этих мученических пытках.
Она лежала, совсем слаба, и ее дыхание, словно останавливалось с каждой секундой. Зейн прибавлял скорость, все быстрее прибавляя скорость, несясь по дороге, мчась с надеждой спасти жизнь девушки.
– Мы не успеем, – вымученно прошептал головой Нильс. – Она умирает, Лиам… Она почти не дышит…– жалобно проговорил парень, лелея щеки девушки, гладя ее по голове и прижимая к своему телу, Нильс взволнованно посмотрел на переднее сидение. – Быстрее, – прорычал он.
– Нильс, дорога скользкая. Сейчас гололед и…
– Заткнись! Езжай быстрее, Зейн! – закричал Нильс, словно обезумев…
Все было покончено. Они были вместе, но она действительно умирала, когда ее сердце забывало пропускать удары, ее кожа ставала еще белее, чем молоко, губы светлели, а рана кровоточила все больше из-за толчков авто по дороге.
– Нет… моя маленькая… моя милая, моя Розали… Не бросай меня, девочка, не надо так со мной… Умоляю…
Его слезы вновь смачивали щеки, и он разрывался на части, держа ее на руках. Такую нежную, такую вымученную, в кровавом платье и поврежденной спиной. Она не могла так умереть, только не такой смертью, только не тогда, когда последние воспоминания – боль, крик и тьма, в которую она провалилась.
Она не могла так умирать…
========== Часть 66 ==========
Англия. Бирмингем. Центральная больница «Hospital St. Gregor».
Утро, 06: 29.
POV Nils Verkoohen
Не спуская глаз с двери второго отдела, куда меня не пустили и увезли Розали, я в ожидании доктора, который ушел больше пяти часов назад. За мной часто наблюдает одна из медсестер, которая обработала мне пару ушибов, а после ловила перед входом в запрещенную зону отделения. Она же вызвала полицию, с которой разобрался Хольгер поодаль от меня, но не переставая упрекать своим пронзительным и обвиняющим взглядом.
Отец прибыл не давно, ничего не говорил, даже не упомянул об этих ублюдках, которые поставили под угрозу жизнь беззащитной и моей любимой женщины. На кресле уснул Луи с Зейном, пока Лиам часто носил кофе, давая поддержку, но уговаривая отдохнуть. А мои глаза не слипаются, я ожидаю доктора.
И как можно отдыхать, когда я не знаю что с ней? Что если, сейчас выйдет доктор и скажет, что соболезнует, и ему очень жаль? Она же не может умереть, она не может меня так оставить… Она умирает из-за меня, ей было больно только из-за меня, и я не знаю, как буду смотреть в эти хладнокровные и равнодушные глаза, как в Хоффманском поместье. Я клялся, что помогу ей, я говорил, что никто ей не причинит вреда, я был уверен в своей силе, уверен во всем, что делаю, но осекся. Из-за этой ошибки она может… Господи, что же я натворил…
Она уже ненавидела меня, так сильно и рьяно, что мое сердце сжималось от тоски и виновности перед ней. Так хотелось прикоснуться к ней, только когда она не полумертвая в моих руках, а в здравье и хорошем настрое, когда она будет улыбаться мне, и так же влюблено смотреть в мои глаза, как было прежде. Жаль только, что я этого не заслуживаю. Что, если она меня будет так же ненавидеть как Хоффманов?Что, если она меня всем сердцем возненавидит? Она была там сломленной, холодной… равнодушной и брошенной. Она явно показывала свое безразличие ко мне, а мое сердце… оно разрывалось на части.
Но если бы я прибыл с отцом и командой, они бы ее убили раньше, чем бы я к ней прикоснулся. Да только чем ситуация лучше сейчас? Она умирает с ненавистью ко мне, а я мучительно страдаю от этого.
От неприязни к своим же мыслям мои руки вздрагивают, горячий кофе проливается на пол и мои руки. Я медленно перевожу взгляд вниз, и чувствую, как Лиам кладет руку мне на плече, а за тем подает салфетку.
– Ты должен отдохнуть, – говорит Пейн, настойчиво вырывая из мои рук кофе и ставя его на низкий столик. Не могу я спать, не могу, пока не дождусь доктора.
– Может, мне еще пойти порадоваться жизни? – слишком резко реагируя, я дергаю плечом, скидывая его руку и отдаляясь, вновь поместив свой взгляд на дверь, за которой никого не было. Лиам тяжело выдыхает, но больше не пытается со мной заговорить. Отец пронизывает своим взглядом до костей, от чего становится еще тяжелей удерживать себя в узде. Знаю, я виноват, я знаю, но… Но я же люблю ее, я не мог поступить иначе! Они поставили свои условия! Они мне не дали выбор! Я делал все, чтобы им угодить, я ползал на коленях, я умолял! Я хотел, чтобы она просто была жива.
– Зачем ты поехал сам? – все же спрашивает он, сидя напротив меня, не спуская своих темных глаз, цветом синевы. Я знаю, он винил меня не меньше, чем я себя. Мой взгляд падает на Лиама, который сдержанно встает и решает пройтись, пока отец готов был выбить из меня всю дурь.
– Иначе она была бы уже мертва, прибудь я с вами, – тихо проговорил я, пытаясь не вспоминать то, что произошло совсем недавно в подвале этих тварей. В глазах все еще стоят кровавые картины, а в тишине режет уши от ее крика. Я был беспомощен, а она расплачивалась за мои ошибки.
– Ты даже не взял ствол. Что у тебя было в голове? – крича полушепотом, отец яро смотрит на меня, сжимая кулаки. Я растеряно обращаю внимания на спящих ребят, а после на отца, пытаясь найти нужные слова в оправдание… Но это слишком жалко слушать в такой ситуации оправдания, не то, чтобы выдавить из себя хоть слово.
В голове у меня было только одно – спасти ее любой ценой. Но я не думал, что спасая ее, она будет расплачиваться своей собственной кожей и кровью, а мне предстоит увидеть мучения, что поглотит меня в ужас и тьму, с которой я выбрался благодаря юной девушке, а за тем свалился, стоя у края, взирая на ее страдания.
– Он обещал пустить в нее пулю, если я буду не один или с оружием. Знаешь, как-то совсем не хотелось видеть ее мертвой с пулей в голове! – сердито процедил я сквозь зубы, ведь я пытаюсь ему это объяснить второй или даже третий час. Но отец не воспринимает меня в серьез.
– Не хотелось? Да она сейчас почти мертва в операционной, с огромной потерей крови и ожогами на половину спины! – зарычал Хольгер, и медсестра кинула на нас настораживающий взгляд. Я опустил глаза в пол.
– Я не знал, что все так получится. Я действовал по обстоятельству. Я хотел… спасти ее, – осевшим голосом говорю я, понимая, как бредово звучит каждое слово.
– Ты действовал по своей мальчишеской дурости! Если она не выйдет с этой больницы
– виноватым будешь только ты. Все, что с ней произошло полностью твоя вина, Нильс! Надеюсь, хоть к этому ты расположен – сочувствию, состраданию и пониманию того, что чуть не убил ее своими руками! – подрываясь с места, Хольгер немо проклинает меня, срываясь, ускоряет шаг, уходя в след Лиаму.
Он был прав. Я приложил все усилия к тому, чтобы она страдала…
Я опускаю голову, запуская пальцы в волосы, не зная, что мне делать. Как бы мне не хотелось признавать свою вину в этой худшей ситуации и правильность речи отца. Я оставил ее, она была одна и не могла справиться с этими ублюдками. Я выдал ее чертовым звонком, совсем не думая о последствии, когда ее нашли. Я подставил под угрозу ее жизнь! А позже… я не мог действовать, смотря, как она умирает от боли, слушая, как она кричит… Ничего не мог, совершенно ничего. С такой силой, что я имею, я был слаб, когда меня эмоционально распяли, когда я потерял себя.
– Нильс, – голос меня пугает, и я резко поворачиваю голову, удивленно вытаращившись на прибывшего парня.
– Гарри, – проговариваю я его имя, неуверенно вставая с места. Он протягивает меня руку, и я, нервничая, принимаю ее. Он совсем незаметно улыбается, обхватив меня в охапку, крепко обнимает. – Когда ты…
– Лиам позвонил мне. Сказал, что вы в Бирмингеме, а Розали в больнице. Ты как? – спрашивает Гарри, отдалившись и оглядывая меня. – Выглядишь хреново, Веркоохен. Пойдем, проветришься, – зовет он меня, но я окидываю ожидающим взглядом все еще закрытые двери и пустой коридор за ними.
– Я жду доктора.
– Тебе самому скоро понадобиться доктор, – оспорил Гарри, все настойчивее призывая идти за ним. Я в последний раз окидываю двери своим взглядом, все же поддаваясь Стайлсу, который живо выводит меня из больничных коридоров на чистый воздух, но это не позволяет мне расслабиться, а ни капли.
– Мерфин… она тоже тут? – несколько обеспокоенно спрашиваю я, ступая по парку у больницы, чувствуя, как холод пронизывает до костей, находясь только в свитере Луи, который выкинул мою окровавленную рубашку. Гарри смотрит на меня, а затем отрицательно качает головой. Я облегченно выдыхаю. Мерфин так же не таит своей вражды, высказав еще с неделю назад, как возненавидела меня, но слезно умоляя вернуть ее в целости.
Я не сдержал своего слова.
– Я сказал, что Роуз в больнице и с ней все в порядке. Убедительно просил ее не ехать сюда, она осталась дома, хоть и не довольна моим отказом.
Я, молча, киваю, смотря под ноги, чувствуя взгляд Гарри на себе. Они все считают меня безрассудным поддонком, который подставил Розали под испытывающий ужас, страх и невыносимую боль. Но Гарри был не таким, он видел больше, чем другие. Он был мудрее и всегда давал хорошие советы.
– Она выживет, – довольно убедительно проговаривает мой друг. Он был последний, кто с ней общался и поддерживал.
– Ты не видел того, что они с ней сделали, Гарри, – качаю я головой, все еще не веря своим глазам и тому, что они видели. Не верю своему слуху, когда слышал ее громкий и не свойственный ей крик. Не верю, что она в больнице…
– Розали сильная девушка, и ты ее поддержишь. Ей нужно время, как и тебе. Принять то, что произошло.
– То, что произошло… Ожоги перейдут в шрамы, Гарри. Она ненавидит меня, она была так холодна и безразлична ко мне, что это сбило меня с толку. Девять дней она была там… Может… Может, Алекса была права и…
– Нет, прекрати Нильс, – перебивает меня Гарри, остановившись и смотря мне в глаза.
Его взгляд был довольно грозен, а настроен решительно, его аура была сильна. Это было всегда свойственно мне, но не сейчас я готов был опустить руки и молиться Господу, чтобы она выжила, даже если она больше не глянет на меня. Молиться Господу, даже не веря в него, но безустанно моля и моля о ее возвращении.
Я готов на все, лишь она была жива. Я готов оставить ее, раз и навсегда. Я готов. Нет, я не могу. Я не хочу ее забывать, не хочу отпускать, не хочу ее оставлять. Я же…Я же ее люблю, все мое сердце заняло ее тепло, все мысли заняты ею. Мои руки никогда больше не прикоснуться к другой женщине, это вызовет отвращение. Она словно завладела мной, а я, как безумец брежу ею. Она мой свет на сегодня. Она та, кто не побоялся быть со мной, Рози доверилась мне душой. Она старательно заставляла меня возвращаться к жизни, вытащила из черно-белой ежедневной рутины, что поглотила меня. Она стала чем-то большим, ведь раньше я никогда и никого так не любил. Я не знал, что такое любовь, кроме как к матери, уже умершей матери.
Что мне делать, когда ее сердце перестанет биться, губы усохнут, а кожа побелеет?Она ведь может умереть, а это убьет меня самого.
Я был к ней так груб, нечестен, жесток. Я отыгрывался на ней, слабой, беспомощной девушке, которая не противилась мне, а поддерживала меня, вносила в мою жизнь краски. Она оживила меня, но теперь ее жизнь остановила свой ритм. Такая молодая, даже юная, умная, образованная, полна грез, надежд, доброты, что несвойственно в этом мире и в наше время. Она не видела во мне животное, она видела во мне человека, которому нужна нежность, я нуждался в ней… Она полюбила меня такого, дикого, часто черствого и холодного зверя, но полюбила, я знаю это.
Я готов вымаливать прощения всю свою жизнь, лишь бы она была рядом. Я готов на все, только не на то, чтобы отпустить. Нет. Я не могу, это выбьет землю из-под ног, это заберет мое дыхание, мою душу, мою человечность. Я не хочу возвращаться в ту дыру, где перебывал все это время.
– Нильс, – встряхнул меня Гарри, и я заторможено перевожу на него взгляд, чувствуя, как по щеке сбегает горячая, обжигающая слеза. Гарри с неудобством отводит взгляд, понимая все то, что не видят другие. Я знаю, что понимает. Я знаю, что он видит, как она мне дорога. – Ты не виноват. Ты оказался случайным проводником, и только. Они не хотели от тебя денег или власти, они не хотели фирмы, ничего, кроме тебя и юной Прайс. Хоффманы хотели сломать тебя, и ты им в этом поможешь? Разве так поступает взрослый мужчина? Нильс, я знаю тебя настоящего, я знаю, как ты силен морально, и я прошу тебя идти до конца. Она выздоровеет, доверься судьбе, верованию в то…
– Я ни во что не верю, Гарри, – перебиваю я его тираду. – Только… Я не знаю, как мне быть дальше. Я не знаю, как набраться мужества и позже смотреть в ее глаза. Я не знаю, как себя вести рядом с ней. Меня насквозь пронизывает страх. Я поистине боюсь ее потерять…– говорю я, своими ладонями закрывая лицо, а за тем переходя пальцами в волосы, закрывая глаза.
– Ты должен быть рядом с ней. Ты должен ей помочь выкарабкаться и встать на ноги. Ты должен подставить ей свое плечо, когда она будет нуждаться. Понимаешь?
– Гарри, – страдающе смотрю я на него, а позже отвожу взгляд. – Они ей просто вырвали крылья, как и обещали. Вырвали, вырезали, обожгли. Это было дико, это было по-зверски… Она никогда не примет меня. Она не поверит мне. Она может оттолкнуть меня.
– Господь всевышний, – взмолился Гарри, глядя на меня. – Мне казалось, что ты лишь увлекся девушкой, что дал ей немного больше внимание, чем остальным, что хотел ее в свою постель… Но она тебя изменила, полностью, до основания. Розали сделала из тебя человека, и я ей буду вечно благодарен в этом, ведь сколько я не пытался наудить тебя на это – все было тщетно, – говорит он, восхищенно смотря на меня, гордясь толи мной, толи девушкой, что сделала все это со мной.
– Я люблю ее, – тихим шепотом говорю я, а позже наблюдаю легкую улыбку Гарри, и он обнимает меня, крепко, дружелюбно. Я благодарственно обнимаю его в ответ.
– Тебе лучше перестать, так сильно сжимать меня. Мало ли, подумают, что мы еще нетрадиционной ориентации, еще посадят, – качает головой Гарри, а я подавляю смешок. Узнаю своего друга с его едкими и частыми шутками.
– Ты никогда не изменишься, Гарри, – качаю я головой, отпрянув от него.
– Кто-то должен поддерживать стабильность в нашем кругу, который, кстати, быстро разваливается.
– В каком это смысле ты говоришь? – прищурился я.
– Подготовлю тебя к неприятной новости, Веркоохен, – довольно посерьезнел Гарри, сложив руки на груди. – Никто не знал, кроме нашей общины, где вы с Розали. Никто не знал, что ты приехал в город, кроме нас. Никто не знал, что Розали в Англии. Никто, кроме ребят. Тебе это ни на что не намекает? – прищурился мой друг, а я недоуменно округляю глаза.
– Не понимаю тебя.
– В Англии не было слежек. Я часто проверял улицы и установил пару камер во дворе. За домом, за мной, за семьей Прайсов никто не следил. Но при этом, остальные знали, какая происходит афера, и какой был наш план. При этом, Хоффманы не знали ничего о нас, и не могли узнать где она, разве что только не имели интуитивного мышления.
– Это бред, Гарри. В любом случае можно было проверить информацию на Розали и ее местонахождении…
– Разве? Ты даже Доновану не говорил, что уедешь из города. Все думали, что она находится в Нью-Йорке. Тем более, есть еще один факт – они бы не являлись в дом Розали приготовленными к захвату девушки, причем зная, что там нахожусь я. Охраны было достаточно, чтобы одолеть еще минимум, как троих.
– Нет, – отрицательно тяну я, качая головой, нервно улыбаясь этой бредовой мысли.
– В доме Хоффманов… Нас слепо подставили, ведь он не знал, что бы придем. Ты решил это за двенадцать часов до того, как ворваться к нему в дом. Он все подготовил, а предатель среди нас. Он просто сидел с нами, а затем выкладывал все Хоффману.
– Черти, как тебе такое вообще в голову приходит? – удивился я. Как бы печально не было, он говорил реальные факты и составлял картину того, что у нас была крыса, которая чертовски подставила меня.
– В больнице на досуге думается лучше, – усмехнулся парень, а я невольно выругался.
– И кто же это?
– Еще не знаю, без понятия на то, кто мог быть этой крысой. Мы же почти пять лет вместе, мы как братья, если делаем, то вместе. А теперь кто-то отделился, тот, кто против тебя.
– Алекса? – выпаливаю я.
– Это ты на то, что меж вами было?
– Она не адекватна после того, как я отказал ей. Она находилась всегда со мной, в курсе всего, общалась с Розали… – я задумываюсь, вспомнив все ее слова о том, как она относится к Роуз. Да и она почти мне угрожала, если я с ней что-то сотворю наподобие того, что произошло. – Не она. Точно не она, – качаю я головой, смотря на Гарри. – Может, это Найл или Одри? – предлагаю я и кашляю, прикрыв рот кулаком. Гарри сдвигает брови, недовольно смотря на меня.
– Эй, притормози, Веркоохен. Нужно возвращаться, а то ляжешь еще с воспалением легких. С предателем я сам разберусь, просто ставлю тебя в известность. В любом случае, это тот, кто был рядом, кто знал все о наших планах. Тебе стоит сейчас побеспокоиться совсем об ином.
– Ты как всегда прав. Розали сейчас занимает весь мой разум, и эта крыса… Ладно, пойдем. Тут жутко холодно, – обращаюсь я к Гарри и мы более быстрее возвращаемся назад.
– Нильс, и еще кое-что… – тянет Стайлс.
– Давай, хуже точно уже не будет, – горько тяну я, посмотрев на друга.
– Мерфин долго не будет сидеть на месте. Через пару дней она явится в больницу, и лучше, чтобы тебя в ней не было. Она себе места не находила все это время, а когда разнервничалась от телефонного разговора с тобой, что чуть не легла в больницу с сердечным приступом.
– Я не буду прятаться от ее бабушки. Знаю, что она меня готова убить, но я не оставлю Розали больше, ни на минуту в своей жизни, – клянусь я, заходя в больницу.
– Любовь, – выговаривает Гарри слово, а затем любопытно смотрит на меня. – Она меняет всех и вся, только будь осторожен с Розали. Она хрупка, и без понятия, что сотворил с ней рассудок в эту ночь. Надеюсь, ее пробуждение станет новым листом бумаги в ваших отношениях.
Я задумываюсь, и смотрю на то, как Стайлс оставляет меня, вернув на прежнее мягкое кресло. Он облегчил мои страдания, но я никогда не позволю себе расслабиться, забыть весь этот ужас и страх, что я перетерпел.
Гарри прав, нужно все начать заново. Отгородить ее от новых нападений окружающей ее среды, заботиться о ней еще лучше и внимательней, чем раньше. Она моя радость, она мое солнце, она мой ангелочек… с утраченными крыльями, и я не оставлю ее в этой беде…
– Мистер Веркоохен? – слышу я голос и подвожу глаза на оклик. Расширив глаза, я быстро вскакивая подлетая в доктору, который все это время был за дверями операционной с Розали. Мои руки нервно дрожат, когда я внимательно смотрю на него, и то, как он отводит глаза.
– Что с ней? – голос сорвался на шепот, когда к горлу подступил ком, а живот скрутило в тягучем узле от нового страха. – Док, – принуждаю я его к ответу, с надеждой смотря на нее.
– Девушка в реанимации, состояние стабильное, но среднее тяжелое, – выговаривает он словно на автомате. – Она потеряла много крови от открытой раны в животе в левой части, выше бедра. Ничего не задето, кроме артерии. Несколько дней мы продержим ее во сне, ее раны на спине очень глубокие и разбуди мы ее сейчас – она будет мучиться от боли.
Я выдыхаю, закрывая лицо руками, понимая. что она жива. Жива! Понимая, что она лежит на больничной кровати, а не в гробу. Мое сердце ускоряет ритм, а я смотрю на доктора, нервно улыбаясь, даже не контролируя своих эмоций. Но сам доктор серьезен и даже недоверчиво смотрит на меня.
– А я могу… Могу ее увидеть?
– Нет, – категорично говорит он, желая живо уйти, но я удерживаю его за руку в цепкой хватке.
– Док, пожалуйста. Она ведь спит. Я тихо. На минутку, умоляю. Пожалуйста, – прошу я, с надеждой глядя в его серые глаза, которые не перестают меня осуждать. Он знает, что я принес ее. Он подбил медсестру вызвать полицию и теперь не доверяет мне. Он думает, что я с ней сотворил это. Но отчасти, он прав.
– Молодой человек, в ее состоянии…
– Но я прошу, я совсем тихо, меня даже никто не увидит, – умоляю я вновь и вижу, как он уже выдыхает, обреченно кивнув головой.
– У вас есть только одна минута. После, посещение будет разрешено только от ее пробуждения и разрешения зайти, – я киваю, соглашаясь со всеми словами, лишь бы увидеть ее, живую.
– Идем, – зовет он меня в закрытое для посторонних отдел крыла больницы, куда я быстро проскальзываю за доктором. – Третья палата за углом, у вас одна минута, мистер Веркоохен. И без глупостей, – предупреждает он меня, и я вновь киваю, ускорив свой шаг, чуть ли не до бега. Завернув за угол белоснежного коридора, я встречаю третью белую дверь и захожу внутрь совсем тихо.
В нос ударяют неприятные запахи лечебных препаратов и пиликающие машинки у спящей девушки доходят до моих ушей. Свет приглушен из-за жалюзи, от чего создается некий мрак, но горит приглушенный свет у кровати, отдавая золотистым оттенком. Я настороженно начинаю двигаться к ее постели, и вскоре смотрю на нее.
Бледная, до жути бледная. Ее всегда пухлые, персиковые губы стали усохшими и потрескались от ее нестабильного состояния. Волосы, безмятежно раскиданы на подушке, глаза закрыты. Ее длинные темные ресницы даже не мельтешат, как это бывает при сне. На щеках нет любимого мною румянца. С ее носа выходит трубочка для воздуха, и это выглядит угнетающим. Я не выдерживаю и касаюсь ее руки, которая была неподвижна, холодна и безжизненна, а меня тут же заколотило, словно от тока.
Я прикрываю глаза, видя последствия того, во что я ее затащил. Мои глаза отказываются принимать это, но от реальности не убежишь. Все-таки поколение Веркоохенов проклято, их женщины мучаются, страдают и умирают.
–Ты только не умирай. Ты мне нужна, – мягко говорю я, наклоняясь к ней, впуская другую руку в ее волосы, но не вижу признака того, что она жива. Словно она совсем не дышит, словно отошла в другой мир. – Ты проснешься, и все поменяется. Клянусь я все…
Меня перебивают открывающиеся двери, и доктор заходит, недовольно сверкнув своими глазами.
– Ей нужен покой, – тихо проговаривает мужчина с седыми волосами, и подзывает меня взглядом оставить ее.
Но как мне жить без ее глаз, когда они закрыты. Как бы мне хотелось посмотреть на них, и не важно, что они будут выражать холод, главное, будут открыты. От отчаяния, мое сердце в разы сжимается, и я наклоняюсь к ней полностью, касаясь ее холодных, замерших губ своими, думая только о ее исцелении.
– Я буду ждать тебя, – шепчу я ей на ухо, отстраняясь и заново смотря на нее, такую беззащитную девушку, которая лежала на кровати, не утратив своей красоты даже в таком пагубном состоянии.
– Мистер Веркоохен, – вновь обращается ко мне доктор, и я киваю, выходя из палаты, но сопровождая ее своим взглядом. Как же хочется держать ее за руку, хочется смотреть, как она проснется, как она придет в себя и сказать, как сильно я ее люблю…
Она моя птица, которую я тащил к пропасти, пока она не утратила крылья из-за всякого мелочного воронья. Но я не хочу находиться с ней в той тьме, куда верно и порочно вел. Нужно возвращаться к жизни, нужно браться за мечты и грезы. Розали любима мною, и я не смогу смотреть на ее страдания в той гнили, ее мучения в бреду.
Она проснется, и я все поменяю. Кардинально. Все к черту. Я люблю ее и готов на все, даже отказаться от своего образа жизни, своей деятельности. Я готов сменить город, штат, континент, лишь бы быть с ней, в нашем мире. Простоим новый барьер, но не между нами, а от мира сего, создавая наш новый, полный нежности, любви и ласки мир.
Все поменяется. Только проснись скорей, моя любимая Роуз.
***
Несколько дней прошли для меня словно в тумане, густом и таком непробиваемом. Гарри находился и расположил меня к себе за это время так, что с ним было комфортней, чем с остальными. Он говорил о Роуз, рассказывал о ней, словно читал мне какую-то сказку, заставив меня вспоминать то, что отдавало тепло в груди.
Ребята часто приходили в больницу, поселившись с отцом в гостинице за несколькими кварталами выше. Но Гарри не оставлял меня, ободряя и ясно давая понять, что не даст мне потопнуть в том мучении, которое я действительно заслужил.
Мерфин прибыла на третий день, к вечеру. Она не кричала, не обвиняла, не задавала мне вопросов. Словно она интуитивно чувствовала, что я и без того нахожусь на грани саморазрушения. Но пожилая женщина держалась от меня отдаленно, тихо, несколько сухо. Она в тайне ненавидела меня, но и замяла свое недовольство мягкой заботой старушки. С Гарри она вела светские разговоры легче.
Наша тройка почти начала жить в этом госпитале, а доктор, который часто подходил к нам, уже устало осведомлял о несменном положении Розали. Было известно, что ее организм постепенно осваивается и восстанавливает свои силы, но это происходит изрядно долго для молодой девушки.
Розали не хочет бороться за свою жизнь?
Мерфин пустили к ней в палату в тот самый вечер ее прибытия, по родственной связи. Вернулась она через четверть часа, побледневшая, испуганная и умолкшая. Больше она в ту ночь не говорила, только утром я предложил ей спуститься в столовую и подкрепиться, на что она любезно приняла мое предложение, но была холодна.
Забота с Розали мгновенно переключается на ее бабушку. Только вот страшно и ее подвести, как саму девушку.
На пятый день нашего присутствия на креслах и диванах, я спокойно пью кофе с Гарри, который рассказывал мне об университете, в котором обучают бизнесу, куда он так желанно хочет попасть. Я лишь отстранено слушаю его, совсем ничего не понимая в этом и не сильно поддерживая его в этой странной идее. Зачем ему свой бизнес, когда его отец передаст ему наследие после двадцати пяти лет?
Из далека я вижу, как подходит к нам доктор, уже с запомнившимся именем – Пирс, доктор Пирс. Он делает это каждые три часа – уведомляет о ее состоянии. Вчера ее организм перебился с усложненного, на стабильный, от чего все дружно выдохнули, ожидая дальнейшего восстановления Рози. Моя милая, сильная, такая стойкая и смелая Рози идет на поправку.
– Доброе утро, доктор Пирс, – здороваюсь я, и тот мне кивает головой, легко улыбнувшись нам. Мерфин приподняла на него изучающий взгляд, отрываясь от какой-то книги по психологии, не известной мне.
– Пирс, как она? – озабоченно спрашивает женщина, сняв свои очки с глаз и ожидая ответа.
– Хочу вас порадовать, – еще шире растянулся в улыбке доктор, словно и сам ее знает много лет, чувствуя радость за ее поправку. Я настораживаю уши, взволновано глянув в сторону Гарри, который мне так же тепло улыбнулся, поддерживая. Трепет сразу затуманил меня. – Розали очнулась, сейчас ей помогают врачи отойти от долгого сна. Думаю, что через пятнадцать минут, вы, Мерфин, можете зайти в палату, как ближайший родственник. В основном, если она захочет увидеть еще кого-то, то сама это скажет, думаю… скажет что-то.
