Текст книги "Ненавижу тебя, Розали Прайс (СИ)"
Автор книги: LilaVon
сообщить о нарушении
Текущая страница: 51 (всего у книги 62 страниц)
– Не испытывай мое терпение, я на пределе, – покачал я головой, тяжко выдыхая и пытаясь контролировать себя, в то время как именно тот самый контроль куда-то девался, терялся. Розали была моим настоящим контролем, а без нее стало сложнее дышать.
– Она красива, – проговорил он, достав из внутренней части пальто фотографию. Ее фотографию. Он протягивает ее мне, когда я дрожащими руками беру фото, заворожено смотря на девушку. Она улыбалась, счастливица, с горящими глазами и темными волосами. Она была моей и той, которую оторвали от меня, подобно тому, как оторвали от меня руки и ноги. Мне казалось, я был беспомощен.
Разгневанность, агрессивность и несдержанность привели меня к тому, что я, собрав всю свою злость в кулак, бью человека стоящего около меня в лицо. Он должен чувствовать боль, он должен понять, что это такое, пусть даже физически. Мужчина отворачивается, наклонившись и прикасаясь рукой к челюсти.
– Ты никто, чтобы говорить о ней, – выплевывая каждое слово, проговорил я. Он выпрямляется, сплевывая кровь, и уверено смотря мне в глаза.
– О, Нильс, не сдерживай себя. Я знаю, что ты можешь ударить сильнее, – усмехнулся отец, который был готов ко всему, даже к своему избиению рукой сына, который его ненавидит.
Но мне не стало легче после удара, и мне не станет легче, если я его убью.
Садясь обратно на лавочку, я лишь доказываю то, что сдаюсь с белым флажком, не пытаясь проучить его за проступок, который стоил жизни. Рассматривая на руках фотографию, я вижу боковым зрением, как он садится около меня.
– Она когда-то была твоей одноклассницей? – интересуется отец.
– Да.
– Теперь вы вместе? – попытался он вновь что-то выведать у меня. Но я был краток:
– Да.
– Зачем ты полез к Хоффману? – этот вопрос заставил меня посмотреть на мужчину,
сидящего по левую руку от меня.
– Что случилось, то случилось. Время не прокрутишь вспять. Если ты мне можешь помочь – помоги.
Я хочу рассказывать ему все, что случилось за это время. Но не хочу говорить о ней, и то, как мы проводили время. Я не хочу рассказывать о ней, и кто она для меня на самом деле.
– Мы должны ждать. Ждать, пока нам не скажут, где они и что именно хотят в замен.
– Знаю, но черт, мысли о том, что они могут с ней сделать… я боюсь за нее, и я не могу бороться со страхом внутри меня, – говорю я, когда понимаю, что невыносимо ждать. Каждая минута кажется вечностью.
– Ты ее любишь, так ведь?
– Я не обязан обсуждать это с тобой, – фыркнул я, отворачиваясь.
– Я помогу всем, чем смогу, Нильс. Просто верь мне, – мужчина пожимает плечами, словно это самое элементарное явление в этой жизни и в этот момент – верить ему и ждать чуда.
– Сам знаешь, что это не возможно.
– Тебе нужно отдохнуть, а после мы поедим в пригород. Ко мне, там для тебя и ребят будет самое безопасное место, – заключает отец, но не спешит вставать, ожидая от меня каких-то слов. Но мой разум затуманен. Сложно было думать о чем-то, когда в голове ее образ и то, как она мучается.
– Я люблю ее. И я хочу вернуть ее, любой ценой, – пересилив самого себя, я лишний раз доказываю себе, как сильно привязал ее к себе, как высоко мы взлетели, и как в итоге, мы начали падать.
– Вернешь. Веркоохены всегда возвращают то, что принадлежит им, – кладя на мое плечо руку, он, словно прощаясь со мной, встает. Я поднимаю голову.
– В Англии у нее бабушка и Гарри. Мне нужна безопасность над ними, – это была не просьба. Если он решил помогать мне, то пусть докажет это своими действиями.
– Я присмотрю за ними и отправлю своих людей.
Киваю, понимая, что ответ меня вполне удовлетворил. Но сгусток черноты, зла, ярости и страха ни как не смог исчезнуть с моей души. Я винил себя, и это правда.
– Все будет хорошо, – говорит отец, медленно уходя в темноту, оставляя меня одного.
Вновь киваю, но сам осознаю, что больше не будет так, как было. Что, Розали в скором времени сможет разочароваться во мне, поймет, то, что вновь ее кто-то подвел и этот кто-то – я. Не улетит, но убежит от меня, как от чудовища, что испортил ее жизнь. Только одна мысль о том, что я больше не смогу касаться ее кожи и целовать ее губы, которыми я практически дышал все время, – действительно влияет губительными последствиями.
Сейчас она исчезла, и эти шесть часов убивают меня. Время тянется все дольше, пожар сжигает меня, а комок в горле заставляет замолчать. Надолго.
Кажется, волшебство закончилось, и настали дни, где зашел мрак. Сейчас все оказалось сложно, бесповоротно. А раньше все было проще: мы вместе, она заставляет меня улыбаться, а я заставлю вздрагивать от каждого касания, любя девушку.
Рука дергается к подвеске в виде голубой розы, которую мне надела Розали. Сердце обливается кровью, тело вздрогнуло от последних дней и ночей с прекрасной девушкой. Мы были неделимы, одним целым, с доброй грустью и в тот же момент счастьем. Мы горели вместе, но итог таких любовных историй только один…
И я не хочу об этом думать.
– Моя милая Рози… я найду тебя….
Ни одни наши враги не разлучат нас. Мы вернем наш мир, сделаем его новым, лучше, ярче, краше. Все будет намного лучше: дом на набережной, взаимная любовь, лучшие рестораны и вечерние прогулки, свадьба, дети и состаримся мы вместе.
Но.
Если ты будешь жива. Если у тебя будут крылья. Если ты будешь еще той Розали…
***
POV Rosali Price:
Я сидела на мягкой кровати, заворожено смотря в светлую стену, пока молчаливая женщина замазывала мазью рану на губе, после сильного удара от руки Найджела. Я приняла душ с ее помощью, она выделила мне ночную рубашку и шелковый халат, попыталась накормить меня, но я отказывала.
После принудительного душа, теплого помещения, таблеток и даже ухаживания горничной – мне не стало легче, ни на секунду.
– Ложись, тебе необходим сон, – качает женщина головой, а я остаюсь неподвижна.
– Нет, – отвернулась я в другую сторону.
– Девочка, если я передам этот ответ, мистеру Хоффману он придет со снотворным, – почти пообещала женщина, заставляя меня не спеша подняться. Она одергивает одеяло, и я ложусь в кровать.
Я не буду спать, не смогу. Это невозможно сделать в их доме, комнате, в той поганой роскоши, которая бывает даже грешной.
Она еще с минуту кружится у моей кровати, оставляя кувшин воды со стаканом, поправляя одеяло, уходит, выключая свет и закрывая дверь на ключ с другой стороны.
Я же, не смыкая глаз, чувствовала, как заканчивалась эта ночь, и наставало утро. И через несколько часов бессмысленного рассматривания белого потолка, я залилась слезами до горькоты. Не в силах успокоиться, я прикрыла рот руками, чтобы никто не слышал того, как сильно страдала я внутри.
Я верила в чудеса, а сейчас в это чудо страшно верить. Все пропало, все стало серым и пугающим. Мое солнце исчезало, а я держала в себе все ужасы, обиды и потери себя. В этот раз нельзя будет начать все заново, в этот раз ничего не будет так сладко и снисходительно. Люди рушат миры других людей.
Я дарила Нильсу улыбку, учила смеяться, и полюбила его. Он заставил меня отпустить прошлое, научится лететь, отпустить все то, что тянуло вниз. А теперь новое бедствие настигало меня. Я не могу больше бежать от этого, я слаба перед преградами судьбы и людьми.
Мир торопился в бездну, а я, захлебываясь слезами, вспоминала каждую минуту, проведенную с Нильсом. Одним взглядом, касанием, он заставлял чувствовать, как мое тело изнывает от сумасшествия. Сознание изобретало новые образы, не забывая всех предельно-ярких моментов, когда Нильс был со мной.
Мы расстались, распрощались, и я не прекращаю рыдать от того, как больно душит меня что-то изнутри. Только к рассвету я сомкнула глаза, погружаясь в сон, который утянул меня на край той бездны, где я была одной.
Я снова была маленькой беззащитной девочкой, которая нуждается в помощи и спасении ее духа, тела и сознания.
Я хочу жить без утоплений своей жизни, без бурь, без чертей из ада… Не хочу терять свою жизнь, когда я узнала, как это – жить по настоящему, как любить, как мечтать и быть Квезалью – птицей свободы и ветра.
========== Часть 64. 1. ==========
Прошло три дня.
Она не вставала с кровати, страшно было даже шелохнуться. Стеклянные глаза были открыты, а безумный цвет карамели сменил темный карий оттенок. Пухлые и всегда притягивающие губы, сейчас были покусанные и усохшие, забывшие, что такое еда и вода. Она лежала на роскошных одеялах, укутывая себя руками, и было отчетливо видно, как девушке одиноко.
Три дня шли с убивающей медлительностью. Каждую минуту, она молилась, чтобы сюда явился Нильс, но его не было. Ни через минуту, не через час, ни через три дня. Ей казалось, что он не будет ее искать, что теперь она в логове зверя отыгрывала свою роль жертвы.
Она не боялась, Розали уже была сильной, устойчивой, предельно здраво мыслящей в такой ситуации. Но, подкосило только одно – любовь. Она чувствовала, как сердце разжигалось горечью, как часто мерзли руки от недостатка тепла этого человека, как слезы увлажняли ее лицо с каждой мыслью о нем.
Она не видела его давно, но верила тому, что скоро все вернется на свои места. Но каждый прошедший час заставлял чувствовать безумную боль в грудной клетке. В ее разуме рождалась мысль о том, что он не будет и не хочет искать ее, но с каждым разом Розали хмурилась и гнала эти мысли в самый дальний край разума. Но они действительно были, эти мысли.
Первый день она была обездвижена. Не могла ничего делать и не говорила. Горничная кружила вокруг девушки, проверяя ее состояние, а объяснение было лишь одно – шок. Со вторым днем Розали взяла всю волю в руки, проверив комнату на наличие каких-то острых, режущих предметов, которых не оказалось не в одном уголке. Проверила окна, которые были заперты, не поддавались тому, чтобы их открыли и были устойчивые после долгих попыток девушек разбить стекло. Все попытки были тщетны, на нем отнюдь даже трещины не появилось.
На третий день она опустила руки, ляг на кровать и душевно страдая, далеко не понимая из-за чего больше разрывалась душа. То ли от Нильса, который был в неизвестном для нее нахождении, то ли от раненого Гарри, при воспоминании которого тряслись руки, то ли от бабушки, которая была не меньше шокирована, чем остальные свидетели такого жуткого сценария.
Розали со временем признавала свою слабость перед Нильсом, и тогда ее живот гадко скручивался от тоски, страха и жути. Слезы ручьем заливали ее лицо, а истерическое состояние не в первые охватывало девушку, когда приходила горничная давая успокоительное, а за тем и снотворное.
Ее заключение было похоже на психиатрическую больницу, не больше. Закрыта в четырех стенах, с режимом, вокруг ходит горничная, присматривая за ней и пичкая лекарством, заставляя ее есть, а она в терзаниях воображает себе, что ее спасут. Розали бредила тем, что сейчас появится он, около нее и часто, ночами, когда ей удавалось уснуть самой на пару беспокойных часов, она просыпалась в поту и криком, не обнаруживая его рядом с собой.
Это были не три дня, это было, словно несколько недель безудержной боли, страданий и потери себя самой в мучении. Но это было еще не самое страшное, что могло произойти с девушкой в этом доме, и как жаль, что она этого не понимала.
Двери в комнату открылись, моментально пробудив чуткий сон девушки, и тогда она дернулась, настороженно присев и посмотрев на вошедшего гостя.
Это был Найджел.
Со спокойными чертами лица, молодой человек подошел ближе к кровати девушки, в упор, глядя не страдалицу, которая была менее, чем вымученная и вытрепанная своими мыслями. Найджелу показалось, что уж слишком она явно показывает свои эмоции, как рассказывает горничная, и, решая проверить, наведался к Розали, которую он не видел под строгим запретом отца.
А ведь Филиган знал своего сына, и не зря держал их на расстоянии трех этажей, а так же, на двух противоположных крыла дома.
– Господи, и впрямь зарыданная, не соврала старуха, – покачал головой парень, усмехнувшись себе под нос. Розали подтянула под себя ноги, тут же почувствовав исходившую опасность от этого человека.
Розали молчала, она не будет говорить с теми, кто так обижает ее, ее семью и друзей. Кто так рвано встал на дороге ее любимого человека, с помощью любви убивая ее, и губя все сконструированные пирамиды их отношений. Было сложно осознать, что и впрямь все рушиться с таким переломным моментом.
– Молчишь, – едко заметил парень, сунув свои руки в карманы брюк, расправив плечи. Он казался могущественным, сейчас, в этот момент, потому что мог сделать все: обидеть, ударить и убить. Девушка, напряженно насторожившись, наблюдала за каждым движением сына Хоффмана, который исследовал ее внимательным взглядом.
– Знаешь, очень странно, что Веркоохен еще не тут, – вновь заговорил молодой человек, с интересом заглядывая в ее темные глаза, которые Розали отводит. Она вспыхнула, тут же разозлилась, от дрожи тела до горького кома в горле. Он ищет ее, и он ее найдет.
Найджел сделал шаг к кровати, а темноволосая тут же, молниеносно встала с другой стороны. Нельзя было показывать страх, но отвращение и мерзость, что шло от этого парня, заставляло ее отдаляться как можно дальше. И как бы она не хотела казаться смелой, храброй, у нее не выходило. Страх и ужас читался по глазам, по каждому резкому движению, а нервная система была на срыве. Ее пальцы тут же сложились в кулачки, когда парень улыбнулся ее встревоженной реакции.
– Может, на самом деле, твой Нильс тебя не ищет? Может, ты ему не нужна, а, Рози? – спрашивает Найджел заглядывая на поднос, который несколько часов назад принесла горничная, но на подносе так и остался не тронутым суп с хлебом и пахнущие свежие булочки с каким-то соком. Она не хотела есть еду этих животных. Она не хотела есть, как животное, за которым ухаживают, кормят и к чему-то готовят, каждый раз запирая двери на три поворота ключа в замочной скважине. Она не зверек, которого можно кормить и пинать.
«Я не собака, я – человек» – каждый раз убеждала себя Розали, и три дня были мученьем и испытанием, когда девушка из всех сил боролась за то, чтобы не подтянуть к себе кусок хлеба и буквально глотнуть его. «Лучше умру, чем съем их харчи…».
– Ну же детка, посиди со мной, – Найджел присаживается на кровать, похлопав по постельному, призывая к себе кареглазую. Она же, в свою очередь тут же похолодела, и, не слушая его, отходит к окну.
Найджел наблюдал за ней и наслаждался ее реакцией, ее глазами, ее каждым мельчайшим движением. Он дал понять сразу, кто главный, а кто загнанная в клетку птица. Но, Найджел точно знал, что даже будь клетка закрыта, та будет порхать по ней, не подчиняясь и борясь с тем, что ей преподносят.
– Правильно, бойся меня, девочка, ведь, когда Нильс придет, я убью вас двоих, – зло и ликующим голосом от победы, от той победы, которая сломает жизни двоих людей, Найджел повернулся в сторону Розали. Девушка с ненавистью, что засело в сердце, смотрела на парня. Ее тело продолжало дрожать, а желваки заиграли по лицу, когда она сцепила зубы.
Ненависть – это не то слово, что она чувствовала. Это был какой-то по-своему новый термин, новое значение ненависти, стадия, которую трудно понять, только почувствовать. И ей казалось, что дай кто-то в руки нож, она убьет этого напыщенного ублюдка, что пугает ее, что ломает и рушит всю жизнь. Заново.
Для нее это был грех, но она поистине могла. Из-за ненависти. Не признак ли это развития термина «ксенофобия»?
– Подойди ко мне, – темноволосый подозвал ее приказным тоном, но она не шелохнулась, только сердце кольнуло в груди от угрозы в его голосе. И где же Нильс в такой момент? Сколько можно было ждать? Или же Найджел прав – ждать не стоит?
Говорят, когда любишь, ты чувствуешь человека на расстоянии. Кажется, это не правда.
Розали сделала пару шагов, но не ближе, а еще дальше, в угол, пытаясь избегать любого приближения этого насквозь гнилого человека. Найджел в свою очередь начал раздражаться. Он был готов встрепенуться, подбежать, вжать в стенку наглую, не послушную девицу и колотить ее по всей комнате, пока ее тело не будет обездвижено и у нее не станет сил сопротивляться. От таких страшных мыслей спасла воздержанность. Розали должна быть ранена морально – что будет первым шагом по ее уничтожению, а только потом и физически – и вина убьет Веркоохена.
Найджел поднялся, выпрямился и, глянув в сторону девушки, словно нашел в ней жертву, а так оно и было, пошел к ней медленным, испытывающим шагом. Как только он оказался близко, ее дыхание остановилось, как и само сердце, поднимая руки, защищаясь дистанцией.
Но у нее не получилось отдалиться. Хоффман младший схватил ее руки и почти кинул ее в стену, зажимая как можно крепче, заломив руки сзади.
– Ты сама вынуждаешь меня на грубость, – прорычал парень, теряя голову от того, как стойко стоит Розали, как пытается выкрутиться, как пытается ударить его, но он еще сильнее сдавливает ее, причиняя задыхающуюся боль.
Она боролось с желанием не выкрикнуть ругательство, боролась с тем, чтобы не заговорить. И она молчала, находя в себе силы остановиться, не шелохнувшись в следующую минуту.
– Разумное решение. Но, ты меня вывела, красотка, не хочешь отработать должок?
Розали резво задышала, когда большие руки Найджела с холодом пробрались под данный ей халат хватая края не длинной ночной майки и подтягивая с бедра на верх.
Она вновь вывернулась в его руках, но Найджел намного сильнее девушки, что он ей показал в тот же, момент – ухватив за волосы и оттянув назад.
Как только Найджел ослабил свою хватку, Розали разворачивается, и насколько позволяют ей силы, ее колено поднимается между ног ее обидчика. Тот, сдерживая вой, сгибается, совершенно забывая о девушке, которая пихает его в сторону и освобождается из цепких рук.
Бросаясь к прикрытой двери, которая была не заперта после прихода Найджела, она кинулась в бег. Адреналин тут же разбежался по венах, жар поднялся в теле, а холодный пот выступил на лбу. Она выбежала, часто спотыкаясь и отталкиваясь об стенки коридора.
– Розали! – послышалось ей в след ужасный рык, злобный крик, вой с угрожающим осадком. Задыхаясь уже на первом углу, она теряла силы – их не было. Но девушка боролась не только с этим преступником, который выпрямляясь, пошел по ее следу, а и за себя. Дом был большим, он был запутан, и она, не зная своего нахождения, просто поддавалась инстинкту самосохранения – бежала туда, куда глядят глаза.
Она обнаружила огромную лестницу, что больше напоминала декорацию гостиной палаца или же замка. Ее босые ноги тихо, совсем не слышно поддались по застланной красной дорожке, придерживаясь перила.
В доме громыхал только шорох быстрого бега и выдохов.
Она остановилась, когда ей на встречу вышел какой-то мужчина, удивленно посмотрев на девушку, которая замерла на месте. Мужчина был одет в костюм, белые перчатки и держал в руках веник с совком, у которого была длинная ручка. Его замешательство передавало лицо, а громкий топот приближающихся шагов доносился со стороны лестницы.
Мужчина лишь улыбнулся, незнакомке, пройдя по какому-то узкому коридору, оставляя Розали. Та же, встрепенувшись, от не малого удивления побежать дальше, исчезая за углами. Но в конечном итоге она забежала в открытую комнату, запираясь с внутренней стороны. Оглядев, она понимает, что это какая-то спальня, среднее с ее наверху, что так любезно выделили ей эти люди, но ее ничего не интересовало, кроме огромного окна без решетки.
Она не теряла времени, ни на что не отвлекалась. Это был единственный шанс выбраться с этого дома, а дальше бежать туда, куда можно, настолько быстро и долго, насколько хватит сил. Розали отпирает окно, выглядывая вниз.
В лицо ударяет холод, от чего тело пронизало дрожью уже не от страха, и по коже побежали мурашки. Второй этаж был не таким уж и страшным, если бы пришлось выбирать между жизнью и смертью. Но пугало только одно – зима, снег и минусовая температура. Срывая гардины, она, кое-как привязывая их к батареям, девушка скоро перелазит через окно.
Безусловно, ее сердце трепетало от страха, от холода, от того, что ей приходиться делать и идти на самые крайние меры, дабы спастись. Она опускается ниже, тяжело дыша, а изо рта выходит видимый пар. Но в момент, когда она была только на середине своей спасательной веревки из гадины, она рвется, издавая устрашающий и совсем небезопасный рваный звук, а в следующий миг, ее тело падает на землю, что окутана снегом.
Задыхаясь, то ли от боли, то ли от холодного снега, она теряет ориентир, цокая зубами и осматриваясь. Шелковый халат был тонкий, под ней еще одна ткань ночнушки, а ноги голые, босая, в снегу, промокшая, и она, борясь с болью и ударами о землю – встает.
Розали стала воином не только в сердце, на словах, но и в своей жизни. Она хотела жить, выжить и сбежать.
И она сбегала, по холоду, по снегу. Бег давался трудно. Сугробы были не малы, и ее ноги часто путались одна за одну, подкашивая все тело. Но рано было сдаваться. Девушка упрямо бежала к не высокому забору, что огораживал дом по территории. И только когда она перелезла его, когда она почувствовала глоток свободы, адреналина, который давал ей понять, что вот она – свобода, девушка остановилась, оглядывая местность.
Вокруг ничего не было. Только земля устланная снегом, лес, и дорога. Ни одного дома, ни единой души, ни признака того, что тут кто-то обитает и готов ей помочь. От того, как разрывалось ее сердце, она не чувствовала боли в ногах и даже холода.
Было только чертово чувство обречения, и когда это человек понимает, он опускает руки. А Розали не хотела этого, ее сердце, душа, тело хотело бороться, и она могла это делать, и даже, если ее ждет смерть в глуши зимнего леса – это лучший конец ее жизни. Лучше, чем возвращаться в дом и ждать.
Ожидание убивает. Ожидание губит душу. Ожидание ломает сознание. Розали перестала надеяться, и три дня, которые она безмолвно верила в лучший конец – угасло все. Нильс не приходил, ее никто не спасал. Значит, она сама за себя.
Жизнь жестока, не так ли? – как же иронично.
– И куда же ты побежишь теперь? – раздался черствый и надменный голос Найджела, который наблюдал за тем, как быстро ломаются все надежды девушки.
Но он не знал, как сильна духом девушка, не знал, что она пережила прежде, не знал как сильно она изменилась со своим внутренним «я» за последнее время. Он ничего о ней не знал, как и сама Розали о себе.
Но бороться она могла и сейчас она это и делала. Доказывая, очередной раз, доводя окружающим о своей сильной борьбе, и выдержке – она побежала по снегу, по сугробам, почти оголенная и запыханная в сторону леса.
«Пусть лучше замерзну, пусть лучше умру, пусть меня никто не найдет… пусть лучше останусь одна, чем буду выносить эти издевательства…» – проговаривала она в своем разуме.
И как быстро все ломалось, трескалось, разбивалось на все части ее рвение и не упокоение, когда ее руку ухватил догнавший ее Найджел. Это был уже конец всему живому, что осталось в ней, и конец тому, что цвело в ее душе. Все гибло и изнывало от недостатка всего того, что одним разом отняли.
Это было несправедливо.
В грубой форме, с доставлением боли и ужасным криком девушки, Найджел тащил ее, словно последнюю заблудшую дворнягу, к которой чувствовал полное безразличие. Часто кидая ее в снег, и тут же хватая за волосы, что приносило адскую боль, он поднимал ее. В забор, который так быстро преодолела Розали в первый раз, Хоффман постарался, чтобы она ушиблась всем телом в первый попавшийся косяк.
Но она не завыла от боли, что так желалось ей на тот момент, она лишь до боли сжала кулаки, приходя в себя. На снег упали красные капли крови, после того, как девушка с силой сжимала кулачки, врезаясь ногтями в ладони. Ни какая боль в теле не могла задушить ее страдание, что было внутри ее разума и сердца.
Не было той боли, которую она могла бы сравнить с болью души. Физически невозможно было страдать, раны всегда заживают…
Найджел впихивает девушку обратно в комнату, ту же самую спальню, откуда та вырывалась с большей надеждой, и которой так быстро не стало.
Парень не жалея силы, толкает бедняжку, и та, не долетая до кровати, падает на пол. Вновь ушиби и тихий плачь.
– Мерзкая тварь, вставай! – зло прокричал парень, находясь около дрожащего тела лежащей на полу девушку, у которой и сил-то не было самостоятельно встать на ноги. Но Хоффман младший был взбешен ее поступком, побегом, тем благородством, которого не должно было быть.
Найджел ненавидел всех, кого что-то связывало с Нильсом Веркоохеным, и это он уже не осознавал, а по реакции и даже рефлексу пнул лежащую девушку, которая скрючившись, перевернулась на спину.
Глаза были наполнены слез, а щеки счесаны. По виску стекала небольшая струйка крови от удара во дворе, а грудная клетка с легкими пылали от сдерживания какого-либо плача, и только тело вздрагивало в конвульсиях, когда она затаив дыхание, молчаливо и так ненавидяще весь ее окружающий ужас смотрела в глаза своего обидчика, врага.
Найджел рассержено нагнулся, и, хватая ее за ткань одежды, подхватывает тельце девушки, окинув ее на кровать. Шелк разошелся по швам, но и сейчас он не был готов остановиться. Молодой человек, не теряя момента, залезает на кровать, принуждающее, притягивая к себе девушку.
Его руки с охотой рвут остатки халата, разрывая его, как ненужную тряпку, пока из Розали выбивалось затрудненное дыхание, а позже прорезался крик, да такой, что заставил буквально на секунду застыть самого Найджела.
Парень опускается к лицу девушки, пока она вжимается в кровать, пытаясь сделать расстояние как можно больше, но дистанция уже была слишком близка, чтобы ее избегать.
– Твой крик ласкает мои уши. Я готов делать тебе больно ровно настолько, пока ты не задохнешься от ощущений, но ты выдержишь все, поверь, я тебя заставлю, птичка, – мягко, так нежно и до боли устрашающим голосом говорит парень своим обжигающим шепотом. Розали переводит давно равнодушный взгляд на чужого и до одури гадкого человека.
Она хотела закричать, выпалить все свои эмоции горечью, с жадностью заставив злиться этого парня, который казался, был рад ее испугу. Но испуг был только внутри, девушка старательно отыгрывала себя в роли равнодушной заключенной, которую преследуют неудачи и просто неудачная жизнь, которая сложилась не совсем так, как следовало бы.
Казалось, что за все свои грешки, она давно оплатила. Тогда почему ее вечно что-то карает, почему вокруг так много несчастья? Девушка поняла только одно: ее жизнь вызывает отвращение. А это не исправить ни бабушке – психологу со стажем, ни Нильсу, который заблудившись, потерялся в неизвестном направлении.
Найджел вернул ее в реальность, когда приложил руку к маленькому горлышку девушки, и та, даже не дернувшись, только продолжала смотреть ровно в его глаза. Но ее тело не смогло спрятать свои эмоции ощущений, когда Найджел поместил вторую руку на оголенные бедра девушки.
Она закричала, во весь голос, приложив максимум усилий, когда чувствовала его руку на чувствительной коже. Что касается молодого человека, он лишь со злобой наслаждался криком девушки.
Ее одичалые и резкие движения извивали ее тело, боролись с той напастью, с которой нападал на нее Хоффман, крепко держа ее кожу в своих руках. Это не было нежное прикосновение, это не был сам Нильс.
Его касания приводили ее в истерическое состояние, когда ее горло пылало от того усердного ора, на который она была способна. Ощущения для девушки были такими жгучими и болезненными, что казалось тысячи иголок проходят по ее бедру.
Ее состояние можно было почти описать одной из фобий, и только один человек мог коснуться ее без вреда девушки. Но оказалась ли бы это правда, если бы после Найджела, к ней коснулся Нильс? Смогла бы девушка овладеть собой и не оттолкнуть того, кому принадлежало ее сердце и душа?
И вновь: где он? Где он находится, когда насилие в этом доме возмещается на девушке, слабой и беззащитной, доводя ее разум до больного в психиатрии?
– Найджел! – послышался грубый окликающий голос, появившегося в дверях мужчины. Отец пришел на ошеломляющий крик, застав своего сына на девушке, к которой ему нельзя было приближаться до определенного строка. – Я же сказал, чтобы ты ее оставил в покое! – разъяренно прошипел мужчина, подлетев к сыну.
– Она сама виновата! – огрызнулся младший Хоффман.
– Не рушь то, к чему так долго стремился! От того, что она кричит на весь дом, никому лучше не станет, ты выбираешь не подходящее время.
Найджел, недолго думая, встал с кровати, брезгливо оглядывая мокрую от снега и дрожащую, с красными глазами худощавую темноволосую девушку.
– Она ударила меня меж ног! Потом, эта на голову лишенная рассудка сумасшедшая практически свалилась со второго этажа нашего дома! И знаешь, ее ничего не остановило, когда она перебралась через забор и готова была сдохнуть, как несчастная сука в зарослях зимнего леса. Она заслуживает не просто крика и пару ударов, а хорошего пинка! – со зверством поведал недолгую историю случившегося пару минут назад, но девушка лишь судорожно и безоружно смотрела на Хоффмана старшего, не зная, на чью сторону станет мужчина.
– Хочешь, чтобы она полуживая была перед Веркоохеным? Очнись Найджел и мысли более рационально. Она вся в ссадинах, только за несколько минут проведенных с тобой!
– Она, черт возьми, ударила меня!
– Оправляйся к себе и отдохни, – отмахнулся мужчина, не смотря на своего сына. Тот, рыча, и разгневано стоял, выбирая подходящий вариант для себя. Но его не было, а зная отца, он бы остался просто, ни с чем.
Найджел раздраженно и быстро покидает комнату, громко хлопнув дверью напоследок.
Они остались вдвоем.
Не долго помолчав, Хоффман более сожалеющее уделил свое внимание девушке, которая приподнялась с кровати и прикрыла свою порванную и мокрую одежду покрывалом.
– Зачем ты сбегала, когда я предупреждал тебя этого не делать? Тебе так нравится выводить из себя моего сына? – спросил мужчина, несколько странно оглядев девушку.
Он не мог осмыслить того поступка, который свершила девушка. Она, молча, отвела взгляд в сторону.
«Бороться до конца, не знали ли вы такого значения?» – мельком пронеслось в голове Розали, но она осталась нема.
– Я обещал тебе безопасность, но если ты продолжишь так поступать, то я не ручаюсь за Найджела и твою безопасность, – мягкотело проговорил Филиган. – Я пришлю горничную, она тебе поможет с ушибами и даст одежду.
Хоффман вновь посмотрел на Розали, и хотел что-то добавить, но пошел к двери на выход. Розали подорвалась с кровати, смотря в сторону Хоффмана тронутым рассудка взгляд, и мужчина повернулся, наблюдая, как тяжело выдыхала девушка.
