сообщить о нарушении
Текущая страница: 50 (всего у книги 54 страниц)
— В помещении надо говорить тише, — слегка раздраженно, но очень, очень мягко сказал ему Шибаяма. А потом он попросту поднял полную ложку еды перед ртом Инуоки, который, не задумываясь, проглотил ее и замычал от удовольствия.
Их беседа разбудила Фукунагу, глаза которого распахнулись при виде и запахе еды. Сердце Асахи словно выросло в несколько раз — эти реакции на его готовку всегда невероятно радовали его, особенно в такие времена. Вскоре оживился весь лазарет, и Асахи сидел со своими друзьями, волнуясь о том, смогут ли их дрожащие руки удерживать миски. Но это оказалось и не важно. Что-то проливалось, но тем, кто не могли держать ложки, помогали другие, и они сбились в одну теплую кучу. Ямамото попытался поддержать Танаку, чтобы тот немного поел, но ему едва ли хватало сил, и ему подсобил Фукунага.
Энношита дразнил Киношиту, которого он кормил, и они немного дружелюбно ругались друг на друга в процессе. Асахи приобнял Нишиною одной рукой — частично, чтобы помочь ему, но по большей части лишь для того, чтобы побыть рядом с ним. Нишиноя был теплым. Все еще слегка не в себе, но он изо всех сил старался напустить свой обычный вид и выглядеть уверенно. Как и почти все остальные. Куда бы Асахи ни посмотрел, все были побитые и раненные после битвы, но они дышали. Удовлетворенно мычали над едой и немножко дразнили друг друга.
— Ты был так крут, — выдохнул Нишиноя, и Асахи услышал его лишь потому, что сидел рядом. Улыбаясь, он как можно нежнее провел пальцами по волосам своего друга. Нишиноя издал звук, поразительно напоминающий мурлыканье, и он улыбнулся еще шире.
— Ты был еще круче. Ты спас меня.
— А ты спас меня. Мы просто потрясающие.
— Да, верно. Все мы.
Танака справа от него уже готов был уснуть и требовал объятий, поэтому в итоге Ямамото с Фукунагой поползли к нему, а бедро Асахи каким-то образом послужило Танаке подушкой, в то время как Нишиноя уперся ему в бок.
Он осторожно положил руку на плечо Танаки и заметил, как его сердцебиение замедлилось, стало ровнее. Крики, проносящиеся по его собственному разуму, казались лишь дальним эхо, которое теперь не имело значения — как и тьма не была важна в теплом, светлом кругу вокруг костра.
— Ты и впрямь приготовил мое любимое, — пробормотал Нишиноя.
— Я ведь пообещал, не так ли? — прошептал Асахи в ответ.
Ему не было необходимости видеть своего друга — он и так знал, что тот улыбался. Здоровой рукой Нишиноя ухватил ладонь Асахи и поднял ее до его сердца, как во время их первой встречи. Асахи позволил ему держать его руку у его груди, чувствуя свое спокойное сердцебиение.
— Не переживай, — шепнул Нишиноя и снова уснул.
Асахи оказался единственным бодрствующим человеком посреди спящих пациентов, и он вовсе не возражал.
Еще лишь несколько минут. Он их заслужил.
* * *
Ямагучи переплел свои пальцы с пальцами Тсукишимы и не отпускал их, иначе, вероятно, сошел бы с ума. Глаз у него сильно опух — как и половина его лица. Судя по всему, треснули несколько ребер, был нанесен значительный ущерб, часть которого предсказать было невозможно. Суга не хотел слишком ободрять его, но сказал, что шансы были велики.
Если Ямагучи пережил свое ранение, Тсукишима тоже должен был выжить, верно?
К тому же, вернулся Суга. Про это тоже не стоило забывать. В теплом, крепком объятии Суги Ямагучи прижался к нему, закрыв глаза, и подумал, что, возможно, все-таки будет в порядке. Пробудить надежду было легко, а вот удержать — сложно, особенно сталкиваясь со всеми этими последствиями.
Акитеру сидел рядом, поджав ноги; взгляд у него был практически пуст. Это беспокоило Ямагучи. У него было странное желание протянуть руку и прикоснуться к его плечу, но его собственная рана сводила его с ума, боль пульсировала по всему телу, и он не хотел рисковать.
— Ты не должен был так перенапрягаться, — сказал ему Суга, но голос у него был полон благодарности, и все слова оказались бессмысленными. По крайней мере, так считал Ямагучи. Какая разница, что ему было больно? В сравнении с потенциальной потерей Тсукишимы, это было ничто. Просто ничто.
Если бы он тогда вовремя не среагировал, то не смог бы сейчас наблюдать за вздымающейся и опускающейся грудью Тсукишимы, молясь, чтобы он поскорее очнулся.
А иногда его взгляд снова и снова возвращался к Акитеру. Странно было видеть того, кем он искренне восхищался все свое детство, в этаком состоянии призрака прошлого себя, чуть ли не тени. После всех этих лет было нереально сопоставить нынешнего Акитеру с ярким образом уверенного в себе молодого человека из воспоминаний Ямагучи.
Видимо, время на всех них отыгралось. А на Акитеру так и вовсе не поскупилось.
— Он очнется, — пробормотал он, глядя на Акитеру, который вздрогнул и словно ожил, повернувшись к нему.
Улыбка у него была невыносимо печальная.
— Он, скорее всего, даже видеть меня не захочет. Рассердится... когда проснется...
— Это не так, — мягко прошептал в ответ Ямагучи. Он подумал о горе, страхе и сожалениях Тсукишимы после исчезновения Акитеру и почувствовал себя чуть получше от осознания того, что по пробуждению его друг увидит оба их лица. Он сжал руку Тсукишимы и улыбнулся Акитеру.
— Там попросту случилось недопонимание. Он подумал, что ты меня ранил, поэтому так и отреагировал.
Глаза Акитеру распахнулись с сильнейшей надеждой, зажегшей искру и в груди Ямагучи тоже — огонек засиял ярче.
Как только Тсукишима очнется — они оба его поприветствуют!
— Вам будет, в чем разобраться, но я не думаю, что он тебя ненавидит. Это вряд ли. Как, впрочем, и я. Я рад снова увидеть тебя. Мы думали, что ты погиб...
Акитеру поменял позу, окончательно повернувшись к нему, сжимая ткань своих брюк.
— Я тоже. Я думал, что вы оба погибли. Я... в тот день я потерял двух братьев.
Ямагучи заставил себя выпрямиться, внезапно оказавшись не в состоянии сказать что-нибудь, чувствуя сжавшееся горло.
Неужели Акитеру и впрямь так к нему относился? Разве Ямагучи не был тогда лишь надоедливой маленькой тенью? Каким-то образом он всегда думал... что у него не было права скучать по Акитеру, скорбеть по нему. Кем он ему приходился? Их связывал лишь Тсукишима.
Но, возможно... возможно, он все-таки был неправ.
В тот день я потерял двух братьев.
Ямагучи не мог заговорить. Свободной рукой он подал знак, и Акитеру, кажется, понял. Он осторожно приблизился, все еще двигаясь так, словно ему тут было не место, не место рядом с ними — а потом чуть не упал в объятие. Ямагучи обхватил его свободной рукой, все еще не отпуская пальцев Тсукишимы, и положил голову на плечо Акитеру.
Он чувствовал, как юноша трясся, и пытался не прослезиться, пытался держать себя в руках.
— Теперь все хорошо, — прошептал он. — Ты вернул их обоих.
Акитеру глубоко вздохнул, а потом выдохнул. Ямагучи ощутил, как он постепенно расслабился, и улыбнулся сам себе. Он и не знал, как нуждался в подтверждении того, что Акитеру был для него кем-то большим, и что он был для Акитеру кем-то большим, нежели просто другом Тсукишимы. Он и не осознавал, как сильно ему нужен был контакт в этой атмосфере шока, все еще пронизывающей пускай уже и мирный лагерь.
Земля была пропитана кровью.
Столько друзей все еще не нашлись...
Как они должны были восстановиться после всего этого?
Но то, как он прижался к кому-то — к брату, кому-то вроде брата — угомонило неумолимые переживания, грозящиеся поглотить его надежды. Может, им тоже это в итоге удастся. Они тоже, в конце концов, восстановятся.
Какой-то звук рядом заставил их обоих замереть и резко отстраниться.
— Тсукки!
Когда он выкрикнул его имя, с него словно тут же спало какое-то проклятие и стало легче дышать.
— Кей, — выдохнул Акитеру; в его дрожащем голосе было попросту слишком много эмоций, чтобы выразить хоть одну из них.
Тсукишима моргнул, глядя на них, и в этот раз Ямагучи разрыдался в полную силу. Он не мог ничего с собой поделать, он чувствовал такое счастье — такое облегчение.
Его друг посмотрел сначала на него, сбитый с толку и слегка не в себе, а потом уставился на Акитеру, который попытался отодвинуться, вероятно, чтобы не напрягать брата. Ямагучи ухватился за его запястье и удержал его на месте, даже подтолкнул слегка вперед.
— Кей, я... — начал Акитеру, путаясь в словах; глаза у него были широко распахнуты и явно на мокром месте, казалось неспособные поверить в то, что они видели.
Тсукишима с трудом и усилием заставил себя сесть, и ему тут же помог Ямагучи, обхватывая его рукой за спину и поддерживая. Не говоря ни слова, Тсукишима обнял своего брата, и Акитеру совершенно стих.
Ямагучи попытался повернуться, чтобы дать им побыть вдвоем, но это не устраивало их обоих, и они удержали его на месте.
В итоге так они и сидели, притворяясь, что никто из них не плакал, и разделяли друг с другом самое катастрофичное и потрепанное из всех объятий за долгое, долгое время.
* * *
Противоречиво.
Пожалуй, именно этим словом можно было точнее всего описать то, как она чувствовала себя в тот день. Что еще ей было сказать по поводу всей этой ситуации? Мичимия была благодарна возможности подлатать стольких людей и отвлечься от ненужных мыслей. Она постаралась не выглядывать за пределы лазарета, игнорируя то, что там сражались ее бывшие товарищи —- сражались с теми, с кем она хотела остаться.
Карасуно одарили ее безопасностью и местом, где она могла осесть — всем тем, чего она так долго желала. Несмотря на их недоверие, они разрешили ей остаться, укрыли под своим крылом и Мерле тоже. С возвращения Саеко она ни на минуту не переставала улыбаться, следуя за женщиной повсюду, пока та пыталась организовать деятельность лагеря, ища тех, кому помощь нужна была в первую очередь, раздавала всем настойку из мака, а с ее губ срывались ободряющие слова, словно песня, которая позволяла лагерю держаться на ногах.
Мичимия хотела остаться с этими людьми. И она начала собственными руками и опытом отрабатывать себе свое место — ее способности целителя заработали ей доверие даже Энношиты. Того факта, что Киношита все еще дышал и был на своем очень медленном пути к выздоровлению, для него было достаточно, даже более, чем достаточно.
Но теперь... теперь все это казалось очень далеким. Теперь все снова изменилось.
Противоречиво, вот как она себя чувствовала, пока ее руки, казалось, сами зашивали ранение Лебедя. Лишь ее затрудненное дыхание и пот, сбегающий по виску, выдавали ту боль, что, должно быть, испытывала ее подруга, а вот ее лицо не показывало совершенно ничего, глаза были закрыты, словно она спала. Мичимия старалась сильно не разглядывать ее лицо, благодаря свою работу за возможность отвлечься.
Но, в конце концов, перевязку она закончила. В конце концов, она встретилась с пристальным взглядом голубых глаз Лебедя, полных столь многими чувствами, из которых отличить Мичимия могла только боль и любовь.
Любовь. Она чувствовала то же самое, словно вернулась к жизни, когда снова увидела Лебедя, и ее руки пробудили все те надежды, что она уже было оставила. Но то, что она натворила в приступе буйства и ярости... это было... Тревожно, устрашающе, совершенно ужасно, и Мичимия не знала, как теперь к ней относиться.
Но тут она протянула к ней руку и переплела их пальцы.
— Мне очень жаль, — удивительно тихо прошептала Лебедь.
— Я знаю, — шепнула в ответ Мичимия. Но было ли этого достаточно?
— Я думала, что потеряла тебя. Я не могла... не могла так все это вынести. Я думала...
— Ты поверила в то, что они тебе сказали, — с горечью сказала Мичимия. Ее голос никогда не мог заглушить эхо голосов прошлого Лебедя. — Ты оставила все, чему научилась, и натворила дел. Я... я злюсь на тебя. Сильно злюсь. Я люблю тебя, но так зла, что могла бы!..
Она умолкла, прикусив язык.
— Без тебя я словно снова тонула, — растерянно пробормотала Лебедь.
— Это ничего не меняет. Этого недостаточно. Я не могу быть твоей единственной причиной. Ты о себе-то хоть подумай! Обо всех тех людях, которым ты навредила! Слушай, я... я рядом, всегда буду рядом. Но тебе нужны и другие причины, чтобы быть лучшим человеком. Тебе нужна надежда, исходящая не от меня, а от тебя самой. И тебе придется загладить свою вину перед всеми, кому ты причинила боль. Я... я хочу здесь остаться. И хочу, чтобы ты осталась со мной. Если и есть место, где ты сможешь выздороветь и найти себя, оно здесь. Но я не уверена, возможно ли это, и... боже, я...
Она замолчала, заметив, что Лебедь внимательно ее слушала, явно намереваясь последовать всем ее советам и сделать все, чтобы порадовать ее. Но она и так последние дни была эмоционально нестабильна, а теперь еще и ранена. Это было неподходящим временем, чтобы ворчать на нее. Поэтому она наклонилась и мягко чмокнула ее в губы, убирая с ее липкого лба прядь волос.
— Прости. Сначала ты должна выздороветь. А потом и со всем остальным разберемся. И несмотря на то, как сильно я злюсь, я все равно люблю тебя, ладно? Все с нами будет хорошо.
Лебедь кивнула, но не сказала ни слова, прикусив губу.
— Я пойду еще раз осмотрю остальных. А ты отдохни как следует, поняла? Тут тебе никого бояться не следует. Пускай они и не доверяют тебе, но вреда они не причинят, — я больше никому не позволю причинить тебе боль. И не позволю тебе причинить кому-либо боль, молча добавила она.
Она поцеловала ее в висок и накрыла одеялом до плеч, а потом Мичимия отправилась искать других людей, нуждавшихся в ее помощи, все еще будучи благодарной Киеко за то, что она предоставила им это пространство, чтобы Лебедь могла выздоравливать, не напрягая никого из тех, с кем она сталкивалась во время сражения.
* * *
Он видел, как сильно тряслись ладони Суги, пока тот занимался его ранами. Только не в то время, когда он работал непосредственно с плотью — каким-то образом, во время задания его руки успокаивались, но вот в перерывах на него было просто больно смотреть. Куроо наблюдал за ним, подмечая его бледность, темные мешки под глазами, похожие на синяки... а еще ему казалось, что он потерял в весе?
Он едва ли походил на тень здорового себя. Конечно, это касалось многих, но на Суге было особенно заметно.
— Эй, — тихо сказал он и прикоснулся к плечу Суги. — С тобой все будет нормально?
Суга взглянул на него с выражением лица столь полным боли, что у Куроо дыхание перехватило.
— Пожалуйста, не спрашивай меня, — еле слышно взмолился он. — Прошу, не заставляй меня задумываться об этом.
Это был словно удар ниже пояса.
И почему-то Куроо тут же подумал о Яку.
Он мог думать лишь об его старом друге, обо всем, что тот сделал ради него.
Первый человек, которому он мог доверять и с которым мог делиться секретами посреди ночи, когда слезы накатывались слишком уж легко, а ноша жизни казалась неподъемной, когда ты сталкивался с ней в одиночку; первый человек, который снова помог ему что-то почувствовать после стольких лет, проведенных в изоляции. После потери столь многих дорогих ему людей. Друг, который всегда был рядом с ним, выручал его задницу бог знает сколько раз, приводил его в порядок и помогал держаться даже когда Куроо уже не мог.
Яку. Сильнее кого бы то ни было, решительнее — тот, кто всегда, всегда оберегал их. Куроо резко вдохнул и был практически благодарен за ощущение жжения в ране, потому что оно отвлекло его от раздумий.
— Мы потеряли стольких друзей... — прошептал Суга, дрожащими руками доставая инструменты, но вновь обретая контроль над собой, возвращаясь к работе. — Я не знаю, как буду снова смотреть в глаза Даичи или кому-то другому. Мне, мне не следует говорить об этом... извини.
Куроо снова зашипел. Вот ведь гребанная сучья рана.
— Не извиняйся. Ты ведь человек, не забывай об этом, лады? И тебе нечего стыдиться.
Суга не ответил, забинтовывая его рану после того, как она была основательно зашита и продезинфицирована. Он помыл руки, а потом положил их на колени.
Куроо притих, глядя на напряженного человека перед ним, который так сильно отличался от яркого, здорового Суги, которого он знал раньше. От этого ему захотелось разогнать все тени вокруг него. Ему захотелось все наладить, просто вернуть всех своих друзей, здоровых, счастливых и переругивающихся друг с другом, лениво потягивающихся у лагерного костра.
Но ничего из этого не было в его власти. Он мог лишь сидеть и смотреть на дрожащего Сугу и ждать того, что вот-вот собиралось сломать его — того, что он уже не мог держать внутри.
— Яку обменял свою жизнь на мою, — ахнул Суга, прикрывая свое лицо и наклоняясь вперед, словно пытаясь спрятаться. Его всхлипы были беззвучными, но неистовая дрожь все выдавала. На мгновение Куроо моргнул и буквально перестал видеть то, что на самом деле было перед ним.
Яку. Яку...
— Что произошло, — прошептал Куроо. Он пододвинулся поближе к Суге. Прикоснувшись к нему, он почувствовал, как с его подбородка капали слезы, о наличии которых он до этого момента и не подозревал.
— Прости меня, прости, я того не стою, я-я даже не должен тут находиться, это все моя вина, мне так...
— Суга.
