сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 54 страниц)
От лазарета у Куроо по спине мурашки бегали. Он не мог поверить, что люди пытались заставить его поселиться тут из-за какого-то там дурацкого пореза. Они все попросту раздували из мухи слона. Яку, Кенма, Даичи. Надоело.
Но Яку все равно поблизости не было — внутри было только двое человек. Наверное, он собирал травы и болтал о своем, целительском, с Сугой.
Ямагучи не спал и смотрел на него, молча умоляя помочь. Сердце Куроо сжалось — он всегда больше считал себя наставником Тсукишимы, нежели этого веснушчатого ангела, но черт побери, ему было не по себе видеть его в таком состоянии. Он был хорошим малым — старательным, добрым и настоящим трудоголиком. И ничего подобного он не заслуживал.
— Привет, — пробормотал он. — Как поживаешь, Храбрец?
Лицо Ямагучи дернулось, и Куроо практически видел, как мальчик задумался, когда это он успел перейти от Веснушек к Храбрецу — но, в конце концов, он пережил жестокую атаку и точно это заработал.
— Ты не против, если я у тебя ненадолго одолжу Тсукки?
Веснушки Ямагучи были слишком темными на его бледной коже, мешки у него под глазами стали отчетливее. Суга был абсолютно прав, говоря, что состояние Тсукишимы мешало ему выздоравливать — пацан был практически неуязвимым, учитывая, что он справился с таким ранением, но на подобное его силы явно рассчитаны не были.
Тсукишима сидел рядом с ним, обхватив себя за колени и спрятав лицо; тело его было так напряжено, что было понятно, что он не спал, однако, он совершенно на них не реагировал. И как долго это уже продолжалось? Зная его, должно быть, слишком долго.
— Эй, Тсукки.
Он улыбнулся Ямагучи, беззвучно говоря «Не волнуйся», и встал, мягко пихая Тсукки ногой, а потом еще раз, чуть посильнее.
— Ты и я. На задворках лагеря, и меч не забудь. Время для спарринга. Прямо как в старые добрые времена, вот только ты и вполовину не настолько жалок, как раньше.
Тсукишима поднял голову, пристально глядя на него затуманенными глазами. Хах, попался.
Поведение Тсукишимы, выражение его лица и то, как он держал меч — все в нем буквально кричало «что это вообще за херня», но честно, это все равно было лучше, чем ошиваться в лазарете, заставлять Ямагучи волноваться и держать все в себе, уж он-то и сам должен был это понимать.
— Что, сдался, не успели мы и начать? — позвал Куроо. Тсукишима цыкнул и занес оружие. Вот так-то лучше.
Встав в стойку, Куроо ухудшил преследовавшую его пульсирующую боль, но просто стиснул зубы и решил перетерпеть. Он переживет небольшой спарринг с Тсукишимой, если это поможет ему высвободить немного энергии и, черт побери, возможно, он даже сможет понять, что вообще пошло не так. Было бы неплохо это узнать. А то как он нахрен должен был помочь парню, который даже и разговаривать с ним не собирался?
— Ты ведь даже не в лучшей форме, — спокойно и безо всякого интереса констатировал Тсукишима, но Куроо нравилось верить в то, что под пятью сотнями слоев безразличия было спрятано какое-то беспокойство.
— Да я все равно могу надрать тебе задницу вслепую.
— Такое хвастовство только делает тебя похожим на придурка.
— Посмотрим, кто будет смеяться последним, засранец ты этакий.
Широко ухмыльнувшись, Куроо пошел в атаку. Рефлексы Тсукишимы были медленнее обычного, что было неудивительно в его состоянии, но все равно намного быстрее, чем ожидал Куроо. Он легко парировал первый удар — он мало двигался и плохо защищал бок, но все равно не давал Куроо дотронуться до него. Металл звенел о металл снова и снова, а Тсукишима лишь защищался, отражал и парировал удары, даже когда ему приходилось сгибать руку под неудобным углом и изворачиваться все с большим отчаянием, чтобы уклониться, пока Куроо постепенно подпирал его к задней стене лагеря. Разумеется, он делал это намеренно, вырвать Тсукишиму из его апатии.
— Что? Уже выдохся? — Куроо тяжело дышал, но все равно усмехнулся Тсукишиме, когда их клинки снова скрестились и заскрипели, пока они пытались пересилить друг друга. Куроо почувствовал, как его рука начала поддаваться, и отступил, подбросив меч и меняя ведущую руку. Он не просто так с самого начала научился сражаться обеими руками. Его враги не могли предвидеть такое, и эффект неожиданности не раз спасал его шкуру. Жаль, что он был наставником Тсукишимы и его партнером в спарринге вот уже многие годы, а потому Тсукишима знал, что он сменит руку еще до того, как Куроо успел это провернуть, и совсем не был впечатлен, легко уклоняясь.
— Это ведь ты тут ноешь, — бесстрастно и все еще слишком апатично ответил Тсукишима.
Куроо начал работать активнее, атакуя с такой настойчивостью, что они не успели бы поговорить при всём своем желании. Тсукишима заворчал под сыплющимися на него ударами, отступая и отступая, пытаясь продержаться. Куроо чувствовал, как он сам быстро приближался к точке невозврата, но тут Тсукишима, наконец, наконец, сорвался.
Их клинки скрестились слишком мощно — настолько, что даже Куроо пришлось прикусить язык из-за боли в запястье, а стон Тсукишимы превратился в сдавленный крик.
Куроо видел, как сжались его пальцы на рукояти меча, как туман в его глазах рассеялся. Они горели болью и отчаянием. И на секунду у Куроо от этого зрелища перехватило дыхание. А потом Тсукишима начал сражаться с ним, как с настоящим врагом, ответственным за всю его боль.
Будь Куроо в лучшей форме, у него был бы шанс.
Но сейчас он мог лишь пытаться не дать ранить себя слишком сильно — а клинок всё равно слишком часто нарушал его зону комфорта. Дружественный спарринг подразумевал, что вы никогда не сражались в полную силу. Всегда сдерживались, чтобы не навредить другому слишком сильно. На всякий случай, если что-то пойдет не так. Но тут все было по-другому. Сдержанность исчезла. Боязнь последствий такого темпа для Куроо исчезла.
Тсукишима буквально срывался на нем.
Куроо понимал, что долго продержаться не мог. Клинок выбило у него из ладони, и он упал назад; руки у него болели, он их едва чувствовал. Его разум охватила боль, шепчущая, насколько же плохой идеей было довести себя до такого состояния. Но от взгляда Тсукишимы у него внутри все похолодело. Он выглядел настолько одичавшим, настолько потерянным, что Куроо испугался, что тот действительно ранит его.
Острие клинка Тсукишимы дрожало напротив шеи Куроо, а он все никак не мог заставить себя позвать своего друга, вернуть его, вывести из этого состояния.
Но тут Тсукишима моргнул и сам опустил оружие; меч ударил землю рядом с Куроо, и тот заметил, что хватка Тсукишимы словно задеревенела, а силы оставили его.
Он выглядел шокированным. Словно только что проснулся от кошмара. Словно он ужасал самого себя. По его лицу промелькнула волна эмоций — целого множества разных чувств, и заметить Куроо успел лишь боль. Боль, отражавшуюся во всех его мыслях.
Меч окончательно выскользнул из ладони Тсукишимы, и он упал на колени, спрятав лицо в ладонях и впиваясь пальцами в кожу головы. Несмотря на слабость, Куроо пододвинулся вперед, присаживаясь на колени перед своим другом и перехватывая его руки, чтобы не дать ему навредить самому себе в приступе беспомощного гнева.
— Что происходит? — мягко, но строго спросил он.
Тсукишима не вырвал ладони из рук Куроо, держась за них, словно пытаясь ухватиться за любой предоставленный ему спасательный круг. Куроо сжал его пальцы, пытаясь приободрить его, и в горле у него все колом встало, когда он увидел, как отражались муки Тсукишимы у него на лице. Он так отчаянно сражался, пытался сдержать все в себе, но все было тщетно. Куроо будто наблюдал за тонущим человеком. И то, что он держался за него, нихрена не помогало Тсукишиме справиться с этим.
В следующее мгновение он рассыпался окончательно.
Он обратился лицом вниз, к земле, схватился руками за Куроо и начал плакать — больше он не мог это спрятать, ему было все равно; он зашел слишком далеко, был уже слишком сломленным.
Или, возможно, возможно, он все-таки достаточно доверял ему. Может, дело было в этом. Куроо не мог понять, были ли это лишь его наивные надежды или нечто большее.
Он тут же приблизился к нему и прижал Тсукишиму к своей груди — это было немного эгоистично, потому что ему самому таким образом стало легче, словно он хоть что-то пытался сделать. Тем не менее, он расслабился, когда осознал, что Тсукишима не пытался вырваться и не возражал.
Мысль о том, что он мог напортачить и все усугубить приводила его в ужас. Но раз Тсукишима позволил ему, Куроо стоял на коленях, пока его друг едва ли не повис на нем, а держал его всеми оставшимися в руках силами, упершись подбородком в его голову и закрыв глаза, наблюдая бесновавшийся внутри него шторм. Сейчас у него не было времени расстраиваться. Он должен был быть сильным. Устойчивым. Надежным. Таким он и пытался стать.
Он изо всех сил старался держать его крепко, самому быть крепким пред лицом разрушавшегося в их руках мира.
— Я облажался, — сдавленно выдавил Тсукишима в рубашку Куроо.
От одного того факта, что он заговорил, Куроо облегченно вздохнул, благодарный за то, что он больше не собирался накапливать все в себе. Все-таки, еще не все было потеряно.
— Этим люди и занимаются, идиот, — оскорбление показалось ему самому слишком уж нежным, больше похожим на ласковое прозвище. Куроо лишь хотел, чтобы Тсукишима снова был в порядке, он хотел увидеть их с Ямагучи живыми и здоровыми, беседовавшими о Бог знает ком и наслаждающимися своей жизнью.
Он хотел вернуть себе дом, хотел, чтобы все его друзья и семья были невредимы, о Боже, как же многого ему хотелось. И сколь немногое действительно было под его контролем. Но возможно, он сможет внести хоть какую-то лепту, помогая Тсукишиме.
— Что случи… — у него была чуть ли не истерика, Тсукишима едва мог говорить. У него была гипервентиляция, и Куроо пришлось дышать глубже обычного, чтобы заставить Тсукишиму повторять за ним до тех пор, пока он не успокоился и был в состоянии разговаривать. А то такими темпами было похоже, что он вот-вот потеряет сознание.
— Что случилось… с моим… — он словно подавился последним словом, но Куроо и так знал, о ком он говорил. Черт. Вот зараза, разумеется… вот ведь дерьмо, никто и не рассказал ему, что парень сбежал благодаря треклятой Саеко.
— Мне жаль, — искренне сказал ему Куроо. Ему хотелось все это прекратить, поймать этого завравшегося убийцу, бегающего где-то в лесах на свободе. — Он сбежал.
Тсукишима замер, а потом отстранился, уставившись на Куроо; тот неохотно отпустил его, все еще будучи неготовым разорвать контакт. Они с Тсукишимой никогда особо и не сближались, если это не подразумевало участие клинков и оскорблений. И в какой-то ненормальной, хреновой мере это было даже приятно.
Когда он видел Тсукишиму с покрасневшими глазами, столь открытого и уязвимого, в нем словно ковырялись гребанным кинжалом. Черт побери, он, конечно, знал, что заботился об этом парне, но чтобы настолько? Глупый, упрямый баран сумел-таки отогреть себе местечко в его сердце. Казалось, прошло неимоверное количество времени с тех пор, как Куроо наткнулся на него в лесу и впервые пособачился с ним.
— Значит, он жив, — прошептал Тсукишима.
— Да, но ты не переживай — мы его достанем. Он тебя больше не побеспокоит и никому больше не навре…
— Он этого не делал.
— Что?
Тсукишима успел где-то головой удариться или как? Саеко скормила ему какую-нибудь бредовую сказочку? Какого хрена весь этот лагерь пытался защитить гребанного убийцу?
— В смысле, он этого не делал?! Разумеется, он…
— Нет.
Само слово Тсукишимы было похоже на кинжал, резко прервавший его. Он уставился на Куроо, ослабевший и уставший, полный вины.
— Он этого не делал. Это моя вина.
— Это не твоя… что ты вообще несешь…
В голове Куроо все шло кругом.
Черт. Черт, черт, черт. Только это и могло быть хуже брата-убийцы. На самом деле это был не он, а его все равно, считай, прогнали. По крайней мере, он сбежал безо всяких ранений, так Куроо и сказал Тсукишиме — что он спасся, и что он справится, да и точно вернется в попытке очистить свое имя. Но Тсукишима лишь снова спрятал от него свое лицо. Куроо приобнял его за плечо, пытаясь предложить хоть какое-то утешение, но, судя по всему, абсолютно безуспешно.
(Он и сам сомневался в своих словах — разве кто-нибудь посмел бы вернуться после их маленькой разборки с Даичи?)
Но еще ведь была Саеко, которая поверила его брату с самого начала — черт, придется ему и перед ней извиниться. Что за зараза. Все пошло совершенно не так.
Но по крайней мере, Тсукишима ему все рассказал. Какое-то время они так и сидели, но когда Тсукишима, наконец, встал, к его щекам вернулся розоватый оттенок, и он позволил Куроо отослать его к Асахи, чтобы добродушный гигант избаловал его лучшей едой из их запасов.
В итоге, Асахи запряг Тсукишиму помогать ему провести инвентаризацию и проверить, чего не хватало, а также скольким они смогут поделиться с Некомой. Асахи и Куроо обменялись улыбками за спиной Тсукишимы, так как оба понимали, что это было, пожалуй, лучшим занятием для него в такое время. Волноваться было невозможно, пока он считал и думал об инвентаре.
А что до Куроо — у него были еще незаконченные дела.
* * *
Саеко одарила Куроо пронзительным взглядом сразу же, как только заметила его у входа в ее укрытие, одной рукой приподнявшего меховой занавес.
— Мы можем поговорить? — спросил он, неловко ерзая и не встречаясь с ней взглядом.
— Я тут носилась все утро и хочу хотя бы немного отдохнуть. Надеюсь, болтаешь ты быстро, потому что с терпением у меня сейчас небольшие проблемы.
Она действительно изводила себя работой, пытаясь наверстать за свой вчерашний проступок. Даичи вообще-то не назначал ей никакого наказания, но что тут поделаешь. Она не могла позволить своим же людям неодобрительно поглядывать в ее сторону, и ей все еще нужно было защищать девушек. У нее был долг по положению в своей семье.
— Это срочно. И тебе понравится.
Голос Куроо звучал так, словно его это совершенно не приводило в восторг — это и привлекло ее внимание.
— Что ж, хорошие новости мне сейчас не помешают.
— Войти можно?
— Если только без меча.
— Я его и не брал. Безоружен.
— Хорошо. Черт, а ты довольно сильно потрепан. Что, опять подрался с одним из своих?
Куроо гневно глянул на нее, готовясь ответить чем-нибудь стоящим, но прикусил язык. Он вздохнул, расслабив плечи, и поморщился от боли.
— Типа того. Очень уж Тсукки понравилось отрываться на мне.
— Хотела бы я на это посмотреть.
Это действительно было к лучшему. Парень постоянно держал все в себе — ему было хорошо в кои-то веки выпустить все это наружу. Да и с ролью куклы для битья Тсукишимы Куроо довольно неплохо справлялся.
— Поверь мне, не хотела бы, — пробормотал Куроо могильным голосом, потирая шею и глядя на собственные ботинки. — И, да. Он этого не делал.
Саеко резко посмотрела на его, не смея верить, что Куроо говорил о том, о чем она подумала.
— В смысле, кто не делал чего?
— Братец Тсукки. Он не ранил паренька. Попытался защитить его. Ты все это время была права, ладно? Давай помиримся там или что, я не знаю.
Более молодая Саеко — та, которая еще не была столь мягкой — была бы довольной, ей бы понравилось, что она права, а Куроо приполз к ней извиняться. Но теперь она могла лишь вспоминать о том ощущении, когда Акитеру прислонился своей головой к ее плечу. Как он трясся, пытаясь снова собраться с силами. Как ему было больно… и где же он мог быть сейчас. В одиночестве и без кого-нибудь, кто мог бы помочь. Он не мог вернуться к Воробью, и вот уж точно не собирался приходить сюда.
— Я должна его найти.
Куроо внезапно уставился на нее. Должно быть, такого он не ожидал. Черт побери, его гордость и так достаточно ранили, и ей больше не хотелось вытирать об нее ноги. У нее были дела поважнее.
Он моргнул, видимо, приходя к такому же выводу.
— …бродить по лесу в одиночестве опасно. Поэтому, знаешь ли, у нас и есть правила.
— Дорогой, мы же оба знаем, что это меня не остановит.
Куроо пожал плечами.
— Я пытаться не собираюсь, но даже не смей говорить Даичи, что я был в курсе. А то моя голова точно на блюде окажется.
— Разумно. Ладно, я буду собираться, а ты, в кои-то веки, будешь держать рот на замке. А в следующий раз будешь побольше доверять моей интуиции, понял?
— Так точно, мэм.
— Ох, и еще — ты мне должен.
Куроо нервно сглотнул.
— Э-э…
— Пригляди за Бегуньей. Моей лошадью, — пояснила она, увидев донельзя запутавшийся взгляд Куроо. — И убедись, что с девочками все будет хорошо. Защищай их своим клинком, если придется. Да и вообще, всех защищай, если уж на то пошло. Идет?
На секунду казалось, словно он собирался поспорить, но потом он ухватился за ее протянутую ладонь. Они пожали руки.
— Идет.
— Вот и отлично, — она уже собиралась пройти мимо него, но тут заколебалась в последний раз. — Ох, и еще, петухоголовый. Без обид.
— Без обид.
