сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 54 страниц)
Это не было похоже даже на пощечину — он словно врезался в крепкий зимний лед, пробив себе дыру, и упал в воду, ни с того ни с сего испытав беспощадный шок и боль.
— Ты не… ты не должен… ты ведь даже не вылечился… — Хината запутался в словах, будучи не в состоянии составлять предложения, он отчаянно спешил отговорить Кагеяму от этого нелепого намерения, он не должен был уходить из-за этого, он не должен был…
— Да, да, я должен — и ты, ты в первую очередь…
Кагеяма снова покачал головой, и все вокруг показалось таким нереальным. Это действительно происходило?
— Идем со мной! Позволь мне показать тебе мир. Если мы будем постоянно двигаться, то будем в порядке, она не… мы сможем увидеть горы. Я показал бы тебе море. Я не могу описать это словами, Хината. Ты понятия не имеешь, как там красиво.
Может, дело было в том, насколько настойчиво звучали слова Кагеямы, в том, как он неосознанно приблизился к нему, не сводя взгляда, сохраняя зрительный контакт. Кагеяма обычно никогда не держал зрительный контакт слишком долго. Напряженность просто сводила его с ума.
В голове Хинаты вспыхнула картинка — они с Кагеямой стоят на берегу бесконечного водоема, лезут на горы, спят, свернувшись рядом друг с другом, чтобы снова проснуться утром, собрать вещи и двигаться дальше, идти по всему миру, куда бы им ни захотелось.
Он практически чувствовал вкус соленой морской воды на своем языке, ощущал тепло костра, у которого они ютились бы вместе, и возбуждение от встречи с неизвестным, что ждало их каждый день. Оно было совсем рядом, только руку протяни, и необходимость последовать за Кагеямой ударила его с такой мощью, что Хината поразился тому, как она умудрилась не повлиять на него физически и не сшибла на землю.
Все это, но какой ценой? Ему придется оставить позади свою семью. Они нуждались в нем. Все они, эти люди так долго заботились о нем, и он просто так их оставит, ради какой-то глупой мечты? О чем он только думал? О чем только Кагеяма думал, прося его о таком?!
Хината сжал зубы, а его глаза горели от горя, в котором захлебывалась его душа, решительно отказываясь от всех тех обещаний и воображений, срубая его желания, срубая их на корню: в том числе и разочарование, сам факт того, что он об этом думал, пускай и лишь на одну безупречную секунду.
Он взял то, что осталось после шторма в его сознании, превратил это в нечто другое и поджег — даже злоба была лучше терзавшего его чувства.
— О чем ты, черт побери, вообще думаешь?! Как будто я бы на такое согласился! Насколько ты можешь быть эгоистичным?!
Слова были пусты и не имели никакого значения. Он не хотел бросаться ими в Кагеяму, словно кинжалами, какая-то крошечная часть его это знала, но другая, намного больше размером, хотела выжечь все это, превратить в пепел, и он не мог остановиться, не мог обрести контроль.
— Неужели ты предполагал, что я такой же эгоист, как и ты?! Это неправда! Если тебе нужно уйти, ладно! Если хочешь опять стать одиноким — да пожалуйста! Но я никого позади не оставлю! Я не хочу быть одиноким!
Кагеяма больше не смотрел на него, отведя взгляд, но Хината видел, как ему было больно и неприятно в напряжении его плеч и челюсти, морщинках у глаз, в том, как он оградил себя одной рукой.
— Тебе не было бы одиноко.
Сломанный шепот, но это было уже слишком, слишком, слишком. Его сердцебиение пропело эти слова. Слишком, слишком. Хината вскочил на ноги, задыхаясь от чувства вины и отчаянной надежды, что желания, запертые внутри него, сгорели не до конца, ведь если они уже обратились в пепел, он не сможет порвать их на части собственными руками.
Сам того не осознавая, Хината выскочил из лазарета.
Он поместил все это под тонкую, хрупкую маску спокойствия. Он чувствовал, как под ней вся истерия пыталась вырваться на свободу, и его рот дрожал в какой-то горькой, сумасшедшей улыбке, ведь внутри него творился такой беспорядок, и ему было так плохо. Все было настолько ужасно, что ты мог либо надеть пустую улыбку, либо прижать колени к груди и заплакать.
Танака и Саеко отправлялись на охоту, и он попросил их подождать его.
Он кое-как достал свой лук, и руки его тряслись настолько сильно, что он понял — целиться можно было даже не пытаться. Брат с сестрой тоже это поняли, переглянулись и встали по бокам, подталкивая его вперед и окружая своими обычными забавными спорами и энергией; а Хината был благодарен, просто бесконечно благодарен им за то, что они так к нему относились.
***
Когда они вернулись несколько часов спустя, его улыбка была уже наполовину искренней, а хаос внутри угомонился, превратившись в небольшую, твердую сферу, покоящуюся где-то глубоко внутри, где, как он надеялся, она больше никогда не раскроется. Зато его самого словно вскрыли, перемешали все внутренности, зашили и сказали, что так оно и было. Хотелось бы ему просто засунуть руки внутрь себя, вырвать все его чувства к Кагеяме и отдать ему самому, чтобы он не остался с ними наедине.
Какой толк с этих чувств к человеку, которого ты больше никогда не увидишь?
Больше… никогда.
Еще даже двух месяцев не прошло, а Хината уже не мог представить, какого это — без Кагеямы, без их споров, историй, сна в лазарете и того ободряющего чувства в груди, что, может быть, Кагеяма подпустил его чуть ближе: к своим мыслям, к своему личному пространству, к своему сердцу.
Ему вообще на тебя плевать, ты для него ничего не значил.
Нет, он позвал тебя путешествовать с ним по миру. А что ты сделал в ответ?
Достаточно! С него уже достаточно! Его голова болела от всех этих зудящих мыслей, и внутри у него творился полный беспорядок. Его голова и сердце не должны вот так болеть, он не должен чувствовать ничего подобного! Почему же ему было так плохо?
Вот так, погруженный в свои мысли, он столкнулся с Ямагучи, но когда тот спросил, что не так, он сказал ему отвязаться, пробормотав извинение напоследок. Лучше ему пойти помочь Асахи приготовить мясо к ужину.
Вот это было важно. Он поможет в работе по лагерю.
Он не пойдет в лазарет проверить, а там ли еще Кагеяма. Это не важно, даже если Кагеяма уже ушел, не сказав ни слова.
С чего бы этому быть важным, с чего бы вообще иметь какое-нибудь значение? Хината этого не допустит.
Асахи был еще беспокойнее, чем Ямагучи, и наотрез запретил Хинате помогать ему с ужином, вместо этого направляя его в сторону лазарета, изо всех сил балансируя между тем, чтобы просто отнести его туда или остаться верным своему настоящему доброму характеру.
Но благодаря какой-то саморазрушительной, мазохистской жилке Хината в итоге все равно решил направиться туда.
Он ненавидел то, как пропустило удар его сердце, увидев Кагеяму — все еще здесь, все еще близко. Он ненавидел все извинения, накопившиеся в его горле до такой степени, что он рта открыть не мог.
Суга смотрел на него слишком мягким и понимающим взглядом.
Взгляд Хинаты упал на мешок, который он нес и должен был передать, и мир сошел с ума окончательно, когда до него дошло, что это была сумка с вещами для Кагеямы.
Это действительно происходило. Кагеяма уйдет. Сегодня. Прямо здесь, прямо сейчас. Он просто… уйдет. И исчезнет навсегда.
Кто разбудит его от невыносимых кошмаров? Кто постарается заставить его улыбнуться? Кто позаботится о нем, если с ним что-то случится? Где он будет спать, что он будет есть, что с ним будет? Что он вообще удумал? Кагеяма еще не выздоровел до конца, не выучил все необходимое у Суги. Почему он уходит сейчас, в такой спешке?
Необъяснимое желание прыгнуть на Кагеяму, сбить его на землю и прижаться к нему, заставляя остаться, поразило Хинату и выдавило из него пустой смешок.
Неужели Кагеяма и вправду верил, что он был угрозой для всех? Ничего подобного! Он был… подарком. Дополнением к их семье, и Хината понятия не имел, как жить без него, и он хотел сказать ему это, чтобы его последними словами не были все те обвинения, которыми он разбросался в приступе паники и горя.
Но заставить себя произнести нужные фразы вслух он не мог.
— Сегодня? Ты уйдешь? Прямо сейчас?
Голос не был похож на его собственный. Кагеяма вздрогнул и наклонил голову, не глядя на него, но неохотно кивая, и Хинате только это и нужно было. Чувство горечи заполнило каждую его клетку, и Хината не был уверен, исчезнет ли оно когда-нибудь вообще.
— Я желаю тебе удачи. Я правда, искренне желаю тебе всего наилучшего.
Не уходи, не покидай меня, не оставляй позади, не забывай, даже не смей меня забыть — думаешь, я хоть когда-нибудь смогу забыть тебя?
— Будь осторожен, ладно?
Останься, хоть ненадолго. Еще на чуть-чуть. Выздоровей до конца, выучись до конца. Не! Уходи!
Единственными словами, сумевшими покинуть его горло, были те, что не имели никакого значения.
Кагеяма не смотрел на него, смотря вниз, сжав кулаки.
— …хорошо, — хрипло прошептал он, и Хината притворился, что не слышал, как надломано звучал его голос, ради своего собственного рассудка.
Не надо мне твоих «хорошо!» Ничего тут не хорошо! Скажи мне, что ты останешься! Скажи, что тебе плохо, что ты опустошен и напуган, как и я! Закричи на меня за то, какой я засранец! Заставь меня говорить!
— Прощай, Кагеяма.
Скажи мне, что твое сердце тоже разбито.
Он потянулся было вперед, но не мог позволить себе коснуться Кагеямы и вернул руку на место.
Все это стало слишком, слишком невыносимым. Члены его семьи никогда не уходили. Ему никогда не приходилось справляться с подобной потерей, с тем, как человек оставляет тебя позади по своим причинам. С прощанием с живым, дышащим человеком.
И он не мог. Он, он… не мог.
Стиснув зубы, Хината развернулся, мысленно заклиная себя, что все было в порядке, что ему не надо было снова обнять Кагеяму, что он не нуждался в нем — и он все повторял это и повторял, чтобы не сойти с ума.
Хината прошел мимо взволнованных лиц, возвращаясь в свое укрытие, всеми оставленное, кроме разве что Вороны, чьи перья были повсюду разбросаны. Он собрал их автоматически, его тело двигалось самостоятельно, а в голове стоял один лишь фоновый шум.
Хината сгреб все перья в руки и сел на край своего укрытия, болтая ногами в воздухе. Отсюда ему был виден весь лагерь под иголочками его дерева. Мир выглядел меньше, чем на самом деле, и все произошедшее внизу словно тоже потеряло свою значимость. Он слышал только отрывки голосов, ветер разрывал слова в нечто неразборчивое.
Сидя наверху, Хината не чувствовал себя жителем лагеря, а Кагеяма казался таким же далеким, каким он был, когда Хината чуть не споткнулся об незнакомца в лесу, который был уже одной ногой в могиле.
И все же он не смог отвернуться, когда внизу все собрались, чтобы попрощаться. Суга, Даичи. Хината видел, как Ячи долго, искренне обнимала Кагеяму, и что-то в его груди заболело так сильно, что он весь сжался, приобнимая свои колени и впиваясь ногтями в кожу рук.
Почему он не мог хотя бы в последний раз обнять Кагеяму?
Почему он отсиживался тут, пока все медленно прощались с ним — и речи каждого, вероятно, были длиннее и искреннее, чем его собственные? Уход Кагеямы приближался с каждым биением сердца.
— Хината! А ну-ка спускайся!
Он вытянулся и осторожно поглядел вниз, где на полпути к вершине стояла Ячи, прижавшись одной рукой к камню, а другой так крепко держась за ветку, что костяшки ее пальцев побелели. Она широко распахнула глаза от паники, но ее упрямство заставило ее стоять на месте, несмотря на ее боязнь высоты.
— Ты об этом пожалеешь! Я тебе не позволю! Вам обоим не позволю! Спускайся!
На этом она сделала дрожащий вдох и начала осторожно карабкаться назад, не смея смотреть вниз.
Ее решительность резко выбросила Хинату из его странного парализованного состояния отрицания, и, когда его взгляд упал на перья в его ладони, он знал, что нужно было делать. Воткнув одно перо за ухо, он слез вниз так быстро, что поскользнулся впервые за бог знает какое время; ему пришлось вцепиться в ветку, бешено дыша, слушая тяжело колотящееся сердце и пытаясь успокоиться после того, как он чуть не упал.
Он спрыгнул на землю, а дрожащая Ячи только облегченно выдохнула, удачно добравшись вниз, и Хината наскоро обнял ее, прежде чем рвануться вперед.
— Ну, нахрен, наконец-то! — заорал Танака, и тут послышался голос Нишинои:
— Беги, беги, беги, Шое!
Он так и сделал, отбивая ногами быстрый ритм по земле. Кагеяму уже не было видно — сколько же он просидел наверху, растрачивая то время, что мог провести с ним?
Хината был безмерно благодарен тому, что его ноги знали дорогу, вынося его за пределы лагеря, знали ловушки и корни, через которые он перелетал, нисколько не задерживаясь, и спешил глубже в лес, молясь, что Кагеяма направился прямо вперед — а если нет?! Что, если он больше никогда его не увидит, что, если он упустил свой последний шанс…
— Кагеяма! — во весь голос закричал он, а потом завопил и снова.
Тут Хината чуть не споткнулся, наконец, заметив его, стоящего впереди, наполовину повернутого к нему. Выражение лица Кагеямы опять разбило Хинате сердце.
Он крепче сжал перо в своей руке, а слова легко и ясно звенели в его голове: Амулет на удачу. Не забывай меня.
Но его тело особо не слушалось — ноги снова пришли в движение, сперва колеблясь, но потом набираясь уверенности, решительности, и Хината даже не знал, что собирался делать, пока не остановился прямо перед Кагеямой, протягивая руки к его шее.
Перо беззвучно упало на землю, но Кагеяма ахнул, когда Хината мягко потянул его вниз, закрыв глаза; сердцебиение все громче, громче и громче отдавалось в его ушах, а его тело словно готово было взлететь, когда он почувствовал дыхание Кагеямы на своей коже — так близко, но недостаточно.
Он наклонился вперед, силы и храбрость покинули его. Он прижал свои губы к губам Кагеямы, словно вопрос, мольбу, вкладывая все те слова, что он не мог произнести, в одно прикосновение, молясь, чтобы Кагеяма понял его.
Буря в его груди утихла на мгновение, словно они оба держались друг за друга в оке бури — мир вокруг них все еще рушился, но тогда это было неважно.
Хината прекратил поцелуй, но не мог отстраниться, прижимаясь к нему еще крепче, уткнувшись лицом в плечо Кагеямы, вдыхая его запах, такой знакомый ему запах.
Сумка давила ему в бок, а Кагеяма держался за него слишком сильно — этот момент был далек от идеала, но о большем Хината и просить не смел.
— Не забывай меня, — пробормотал он в ткань рубашки Кагеямы. — Пожалуйста, не забывай меня, потому что я тебя никогда не забуду…
Кагеяма ничего не ответил, но по его телу прошлась дрожь, и Хината успокаивающе погладил его спину круговыми движениями. Наверное, Кагеяма даже через ткань это чувствовал — то, как сморщилось лицо Хинаты в его попытке не заплакать.
Он знал, что вскоре ему придется его отпустить. Он не мог держаться за Кагеяму вечно. Он позволил себе еще один стук сердца, два, три, четыре…
На пятый он отстранился.
Все внутри него завопило в негодующем протесте, и он вдохнул, словно до этого все время провел под водой.
Губы Хинаты все еще покалывало, и он неосознанно потянулся к ним рукой, касаясь их кончиками пальцев, пораженный и не понимающий, что он сделал и… почему.
— На… на удачу, — прохрипел он единственные пришедшие на ум слова. — И… и кое-что еще, — он прошелся тыльной стороной ладони по глазам, но ни четкое зрение, ни здравомыслящий рассудок ему это не вернуло. Он нагнулся, чтобы подобрать перо, смотря куда угодно, только не на Кагеяму, и тут его глаз уловил вспышку белого.
Секундой позднее из кустов вышла кошка Кенмы, мяукая и допрыгивая до него. Она потерлась головой о его колени, и Хината, все еще в трансе, погладил ее мягкую шерстку.
Его пальцы коснулись чего-то влажного, и он, пребывая в замешательстве, притянул руку к себе.
Хината уставился на свою ладонь, и глаза его распахнулись, когда он понял, что это была кровь.
Комментарий к Глава 10: Око бури
Я сотворила арку "Целуйтесь сейчас или никогда" и впихнула клиффхэнгер, ВСЕ В ОДНОЙ ГЛАВЕ. Я очень счастливый писатель!
Так же, полагаю, это является концом "первой арки?" Тип сюжета, развивающегося с этого момента, я расписывать не привыкла, так что мне прям не терпится начать!
А вот насчет приблизительного кол-ва слов... Ребята, я понятия не имею. Мы приближаемся к 40000, то, чего я уже очень долго ждала, вот-вот случится (Не-ко-ма!!), а вот ПОТОМ мне уже надо будет разгребать весь этот бардак. Может... 60000?
Ух ты, думаю, к этому моменту будет надежнее прочитать какое-нибудь заклинание и бросить чьи-нибудь кости в костер, надеясь получить ответ, нежели позволить мне попробовать что-либо предугадать.
