сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 54 страниц)
Куроо замолк, когда взгляд Тсукишимы остановился на ком-то, стоящем на другом конце лагеря, направляющимся в их сторону. Он нес в руках огромную кучу дров, следуя за Саеко, которая непринужденно с ним болтала. Видение было столь не к месту, такое неправильное, настолько нелепое, что Тсукишиме тоже захотелось рассмеяться.
Но он не издал не звука — лишь молча смотрел на него. Изучал лицо, которое помнил с юности, лицо человека, на которого он равнялся. Самого замечательного человека, которого Тсукишима когда-либо знал. Человека, который пал на войне и никогда не вернулся, так и не смог изменить мир.
Лицо человека, который присоединился к группе жуликов, которые резали всех направо и налево. Лицо человека, который чуть не убил самого важного человека в его жизни.
Куроо развернулся и цокнул, увидев Акитеру, а потом вновь посмотрел на Тсукишиму.
— Этот зовет себя твоим братом. Что скажешь по этому поводу?
— Он ранил Ямагучи. Уберите его с моих глаз долой.
Его психика словно кренилась, кренилась, кренилась и кренилась все дальше от нормального положения, готовая рухнуть и рассыпаться, и у Тсукишимы складывалось впечатление, что если она упадет, он распадется на кусочки вместе с ней.
Он не мог разбираться с этим. И не станет. Акитеру тут было не место — не посреди его дома, не рядом с мальчиком, который испытывал невыносимую боль из-за него.
— Я ж нахрен так и знал.
— Мне нужно найти Сугу.
Куроо посмотрел на него уж больно понимающим взглядом.
— Он осматривает Кенму. Иди к нему. Я об этом позабочусь. К тому времени, как ты вернешься, этой сволочи тут уже не будет, это я тебе обещаю.
Тсукишима кивнул и молча ушел.
Он даже не оглянулся.
Комментарий к Глава 17: Снова увидеть тебя
Вот с таким вот небольшим клиффхэнгером я вас и оставлю. У братьев Тсукишима еще мно-о-о-о-огое впереди.
/раздает всем объятия и ожерелья с вороньими перьями и исчезает в закате/
========== Глава 18: Сколько же весит перо ==========
Глава, в которой у Кагеямы проходит лучший день в его жизни. А вот у братьев Тсукишима — не совсем.
* * *
Акитеру пялился на топор, который держала Саеко, словно ожидая, что она замахнется им на него в любую секунду.
— Итак, э-э… что конкретно ты хочешь от меня… нужно нарубить дров?
На этот раз Саеко рассмеялась вслух.
Как мило.
— Дорогой, к топору ты и не прикоснешься. Ты поможешь мне отнести уже готовые в лагерь.
Она поставила одно из бревен на пень и, размахнувшись, ударила по нему топором, тут же разрубив пополам. Акитеру буквально излучал ошеломленную тишину, наблюдая за ней. Саеко практически слышала, как работали у него в голове извилины. Заговорил он только тогда, когда она закончила работать со вторым поленом.
— Но… разве от меня будет хоть какой-то толк, если я буду просто сидеть и смотреть на тебя?
Саеко нанесла очередной удар по дереву.
— Ну, для начала, ты можешь складывать готовые в кучу. А еще ты можешь говорить. Если ты бросил своего младшего брата, у тебя должна быть чертовски хорошая причина. Уж я-то знаю — я ведь тоже старшая сестра. Так что, дерзай, ублажи мой слух, — голос у нее был нежен, но даже сквозь эту завесу была слышна подразумевающаяся угроза.
Ее заданием было узнать этого парня получше. Не только Карасуно и Некоме было необходимо понять его намерения, чтобы решить, следует ему доверять или нет. А Саеко тем более хотелось разгадать эту головоломку, сопоставить факты и сформировать о нем собственное суждение. Она не была одной из тех женщин, которым было все равно, если им что-то недоговаривали — и она поклялась приглядеть за ним. Узнать что-нибудь про него было ее обязанностью.
Мужчина смотрел себе под ноги, склонив голову с манерой сожаления о своих ошибках — таких ужасных, что их тени никогда не оставят его в покое. Эта аура прочно укоренилась в нем — боль, которую Саеко легко узнала. Сломленные люди притягивались, чувствуя шрамы под кожей друг друга, шрамы такие же, как у себя — потому что все они пытались их спрятать.
Ее собственные раны уже почти излечились, но как, например, шрамы Даичи начинали чесаться и жечься от дождя, иногда и Саеко чувствовала нечто подобное, глядя на того, в кого вырос Танака. Как она могла такое пропустить — мальчик с горящими глазами, который слишком быстро злился и не давал другим людям разглядеть свое золотое сердце за громкими криками, вырос в мужчину, который рисковал собой, спасая жизнь из пожара. Пускай Мичимия и не была на их стороне — он все равно решил спасти ее.
Саеко буквально светилась, гордясь своим маленьким братом — сильным и непоколебимым, настоящим героем.
И то, как она пропустила его превращение из щекастого засранца с щелями между зубов в человека, которым он был сегодня — почему-то это все равно причиняло ей боль; осознание того, что она не сможет вернуть так много драгоценных лет, которые она могла бы провести вместе с ним, наблюдая за тем, как он рос. Но и за настоящее, за все эти моменты, когда она могла подтрунивать над своим братом и ухмыляться ему по пути, делиться с ним своим десертом и дразнить каждый раз, когда он становился заикой в присутствии Киеко — она была благодарна за каждую секунду этих времен.
Ей был дарован второй шанс стать частью жизни своего брата.
И по ее мнению, такого шанса заслуживал каждый.
Те напуганные девушки заслуживали второго шанса. И, возможно, этот юноша тоже.
У него ушло какое-то время, чтобы набраться храбрости. Он тихо собирал дрова, слишком уж аккуратно складывая их, учитывая простоту задания, а потом положил руки на жесткие края порубленного дерева, выдыхая с настроем человека, готового поведать историю, вспоминать о которой было попросту слишком больно.
— Тебя рассмешит то, насколько я был глуп.
Тон голоса у него был столь могильный и словно смирившийся с горем, что Саеко сама невольно пыталась придать своим словам как можно более нормальное звучание, чтобы немного рассеять напряжение, повисшее в воздухе.
— Ну, это мы еще посмотрим.
Тут вновь последовала тишина, и Саеко заметила, что и сама стала работать аккуратнее, стараясь делать все помедленнее и обеспечить Акитеру необходимое ему время. Она хотела подарить ему второй шанс, чувствуя то же горе, что гноилось внутри нее самой, где-то там, под его кожей.
— Я думал, что смогу изменить мир.
Он выдал эту фразу с такой горечью; должно быть, ему уже успели внушить, что все его старания были тщетны, а мечты оказались лишь иллюзиями, которые и запутали его по жизни. Сердце Саеко сжалось, и она чуть не промахнулась с очередным ударом, разрубив полено удивительно неровно.
Время от времени она натыкалась на подобное ощущение, глядя в молодые, полные уверенности глаза Танаки, свет которых реальность уже успела затушить в ее собственных. Встречаясь с ним взглядом, ей хотелось порвать мир на части голыми руками и создать взамен нечто лучшее — место, где этот свет никогда бы не померк. Где ее брат мог бы вырасти, не видя вещей и не оказываясь в ситуациях, которые никогда не покидали его в кошмарах, тенях его воспоминаний. В ее острой нужде защитить его, в ее юной вере в возможности чего-то более великого, она тоже попыталась изменить мир ради него.
Когда она вновь нашла его, света в глазах мальчика уже не было — он видел слишком многое, попросту слишком многое. Иногда она все еще задумывалась, а могла ли она предотвратить это, могла ли облегчить его жизнь, не занимайся она такой огромной аферой, как свержение короля. Вот что, если бы она вместо этого осталась со своим братом, охраняла бы его и защищала от мира, а не пыталась заставить мир прогнуться под ее желания, стать добрее…
— Разве нам всем так не кажется? — в ее словах слышался невольный вздох, следы сожалений, которые Акитеру мог бы узнать. Уголком глаза Саеко заметила, как он поднял голову и пристально посмотрел на нее. Возможно, до него дошло, что она будет последним человеком, который поднял бы его на смех из-за чего-то подобного. Быть может, это и помогло ему продолжить.
— Я вступил в армию. Стал солдатом, потому что я презирал их — презирал то, чем они занимались. Но систему можно изменить, лишь став ее частью, не так ли? Я был молод и опьянен перспективами будущего. Я хотел, чтобы Кей вырос в лучшем мире, я обещал ему — обещал, что сделаю мир лучше ради него, и что я вернусь… но я не должен был его покидать.
Он начал говорить с такой неохотой, но потом разошелся, и слова сами срывались с его губ, словно вода, вытекающая из разрушившейся плотины, которая сдерживала все слишком долго, а теперь, наконец, дала мыслям свободу.
— Я думал, что смогу пробраться в верха, взять власть в свои руки. Изменить мироустройство. Заставить их защищать людей, а не использовать свою силу для бесполезных репрессий.
Акитеру поверхностно рассмеялся, напоминая последние раскаты грома, исчезающие в небе.
— Мы были лишь пушечным мясом. Они послали нас — мужчин и женщин, готовых на великие свершения — отправили нас сражаться за честь и гордость, за наши семьи и наше отечество. Знаешь, во что это в итоге вылилось? Что стало с моими друзьями, моими товарищами?
Они погибли.
Акитеру и говорить этого не надо было, Саеко сама не первый день жила, и она встретилась с ним взглядом, не отводя его, пытаясь намекнуть мужчине, что сама все поняла. Ему не обязательно было договаривать.
Она хотела лишь послушать и понаблюдать. Придерживаться привычки той женщины, которая знала все, и от образа которой она отказалась, было плохо — то была привычка женщины, которая своими знаниями могла свергнуть любого мужчину и любую женщину с разным статусом и властью в руках.
— Я мало, что помню. Помню, как закрыл глаза и весь день и всю ночь чувствовал запах огня и горящей плоти, иногда я все еще могу…
Тут его голос надорвался, словно он задыхался.
— Я никогда не смогу забыть это, — прошептал он, и Саеко не смогла заставить себя рубануть по дереву и вмешаться в и без того хрупкую ситуацию. Она положила топор на землю, присев поодаль от него, и оперлась на руки, вытянутые позади, глядя на знакомую крышу листьев над головой.
— Я помню, как умирал, и как я обо всем сожалел. О том, что я никогда не исполню свое обещание. Никогда больше не увижу Кея. Помню, каким я чувствовал себя потерянным, всего лишь как очередное сломленное тело. Шахматная фигура, одна из множества пешек, пожертвованная безо всяких раздумий. А потом меня нашла она.
Его голос смягчился, наполняясь чем-то вроде восхищения, уважения и какого-то напряжения. Акитеру не произнес ее имени, но Саеко и так обо всем догадалась.
Это была Воробей, которая стала причиной всех тех бед, свидетельницей которых Саеко стала за последнее время.
Казалось, Акитеру говорил о ней в каком-то совсем неприемлемом тоне. Но если человек спас тебе жизнь, наверное, какая-то часть тебя всегда будет принадлежать твоему спасителю, что бы он ни натворил.
— Она осталась со мной, выходила меня. Проводила обратно в мой родной город, чтоб я мог, наконец, воссоединиться со своей семьей. Но когда мы туда добрались… дом был пуст. Мне сообщили, что моя мать умерла. А Кей вступил в армию, пойдя по моим стопам. И что он так и…
Акитеру с дрожью вздохнул и спрятал свое лицо.
Саеко хотелось объяснить ему, что в горе и боли нечего было стыдиться.
— Что он так никогда и не вернулся. Я думал, что он…
Саеко понимала эту скорбь — пылающий ярким пламенем страх, который стал спутником всех ее путешествий в поисках этого лагеря, не зная, найдет ли она Танаку или нет, жив ли он.
Но для Акитеру это была реальность. Никаких «а что, если». Несколько лет назад он потерял своего брата.
И они оба не знали, что на самом деле ничего еще не было кончено.
От столь неудачного воссоединения у Саеко заболело сердце. Не было никакого облегчения, слез счастья, радости от того, что они нашли друг друга, от того, что они получили второй шанс. Но возможно, все это еще ждало их впереди, как только Ямагучи очнется. Когда все успокоится.
— Воробей — она понимала меня, — прошептал Акитеру тяжелым от непролитых слез голосом. — Знала, каково это — потерять брата. Поэтому она защищала меня, а я приглядывал за ней, мы собирали людей и как-то выживали. Она не плохой человек. Раньше… она не была плохим человеком. Она изменилась. Кажется, что сейчас она буквально живет местью. И я так больше продолжать не могу. Я больше не могу держать ее в рамках, я не могу… я не справился…
Он издал странный звук — смесь икоты со всхлипом, и в Саеко зажглось странное желание подойти к нему, мягко положить ладонь ему на плечо. Предложить ему какое-нибудь утешение.
— Это все моя вина, я должен был… я должен был лучше стараться, больше настаивать… может, тогда она не стала бы…
— Эй-эй, тише, — Саеко неосознанно пододвинулась к нему, и ее собственное поведение настолько удивило ее, что она сама запуталась в словах, беря себя в руки несколькими секундами позднее. — Не… ты не должен винить себя. Она — это она. А выбор за других людей ты, знаешь ли, делать не можешь. Если она хочет развязать войну, она ее получит. Ты с этим ничего не мог поделать. А то ты какого-то лицемера мне прям напоминаешь, тебе так не кажется?
С его рта сорвался другой звук, напоминавший застрявший в горле смешок. И все же, сам факт того, что он попытался усмехнуться, заставил Саеко улыбнуться.
Что бы он ни испытывал, ей хотелось утешить его. Она не хотела видеть его в таком состоянии, пытающимся спрятаться, словно он не мог осмелиться поднять головы и посмотреть кому-нибудь в глаза.
— Наверное, ты права, — пробормотал он.
— Разумеется. К тому же, ты пытался избежать насилия.
Тон ее голоса сменился, и она надеялась, что он поймет, что это был его последний шанс рассказать правду, и лучше бы он ей все уже выдал, а не то будет потом жалеть.
— Я его никогда и не хотел. Большинство из нас не хотели. Там есть… и плохие люди. Но почти все мы просто хотели выжить, понимаешь? И не принести никому еще больше горя. Я участвовал в сражениях, чтобы следить за потерями. И в той битве я тоже пытался помочь раненым. Клянусь, я-я не предам вас. Понимаю, поверить мне трудно, но боже, я уже просто хочу увидеть, как вырос мой младший брат. Снова узнать его. Он жив, Саеко. Он жив, и так высок и красив и силен. Я думал, что все еще спал, даже когда нашел Ямагучи. Но когда я увидел там Кея…
Он замолчал, содрогаясь всем телом, и Саеко больше ничего не могла с собой поделать. Она приблизилась к нему и положила ладонь юноше между лопаток.
— Ты так говоришь, словно больше никогда с ним не увидишься. Он ведь тут, понимаешь. Просто позволь ему сначала разобраться со всем. Как только ему станет лучше, вы все наверстаете. Я понимаю, почему люди тебе не доверяют, и черт побери, тебе тут действительно будет непросто. Просто стисни зубы и потерпи ради своего брата.
— …вот только он меня ненавидит.
— Да ладно, с чего бы это? У него ведь нет на это причин, так? — Акитеру не ответил, но она все еще чувствовала, как он немного дрожал под ее ладонью. — Ты ушел. Вернулся позже, чем рассчитывал. Дай ему немного времени. Придется залечивать множество старых шрамов, но они затянутся. Я обещаю.
Мужчина молчал, и Саеко не убирала руки с его спины, предлагая то скромное утешение, а потом посмотрела на небо и притворилась, словно не замечала того, как он едва-едва держался.
Она не догадывалась, что ее на такое подвигло, почему он стал исключением, почему она разрешала незнакомцу находиться так близко к ней, но когда она почувствовала, как он буквально разваливался на части, то приобняла его за плечи и мягко подтолкнула прижаться к ней, позволив ему положить свою голову ей на плечо. Иногда большим парням было попросту необходимо отпустить всю накопившуюся боль и выплакаться.
Да и вообще — любому человеку приходилось делать это время от времени.
Саеко вспомнила, как рыдала у ног Киеко, и поняла, что нисколько не стыдилась. Никто не мог разобраться с миром, попросту держа все в себе. Когда ты не отпускал то, что тянуло тебя вниз, это в итоге и ослабляло тебя.
(Хотя, и самой Киеко уже действительно пора бы усвоить этот урок).
Она не знала, сколько они сидели вот так на земле, но та улыбка, которой она одарила Акитеру, когда он вновь посмотрел на нее, была искренней. Что-то между ними поменялось — за то время, пока Саеко никак не могла понять, почему она позволила себе приблизиться к нему, и почему ей было от этого так легко. Обычно она проникалась доверием медленно, но возможно, он стал исключением. Инстинкты никогда ее не подводили — и они утверждали, что она не будет сожалеть о предоставленном троим новичкам доверии.
Ни девушкам, ни этому парню, который совершил ошибки, так похожие на ее собственные.
— Ладно, пошли — пора тебе, наконец, стать полезным и поносить дровишки.
Она нагрузила как можно больше поленьев ему в руки, а сама шла назад с одним только топором. Это было чертовски приятно по сравнению с тем, когда ей приходилось носиться туда-сюда, чтобы дотащить все до лагеря. Ха, а ведь она и впрямь сможет найти этому пареньку достойное применение.
