сообщить о нарушении
Текущая страница: 39 (всего у книги 54 страниц)
— Какая же ты лицемерка, — сказал ей целитель вместо ответа. — Мы никогда не проявляли ни к кому агрессии, не применяли силы, разве что в целях самообороны. И ты спрашиваешь у меня, что мы с ней сделали? Это ты тут причиняешь людям боль.
Ее трясло от гнева, но целитель не выглядел напуганным.
— Ну давай. Ударь меня еще раз. Ты только лишний раз докажешь мои слова.
— Яку, прошу тебя, — взмолился хриплый, сломленный голос лежащего на земле человека. — Не провоцируй ее.
Яку сглотнул слюну, глядя на своего друга, и его взгляд чуть смягчился, стал не таким острым и холодным — но лишь на мгновение, а потом в его глазах вновь засияло нечто неумолимое, упрямое и сильное.
— Я скажу тебе, что мне известно. Но только если ты отпустишь Сугу.
— Яку, — выдохнул Суга. — Нет. Нет, ты не можешь…
Это Лебедь тут ставила условия, а не заложники, которых она допрашивала. Но, возможно, это ускорит процесс — к тому же, это был Суга. Воробей все равно хотела оставить его в живых, чтобы он мог наблюдать за тем, как все рушилось бы вокруг него. Не то чтобы Лебедь была в восторге от этого плана, но ей нужно было лишь узнать, что произошло с Робин. Да и вообще, она больше не хотела никого мучить. Разве повсюду уже было недостаточно боли? Почему они должны все усугублять?
— Хорошо. Я его отпущу.
— Нет, нет, ты не можешь…
Он действительно возражал, пока Лебедь разрезала веревки, связывавшие его ноги и запястья. У него что, никакого инстинкта самосохранения не осталось? Он и так уже напоминал призрака — под слоями грязи и размазанной крови его кожа была жутко бледной, а на лице были видны следы слез. Он ведь должен радоваться тому, что ему представился шанс выбраться, разве нет?
Она жестко поставила его на ноги. Времени разыгрывать драму у них нет. Либо он убежит, либо она свяжет его опять.
— Уходи, или останешься тут со своим другом. Мне уже как-то без разницы.
— Яку, — всхлипнул юноша, все произнося это имя, словно не мог остановиться. — Яку, Яку, я не могу…
— Суга, заткнись. Беги. Беги, дурак ты, или я тебя не прощу. Беги и предупреди лагерь. Куроо меня найдет. Уходи.
Ну вот, он, наконец, зашевелился. Лебедь проигнорировала его уход — целитель еле тащился на онемелых ногах, постоянно спотыкался и трясся от нервного перенапряжения. В таком состоянии он не представлял из себя ни малейшей угрозы.
Она присела напротив Яку, опустившись на уровень его глаз, но еще начала чистить ногти ножом. Кто-то же должен был напомнить ему, кто тут вообще главный.
— Итак. Пора бы тебе уже заговорить.
Улыбка на его губах была практически жестокой.
— Робин у нас в лагере нет. Мы ее не забирали.
— Ты лжешь, — ее голос слишком быстро выходил из-под ее контроля — стал слишком высоким, слишком громким, наполненным паникой.
— Не лгу, — казалось, он наслаждался этим; ему причиняло удовольствие то, как она рассыпалась на части от каждого его слова. — Парень теперь с нами. Видать, он был вам очень важен, и все равно предал вас. Он привел с собой еще одну пташку, но не Робин.
Сокол. Его предательство забило последний гвоздь в крышку гроба здравомыслия Воробья. Когда рядом был Сокол, несмотря на то, как стремительно все летело к чертям, казалось, это еще можно было остановить. А без него все запылало синим пламенем, и Лебедь оказалась в ловушке прямо в очаге пожара. Бежать было некуда.
Да она и не хотела — не без Робин.
Хотя бы Мерле была в безопасности, но какое это имело значение, какая вообще была разница, если Робин все-таки сгорела?
— Ты лжешь, — повторила она.
— Нет. В нашем лагере нет никого по имени Робин.
Она закрыла глаза.
Не может быть.
Не может быть.
— Вы учинили тот пожар. Ее кровь и на твоих руках тоже.
— Я не устраивала поджог! Я лишь хотела найти себе дом!
Как оказалось, она была слепа, и на каждой развилке выбирала неправильный поворот.
Дом был с ней.
Дом всегда был рядом.
Она никогда его и не искала, потому что Робин была рядом. Она искала мира, но потеряла все, потому что поверила в неправильных людей и пыталась найти оправдание атаке, которой было суждено принести одни лишь страдания.
И она заплатила за это.
Дома у нее больше не было.
Может, она и заслуживала смерти, но Робин… только не Робин. Она не заслуживала такой участи.
— Я лишь хотела уберечь ее.
— А я хотел уберечь своих людей. Ну и что, я похищал кого-нибудь из твоих друзей? Или тебя? Ты — плохой человек. Неудивительно, что с тобой такое случилось.
— Я знаю, — прошептала она. Лебедь заметила слезы лишь тогда, когда они начали капать ей на щеки. — Я знаю, что все это закономерно. Но она была другой. Она была целительницей, творила добро. Я плохой человек, но она…
Лебедь спрятала лицо в ладонях.
— Ты подожгла лагерь. Ты убила ее, причинила нам боль. То, что ты в этом участвовала, нисколько не умаляет твоей вины, даже если не ты учинила поджог. Ты никак не попыталась это предотвратить.
— Замолчи!
— И что ты сделаешь теперь? Убьешь меня? Атакуешь лагерь? Убьешь как можно больше людей? Месть приносит лишь больше крови и боли. Разве ты не понимаешь?
Кровь и боль.
Разве кроме этого что-нибудь еще оставалось в их мире?
До того, как в ее жизни появилась Робин, она знала лишь кровь и боль.
В дальнейшем они сопровождали ее на каждом шагу ее пути. Ее жизни всегда было суждено оборваться трагично. Несмотря на то, что Робин думала и пыталась внушить ей — она была неправа, совершенно неправа насчет многих вещей.
Прошу, прости меня, подумала Лебедь. Знаю, ты думала, что я пригодна для чего-то большего, чем это, но ты ошибалась.
— Кровь и боль, — мягко повторила она. — Значит, так тому и быть.
Она впервые увидела шок в глазах целителя. Она стала женщиной, которой было нечего терять, и он тоже это осознал.
* * *
Он явился.
Это всегда была их общая слабость. Всех этих ничтожных людишек, столь самоуверенных и эгоцентричных. Стоило потянуть за нужные ниточки, и они всегда попадались — любовь была такой огромной мотивацией. Природа любви и ненависти очень похожа, ведь не зря говорят, что от одной до другой — лишь один шаг.
Воробей готовилась быстро прикончить мелкую рыбешку — а то, что пришел сам Даичи, было еще лучше. Конечно, она вряд ли могла его одолеть. Не в большинстве случаев и не с ранами, полученными ей в последней схватке. Среди них не осталось целителя, который мог бы позаботиться об увечьях: все благодаря всем тем предателям, которые были так благодарны за ее защиту, но сбежали сразу же, когда началось самое интересное.
Но она все это подстроила. Ведь тот, кто знал слабости своего врага, дергал за веревочки и мог заставить их плясать, как марионеток.
Воробей не могла победить Даичи в честной схватке один на один, однако, существовало еще так много способов ослабить своего противника.
— Честно говоря, я ждала кое-кого другого. Никак не самого великого Даичи. Видимо, глубоко внутри все твои люди все-таки трусы.
В блеклом свете лампы, которую он принес с собой, было видно, что он абсолютно никак не отреагировал на ее провокацию. Что ж, она ведь пока только разогревалась, делала первые шаги.
Голос у него звучал громко и уверенно. Ну, это ненадолго.
— Мои люди — не трусы. Я пришел лишь потому, что хочу покончить с тобой лично.
Она медленно сжала и разжала пальцы левой руки, все еще молча проклиная ожоги на правой. Но она хотя бы утащила за собой целый лагерь, сожгла намного больше, чем собственную кожу. Мир никогда больше не обожжет ее безнаказанно — она заставит его запылать в ответ. Если она проиграет, то утянет всех за собой. И для начала тех, кто отнял у нее все — ее брата, ее детство, ее невинность.
Она легко рассмеялась, пускай хохот и казался натянутым. Пускай она и чувствовала, как медленно теряла контроль над собой и происходящим. Роль, которую она играла так долго, была лишь маской. Что бы ни исчезло, она всегда могла верить в себя и стратегии выживания, которые разработала самостоятельно.
— Ты действительно уверен, что сможешь одолеть меня, Даичи? В темноте? Насколько я в курсе, у меня все еще оба глаза на месте.
Нет, дефект зрения ему не помешает. Она могла воспользоваться этой слабостью, но этого было недостаточно, чтобы его одолеть. Слишком незначительно, чтобы его сломать.
— Это Дьявольская Глотка. Здесь я одолею тебя вслепую. Одолею снова, и снова, и снова. Ты пожалеешь о том дне, когда решила тронуть дорогих мне людей.
Она ухмыльнулась. Вот оно. Шоу началось.
— Дорогих тебе людей…
Она начала медленно обходить его по полукругу, пока не намереваясь начинать поединок. Хищная кошка знала, когда выслеживать, наблюдать, а когда бросаться в атаку.
— М-м-м, ты имеешь в виду двух твоих мальчиков? Кагеяма и… как там того мелкого звали? Они всегда держатся вместе, это так мило.
Мило. Пф-ф-ф. Не было ничего милого в чертовом Кагеяме, который посмел отобрать у нее столь дорогой ей нож, а потом утащить его вниз за собой. Это было ее последнее воспоминание, а эта сволочь вырвала его у нее из пальцев. И зачем?! Для него это был лишь симпатичный клинок! А для нее он был целым миром.
Он заслуживал свою судьбу. Он заслужил то, что упал и разбился на скалах, за то, что отобрал у нее последнее воспоминание о ее брате. Теперь у нее оставались лишь смутные образы в голове, которые постепенно растворяло время и кровь, омывавшая ее руки.
Нет, не стоило сейчас об этом думать.
Пальцы Даичи сжались вокруг эфеса его клинка. Вот оно. Она видела, как напряглось его тело, и впилась взглядом в это зрелище. Доходило до нее долговато, но, очевидно, эти дети значили для него очень много. Девчонка, возможно, была еще дороже, но к несчастью, эта зараза осталась в безопасном лагере из-за своего ранения.
Ее время тоже придет. Скоро.
— Вся эта фишка защищать друг друга в вашей недо-семье словно на роду написана, а? Ты бы их видел. Такие отважные. Молодые, с горящими глазами, полные надежды. Ты никогда не говорил им, что нельзя играть на краю водопада?
Его самообладание зашлось трещинами. Каким бы сильным ни был человек, его можно было поставить на колени. Постепенно, слово за словом, трещина за трещиной. Еще немного, и она истощит его, заставит потерять голову в ослепляющем гневе и агонии. Холодная голова всегда побеждала затуманенный разум.
— Что ты с ними сделала?!
— Я? Да особо и ничего, — она удостоверилась, что Даичи разглядел ее улыбку. — Только одна стрела сумела попасть по твоему драгоценному рыжеголовому мальчугану. Так что винить ее в их падении с утеса явно нельзя. Полагаю, за это ответственна уже их собственная тупость. А Кагеяма так и вовсе оказался достаточно груб, чтобы прихватить с собой нож моего брата, ты можешь в это поверить? Ты что, не учил его хорошим манерам? Хотя, теперь это не так уж и важно, верно? Учить их чему-либо уже слишком поздно.
Она словно тыкала в него раскаленной иглой, толкала его по колючим иголкам, и она чувствовала это. Чувствовала, как эмоции брали над ним верх, поглощали его. Читать людей было так невероятно легко. Он едва ли держался. Уже почти на грани.
Пришло время грандиозного финала.
— А твой дорогой, дорогой Суга…
Отвратительно, отвратительно, как они ходили по трупам, спасая друг друга. Суга убил ее брата, чтобы спасти его ах-какого-драгоценного мужа. Она и не сомневалась, что Даичи поступил бы также, и была уверена, что именно Суга был последним ключиком к тому, чтобы добить его, лишить его способности здраво мыслить, достойно сражаться.
— Его голос всегда такой мягкий и нежный, да? Обманчивый, держит маску милого и хорошего человека. Оказывается, он довольно громко кричит, когда его мучают. Это было впечатляюще.
Она этого даже не видела. Кто знал, что с ним творила Лебедь. У Воробья были нехорошие предчувствия насчет ее преданности с тех пор, как исчезла Робин, но это было уже не столь важно. Ей хватало лишь наличия этого туза. Даичи был не в состоянии сомневаться в ее словах — Суга пропал, и этого было достаточно, чтобы он поверил ее лжи.
— Честно, я была даже удивлена…
Ах. Момент настал. Он переступил черту и бросился в атаку, совершенно бездумно; его атака несла в себе много силы и инерции, но никакой координации, а приглушенный вскрик наполнил ночной воздух. Он уронил лампу, не успев добежать до нее, поэтому теперь свет лишь чуть-чуть мелькал слева, но так было даже лучше. Она жила и дышала в темноте больше всего. Проблем ей это не доставит.
Даичи дрался, как утопающий человек, пытающийся остаться на поверхности — столько энергии, столько упорства, но почти все это тратилось впустую пред лицом паники и отчаяния. В его атаках были лишь голая сила — несомненно, они бы сильно напрягли ее, если бы еще попадали в цель. Но она уже сражалась с ним, знала лучший вариант действий, направленный против него, и попросту продолжала обтанцовывать его атаки, уклоняясь и время от времени ударяя его. Ее удары были не очень сильными, короткими, острыми и быстрыми, но покуда его силы иссякали, весь нанесенный ей ущерб накапливался.
Воробей ударила его жестко, прямо и тут же отпрыгнула назад, пытаясь перевести дыхание, пряча нужду в передышке за разговорами. Говорить, говорить и говорить — это так легко влияло на людей.
— Он звал тебя, — пропела она, и Даичи все больше и больше терял голову. — Умолял, чтобы ты спас его. Суга ведь сам не на многое способен, да?
— Ты ничего не знаешь! — прокричал он, снова бросаясь в атаку. Бесполезно. От нее было невероятно легко уклониться.
Чем дольше продолжалась их битва, тем слабее становился Даичи, и тем проще было сильно бить по нему. Она уже сама была на пределе, сильно выдохлась, но чувствовала себя в своей тарелке, словно дома. Наконец, она снова вернула себе власть, снова все контролировала, за все отвечала. Вот таким этот мир ей и нравился — подчиненный строгой правящей королеве, которая защищала своих людей и казнила тех, кто смел выступать против них.
Все вернулось на свои места, прямо как она и планировала.
Уставшего и побитого, добить Даичи было уже легко. Она поднялась, пока он стонал на земле, вяло пытаясь подняться на ноги. Она подняла лампу с улыбкой на губах, удостоверилась, что огонь не гаснет, а потом вернулась к дергавшемуся лидеру воронов.
Этот надоедливый Даичи был виноват в смерти ее брата не меньше Суги. Если бы не он, родители Суги никогда не наняли бы Брена. Тогда он все еще был бы жив, и ничего из этого не случилось бы.
Но теперь Даичи оказался в том положении, которого она и добивалась. Абсолютный лидер, весь такой могущественный и непоколебимый, съежился у ее ног. Она жестко пнула его ногой, переворачивая его на спину, чтобы он мог видеть ее лицо. Чтобы он понял, что она победила его, и что у него не было ни малейшего шанса.
Какой высокомерный мужчина — решил, что он может просто так взять и победить ее в одиночку.
— Ты ошибаешься, Даичи, — мягко сказала она ему. — Я знаю. Я так много всего знаю. Все, что только можно узнать о любви и слабостях. Я всех вас заставлю пасть, одного за другим. Как думаешь, что будут делать твои люди, потеряв своего лидера? Приходить сюда в одиночку было плохой идеей. Они-то все думают, что ты такой сильный, но ты слаб. Они считают, что им не протянуть без тебя, а на самом деле это тебе не выжить без них. Поэтому ты сейчас и лежишь тут, находясь в моем распоряжении.
Победа была горько-сладкой, как обычно, но она жадно вкусила ее — в последние дни она не могла чувствовать ничего иного. Гнев и пылающая злоба, триумф, когда она добивалась хотя бы какой-нибудь, крошечной справедливости. Когда люди платили за то, что с ней произошло. Платили за ту жизнь, что они забрали, и ту, что таким образом разрушили.
Она осторожно поставила лампу на землю и дернула Даичи за волосы, заставив его смотреть себе в глаза. Он едва мог сфокусировать взгляд на ней. Наверное, ей стоило прекращать бить его по голове, если она хотела оставить его в живых еще ненадолго, чтобы Суга мог наблюдать за тем, во что превратится его драгоценный муж, человек, за которого он мог убить.
— Как думаешь, твоя маленькая девочка будет кричать, когда я сломаю ей другую руку? — прошептала она. — Мы узнаем, Даичи, но позже. Не беспокойся. И ты тоже узнаешь. Я тебя просто так не убью. У меня для тебя запланированы намного, намного более интересные вещи. Итак, что скажешь — как сильно ты привязан к своему второму глазу?
* * *
Паника затуманила разум Суги. В тисках ночи он потерялся в знакомом лесу, не имея не малейшего представления, где он оказался и куда ему идти. Лишь первые утренние лучи солнца достаточно привели его в себя, чтобы он сориентировался и побрел домой.
Он должен был предупредить лагерь. Он должен был рассказать все Куроо.
