сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 54 страниц)
— Надеюсь, ты понимаешь, что пока остальные не начнут тебе доверять, ты так и будешь таскать манатки за мной, — бросила она ему через плечо, когда они зашли в лагерь. На губах ее все еще играла улыбка, которая была там на протяжении всего их обратного пути, а в поступи проскакивала какая-то легкость.
Пожалуй, это было облегчение от осознания того, что на этот раз Куроо был неправ — и что в конце концов, все ее птенчики заработают доверие общества. Что Акитеру сможет воссоединиться со своим братом и испытать ту же радость, которую когда-то ощутила и она, и ощущала до сих пор от одной только возможности всегда быть рядом со своим младшим братом и наблюдать, как он растет.
Они направлялись к складам, когда заметили направляющегося к ним Куроо — с решительной походкой и тем же огнем в глазах, как когда они решали судьбу новоприбывших; но теперь это пламя словно вырвалось на свободу. Саеко сжала кулаки и автоматически встала между Куроо и Акитеру.
— Что такое, петухоголовый? Не думаешь, что я смогу приглядеть за этим парнем? — сказала ему она спокойным голосом, но уже упреждающе. Она не позволит ему канать Акитеру, когда он все еще был уязвим после их беседы.
— Даже не смей защищать его, — прошипел Куроо.
Он тут же попытался промчаться мимо нее, чуть было не толкнув ее в сторону, но тут Саеко пришла в себя и остановила его. Она ругнулась, не веря, что Куроо так к ней отнесся. Похоже, до него тоже дошло, что он напортачил, но было слишком поздно: Саеко грубо оттолкнула его назад, прочь из своего личного пространства, и уставилась на него пронзительным взглядом. Пусть только попробует снова выкинуть что-то подобное — тогда сломанный палец станет лишь первым предупреждением.
— Объяснись, — рявкнула она холодным от злобы голосом, нацелившись острием клинка прямо в шею Куроо. Никто не смел с ней так обращаться. Никто больше никогда не проявит к ней непочтительность. Никто не имел права прикасаться к ней без ее разрешения.
— Я говорил с Тсукишимой. Этот скотина и ранил Ямагучи. Чуть не убил его. Тсукишима хочет, чтобы он убрался прочь, и я об этом позабочусь. Отойди… пожалуйста.
Он добавил последнее словно после мгновения нерешительного молчания, но с какой-то настойчивостью — наигранным уважением, словно он хотел избежать еще больших проблем в этой схватке.
— Давай посмотрим, как ему понравится клинок в брюхе.
Улыбка Куроо ужасала большинство людей, но Саеко к этому большинству не относилась. И она не собиралась отступать.
Вместо этого она развернулась, пристально глядя на Куроо и предупреждая его, чтобы он не двигался с места. Он не имел к этому никакого отношения. Это ее тут предали, потому что она поверила Акитеру, и она сама должна была узнать, действительно ли он ей солгал и была ли это его вина, что Ямагучи едва выжил.
Она вспомнила, как умолк Акитеру, когда она спросила, были ли у Тсукишимы причины ненавидеть его — Саеко полагала, что он попросту больше не мог говорить из-за давившей на него печали, и даровала ему благодать сомнения.
Она доверилась Акитеру, сидела с ним, попыталась его утешить. В конце концов, она была готова простить ему то, что он натворил, если он был готов доказать, что на самом деле являлся лучшим человеком.
Но никогда, ни при каких обстоятельствах она не простит ему то, что он чуть не прикончил Ямагучи и подло предал ее доверие, когда она была с ним предельно честна.
— Так это был ты. Ты ранил его.
Она помнила слабого, дрожащего мальчика, стоящего позади Тсукишимы, пытавшегося спрятаться в его тени. У него ушло так много времени, чтобы дать проявиться своим собственным силам. Столько тяжелейшего труда, столько поощрений. Она наблюдала, как он вырос в хорошего молодого человека, способного постоять за себя, но все равно решившего остаться рядом с Тсукишимой — который, в свою очередь, наконец, осмелился завести друзей. Ямагучи очень многое значил для всех, а он чуть не отобрал его у них.
— Прошу, я клянусь… я не причинял вред Ямагучи. Я никогда бы не пошел на такое. Никогда бы не ранил его. Он был мне вторым братом… когда я нашел его, было уже слишком поздно…
— Хотя бы признайся, — рявкнул Куроо. — Разве в тебе не осталось никакого достоинства?! Думаешь, я поверю тебе, а не Тсукишиме?! Саеко, просто дай мне…
— Отойди, — вырвалось у нее, пока не могла двинуться с места, все еще глядя на Акитеру и желая, чтобы Куроо просто закрыл бы свой рот и дал ей тут разобраться, дал ей все уладить. Неужели Акитеру наплел ей все это, потому что догадался, что это тронет ее? Или же это была правда?
— Что тут происходит?!
Даичи.
Саеко закрыла глаза и глубоко вздохнула. Ничто не спасет Акитеру, когда Даичи узнает, что это он ранил Ямагучи. Судя по его взгляду, колебаться он не станет.
Дура, дура, дура, повторяла она себе, дура, что поверила ему так быстро, дура, что подумала, будто он похож на тебя, дура, раз доверилась какому-то незнакомцу — мир уже так прогнил, а ты все еще ничему не научилась?
Сам Тсукишима подтвердил, что все слова Акитеру были пустым враньем — все россказни о том, как он пытался не причинить никому вреда, уменьшить потери по мере возможного, когда на самом деле он чуть не убил одного из ее подопечных воронят. Так почему же она все еще не отводила глаз от испуганного взгляда Акитеру и все равно отчаянно хотела ему поверить?
— Я поговорил с Тсукишимой, — ответил Куроо вместо нее. — Его замечательный братец ранил Ямагучи и даже не хочет это признавать. Он и клинка-то моего не стоит, но я все равно хочу заставить его страдать. Как насчет того, чтобы снять с Саеко ее должность стражницы?
Она резко повернулась к Куроо.
— Не смей говорить так, словно меня тут нет!
Как же он ее сегодня бесил. Того, как обманул ее Акитеру, было уже более, чем достаточно, и неуважительное отношение Куроо к ней было уже ни к чему. Но что еще важнее, она заметила, как напряглась челюсть Даичи, и как его поза наполнилась решительностью — взять око за око, наказать того, кто посмел тронуть Ямагучи. Ему не нужно было даже обнажать оружие, чтобы всем своим видом показывать, что он мог прикончить Акитеру голыми руками. И черт побери, судя по его виду, этим он и собирался заняться.
Она так и не могла объяснить мотивы ее следующих действий. За них были в ответе не разум, не сердце, а предчувствия, инстинкты, которым она следовала — ведь в мире, в котором никому нельзя доверять, Саеко прежде всего научилась всегда верить самой себе.
Она повернулась к Акитеру и беззвучно произнесла одно-единственное слово: Беги.
Он не был глупцом и не колебался. Может, он тоже поверил ей. А может, решил воспользоваться удобным шансом сбежать, потому что Саеко все-таки была круглой дурой. (Но она не верила в это, не могла поверить). Она услышала, как дрова позади нее рассыпались на землю, и рванулась вперед, чтобы остановить Куроо, который был готов ринуться за сбегающим Акитеру; Саеко толкнула его в сторону, врезаясь в Даичи.
Акитеру не был глупцом, а еще он был очень, очень быстр. Саеко лишь успела мельком заметить его спину прежде, чем он выбежал из лагеря, скорее всего, возвращаясь туда, где они рубили дрова. Она лишь надеялась, что он не попадется ни в какие ловушки по пути.
Пускай он и вряд ли мог долго протянуть в лесу в одиночестве, но там у него хотя бы был шанс. Шло бабье лето, добывать еду было просто, а ночи не были столь холодными. И так ей хотя бы не придется наблюдать, как он будет плеваться кровью и мучиться в агонии, пока от него не останется один лишь только труп. Может, она больше никогда его и не увидит, но и наблюдать за его смертью ей не хотелось.
— Какого хрена ты вообще творишь?!
Не успел Куроо дотянуться до нее, как Саеко выхватила свой кинжал, и так они и застыли — с клинками у шей друг друга, обмениваясь такими пронзительными взглядами, словно они напрочь забыли, кто был их настоящим врагом.
— Ну давай, — прошипела Саеко. — Перережь мне глотку.
— Ох, дамы вперед, — шикнул в ответ Куроо ядовитым голосом. — Ты же у нас все равно за врагов. Может, теперь и этот лагерь тоже подожжешь? Потому что какой-то красавчик тебе подмигнул?
Она оскалилась, глядя на него; все ее тело наполнилось таким количеством гнева, что она не знала, что вообще поделать с собой — и была очень благодарна, когда рядом с ними прогремел голос Даичи.
— Достаточно! Прекратите сражаться, оба! Совсем с ума посходили?! Теперь хотите пустить кровь друг другу?! Мы все на одной стороне! Уберите свое оружие немедленно.
Они повиновались, и Саеко отдышалась, пытаясь успокоиться, что было невозможно — один только тон голоса Куроо раздражал ее все больше и больше.
— Куроо, это было совершенно недопустимо, и мы оба это знаем.
— Она отпустила врага!
— Ты обвинил ее в том, что она якобы собиралась поджечь свой дом.
— Слушай, тот парень ранил Ямагучи. Я думал, что у тебя было бы столько же желания понаблюдать за его страданиями, как и у меня, Даичи. И я считал, что и для Саеко это тоже будет достаточной мотивацией.
Он глянул на нее таким образом, что Саеко едва смогла сдержаться и не налететь на него с кулаками.
— Если хочешь знать мое мнение, мы должны избавиться от всех посторонних, пока еще не стало слишком поздно.
— Ты не тронешь моих девочек.
Слишком уж сильно они напоминали ей молодых девушек в борделях — новеньких, всегда слишком юных и напуганных, нуждающихся в том, чтобы кто-то сказал им, что они выживут. Она обезопасит их ценой своей жизни, если потребуется, потому что напуганные девочки нуждались в защите, заслуживали ее. Черт побери, да она и Киеко переманит на свою сторону, если потребуется.
— Успокойся, — сказал ей Даичи, все еще используя свой властный тон голоса. — Мы не тронем их, пока они не дадут нам на то причины. Акитеру это сделал. Не знаю, почему ты позволила ему сбежать, но это была ошибка. Я тебе доверяю, Саеко. Но в этот раз ты облажалась. Причем облажалась очень сильно.
С этим поспорить она не могла.
* * *
— Ты слишком завелся.
— Вот уж нахрен точно!
Кенма даже не дернулся, слыша голос Куроо, рассеянно наблюдая за тем, как он шатался туда-сюда по комнате. Это было утомительно и не к месту, но Кенма его понимал. Он чувствовал ту же злость, то же разочарование — они просто показывали это по-разному.
— Видел бы ты Тсукишиму — мать моя женщина. Блять, он настолько сломлен и истощен, Кенма. Он не должен так выглядеть. Он должен быть раздражающим всех придурком, притворяющимся, что плевать он хотел на всех и вся. А от него осталась лишь гребанная оболочка прежнего Тсукишимы, а этот его бесполезный сволочь-брат еще пытается лгать нам насчет…
— Куроо.
Он произнес его имя мягко, но настойчиво, когда Куроо умолк на мгновение, чтобы вдохнуть. Его друг, наконец, встретился со взглядом Кенмы, и он остановился, прекратил кричать. Теперь он выглядел потерянным, разбитым и раненным — и ведь в конце концов, в глубине души все они такими и были?
— Иди сюда.
Казалось, Куроо сомневался, но Кенма терпеливо выждал, пока он сдался и позволил ему потянуть себя за запястье и посадить рядом с собой.
— Саеко не виновата, как и те девушки, которых она защищает.
— Но…
— Я понимаю, ты хочешь что-то сделать, чтобы все это исправить. Но это никому не поможет. Ты, знаешь ли, тоже ранен. Ты должен позаботиться о себе и отдохнуть. От бессмысленных выплесков гнева не будет никакого толку.
— Все не так плохо…
— Я знаю, что рана воспалена. Я же вижу, как ты ходишь и пытаешься скрыть это и не оказывать на нее сильное давление. Думаешь, я совсем глуп?
Куроо усмехнулся и устало потер свое лицо.
— Если уж на то пошло, то идиот среди нас двоих — точно я, раз думал, что ты не заметишь.
— Верно, — спокойно выдал Кенма, чувствуя облегчение, когда Куроо притворно обиделся на него за это. Он продолжал говорить, пытаясь отвлечься от переполняющего его гнева. — Но ты все-таки можешь кое-что сделать.
— И что же это?
— Построить вместе со мной наш новый дом.
Кенма встретился с ним взглядом и взял его за руку. Куроо, не раздумывая, переплел их пальцы и сжал его ладонь, а секунду спустя в его, казалось бы, пустых глазах, блеснуло что-то, напоминающее надежду.
— Наш новый дом?..
— В этот раз мы тщательно спланируем все с самого начала. Лев не будет повсюду биться головой. Мы найдем место побезопаснее, возможно, поближе к Карасуно, чтобы в следующий раз помощь прибыла быстрее. Все будет замечательно — мы ведь можем все так хорошо продумать. Мы можем… — Кенма замолк, нахмурившись, глядя на Куроо. — Что же тут такого смешного?
— Ничего, просто… мне нравится видеть тебя, полным энтузиазма. Это тебе к лицу. И все это и впрямь звучит неплохо. Новый дом. Не пойми меня неправильно, я люблю всех этих чертовых ворон, но я хочу, чтобы у нас снова было свое собственное место в этом лесу. Достало уже меня то, как Даичи ведет себя, типа он тут главный только потому, что это, видите ли, его лагерь. Я ведь тоже лидер. А слушать этих двух голубков по ночам у меня уже вообще сил нет.
Куроо пододвинулся, прижимаясь к Кенме боком, все еще держа его за руку, и положил подбородок на голову Кенме. Было немножко неудобно, но близость, которую даровала им эта поза, была важнее.
— Итак, планировка. У меня уже есть парочка идей насчет подходящего места, и я даже кое-что набросал… погоди, можешь передать мне вон те бумажки?
— Конечно. Покажи мне, Кенма. Покажи, каким будет наш новый дом.
* * *
Это перо на его шее обладало каким-то сверхъестественным весом. Кагеяма все никак не мог перестать прикасаться к гладким деревянным бусинам, поражаясь их простой, ненавязчивой красоте. Это ожерелье собрали Суга и Ячи, собрали очень аккуратно, а перо — перо дал ему Хината. Ну, или попытался.
Кагеяма даже не помнил, как подобрал его с земли — в его голове и так царил полный хаос, потом он увидел кровь на руках Хинаты, а там не успел и глазом моргнуть, как отправился с Карасуно на битву. Лишь несколько часов спустя он смог, наконец, улечься и прочувствовать мягкую поверхность пера кончиками пальцев.
Теперь он уже больше не волновался, что мог случайно уничтожить его. Возможно, на его шее оно будет в безопасности.
Он заметил, что задержал дыхание, только когда выдохнул, заметив, как по лагерю идет Даичи — в кои-то веки, никто не составлял ему компанию, и, похоже, к нему можно было спокойно подойти. Кагеяма слышал кое-что о драке, которая состоялась чуть ранее, и Даичи, должно быть, все еще был зол, но тут все было на уровне «сейчас или никогда» — пути назад больше не было.
Пускай у него и было на лице написано, как же сильно он был утомлен, Даичи все еще выглядел ни чуть не менее устрашающе, чем с их первой встречи с Кагеямой. Но теперь он знал его лучше — и видел, как смягчались черты его лица, когда он смотрел на свою маленькую семью, своих людей. Он осознал, что Даичи был так серьезен, потому что взвалил на себя долг защищать всех живущих здесь. И теперь Кагеяма видел доброту под его внешностью.
Несмотря на его усталость, несмотря на то, что он, несомненно, все еще был расстроен из-за недавних событий, казалось, он нисколько не раздражал Даичи.
— Что такое, Кагеяма?
Кагеяма снова глубоко вздохнул, чувствуя, как Даичи задержался взглядом на его новом ожерелье и замечая маленькую улыбку у него на лице.
— Я… хотел бы попросить вас об одной услуге. Если можно. Пожалуйста.
— Услуге? Какой же?
— Я хотел обратиться к Ячи, но она теперь ранена… а вы знаете, как привыкать к какому-то увечью. Если бы вы могли выделить мне немного времени… не могли бы вы снова научить меня сражаться? Я… я больше не хочу быть беспомощным. Воробей хочет распустить по округе столько бедствий, и я…
Он остановился, будучи не в состоянии передать словами то, что накопилось внутри него — то было слишком большим чувством, и его настойчивость даже пугала его самого.
— Ты хочешь защитить Карасуно. Некому. Твоих друзей. Хинату. Так ведь?
То, как Даичи посмотрел на него… не Кагеяме об этом судить, но у него сложилось впечатление, что, возможно, именно так отец смотрел на своего сына. Если бы Кагеяма еще знал, как ему на это реагировать.
Под этим взглядом все сомнения исчезли у него с языка, оставив его в молчаливых раздумьях.
Даичи был прав. Кагеяма хотел защитить их. Всех их. Людей, которые о нем позаботились. Он больше не хотел видеть страдающую Ячи, не хотел наблюдать, как на Хинату покушается сумасшедшая убийца — Кагеяма не хотел быть неспособным помешать этому.
Впервые в своей жизни Кагеяма действительно хотел вернуть себе все те проклятые навыки, которым он когда-то успел обучиться. Чтобы он мог прикончить Воробья и разобраться со всем этим. С этими восхитительными людьми ничего бы не случилось, не будь он таким глупцом, когда она предала и ранила его.
