сообщить о нарушении
Текущая страница: 37 (всего у книги 54 страниц)
Когда Энношита закончил рассказ — вплоть до вызова, вплоть до ожидавшей его дуэли, Нарита все еще сидел неподвижно. Энношита не смел взглянуть ни на него, ни на Даичи. У него было чрезвычайно мало шансов против Воробья, и они оба это понимали. Он попросту обрек себя на погибель, будучи ослепленным его желанием защитить всех от возможных последствий.
И он заплатит за это. Умрет, никого не спасая этой бессмысленной дракой.
— Ты совсем из ума выжил, — прошептал Нарита столь тихо, что Энношита не мог определить, чего в его голосе было больше — шока или злобы. Возможно, и того, и другого. Одинаково.
— Знаю, — прошептал он в ответ, чувствуя себя таким маленьким и потерянным, словно он больше не мог говорить громче. — Я знаю, я знаю, что подписал себе смертный приговор, но я не могу повернуть назад…
— В смысле, ты не можешь повернуть назад? — потребовал ответа Даичи, даже не давая ему возможности ответить. — Ты не пойдешь. Ты не покинешь этот лагерь. Это приказ. Да пусть Воробей хоть сгниет, пока будет тебя там дожидаться. Думаешь, она предоставила бы тебе хоть малейший шанс? Ее люди схватили бы тебя, не успей ты ее и заметить. Не беспокойся, Энношита. Выздоравливай. Это мое тебе распоряжение. Отдыхайте и восстанавливайтесь, вы трое. Я хочу, чтобы вы были здоровы как можно скорее. Не потому, что вы нужны мне в качестве охотников — а потому что я забочусь о вас и буду проклят, если позволю поучаствовать в чем-то настолько глупом.
Нарита выдохнул.
— Спасибо. Честно говоря, я действительно волновался, что он пойдет на это.
— Но я… — начал Энношита, не зная, как продолжить. Облегчение, которое он испытал, когда Даичи снял с него эту ношу, было неправильным. Он не должен был чувствовать облегчение, пока Киношита все еще был в опасности.
— Тише, идиот, — сказал ему Нарита, ласково сжимая его шею. Голос у него был усталый, но он словно нашел надежду — достаточно сильную, чтобы обогреть его. — А ведь они говорят, что ты выглядишь и ведешь себя сонно. Хотя, пожалуй, оно и к лучшему, учитывая то, каким ты становишься безрассудным, когда заведешься. Радуйся, что мы приглядываем за тобой.
Мы.
Мы.
Энношита спрятал лицо в ладонях и снова заплакал. Он уже долго к этому шел — сам плакал, а Нарита сидел рядом, не дрогнув. Даичи вскоре ушел. Зато к ним пришла Мичимия.
— Он потерял слишком много крови, но есть шанс, что он справится.
Слова все еще были слишком размыты, слишком неуверенными.
— Дайте мне и ваши раны осмотреть.
Сначала она позаботилась о Нарите, и Энношита снова наблюдал за ней и за тем, как уверенно и без лишних движений работали ее руки. Профессионально, но с какой-то определенной нежностью. Когда она осматривала его, Энношита с трудом смог заговорить.
— Спасибо.
— Не благодари меня. Не за это.
* * *
Воздух был влажный и спертый, а в бок ему упиралась скала. Боль была такой тупой и глубокой, что мешала здраво мыслить.
Где он был?.. Его голова… его… его запястья. Он попытался открыть глаза, и блеклый свет стал словно благословением — хотя бы видеть он все еще мог — однако, нисколько не обнадеживал.
Что же… случилось?..
Яку снова позволил своим глазам захлопнуться, зрение все равно было ни к черту. Он попытался вспомнить. Суга… Суга был с ним… Суга.
Рядом с ним послышался всхлип, и Яку заставил себя открыть глаза. Чувствуя головокружение и тошноту, он переждал какое-то время, давая зрению привыкнуть к обстановке. Суга лежал на земле напротив него, слезы текли по его грязным щекам, но глаза у него тоже были открыты, а стоны означали, что он был жив.
Веревка, додумался Яку, объясняя жуткий дискомфорт в запястьях. И вообще во всем теле. Их вырубили и бросили в грязную, влажную пещеру, словно они были какими-то соломенными чучелами.
Так нахрен и знал, горько подумал он, пытаясь не поддаваться панике. Они оба были живы. Больше Яку никого рядом не видел. Даже будучи связанным, он сможет доползти до Суги и перегрызть его путы, если придется. Они сбегут и живыми-невредимыми вернутся домой.
Уж кому, а ему не привыкать грызть узлы.
— Суга, — прохрипел он, прерывая сдавленные всхлипы своего друга. Услышав голос Яку, Суга тут же замолчал, встречаясь с ним взглядом, полным бесконечного облегчения. — Все будет хорошо. Мы выберемся отсюда. Ты в порядке?
Суга слабо кивнул; дыхание у него все еще дрожало от всех непролитых слез.
Яку поверить не мог, что маленькие фокусы Льва с веревками могли ему пригодиться, но благодаря этим трюкам и всем тем узлам, что показал ему Лев, он сможет освободить Сугу.
Надо будет попозже поблагодарить этого болвана.
Яку заставил себя поползти по грязному полу, несмотря на раскалывающуюся от боли голову и тошноту.
Он был достаточно близко к Суге, чтобы заметить, как задрожал его друг, когда он услышал холодный женский голос.
— Не шевелитесь.
* * *
Кагеяма все еще не совсем понимал, куда они направлялись и почему, почему, черт побери, они выдвинулись так рано. Честно говоря, Хината больше Ячи объяснил, чем ему. По крайней мере, это удовлетворило ее любопытство, и она их отпустила. А теперь они шатались по лесу в практически полной темноте слишком раннего утра.
Единственное, что не казалось ему нелепым и бесполезным, так это то, как приятно ему было снова держаться за руку Хинаты.
Маневрировать в темноте не составляло для него труда. Черт, Кагеяма слишком часто этим занимался. Но ему нравилось, что его вели; Хината высоко держал лампу и внимательно смотрел под ноги.
— Сколько еще? — спросил Кагеяма спустя какое-то время. Он был довольно-таки уверен, что они уже были далеко, очень далеко от границ лагеря. Сначала он предполагал, что более-менее догадывался, куда вел его Хината, но с каждым новым шагом Кагеяма чувствовал себя все более дезориентированным. Какого черта.
— Ш-ш-ш, увидишь! — Хината словно был навеселе, даже когда говорил тихо, и он повернулся к нему, чтобы, несомненно, усмехнуться, даже не заботясь о том, что Кагеяма едва мог видеть его лицо. Тут он врезался в куст и запутался в нем.
— Вот ведь придурок, — заворчал Кагеяма, забирая лампу от ерзавшего друга, но недостаточно быстро — тот упал прямо на пятую точку.
— Ух ты, какой же ты благородный, — пожаловался Хината, выпутываясь из куста, вставая на ноги и забирая лампу обратно. — Манеры у тебя просто потрясающие.
— Я же не виноват, что ты достаточно туп, чтобы врезаться в куст.
— Ох, заткнись ты, идиот. Пошли, я хочу добраться туда до рассвета.
Хината взял его за руку и потянул за собой.
— А разве мы не должны были вернуться до рассвета?
— Ну, подумаешь, немного не рассчитал! Я уже давно тут не был!
— Ты вообще хоть туда идешь, — спокойно выдал Кагеяма. Он уже не удивится, если окажется, что они ходили кругами.
— Заткнись, конечно, туда! Я этот лес знаю, как свои пять пальцев. Почти всю жизнь тут прожил, — тут он забормотал. — Должен же хоть на что-то сгодиться.
Понятия не имея, что ответить, Кагеяма не стал нарушить уютную тишину, прислушиваясь к лесу. Он… давно его не замечал. К этому моменту он превратился в фоновый шум. Но, обратив внимание, он расслышал плеск разраставшегося ручья неподалеку. Сосредотачиваясь на этой мелодии, Кагеяма мог успокоиться.
Сквозь листья начал проникать бледный серый свет, который, попадая на кожу Хинаты, заставлял его выглядеть намного бледнее обычного. Кагеяма видел, как блестели его глаза в первых лучах рассвета, когда он повернулся к нему.
— Почти на месте!
Хината отпустил его руку, и Кагеяма наблюдал, как он зашел прямо в ручей, глубина которого уже у берега доставала ему до коленей, но парню было все равно, что у него намокли штаны. С его губ сорвался неосознанный смех, и он окунул руки в воду, омывая свое лицо, а потом сформировал ладонями чашу и начал пить большими глотками. Он сделал так дважды, трижды, а на четвертый раз попросту брызнул водой в Кагеяму, который пригнулся и безо всякого впечатления уставился на него, чувствуя, как промокла одна прядь у виска.
— Серьезно.
Хината лишь рассмеялся и пошел дальше, и Кагеяма попросту последовал за ним. Когда течение стало слишком сильным для Хинаты, он снова приблизился к Кагеяме, жалуясь, что у него замерзли ноги (что привело их к спору о том, а зачем вообще нужна обувь).
К тому моменту, как Кагеяма расслышал, что предполагаемый звук ручья превратился в отдаленный рев, уже светало. Он уставился на Хинату, молча задавая вопрос, но тот опять широко улыбнулся и схватил его за руку.
— У нас, знаешь ли, тоже есть красивые места! — сказал он, перекрикивая нарастающий шум, выпрямившись и гордо задрав голову. Ему было так радостно попросту быть здесь, что Кагеяма тоже невольно почувствовал себя счастливым, глядя на него. — Давай сюда! Только осторожнее!
Хината, несомненно, привел его к водопаду. Кагеяма видел, как впереди на камнях река разбивалась на три течения — одно широкое, направляющееся прямо к краю, и два поменьше справа и слева; между ними на кусках влажной почвы росла высокая трава, сдерживающая землю своими корнями.
Свет только-только приобретал золотистый оттенок, подчеркивая богатый коричневый и зеленый света, окружавшие путь к краю, и заставляя омывавшую землю воду блестеть. Деревьев тут больше не было, словно они страшились красоты, точно процветающей там, куда Кагеяма еще не мог заглянуть.
Ему не терпелось все рассмотреть, и он даже не понял, что уже пошел вперед, чуть ли не утягивая Хинату за собой. Его друг мягко потянул его назад, чуть сдерживая его рвение.
— Осторожнее, — повторил он. — Течение сильное! Если поскользнёмся, то… — он ухмыльнулся во весь рот, что было явно знаком не к добру. — Я так навернулся, когда был тут в первый раз! Танаке пришлось меня вытаскивать. Даичи так разозлился.
Какого хрена Хината улыбался, как идиот, говоря о таком.
— Не волнуйся, все было не так плохо! Но, знаешь! Просто будь поосторожнее!
Кагеяма кивнул, внезапно испуганный стремящимся к обрыву течением; что-то неуютно зашевелилось в его животе от мысли о падении туда. Но Хината сжал его ладонь покрепче, и его улыбка утратила обеспокоенность и смягчилась; потом он повернулся и сделал первый шаг.
Если приглядеться, можно было заметить неровную тропу камней, по которым можно было пройти — некоторые торчали из воды, большинство были спрятаны прямо под поверхностью, но достаточно неглубоко, чтобы они безопасно передвигались по течению. Сосредотачиваясь на каждом шаге, Кагеяма осторожно переставлял одну ногу за другой, следуя за Хинатой, неустанно следя за его босыми стопами. Если он поскользнется, Кагеяма поймает его, удержит его. Ничто не навредит Хинате, пока он был рядом с ним.
Пока он был рядом с ним, Хината будет неуязвим.
Когда ноги Хинаты, наконец, ступили на траву и почву, часть напряжения спала с его плеч. Остальное исчезло, как только Кагеяма последовал за ним, хлюпая ботинками. Он задумался, а как же Хината ходил по миру босым, ведь на земле грязи было больше всего — но, судя по тому, с каким энтузиазмом он прошел по крошечному островку между двумя течениями, ему было все равно.
Как только он увидел раскинувшийся перед ним пейзаж, разум Кагеямы тут же очистился от мыслей.
Он стоял на обрыве, держа за руку Хинату в первых лучах восходящего солнца, а вода сверкала в мягком утреннем свете, падая в практически круглый водоем в самом низу, блестящий богатой лазурью и зеленым цветами, переливающимися и смешивающимися друг с другом. Сточенные ветром и дождями камни скал заросли диким разнообразием ежевики, плюща и множества других растений, а внизу у пруда были видны цветы богатейшей флоры. А потом, посмотрев направо, он увидел Хинату, омытого тем же самым светом; его глаза блестели, а тело излучало гордость и счастье, пока он довольно наблюдал за ним и словно беззвучно говорил: Вот видишь! Я же говорил, что оно того стоило!
Кагеяма обнаружил, что все те слова, что он мог выдавить, буквально снесло с его языка и разума, а разворачивающиеся в его груди чувства не поддавались никаким описаниям.
Он закрыл глаза, пытаясь справиться со всей этой яркостью, и почувствовал, как рука Хинаты прикоснулась к его щеке, стирая слезу, о присутствии которой Кагеяма и не догадывался.
Почему я плачу? Мне же не грустно.
Хината отпустил его руку и взял его лицо в свои ладони; его кожа была чуть шероховатой и теплой, а сам он рассмеялся — правда, рассмеялся как-то сдавленно.
— Не плачь, придурок ты, — прошептал он, и Кагеяма расслышал, что Хината тоже был на грани, что сильно сбивало его с толку. Он мало чего знал о людях, но понимал, что сейчас им не было грустно, что единственной причиной этих слез было счастье, и что он никогда не чувствовал ничего подобного. Счастье так сильно переполняло его, что он мог лишь плакать.
Как же нелепо.
И как изумительно.
— Я мало что могу тебе предложить, — хрипло и тихо сказал ему Хината. — Но у нас тоже есть красивые места. Так что останься еще ненадолго, чтобы я мог показать тебе их, хорошо?
Кагеяма снова открыл глаза, поразившись искренности взгляда Хинаты, будучи шокированным светом, который изучали его карие глаза, и тем, как же эффективно они заставляли его терять самообладание.
Из всей той красоты, что повидал Кагеяма по миру, он никогда не находит чего-то столь близкого ему самому, как это нечто в глазах Хинаты. Все его улыбки и смех, каждое его движение, его дикие волосы, громкий голос и нежные руки. Чудеса его путешествий сопровождали его повсюду, они придавали ему силу, чтобы он мог продолжать, идти дальше, забраться в самые неизведанные места.
Но тут — с пером на его шее и ласковыми прикосновениями Хинаты — впервые в жизни что-то ободрило Кагеяму, говоря ему, что можно было остаться.
Можно было прекратить убегать.
Нигде прежде он не видел ничего прекраснее этого водопада. Бывали и более впечатляющие, бывали и более высокие. Горы, океаны и зеленые огни в ночном небе. Но ничто из этого, абсолютно ничто не могло достичь такой красоты — тех чувств, что переполняли его, пока он стоял тут с Хинатой.
Это он сделал этот водопад необыкновенным.
Придурок, хотелось Кагеяме сказать Хинате. Придурок, говоришь, ты мне мало что можешь предложить? Да ты хоть понимаешь? Ты вообще знаешь, сколько для меня значишь? Ты знаешь, что ни моря, ни горы, ни звезды не смогут предложить мне ничего, больше тебя? Как ты можешь этого не понимать? Как ты можешь не догадываться?
Вот только его слова не были столь красивы — он их еле-еле выдавил, пробормотал, будучи неспособным передать ими хоть часть обуревавших его эмоций.
— Я н-не, никогда не х-хочу уходить.
Он прильнул вперед, чтобы обнять Хинату, на секунду испугавшись, что тот оттолкнет его, но Хината прижался к нему с такой же силой, уткнувшись лицом ему в грудь, а водопад наполнил царившую тишину — тишину, полную обещаний и чувств, которых Кагеяма никогда прежде не испытывал, которые он только начинал понимать.
— Больше мне ничего знать и не нужно, — пробормотал Хината в его рубашку голосом столь мягким и тихим, что Кагеяма смог расслышать его лишь потому, что он привык к нему, привык всегда прислушиваться к словам Хинаты.
Какое-то время они так и стояли; левой рукой Кагеяма чуть обхватил Хинату вокруг талии, а сам раздумывал над странными вещами. Ему нравилось, что больше он, возможно, не сможет воспользоваться луком, зато был способен на это, мог держать Хинату рядом. И теперь то ранение казалось ему лучшим происшествием, случившимся с ним за всю его жизнь.
Он размышлял о действительно странных вещах: может, это и есть то, что люди и называют любовью.
Такие мысли он никогда не озвучивал, потому что не выдержал бы, засмейся кто-нибудь над ним по такому смущающему для него поводу, ведь сам он совершенно ничего об этом не знал. Его приучали к смерти, войне, внушению страха и нанесению урона. А вот к тому, чтобы держать в своих руках кого-то столь близко, как Хинату, его жизнь не готовила.
Он был непригоден для подобного.
И тем не менее, происходящее говорило об обратном: возможно, дело было не в том, кто был создан для дружбы или любви. Быть может, главной была удача — повезет тебе или нет встретить нужных людей. Оказаться в нужном месте в нужное время. Попытаться, хотеть поверить в лучшее.
— Эй, Кагеяма.
Он что-то хмыкнул в ответ, и это было больше похоже на ворчание.
— Можно я… можно я тебе… кое-что скажу?..
Та неохота, с которой Хината это сказал, заставила Кагеяму заколебаться и зажмуриться, пытаясь взять под контроль внезапно взбунтовавшуюся в венах кровь. И чего он ожидал? Кагеяме казалось, что до его тела уже дошло нечто, которое его разум был все никак не в состоянии переварить.
— Я… по-моему, я…
