сообщить о нарушении
Текущая страница: 44 (всего у книги 54 страниц)
— Я тебя держу, — всхлипнул он, стоная, когда окровавленные пальцы Даичи потеряли хватку на камне. Он внезапно держал весь его вес. Сугу нехило протянуло вперед. Его мышцы словно возопили, протестуя нагрузке.
— Я тебя держу, — повторил он, несмотря на то, что тяжесть пыталась утащить его в Дьявольскую Глотку прямиком за Даичи, будто все силы этого мира были против него. Несмотря на то, что он слабел с каждой секундой.
Он не отпустит Даичи, даже если сломаются его пальцы.
Комментарий к Глава 23: Твое последнее желание
Это в буквальном смысле слова клиффхэнгер.
Настоящий гребанный клиффхэнгер.
Я достигла всего, чего могла в моей карьере писателя.
* * *
Прим. переводчика: клиффхэнгер (cliffhanger) — художественный приём в создании сюжетной линии, в ходе которой герой сталкивается со сложной дилеммой или последствиями своих или чужих поступков, но в этот момент повествование обрывается, таким образом, оставляя развязку открытой до появления продолжения. В ее примечании идет игра слов, т.к. английский оригинал образован от слов cliff — "утес", и hang — "висеть".
Так что, да. Нравится ей наблюдать за страданиями читателей просто.
========== Глава 24: Путь в небеса ==========
Глава, в которой все зависит от одного предложения, от одной секунды.
* * *
Когда они были всего лишь маленькими мальчиками, Суга едва ли что-то знал о том низком, худощавом парнишке в рваной одежде, кроме его имени — парнишке с пылающим в его глазах огнем, который, казалось, зажег в Суге какую-то искорку. Мгновение, когда Даичи впервые прикоснулся к нему своими руками, запечатлелось в его памяти на всю жизнь.
Даичи судьба потрепала, Суга же был ею избалован, и больше всего это отражалось именно на их руках. Жизнь Суги изменилась, стала видна в новом свете и открыла ему совершенно новые пути, когда он ощутил прикосновение покрытых шрамами, жестких, мозолистых рук Даичи — тот восхищенно провел пальцами по ладони Суги, поражаясь тому, какие у него были мягкие руки. Руки, созданные для прикосновений к цветам, серебряной посуде и мягчайшим тканям. И голодающему мальчику-сироте все это казалось едва ли не пределом мечтаний.
А вот Суга, к его собственному удивлению, в тот момент осознал, насколько же все это казалось ему неправильным.
Он всегда ненавидел разницу между ними — пускай она и не имела значения для него, для Даичи она была абсолютно всем.
Всем, что было между ними.
Поэтому он всегда старался скрыть эти различия, работал над определенными переменами и испытал облегчение, научившись всему, чему только можно было научиться о травах и излечении, а также о мире за пределами железных ворот его дома. Он испытывал облегчение, гуляя по улицам и внося в них свою лепту своими слабыми, мягкими руками. Тогда ему хотя бы перестало казаться, будто вся его жизнь была одной сплошной ложью.
Все те воспоминания были до сих пор ясны и свежи в его разуме.
А вот то, что он испытывал, когда его руки оказались покрыты кровью Даичи, образовывавшей лужицу вокруг его головы, и когда он понял, что глаз его друга был потерян, Суга не помнил. Руки убийцы, его собственные попытки спасти ту жизнь, что он обменял на другую. Суга ничего из этого не помнил.
Но потом, когда Даичи начал медленно, медленно выздоравливать.
Когда Суга взял его лицо в свои ладони и впервые поддался эмоциям и поцеловал его, чувствуя, как Даичи ответил ему.
Эти воспоминания вновь были яснее.
Уход за шрамами Даичи, то, как они засыпали вместе, переплетя пальцы.
Времена, когда у них появились и маленькие ручки, которые надо было крепко держать — дети, о которых надо было заботиться и кормить.
И, наконец, то, как они нашли свой дом. Когда Суга подобрал черное перо в центре их будущего лагеря и протянул его Даичи.
Он помнил, каково им было начинать строить убежища и собирать все необходимое, чтобы построить дом на пустом месте: руки Суги были покрыты порезами, царапинами и занозами, они болели каждую ночь.
Даичи постоянно извинялся, настаивал на том, чтобы он делал Суге массаж с успокаивающей мазью. Он так и не понял, что ему совсем, совсем не за что было извиняться.
Не понял, что Суга был счастлив и впервые в жизни чувствовал себя в нужном месте.
И что теперь, теперь он мог любить свои руки. Шрамы и мозоли, покрывавшие их от построения своей жизни и поисков собственной семьи, обустройства собственного уголка в этом мире. То, как он мог прикасаться к Даичи и растрепывать волосы их детей, трепать по спине тех, кому это было необходимо.
Его руки всегда пахли травами. Они могли зашивать и очищать раны, даже успокаивать некоторую боль.
Они предназначались для такого множества различных вещей.
Они подходили для стольких занятий.
Но они не могли удержать Даичи.
Не могли вытянуть его обратно в безопасность.
Суга проклинал слабость своих рук и ладоней.
Но и поделать он ничего не мог. Он чувствовал, как его мучительно, медленно тянуло вперед. Острые края камней царапали сначала его одежду, а потом и кожу. Суга едва мог дышать. От общего напряжения и того, как ноги Даичи беспомощно болтались над бездной, над той ужасно глубокой пропастью — в которой он разбился бы на кусочки — дышать становилось просто невозможно.
Глотка Дьявола абсолютно оправдывала свое имя. Она была глубокой, слишком глубокой и беспощадной, усыпанной острыми камнями, готовыми сокрушить и порвать на части того несчастного, которого угораздило бы упасть туда. Готовыми уничтожить самого потрясающего человека, которого знал Суга. От него останется лишь очередное сломленное тело, на которое никто и не обратил бы внимания.
Словно все, чего он достиг и сражался, не имело никакого значения.
Суга не мог дышать.
Он сдавленно застонал от напряжения. Суга заставил себя держаться во что бы то ни стало, попытался приникнуть к надежде, что, возможно, этого будет достаточно, ведь вся эта боль должна была чего-нибудь стоить — но какая-то его часть уже запаниковала. Она осознавала, что всех его усилий будет слишком мало.
Его мышцы задрожали, руки словно пылали. Казалось, плечи готовы были в любой момент выскочить из суставов. Подобные ощущения были и в запястьях — словно ему вот-вот вывихнет руки.
А он все продолжал скользить. Его оттягивало все ближе и ближе к краю.
Даичи потянулся наверх правой рукой, пытаясь найти что-нибудь, за что можно было ухватиться. Но от слепых попыток пользы было мало, они лишь еще больше напрягли Сугу, сердце которого ушло в пятки, когда их еще быстрее потащило к краю. Они оба вскрикнули, и Даичи замер.
Не успел он открыть рот, а у Суги уже сложилось плохое предчувствие относительно того, что этот идиот собирался ему сказать.
Он зажмурился и постарался дышать, игнорируя боль, пытаясь не заорать на Даичи, услышав его слова.
— Не могу, — рявкнул Даичи. Голос у него был достаточно спокойным, чтобы спрятать ужас. Слова раздавались бездыханными урывками. — Ты! Тоже упадешь! Отпусти!
Суга заставил свои слабые пальцы вцепиться в Даичи изо всех сил. Еще чего! Будто он мог позволить ему умереть!
Несмотря на то, что он чувствовал, как тот медленно выскальзывал из его хватки. Он не сделает этого. Он никогда его не отпустит.
— Суга! — прокричал Даичи надрывным голосом, едва ли не разбивая Суге сердце.
— Нет!
Он прокричал, а затем каким-то образом почувствовал, что что-то не так, не успев и осознать это. Пальцы Даичи, державшиеся за его запястье, ослабили свою хватку.
— Не делай этого! — завопил он, поддаваясь волне ужаса.
— Ты! Не! Упадешь! — Даичи совсем отпустил его, и Суга практически захныкал, когда ему пришлось упереться в землю еще сильнее, держа Даичи одними слабыми пальцами; тело Суги очень сильно выдавалось за край бездны, такими темпами он уже не сможет подняться.
— Отпусти!
Но он не мог.
Он знал, что упадет.
Но отпустить его он не мог.
* * *
— Похоже, ты обучался у какого-то настоящего гения! — рявкнул Куроо. Он не раздумывал ни секунды, бросаясь в бой, но все тело у него болело, и ему следовало отвлечься. Пособачиться с Тсукишимой было в самый раз.
— Заткнись, — спокойно ответил Тсукишима, оглядывая разворачивающуюся схватку. Их миссия защитить лазарет постоянно находилась под угрозой срыва, потому что они были вынуждены вмешиваться в прочие драки и защищать других бойцов. Но Куроо радовался, что из всех возможных людей прикрывал его именно Тсукишима. Покуда дело шло о них, они могли целиком и полностью доверять друг другу, особенно в этом сражении, где любая ошибка могла стать последней.
— Твою мать, — ругнулся Куроо, увидев хромающего к ним Асахи. — Подожди тут, я его провожу.
Углом глаза он заметил, как Тсукишима кивнул, и помчался прочь.
— Асахи, приятель, ты в порядке? — спросил он, занеся меч на человека, который попытался его атаковать, но передумал, когда понял, что тот не был беспомощен. Гребанный трус развернулся и убежал. Куроо побежал в лазарет вместе с Асахи.
Тот сильно хрипел, лицо у него было покрыто кровью и уже начало опухать. Он выглядел напрочь ошеломленным, бережно держа в руках Нишиною, который, похоже, бредил, что-то бормоча и будучи едва в сознании.
— Справишься? — спросил Куроо. Асахи сжал губы и кивнул. Тут никаких вопросов не было.
Внутри забитого людьми лазарета Мичимия бегала между пациентами и ранеными, которым не требовалось ее внимание, но все равно приходилось отсиживаться тут. Ямамото чуть ли не дымился от обиды, но изо всех сил пытался помочь, пока Мичимия продолжала носиться вокруг и давать ему и Мерле указания.
Взглянув на нее на мгновение, Куроо задумался, а каково ей было лечить людей, которые были ее врагами, раненных теми, кто был ее товарищами. Он еще раз предупредительно глянул на Кенму — даже не смей сражаться в твоем состоянии, оставайся тут — пока тот неподвижно сидел неподалеку от входа, все равно очевидно нервничающий и взволнованный.
Мичимия немедленно позаботилась о Нишиное с Асахи, и Куроо вернулся к Тсукишиме.
— Когда до кого-нибудь из них дойдет, кого мы защищаем, дело будет дрянь, — пробормотал Куроо.
Губы Тсукишимы сложились в едва заметную улыбку.
— Все они просто жалкие трусы.
— Рад, что ты будешь прикрывать меня, когда они задавят нас количеством.
Тсукишима цыкнул.
— И почему это все становятся такими сентиментальными во время сражений?
Куроо рассмеялся, и не ожидая ничего другого. Но когда Тсукишима посмотрел на землю, чуть ли не прошептав «И я ничем не лучше», улыбка у него на лице была искренней. Может, они и впрямь безоговорочно доверяли друг другу.
— Знаешь, что? — невольно вырвалось у Куроо. Он облизнул губы, почувствовав металлический привкус высохшей крови. — Когда в следующий раз отправимся в город, я тебя как следует накормлю в той приглянувшейся тебе пекарне, — пообещал Куроо.
Но Тсукишима никак не отреагировал. Он ругнулся, рявкнул «сейчас вернусь!» и помчался куда-то. Частично желая ринуться за ним, Куроо остался на месте, увидев, как к нему пополз очередной трус, видать, заторможенный, пялящийся на вход позади него.
Никто не тронет никого в лазарете, пока Куроо мог дышать.
Он ухватил меч покрепче.
Ну, попробуй.
* * *
— Вас и на секунду без присмотра оставить нельзя, да?
Мозг Суги едва уловил смысл слов. Все его тело охватили боль, отчаяние и животный страх. Но внезапно две руки ухватились за его бедра и потянули его назад. Кто-то еще вытянулся над ним и схватился за Даичи. Может, Суга уже умер? Может, это был сон. Да не могло все быть так легко.
— Ушла на денек, а вас тут уже чуть не прикончили.
Кто-то цыкнул, но Суга мог чувствовать лишь…
Жесткую землю под ними и… Саеко…
Саеко, которая наклонилась, чтобы помочь потерянному брату Тсукишимы вытащить Даичи обратно. Суга попытался проползти вперед, но руки ослабли, и он упал на землю. Все его тело дрожало от всхлипов, но он все еще видел Даичи. Трясущегося Даичи, в безопасности лежащего на твердой земле.
Саеко приблизилась к нему и положила ладонь на его плечо.
— Теперь можешь не переживать, Суга. Мы тут готовы надрать кое-кому задницу. Мы вам поможем. Все хорошо.
А потом, следуя своему характеру, она просто взяла, ухватила его за подмышки и наполовину приподняла, наполовину пихнула прямо в Даичи. Даичи, который обхватил его одной рукой и задышал ему в висок, хрипло повторяя его имя.
— Суга? Суга…
— Даичи, — вот и все, что он успел сказать, а потом его тело вновь затряслось от рыданий. Он уже не мог говорить, не мог пошевелиться, мог лишь прижаться к Даичи и попытаться дышать. Они оба все еще дышали, Даичи был теплым, и он был рядом…
— Вы двое, не торопитесь. Все теперь хорошо. Все хорошо. А я пока…
— Саеко… — хрипло спросил Даичи. — Ты не могла бы…
Суга почувствовал, как Даичи зашевелился под его щекой, вероятно, жестикулируя. Будучи слишком усталым, чтобы открыть глаза и сконцентрироваться на чем-то помимо дыхания, Суга просто продолжал прижиматься к нему, пока слезы капали у него с подбородка, и пытался управиться с ужасом и облегчением, обрушившимися на него полной мощью.
Но потом Саеко наклонилась к ним, и что-то вспыхнуло в Суге, заставив его осознать, что происходило — и он, поддавшись очередной волне ужаса, отстранился…
Потому что Саеко сняла с него повязку.
Кровавую повязку, которая… тут он заставил себя посмотреть на Даичи и…
И по всему его лицу была размазана запекшаяся кровь, а вокруг глаза были видны неаккуратные порезы. Но его глаз. Был на месте. Невредимый. Глаз насыщенного карего цвета, наполненный такой любовью и волей к жизни. Даичи тоже посмотрел на него и увидел его.
Суга обхватил его лицо своими ладонями и рассмеялся сквозь слезы, действительно рассмеялся, а затем поцеловал его. Поцелуй вышел кровавый, солоноватый и просто ужасный. Вероятно, лучший поцелуй в его жизни.
Он почувствовал, как Саеко снова потрепала его по плечу.
— Вы двое, расслабьтесь, занимайтесь своими делами. Я скоро вернусь. Пора остановить Киеко, пока она не сотворила кое-что невероятно, невероятно глупое.
* * *
Когда она в последний раз встретила столь злобного мужчину с такой широкой извращенной улыбкой на лице, Ячи потом еще неделями мучилась от кошмаров. Но тогда она хотя была могла сражаться. Тогда она практически не пострадала. Она уберегла Даичи и провела всего лишь две ночи подряд, свернувшись в клубочек и плача на коленях Хинаты, пока тот гладил ее по волосам и бормотал сонные утешения.
В этот раз у нее такой роскоши не было.
Никаких утешающих слов или рук.
Ячи осознавала это, чувствуя страх, пронзивший ее до мозга костей. Страх, совершенно отличающий от того вечного волнения, преследовавшего ее на каждом шагу, как нежеланный спутник.
Этот страх заставлял ее онеметь. Это был конец.
Теперь она умрет.
— У меня насчет тебя особый приказ, — протянул мужчина, хруща костяшками. Громкий звук заставил мурашки пробежаться по спине Ячи. Она стиснула зубы. Подняла голову выше.
Молодец, девочка, практически слышала она голос Саеко. Никогда не опускай головы. Ты сильная и должна гордиться этим.
Вот только она не чувствовала себя сильной, будучи загнанной в угол этим мужчиной. Она не чувствовала себя сильной, когда ее ближайшая семья пропала, а все остальные рисковали собой и сражались, в то время, как она ничего не могла поделать. Но ей казалось, что она была всем обязана и должна была хотя бы попытаться отстоять свое право на жизнь. Попытаться выжить.
Пускай у нее не было ни единого шанса.
Всю ее жизнь она сражалась со страхом, буквально на каждом шагу. И она не струсит в последние ее секунды.
— Что же мне с тобой сделать? Свернуть шею? Задушить тебя? Сломать еще пару косточек?
Мужчина облизнул губы, и Ячи в отвращении сморщила нос. Она была в таком ужасе, что у нее складывалось ощущение, будто ее вот-вот вырвет, а все ее тело вопило от всепоглощающего ужаса. Она спешно оглядывалась, пытаясь найти способ сбежать. Но возможности не было.
Мужчина ринулся вперед, пытаясь схватить ее. Она уклонилась, пытаясь пробежать мимо него, но тот ухватил ее за волосы и дернул обратно. Пытаясь поймать баланс, Ячи тут же пнула его, двигаясь на автомате, пытаясь спастись. Удар был метким и хорошим, но это было неважно. Явно не этому человеку.
Недостаточно сильно, прошептал в ней чей-то голос.
Отвратительный мужчина посмотрел на нее, и в его глазах зажегся маниакальный блеск, когда он приблизился, схватил ее за шею и прижал к стене.
— Я тебя сломаю, малышка.
* * *
Ее печалило то, как же хорошо ее тело все помнило.
Помнило все, о чем она пыталась забыть. Отчаянно старалась выбросить из памяти на протяжении многих лет.
