сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 54 страниц)
— Кстати говоря, Ячи — хочешь помочь мне попозже сделать ожерелье для Кагеямы?
Ячи и так стала бы его первым кандидатом — она была невероятно творческой и умелой. Но вот с одной рукой управиться с таким заданием было бы непросто. А он сам, таким образом, сможет провести с ней какое-то время. Последнее время везде стояла такая суета, и Суге хотелось знать, как она поживала — и что прятала под солнечными улыбками, которые не отпускала с лица для всех остальных.
После его предложения у нее в глазах загорелись огоньки.
— Конечно! Звучит замечательно! — ее взгляд упал на перо, которое все еще держал Суга, потом прошелся по Кагеяме и Суга буквально увидел, что она все знала.
— Это перо, которое дал тебе Хината, так ведь? Как это мило.
Кагеяма выдал что-то, неподдающееся расшифровке, и Ячи рассмеялась, пододвигаясь к нему и опираясь щекой на левый кулак, чтобы усмехнуться, глядя на своего друга.
— Хочешь поведать мне кое-что о тебе и моем брате, Кагеяма?
— Я-я… что… — пискнул Кагеяма, и Суга попытался скрыть смех за кашлем.
Ячи тоже пыталась остаться серьезной, но все равно улыбнулась.
— Не беспокойся, все у вас сложится! А мы пока сделаем для этого пера самое красивое ожерелье, что ты когда-либо видел, я обещаю!
Возможно, Суге следовало вмешаться, потому что Кагеяма, судя по всему, был готов в обморок грохнуться, понятия не имея, как разрулить ситуацию. Видимо, Ячи тоже это осознала.
— Спокойно, спокойно! — потрепала она его по плечу. — В общем… так, вы тут своей медициной сами займетесь, или мне все-таки помочь?
* * *
Будучи неспособной заснуть вот уже на протяжении получаса, Мерле больше не могла лежать в темноте рядом с Мичимией и прислушиваться к ее дыханию. Даже самые расслабляющие, успокаивающие звуки в мире капали тебе на нервы, когда ты была достаточно отчаявшейся или уставшей. Дальше так продолжаться не могло.
Сначала она думала о Саеко, Мичимие, Соколе и лагере, в котором они себя обнаружили. Но вот что было любопытно насчет разума, который был способен изобретать, подолгу размышлять, запоминать и придумывать истории — по ночам это было сущее проклятие. Сознание связывало тени в силуэты ее темного прошлого и окрашивало будущее в еще более мрачные тона.
Мерле хотелось разбудить Мичимию. Попросить ее поговорить с ней, отвлечь ее от всего, но она уже так долго полагалась на нее. Поэтому вместо этого, она аккуратно встала и на ощупь вышла из укрытия, надеясь очистить разум на свежем воздухе.
Тьма была ее врагом. Ночь с небом, полным звезд, была ее утешением.
Царившая вокруг тишина ярко контрастировала с шумихой суетного дня. Все остальные спали, и Мерле оказалась наедине с самой собой. От одной только мысли об этом ей стало полегче дышать.
В этом лагере люди везде были чем-то заняты. За ними повсюду следовали настороженные взгляды, а Мерле знала сотни историй, которые могли напугать любого. И если уж на то пошло, то люди, сказаний о которых она не слышала, заставляли ее переживать еще больше, потому что в их случае она понятия не имела, чего от них ожидать.
Обоих здешних лидеров преследовали жутко гнусные слухи, и единственным человеком, которому она доверяла помимо Сокола и Робин, была Саеко.
Саеко. Доносчица. Ее героиня снова ожила, слушала ее, рассказывала ей истории — взгляд ее был таким острым, каким Мерле всегда его и представляла, но намного более… намного более нежным. Мерле и не знала, чем заслужила такую благодать. Ее все еще ставило в тупик то, что Мичимия всегда была рядом, безо всяких сомнений готовая ее защищать. Но Саеко… Саеко поражала ее еще сильнее.
Рассеянно прогуливаясь по округе, Мерле слишком поздно осознала, что возле лагерного костра сидела одинокая фигура, глядящая на последние тлеющие угольки. Запах следовал за Мерле по пятам все утро, потому что сегодня они сушили мясо — и пускай их кормили вдоволь, аромат пищи всегда заставлял ее чувствовать необходимость украсть что-то; на всякий случай, если следующий обед уже не состоится.
Вздрогнув, она осознала, что это был лидер — Цепной Пес, с его ужасающей аурой и шрамами на лице, которые все еще заставляли что-то сжиматься от напряжения внутри Мерле, когда она попросту видела их.
Люди обычно не переживали столь серьезные раны.
Ей хотелось развернуться и украдкой вернуться в укрытие, но тут позади появился еще один человек, и в панике она могла лишь заставить себя сжаться и спрятаться в тенях.
— Я знал, что найду тебя здесь, — сказал новоприбывший, и Мерле заметила, как лидер дернулся, выдыхая в следующую секунду и шепча: «Суга» — с усталостью и облегчением одновременно. Мерле показалось, что нечто подобное случалось довольно часто.
— Иди спать. Ничего серьезного, мне просто нужно немного времени.
— В постели без тебя слишком пусто, — ответил Суга, словно это была самая естественная вещь на планете, и Мерле почувствовала, как что-то у нее в груди забилось — в той самой клетке вокруг ее сердца. Она задумалась, каково это было — говорить кому-то нечто подобное.
Суга присел рядом с лидером, приобнимая его одной рукой. Мерле ожидала, что он оттолкнет его, но вместо этого человек с самой жуткой аурой, что когда-либо встречалась Мерле, казалось, заколебался, а потом прижался к Суге, словно ища защиты.
Она ощутила внезапный укол вины, осознавая, что эта сцена не была предназначена для ее глаз, хотя, Мерле и любила знать вещи, наблюдать за отношениями и развитием историй — ей не хотелось больше смотреть на это. Она чувствовала себя как-то странно — чувствовала что-то странное, чего ощущать не хотела.
Но почему-то она словно прилипла к земле. Мерле даже с места двинуться не могла.
— Дело в детях?
— Только не говори мне, что ты не испытываешь чувство вины, — ответил лидер тихим, хриплым голосом. После всех тех раз, когда Мерле видела его — с голосом острым, как сталь, как заточенное оружие, которое приказывало либо подчиниться, либо страдать от последствий непослушания, подобный контраст ошеломлял ее.
— Разумеется, испытываю, но… годовщина попросту померкла во всем произошедшем.
— А ведь так не должно быть. Это важно. Важно для нас, тем более — для них. Они потеряли всю свою семью, всю деревню тем днем. И что получили взамен? Зиму, когда мы все чуть не замерзли до смерти, и кучку отбросов общества, которые пытались выжить в лесу и позаботиться о них. Уберечь их, — он поверхностно рассмеялся. — Видишь, как здорово я уберег Ячи. Я ведь обещал, что больше с ней ничего плохого не случится, я держал этот крошечный комочек в своих руках и обещал ей… я не должен был брать ее с собой в ту битву… то, как она кричала, Суга, я… это было…
Его голос словно готов был сломаться от напряжения, и Суга прижался к нему покрепче.
— Я знаю, Даичи, я знаю…
— Я не смог уберечь ее. Я не смог уберечь Хинату. Я никого не могу уберечь, я просто хренов идиот…
Мерле как можно крепче обхватила себя руками, глядя на то, как Суга обнял Даичи, гладя его по спине и волосам и шепча слова, которые Мерле расслышала лишь урывками: «не говори так», «великолепный лидер», «люблю тебя».
— Нет, нет, я не… я ужасный отец. Я даже и не отец вовсе. Я просто уебок, который нашел детей посреди резни и решил, что взять их с собой будет лучше, чем оставить там, но…
— Но… ведь это все неправда!
Они оба вздрогнули, когда голос зазвенел посреди ночи. Мерле узнала гипс и светлые волосы, когда девочка вошла в блеклый свет и присела рядом с двумя мужчинами, располагаясь так, чтобы она могла смотреть Даичи в лицо, держа его за руки.
— Пожалуйста, не говори так! Без тебя я была бы мертва! Как и Хината! Мы обязаны вам с Сугой своими жизнями. Может, может мы и потеряли своих родителей — но благодаря вам, нам даровали новую семью. И, и т-ты был мне лучшим отцом… чем мой собственный. И я очень сильно тебя люблю.
Ее голос буквально захлебывался в эмоциях, и после мягкого толчка от Суги, Даичи обнял ее таким образом, словно он вынужден был сдерживаться, чтобы случайно не поранить ее руку — а на самом деле хотел обнять ее так крепко, насколько только мог.
Мерле спряталась лицо в ладонях, не в состоянии больше наблюдать за этим. Она была лишь наблюдателем из теней, и никогда в жизни она не ощущала себя столь одинокой.
Как могли существовать люди, которым была дарована вторая семья, когда жизнь не дала ей ни единой?
Что она сделала, чтобы заслужить такую жизнь?..
— Это так! Вы и наши родители тоже! — раздался четвертый голос того громкого мальчика с яркими глазами, который нервно улыбался им несколькими часами назад. — И мы любим вас, и мы многим вам обязаны, и, разумеется, годовщина не столь важна, как жизни людей, которые находятся здесь сейчас! И мы тоже здесь, верно? И пока мы помним нашу потерянную семью… пока мы ценим нашу другую семью, то неважно, когда мы это делаем!
Слов было почти неслышно, и когда Мерле подглядела сквозь пальцы, она увидела всех их, обнявшихся, перешептывающихся и тихо смеющихся. Сдавленные звуки. Эмоции, которые объединяли их, связь, крепче кровной. Семья.
Ей и смотреть туда не нужно было, чтобы знать, что глаза у них были на мокром месте.
Или же она просто думала об остальных так же, как о себе. Зажмурившись, она попыталась загнать слезы назад, но они упрямо бежали по ее щекам, и внезапно ей уже не хотелось отирать их с лица. Ей хотелось, чтобы они навсегда остались на ее коже — напоминаем того, чего у нее в жизни не было.
Свернувшись в тенях и наблюдая за столь личной сценой, она словно и не существовала вовсе.
Разве у нее было такое право?..
Мерле хотелось вернуться, уйти, но у нее не было сил. Поэтому она подождала, пока Ячи затушила свечи. Она выждала, пока они обменялись историями и поблагодарили друг друга за все дрожащими голосами, сидя так близко.
Должно быть, там было тепло. Очень, очень тепло.
А Мерле чувствовала лишь холод.
В конце концов, Суга уговорил всех идти спать. Ячи дразнила того Хинату по поводу того, к кому он возвращался. Даичи сказал всем перестать ссориться и взъерошил их волосы, словно они все еще были детьми, а Суга обнял их напоследок, прежде чем он взялся за руку Даичи и исчез с ним во тьме.
После нескольких минут тишины Мерле, наконец, выползла из своего укрытия, тащась по лагерю, словно лунатик. Вернувшись в лазарет, ей хотелось свернуться рядом с Мичимией и поспать. Вместо этого она споткнулась, и острая боль в ее запястье, которая никак не повлияла бы на нее в любой обычный день, заставила ее разрыдаться.
Она попыталась приглушить себя, собраться, но Мичимия уже проснулась и села, спрашивая тысячу вопросов и притягивая ее к себе, в теплое объятие. Утешение лишь заставило Мерле плакать еще сильнее.
Мичимия убрала мокрые волосы с ее лица и позволила ей уткнуться в ее плечо, выводя маленькие круги у нее спине кончиками пальцев.
— У меня нет семьи, — наконец, выдавила Мерле; и это было единственное объяснение, на которое она была способна.
— У тебя есть я, — не сомневаясь, ответила Мичимия, словно это была простая истина. Мерле засмеялась, и звук перерос в странный, напряженный всхлип, но она все равно с трепетом заулыбалась уголками губ.
Как она могла чувствовать себя столь одинокой, когда у нее была Мичимия?..
— Я ведь все равно тебе как старшая сестренка, так ведь? Самая крутая старшая сестренка! Я уберегу тебя и буду дразнить по поводу и без, как и всегда.
— Спасибо тебе, — всхлипнула Мерле, все еще прижимаясь к ней. Мичимия мягко заставила ее отстраниться, чтобы они могли посмотреть друг на друга и обменяться мягкими улыбками, а потом щелкнула ее по носу.
— Глупышка. Само собой. А теперь нам нужно поспать. Саеко хочет, чтобы с завтрашнего дня мы начали всем помогать.
* * *
Когда Тсукишима проснулся, он чувствовал себя более отдохнувшим, чем за последние несколько недель.
Что-то было тут не так.
Он не открывал глаз, пока его лицо было прижато к чему-то мягкому и теплому — и это было намного, намного приятнее, чем его размышления над тем, почему он заснул, или почему его сны были темными и вечными, но в то же время не ужасающими.
И тут он вспомнил.
С тихим сорвавшимся с его губ звуком его глаза распахнулись, и он приподнялся так резко, что чуть не завалился на Ямагучи, веки которого затрепетали из-за такого резкого развития событий. Когда он открыл глаза и посмотрел на Тсукишиму, на его лице снова отразилась все та же маленькая, дрожащая улыбка, и на секунду Тсукишима было испугался, что это был всего лишь сон.
Может, он все еще спал. Его пальцы дернулись от необходимости протянуть руку и убедиться, что Ямагучи был настоящим, но он опирался ладонями о кровать, балансируя и пытаясь побороть жутко, жутко сильное желание поспать.
Ему вновь показалось, словно его лишили дара речи, когда он оглядел Ямагучи и заметил чистые бинты. Когда они успели провести перевязку?..
— Доброе утро, — прохрипел Ямагучи слабым голосом, но уже будучи больше похожим на себя. И будто эти простые слова сломали какое-то заклятие, Тсукишима прикоснулся к нему, ощущая компресс на лбу Ямагучи. Слишком уж теплый. Он обмакнул его в воде, благодарный за возможность сделать что-то своими руками. Потом он вернул его на лоб Ямагучи — он снова закрыл глаза, но его друг все еще улыбался ему, еле заметно, но улыбался.
— Доброе утро, — наконец, ответил Тсукишима. — Ты спал слишком долго.
— Извини, Тсукки…
И это было все, на что он был способен? Заставить своего друга извиниться за то, что его закололи после того, как Тсукишима оставил его одного? Он мог предотвратить это. Куроо что-нибудь да придумал бы. А королевский пес так и вовсе не был бы такой уж большой потерей. Или, возможно…
— И ты тоже.
Тсукишима заморгал, пытаясь сопоставить слова Ямагучи с тем, о чем они беседовали. Дошло до него только когда он увидел озорной блеск в глазах своего друга. Ты тоже спал слишком долго.
Тсукишима фыркнул — то был жутко недостойный его рта звук, но это лишь развеселило Тсукишиму еще больше. Прикрывая лицо ладонью, он покачал головой, пока плечи его тряслись от беззвучного смеха. Ямагучи был жив и подкалывал его.
— Тсукки?.. — по тону голоса, с которым он произнес его имя, Тсукишима слышал, что Ямагучи хотелось знать, был ли он в порядке. И да, быть может… возможно, так оно и было.
— Все хорошо, — честно сказал он Ямагучи. — Все будет хорошо, не волнуйся.
Позволив своей ладони снова лечь на бедро и встретившись с взглядом Ямагучи, полным тепла, Тсукишиме пришлось подключить силу воли, чтобы не отвести глаз и не уйти куда-нибудь — куда угодно, где он не чувствовал бы себя так, словно сгорал на медленном огне.
Ямагучи снова издал один из тех тихих, полных боли звуков, от которых у Тсукишимы оставалось чувство, словно его кололи кинжалами, зажмурился, а улыбка растворилась в гримасе.
— Суга… может… еще чая?..
Раз он просил еще чая, значит, боль была невыносимая. Тсукишима сжал его ладонь, а потом встал на ноги, игнорируя летающих перед глазами мушек.
— Держись, я скоро вернусь, — пообещал он, быстро выбегая наружу и удивляясь тому, как высоко в небе стояло солнце. Что-то казалось ему неправильным. Но времени думать о столь бесполезных вещах у него сейчас не было.
Разумеется, в поисках Суги он натолкнулся на Куроо.
— Спящая красавица, наконец, пробудилась? Ты вырубился на целый день. Приятно снова видеть тебя на ногах. Теперь ты хотя бы не так дерьмово выглядишь.
Брови Тсукишимы дернулись, острые слова уже были готовы сорваться с его языка, но разум все еще пытался собрать новые кусочки мозаики. Свежие бинты. Странное чувство того, что солнце было слишком высоко в небе, учитывая, сколько он проспал…
Он отключился на целый день?! Твою ж мать. Как он вообще мог?!.
— Ты нуждался в этом. Самобичевание тебе не очень к лицу.
Тсукишима только и смог изогнуть бровь, глядя на него. Вот честное слово, уж кто бы говорил, но не Куроо. Однако, судя по всему, он тоже кое-что понимал, потому что он положил ладонь ему на плечо с необычайно открытым выражением лица, и, возможно, именно поэтому Тсукишима и не сбросил с себя его руку.
— Я знаю, я обязан тебе жизнью. Спасибо. Я немного вышел из себя тогда, и если бы не ты… что ж. Теперь Кенма вернулся, а Ямагучи очнулся. Все наладится, тебе так не кажется?
— Наверное, — пробормотал в ответ Тсукишима, пораженный искренностью Куроо — ни намека на дразнилки, ухмылки или что-то подобное. Куроо рассмеялся и потрепал его по плечу, а потом отпустил.
— Осторожнее, не лопни от такого энтузиазма. А теперь, что ты думаешь… насчет?..
