Текст книги "Коридоры кончаются стенкой"

Автор книги: Валентин Кухтин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 55 страниц)

14

«Виржиния» была обнаружена около полудня в зарослях тиса на юго-восточном склоне Большого Ахуна. Лежала на спине неестественно откинув голову назад и набок, в трех метрах от узкой овражной тропки, что мелкими уступами сползала к морю. Руки в ссадинах и царапинах покоились над головой, правая нога, откинутая в сторону и согнутая в колене под острым углом, упиралась в коленный сустав вытянутой левой, словно приготовилась девка выполнить сложный пируэт, да так и застыла, погруженная в небытие… На шее синели множественные ссадины и кровоподтеки. Было очевидно, что задушена в спешке руками.

– Следов борьбы на месте происшествия не обнаружено, – докладывал следователь, производивший осмотр. – По тропке словно зубры протопали, все разбито, никаких следов, пригодных для идентификации, не осталось.

– Значит, задушена в другом месте?

– По всему видно, что сюда ее принесли мертвой.

– Найти убийц – дело твоей чести. Погибшая работала сестрой-хозяйкой на даче Ворошилова. Допускаю, что ее убили как свидетеля заговора. Возможно как двурушницу. От того, как быстро развернешься, будет зависеть твое продвижение по службе, – пообещал Малкин. – Помощники нужны?

– Я, товарищ майор, подготовлю план оперативно-следственных мероприятий и, если вы разрешаете, через час доложу вам свои предложения.

– Хорошо. Можешь идти.

В дверях следователь столкнулся с Абакумовым и отпрянул в сторону. По выражению лица заместителя Малкин понял, что пришел он с добрыми вестями.

– Садись, Николай. Давно не видел тебя сияющим. Да, пожалуй, вообще не видел таким.

– Есть информация, что «Виржинию» засекли в горотделе накануне ареста Заратиди.

– Чему ж ты радуешься? Что я нарушил конспирацию и загубил агента?

– Иван Павлович! – Абакумов с укором взглянул на Малкина. – Ну зачем вы так? Я поручил установить связи Заратиди и, думаю, к вечеру преступление будет раскрыто.

– Спасибо, – смягчился Малкин, – молодец. Вот таким ты мне нравишься. А на ворчанье мое не обижайся. Побарахтаешься с мое в этой клоаке – озвереешь, как я. Всех, кого удастся установить, арестовать сегодня же. Возьмете – растолкайте по камерам, чтоб не общались и не сговаривались. Всех пропустите через внутрикамерную разработку – сил жалеть не надо. Меры при допросах применяйте самые жесткие, пока не поползут по швам. Ну вот. Теперь вопрос другого плана… – Малкин помолчал. – Да! – сказал резко. – Как видишь, в «Бочаровом ручье» образовалась вакансия. Нужна сестра-хозяйка. Нормальная женщина, приятная во всех отношениях, не из тех липучих, что рвутся к сотрудничеству, а… ну в общем нормальная, но с перспективой на вербовку. Подумай, посоветуйся. Договорились?

– Договорились.

– Ну, пока. – Малкин с чувством пожал руку Абакумову и тот вышел из кабинета странно взволнованный. Ему вдруг почудилось, что человек этот, обладающий огромной властью, очень одинок, хотя постоянно окружен людьми. Может, и груб потому, и жесток, и придирчив, а может, потому и одинок, что обладает этими нечеловеческими качествами.

Вечером из УНКВД поступила телетайпограмма, которой Малкину предписывалось прибыть с докладом о готовности личного состава отдела к работе в особый курортный период. Сделав необходимые распоряжения, Малкин предупредил жену об отъезде, прихватил с собой на всякий случай статотчетность, характеризующую оперативную обстановку в городе, и отправился на вокзал. До отправления поезда оставалось несколько минут.

Предстоящий доклад Малкина нисколько не волновал. Обстановку он знал неплохо, потому что во все дела вникал лично. Каверзных вопросов не боялся, знал, что сумеет ответить достойно. Знал и то, что последует за этим: руководители УНКВД и отраслевых служб выслушают его с умными лицами, обменяются мнениями, не похвалят, для острастки выскажут ряд «серьезных» замечаний, дадут несколько стандартных рекомендаций, обязательных к исполнению, и отпустят с миром, предупредив, чтобы проявлял бдительность, остро реагировал, помнил о высоком доверии… Обо всем этом он знал, поэтому в пути отсыпался, либо предавался воспоминаниям. В памяти всплывали события, оставившие заметный след в его жизни, и он начинал их переосмысливать, переоценивать с высоты сегодняшнего его отношения к действительности.

Тридцать четвертый год лишил его ангела-хранителя в лице давнего друга и покровителя Евдокимова. По решению ЦК партии он направлен в Пятигорск секретарем Оргбюро ЦК ВКП(б) по Северо-Кавказскому краю, точнее, того, что от него осталось после выделения Азово-Черноморья. Малкин затосковал, но вовсе не потому, что боялся прийтись не ко двору новому руководству. Первым секретарем Азово-Черноморского края остался Шеболдаев, а его он знал много лет, не раз трудился с ним в одной упряжке в напряженные дни особого курортного периода, когда город наводнялся знатными московскими гостями. Не единожды в интимной обстановке тот покровительственно похлопывал его по плечу, искренне, как тогда казалось. Малкину, восхищаясь филигранной работой сочинских чекистов, обеспечивающих безопасность вождей. Но то всегда происходило с участием Евдокимова, умышленно подливавшего масла в огонь, чтобы при его ярком свете Шеболдаев мог лучше разглядеть и запомнить его подопечного. Запомнил ли? Не возгорится ли желанием заменить Малкина на этом важном чекистском посту более близким ему человеком? Вряд ли он захочет пакостить Евдокимову, гнал Малкин прочь сомнения и был безусловно прав: слишком многое связывало этих двух людей – яростного большевика и ярого чекиста. Не ясно только было, как судьба распорядится самим Шеболдаевым. После XVII съезда ВКП(б) в чекистской среде муссировались слухи о попытке старых и достаточно влиятельных большевиков, среди которых был и Шеболдаев, сместить с поста Генсека Сталина, заменив его Кировым. Говорили даже о том, что в последний момент Киров струсил и доложил о заговоре Сталину, который немедленно принял контрмеры и таким образом удержался у власти. Насколько верны были эти слухи, Малкин не знал и потому настороженно ждал, не закатится ли политическая звезда секретаря крайкома. Прошли месяцы после съезда, а Шеболдаев по-прежнему оставался в фаворе, возглавляя одну из крупнейших партийных организаций страны. Решение правительства о разделе Северо-Кавказского края на одноименный с центром в Пятигорске и Азово-Черноморский с центром в городе Ростове-на-Дону вызвало в стране массу кривотолков и опять их авторы возвращались мыслями к XVII съезду партии, расценивая расчленение края как месть Сталина Шеболдаеву за некорректное поведение во время выборов руководящих органов партии.

Малкин на этот счет придерживался официальной точки зрения, полагая, что «в условиях непрекращающейся классовой борьбы, активизации подрывной деятельности антисоветских элементов и преступных вылазок оппозиции приближение парторганов к массам» естественно и необходимо. Стало быть, решение правительства своевременно и закономерно. Конечно, жить в условиях политической неразберихи без крепкого покровителя сложновато, но, черт возьми! Чему-то он научился за время многолетней службы в органах госбезопасности! С тех пор, как пришел он добровольцем в Красную Армию и метался по фронтам гражданской войны, немало воды утекло – неужели не сможет наладить отношения с новым руководством? Тем более что новый аппарат УНКВД сформировался в основном из старых кадров, которые всегда относились к нему доброжелательно.

Томила неясность, связанная с убийством Кирова. Он терпеливо пережевывал информацию, которую в изобилии поставляла истеричная пресса, кое-что поступало из скупой чекистской «почты». Но чем больше ее накапливалось, тем острее становились мучившие вопросы, на которые ответов не было.

Ясно было одно: выстрел в Смольном – это прелюдия к массовому террору. Кто будет подвергнут репрессиям прежде всего? Враги Кирова или его друзья? Не те ли, кто пытался возвести его на трон на XVII съезде: месть за предательство – вполне естественно. О работниках госбезопасности, не сумевших уберечь крупного партийного и государственного деятеля, а возможно принявших непосредственное участие в его убийстве, и говорить нечего. Вряд ли кому из них удастся дожить до суда. Другое дело, ограничится ли следствие расправой только над ними или попытается «вскрыть» в органах госбезопасности «антисоветскую террористическую организацию». Соблазн, конечно, очень велик. Как бы там ни было, а даже Малкина не покидала уверенность, что стрелял не Николаев. Неважно, что он был схвачен на месте происшествия и сознался. Выстрел в затылок – это слишком чекистский прием.

Впрочем, как знать? Для объективных выводов нужно как минимум располагать данными, которые есть у следствия. А их нет. Значит придется брать на веру то, что выдаст Наркомвнудел своим подразделениям на местах.

«Если вспыхнет террор против органов НКВД, – размышлял Малкин, – то волна его обязательно докатится до Сочи. Здесь излюбленное место отдыха руководителей партии и правительства, – значит, в Сочи без террористов, замышляющих или подготавливающих покушение, никак нельзя. Значит, надо готовиться к любым превратностям судьбы и прежде всего усилить бдительность. С чего начинать? С упреждающего удара? Если так, то нанести его надо быть готовым по первому требованию текущего момента».

Поезд, притормаживая, подходил к перрону. Малкин не торопился к выходу. Он выжидал, когда схлынет толпа, чтобы спокойно, без суеты покинуть временное убежище. Такой миг настал. Покинув уютное купе, Малкин вежливо распрощался с услужливой проводницей и, пожелав ей счастливого пути, вышел на перрон. Обычная вокзальная сутолока не раздражала, и он не торопясь выбрался на привокзальную площадь.

– Парикмахера Долидзе знаешь? – спросил он долговязого таксиста, стоявшего у автомашины с распахнутыми настежь дверцами.

– Знаю.

– Вези к нему.

– Вы без вещей?

– Как видишь.

– Садитесь.

– У нас говорят – присаживайтесь.

Шофер не ответил. Вероятно, не понял намека. Сутуля узкую спину, он на мгновение застыл над баранкой. Затем задумчиво посмотрел на пассажира и запустил двигатель. Машина, шурша шинами по умытому булыжнику, развернулась на площади, юркнула в узкий переулок и вскоре оказалась на широкой центральной улице города. «Молчун. С таким не разговоришься»,– подумал Малкин о шофере и сразу потерял к нему интерес.

Долидзе встретил Малкина с распростертыми объятиями и, не придержи его Малкин, наверняка полез бы целоваться.

– Ка-аво я ви-ижу! – устремил он навстречу лоснящиеся глаза. – Да-авно не имел удовольствия… Присаживайтесь, дарагой. Будэм бритца?

– Как всегда.

– Эта мы пажалуста.

Наезжая время от времени в Ростов, Малкин брился только у Долидзе. Разговорчивый грузин работал стремительно, но за короткое время успевал поделиться всеми новостями, полученными, как он утверждал, из самых достоверных источников. Малкин знал, что это не треп: услугами Долидзе пользовалась половина сотрудников УНКВД, а среди них было немало таких, кого распирало от желания высказать сокровенное.

Начальник управления Люшков сидел в мягком кожаном кресле нахохлившись. Равнодушно выслушал доклад Малкина о прибытии, небрежно махнул рукой.

– Садись, майор. Доехал без приключений? – лицо его обрело деловую сухость. – Рассказывай, как живешь, с кем живешь, что творишь на своем побережье? – откинувшись на спинку кресла, он стал ощупывать Малкина тяжелым настороженным взглядом.

«Что это с ним, – удивился Малкин, – раньше такого барства за ним вроде бы не водилось?

Он коротко доложил обстановку в городе, проиллюстрировал статистическими выкладками ход массовой операции по изъятию контрреволюционного элемента. Мельком взглянул на Люшкова и удивился еще больше: полное отсутствие интереса, мешки под глазами, усталость.

– Ну, что ж ты замолчал? Говори, я слушаю.

– Доклад окончен.

– Да? Н-ну хорошо. По имеющимся данным, Сталин в текущем году намерен отдыхать в Сочи. Ты готов обеспечить безопасность товарища Сталина?

– Так точно, готов.

– Сотрудники управления, помогавшие тебе в мае в развертывании массовой операции, утверждают, что многие семьи репрессированных нацменов, проживающих вдоль трассы от Ривьеры до границы с Абхазией, не перекрыты агентурой и имеют реальную возможность совершения террористических актов. Что скажешь?

– Для меня это новость. Никто из них расстановку агентуры не проверял. Если бы у кого-то и появилось желание покопаться в оперативных делах, я бы этого не позволил без вашего на то письменного указания. Это первое.

– А второе произнеси на полтона ниже, – приглушенно выдавил из себя сидевший поодаль и невесть когда появившийся в кабинете помощник Люшкова Каган.

– Я отвечаю на вопрос начальника управления, товарищ Каган, – холодно парировал Малкин, окинув помощника неприязненным взглядом. – Генрих Самойлович! Я не понимаю претензий товарища Кагана!

– Выйди, – незлобиво, но твердо приказал Люшков помощнику. – Выйди и займись делом. Здесь, я надеюсь, разберусь без тебя.

Каган побагровел, злобно и многообещающе посмотрел на Малкина и, пробормотав: «извините», – послушно покинул кабинет.

– Ты не обращай внимания. Сказать откровенно, он мне и самому изрядно надоел. Распоясался. Придется привести его в норму, – Люшков помолчал. – Так-так, Иван Павлович! Значит, с первым все ясно. Что дальше?

– Уезжая в Сочи, руководитель группы поинтересовался, какие трудности я испытываю при проведении особых мероприятий. Я ответил, что все эти трудности местного значения, что сейчас мы заняты поисками путей их преодоления и что заострять внимание руководства УНКВД – на них не следует. В качестве примера я и привел ему проблему трассовой агентуры. Она действительно пока существует, но это моя проблема.

– В чем ее суть?

– Суть ее в том, что источник комплектования трассовой агентуры, если иметь в виду местных жителей, иссяк. Вдоль трассы проживают в основном семьи репрессированных, то есть фактически наши враги. Поэтому организовать наблюдение за ними достаточно сложно. Сейчас мы решили использовать для этих целей проверенных сезонных рабочих и особенно приезжий инженерно-технический персонал строек, которых мы, если честно, понуждаем покидать бараки и селиться на жительство в домах интересующего нас контингента. Греки пускают квартирантов охотно, болгары, поляки – с потугами, а вот к прибалтам подобраться почти невозможно. Но их не так много и я надеюсь обойтись своими силами. По крайней мере, сейчас они перекрыты надежно и о появлении в их домах посторонних мы получаем информацию своевременно.

– Все лучше, чем ничего. Ну а что там у вас с бальнеолечебницей? Мне доложили, что в ванный корпус можно свободно проникнуть по водостоку от сероводородного источника.

– Можно, но не свободно. Можно ночью, когда падает уровень воды. Но сам источник и водосток, а в особый период и весь ванный корпус находятся под нашим жестким контролем.

Малкин непроизвольно поднял глаза на Люшкова и мысли его мгновенно спутались. Было во взгляде Люшкова что-то гипнотизирующее, расслабляющее волю. Хотел оторваться от него и не смог, что-то мешало отвести глаза. Подержав Малкина в оцепенении, Люшков опустил веки и, расправив носовой платок, приложил ко лбу.

– Какая помощь нужна? Сил достаточно?

– С учетом прикомандированных – более чем… Арестованных содержать негде, – вспомнил Малкин. – В камерах теснота, духота. Люди не выдерживают. Почти через день обнаруживаются умершие. После операции по грекам я вынужден отдать для их размещения следственную комнату. И это при том, что следствие тоже задыхается от неудобств.

– Надо разумно планировать аресты.

– Списки-то составляем заранее.

– Корректируйте их в зависимости от загруженности камер. Сочи не взорвется, если вы кого-нибудь возьмете не сегодня, а, скажем, через неделю-другую.

– Находятся ретивые, берут внесписочных. Не бить же их по рукам. Тем более что иногда просто вынуждают обстоятельства.

– Значит, при составлении списков делайте поправку на ретивых. Чтобы регулировать загруженность ДПЗ большого ума, согласись, не надо. Возводить новые тюрьмы нам никто сейчас не позволит… Ну, сделай пристройку на несколько камер.

– За какие шиши?

– Ма-алкин! Ты меня удивляешь. Сочи – огромная стройка. Сколько у тебя там строительных организаций?

– Около пятидесяти. Больше, – уточнил торопливо.

– Ну вот. Все ворочают миллионами. А если с миру по нитке, голому что?

– Камера с видом на море, – мрачно сострил Малкин.

– Врешь! Несколько камер. – Люшков рассмеялся и лицо его стало удивительно добрым. – Обратись в горком; в горсовет. Да они, только пожелай, лично для тебя камеру отгрохают. Ладно. Думай. Как работает Абакумов? Он сильно возражал против назначения к тебе! Справляется?

– Работает неровно. Думаю, что сочинский объем для него велик.

– Заберу. У тебя есть кандидатура вместо него?

– Есть, – торопливо ответил Малкин, еще не зная, радоваться ему или огорчаться.

– Кто?

– Помощник начальника Армавирского оперсектора Кабаев.

– Ты хорошо его знаешь?

– В тридцать третьем я работал заместителем начальника Кубанского оперсектора ОГПУ, а он там же начальником экономотделения. Почти четыре года подряд приезжает ко мне в Сочи в особый период для оказания помощи. Смышленый оперативник, честный труженик, надежный человек. Оперативную обстановку в Сочи освоил, ориентируется намного лучше Абакумова.

– Подумаем, – Люшков сделал пометку в записной книжке. – Подумаем. Он сейчас у тебя?

– Да.

– Значит так, Малкин. В случае приезда Сталина в Сочи всю ответственность за его безопасность вне дачи бери на себя. Власик и прочая генеральская шпана, которая его окружает, это принеси-подай. Твоя задача – организовать надежную охрану на маршрутах следования, в местах посещения и в ванном корпусе. Понял? В ванном корпусе! И немедля займись трассовой агентурой. Почисти ее, еще раз проверь всех. Всегда помни про участь ленинградских чекистов, допустивших убийство Кирова… Вопросы?

– Нет. Мне нужно задержаться в Ростове на три-пять дней.

– Разрешаю. Что еще?

– Все.

– Ну, будь здоров.

– Разрешите идти?

– Иди.

Малкин щелкнул каблуками, вспомнил: так уходил от него Абакумов. Вспомнил и улыбнулся.

15

Возвратился Малкин домой неделю спустя. Алексей ждал его на вокзале. По пути домой Малкин заглянул в дежурную часть горотдела, поинтересовался оперативной обстановкой.

– За время вашего отсутствия, товарищ майор, никаких серьезных происшествий не зарегистрировано.

Удовлетворенный ответом, Малкин прошел к себе в кабинет.

На столе обнаружил записку Кабаева и телеграмму из Москвы на его имя.

«Иван Павлович! – писал Кабаев. – Как говорится, без меня меня женили (читай телеграмму). Не знаю, кто так ловко похлопотал за меня. Вроде со всеми жил дружно. Очень сожалею, что перевод в Хабаровск разрушил мои надежды поработать с тобой в Сочи. Но не думаю, что все потеряно. При желании ты сможешь вернуть меня в Азово-Черноморье. Считай, что это моя к тебе убедительная просьба. Привет семье и не поминай лихом».

Малкину стало не по себе. Нетрудно догадаться, чья злая воля распорядилась твоей судьбой, дружище.

Только после доклада он узнал от управленцев, что Люшков переведен на ДВК и сдает дела.

– Кагана забирает с собой, – радовались сотрудники.

«Так вот откуда равнодушие и злость», – подумал он тогда.

«Жид пархатый, – злился теперь, – тебе, оказывается, не доклад мой нужен был. Принюхивался, гожусь ли для тандема, а я цапнулся с Каганом, да еще и с Кабаевым поднесся. Проболтал друга… И ведь надул, как младенца, – заметался Малкин по кабинету, – ни слова об отъезде, конспиратор вонючий… С кем же он снюхался там? – Малкин взял телеграмму: подпись Фриновского. – А-а! Ну, тогда мы с тобой еще поборемся! Тогда я еще на коне! Фриновский не откажет. Как-никак, числит меня в друзьях».

Прокручивая в памяти разговор с Люшковым, Малкин силился понять, почему его, уже фактически бывшего начальника управления, так живо интересовало состояние охраны ванного корпуса, в котором Сталин любил просиживать часы? Почему Именно этого объекта? В Сочи немало более сложных для охраны мест, которые посещает Сталин, но ванный корпус бальнеолечебницы? Непонятно. Малкин считал его наиболее защищенным и, следовательно, безопасным в любом отношении – и вдруг такая озабоченность, такой интерес и, главное, осведомленность об инженерных сооружениях!

Ломая голову над тайной, не поддающейся разгадке, Малкин нервничал, стал придирчивым и крикливым, беспощадно карал подчиненных за малейшие провинности и наконец взялся лично инспектировать силы и средства, находящиеся в его распоряжении и задействованные на охрану Сталина и его окружения.

Результаты проверки привели в отчаяние. Оказалось, что коммерческая гостиница «Кавказская Ривьера», примыкавшая своими семью корпусами к группе дач СНК и числившаяся в службе госбезопасности как объект охранного обслуживания, агентурного прикрытия не имела. Только восемь осведомителей из необходимых сорока освещали оперативную обстановку на отрезке трассы от «Бочарова ручья» до санатория Мосгорздрава, а крутой поворот ее между санаториями Наркомзема и РККА, где правительственные машины замедляют ход при проезде выемки, вообще оставался без агентурного наблюдения.

Большая часть обслуживающего персонала дач особого назначения и бальнеолечебницы длительное время не проверялась, а имеющиеся компрматериалы на ряд служащих реализованы не были и на день проверки находились без движения.

Выяснилась и еще одна пренеприятнейшая деталь: райуполномоченные Хосты, Мацесты, Адлера были отозваны в Сочи для ведения следствия, а негласный состав отдела охраны использовался при производстве обысков, арестов и других следственных действий, что привело его к частичной расшифровке. Вскрыл Малкин и массу других недостатков, от которых голова шла кругом, и он никак не мог понять, пребывает он в реальном мире или видит все это в кошмарном сне.

Закончив проверку, Малкин созвал совещание оперативно-следственного состава. Говорил стоя, чем немало озадачил присутствующих. Бледное озлобленное лицо, тихий шипящий голос. Фразы короткие, отрывистые, как пистолетные выстрелы. Говорил недолго, изложил только суть, но как изложил! На устранение недостатков выделил неделю. Предупредил: если хоть одно из его указаний не будет выполнено – виновные пойдут под суд. Цену обещаниям Малкина знали все. Поэтому расходились с предчувствием неминуемой беды. Малкин обозвал их самоубийцами, они чувствовали себя смертниками.

Все ушли. Абакумова и Захарченко Малкин придержал.

– Не ожидал. Не ожидал увидеть такой бордель, – говорил он, вышагивая по кабинету. – И это плата за доверие, которое я вам оказывал, за уступки, на которые шел. То, что разрешал в порядке исключения – становилось правилом. Просили в помощь следствию одного райуполномоченного – взяли всех. Все держится на соплях. Полный развал! Захарченко! Хоть ты мне и друг, но запомни: на «тройку» пойдешь первым. Я тебе устрою по-дружески, вне очереди, как ты мне, так что давай, выкарабкивайся. Собери еще раз своих бездельников, подумайте сообща, как выйти из положения. И вообще, – распаляясь, засверкал глазами Малкин, – почему после совещаний вы оба уходите вместе со всеми? У вас что, не возникает вопросов? Нет предложений? Не хотите вместе подумать, пообсуждать, обменяться мнениями? Вы же руководители, черт бы вас побрал! До такой степени запустить оперативное хозяйство! Вы что, не понимаете, чем это пахнет?.. Впредь о наличии и расстановке сил и средств докладывать ежемесячно! В последний понедельник! Понятно? С готовыми предложениями. Вот так!

Малкин прошелся уже спокойней по кабинету, остановился и постоял у окна.

– Осведомителей, занятых охранными мероприятиями в тыловой части города, а их там более трех четвертей, сосредоточьте на объектах охранного обслуживания вдоль трассы. Засветившихся не задействуйте, подумайте, где их можно использовать без особого риска. В беседе с Люшковым я отказался от помощи, но теперь Люшкова нет, беседа не протоколировалась, значит, не грешно будет попросить десятка два-три секретных сотрудников из других горрайотделов, пока не ликвидируем некомплект своих собственных. Просчитайте, сколько нужно, чтобы закрыть все объекты посещения. Особое внимание уделите сезонным рабочим и вербованным, проживающим в бараках в Мацестинском ущелье. Проведите чистку среди шоферского состава автотранспортного управления города: за последнее время там скопилось, вероятно, немало контрреволюционного элемента. От руководителей организаций, своевременно не представивших информацию на вновь прибывших, потребуйте объяснения, независимо от того, являются ли они членами Пленума ГК или Бюро ГК. Пора уже для острастки пропустить пару-другую через «тройку», ожирели сволочи, мышей не ловят. Определите сроки очередного изъятия. В списки на аресты включайте только тех, на кого есть крепкая компра, чтобы быстро их обработать и взять новую партию. Для нас очень важно сегодня дать высокий количественный показатель, чтобы в случае чего можно было показать, что мы без дела не сидели. Надо спешить. Люшков предупредил, что в этом году Сталин отдыхает у нас. – Малкин хотел еще что-то сказать, но вдруг запнулся, выпучил глаза и замер на мгновение, глядя в никуда, затем остервенело ткнул себя пальцем в висок: – Черт побери! Дошло! Дошло наконец! Ах иуда! Нет, каков мерзавец! Получил информацию о возможном покушении на Сталина и ничего не сказал. Только намекнул, подонок: обратите, мол, внимание на ванный корпус. Сейчас же, сейчас же доложу Ежову. Это ж преступление! Смылся на ДВК и теперь его ничто не колышет.

– Иван Павлович! – не выдержал Захарченко. – Что там произошло?

– Люшков. Предупредил, что Сталин отдыхает у нас. Затем стал детально расспрашивать о том, возможно ли проникнуть в ванный корпус бальнеолечебницы по водостоку от сероводородного источника. Поинтересовался состоянием охраны и приказал мне всю ответственность за безопасность Сталина в Сочи взять на себя, не надеясь на Власика, и всякое прочее… Я ломал голову, а ответ вот он, на поверхности. Сейчас же позвоню Ежову.

– Не вызвать бы огонь на себя, – высказал опасение Абакумов. – Пришлют комиссию, а у нас прорыв…

Малкин оборотил лицо к говорившему и тому показалось, что он вот-вот заплачет.

– Ты прав, Николай. Тут действительно надо подумать.

– Они готовятся? Ну и пусть, – бодро произнес Абакумов. – Они придут – мы их встретим. Красивое будет дело!

– А ты, кажется, входишь во вкус, – рассмеялся Малкин. – А я тебя чуть Люшкову на ДВК не отдал, – соврал он, не моргнув, глазом. – Ладно. Будет совсем хорошо, если мы их выявим заранее. Выявим, будем держать под контролем, а в самый интересный момент возьмем, а? Ищи, Абакумов, и готовь дырку на кителе для ордена.

– Был бы орден, а дырку сделать нетрудно, – повеселел Абакумов. – В случившемся есть, конечно, и моя вина, но за полтора месяца вникнуть во все тонкости, согласитесь, Иван Павлович, дело сложное. Будем выправлять положение.

– Не замыкайся только в себе, больше спрашивай, не стесняйся учиться у подчиненных. По крупинке от каждого – тебе опыт. Да! Кого рекомендуешь вместо Лебедь?

– Кандидатура есть. Даже несколько.

– Ну, тогда самую перспективную пришли ко мне завтра после обеда. Кто это будет?

– Думаю, Оксана Филлипчук.

– Спецпроверку провели?

– Да. Полтора года работала в санатории РККА под контролем наших. Семьи нет. Вдова.

– Что с мужем?

– Бывший летун. Разбился.

– Понятно. А как на передок? Небось рабоче-крестьянские красные молодцы развратили основательно?

– Были две связи. Старший начсостав. Мужички добропорядочные, ныне здравствуют, компроматом не располагаем.

– Ну, хорошо. Не влипнуть бы как с Лебедь.

– Не влипнем. Я ж говорю, была под контролем.

– Ладно. Оба свободны.

На следующий день Абакумов позвонил в условленное время:

– Пришла Филлипчук.

– Направь ее ко мне.

– Материалы проверки будете смотреть?

– Ты ж смотрел?

– Смотрел.

– Я тебе верю. Пусть заходит.

Прошли минуты. Дверь в кабинет приоткрылась без стука. В образовавшемся проеме появилась девичья головка в светлых кудряшках. Смешливая, жизнерадостная мордашка с вызывающе вздернутым носиком.

«Мила», – отметил Малкин, делая вид, что не замечает посетительницу.

– Иван Павлович! – позвала она мягким певучим голосом. Малкин поднял голову. – Я Оксана Филлипчук. Здравствуйте. Мне сказали, что вы приглашали, – сказала и замерла в ожидании, прижавшись щекой к косяку двери.

– Правильно сказали, Оксана Филлипчук. Проходи, садись, погутарим.

Дверь открылась настежь, и в кабинет вошла улыбающаяся юная особа в изящной полосатой блузке с дразнящим вырезом на груди и в пышной юбке на широком поясе-корсете, плотно облегающем талию. И блузка, и юбка, и точеные ножки придавали ей стройность и легкость необыкновенные.

Следуя к столу, за которым сидел Малкин, Оксана быстрым взглядом окинула кабинет и, убедившись, что они одни, решительно через стол протянула Малкину руку:

– Здравствуйте, Иван Павлович, – произнесла тоном человека, если уж не равного по положению, то знающего себе цену.

Неожиданно для себя Малкин вскочил с кресла и торопливо сжал ее упругую руку холеными ладонями.

– Здравствуй, Оксана! А я уж забеспокоился: нет и нет, думаю, не случилось ли чего…

– Нет-нет, я точна. Явилась минута в минуту, как было условлено, только… Меня ведь приглашал Николай Александрович.

– Располагайся, – засуетился Малкин, изображая радушного хозяина. – Можно там, – он показал глазами на мягкие стулья, стоявшие вдоль стены, – можно здесь, – Малкин положил ладонь на спинку кресла у приставного стола.

– А можно на этом диване? – приняла Оксана игру хозяина кабинета и, не дожидаясь ответа, осторожно расправив юбку, присела на самый краешек.

– Можно, можно, – осклабился Малкин, раздумывая, занять ли ему место рядом с этим чудом природы или остаться в своем насиженном кресле. «Не дури», – приказал он себе, чувствуя, что в нем просыпается мужик, и решил официальную часть беседы провести в соответствующей тональности.

Он тщательно расспросил Оксану о ее близких, родственниках, друзьях и знакомых, об обстоятельствах гибели мужа, о сослуживцах, повадках отдыхающих. Поинтересовался, поддерживает ли она связь с теми, с кем близко сводила ее вдовья судьба за все время работы в санатории РККА. Оксана отвечала коротко и, как показалось Малкину, искренне. Их беседа превратилась в своего рода исповедь молодой женщины, красивой, но не очень грешной, жаждущей честной мужской ласки. Увлекшись, Малкин незаметно для себя перебрался на диван. Близость Оксаны разжигала в нем дикое томление и решимость послать все к чертовой матери, прекратить дурацкие расспросы и…