Текст книги "Коридоры кончаются стенкой"

Автор книги: Валентин Кухтин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 55 страниц)

48

Бироста в очередной раз перечитал свои записки и ему стало страшно: а что если они случайно попадут в руки Малкина или, что еще хуже, – Сербинова? «Не слишком ли откровенно пишу? – думал он, машинально перелистывая страницы. – Но это документ! По большому счету, свидетельские показания! Значит, откровение необходимо – будет больше веры». Он снова взялся за перо, предварительно заперев двери на ключ.

«Напомнив о деле Белобородова, Сербинов сильно задел меня за живое. Но самое жуткое состояло в том, что на его хамский упрек мне было нечего ответить. Тем не менее, снова, как всегда, проявив упорство и выдержку, я настоял на своем и мне предоставлена полная свобода действий. Конечно, в случае неудачи мне вместе с Шалавиным придется испить горькие пилюли. Но у меня есть уверенность: Жлоба враг. Об этом вопиют материалы проверки деятельности Рисотреста и выводы Оргбюро ЦК ВКП(б) по Краснодарскому краю, попросту говоря – бюро крайкома. Я сделал выписки из этих документов и привожу их здесь в качестве доказательства, что я действовал не по наитию. Вот выписка из справки комиссии: «Рисотрест объединяет 3 совхоза: Черкесский (Ивановского района), Красноармейский и Тиховский (Красноармейского района), организованных в 1931–1932 гг. и доведших свои посевы в 1937 г. под рисом всего до 4004 га.

Вследствие того, что ирригационное строительство совхозных систем было начато, а проводимое их переустройство осуществлялось без хозяйственных планов освоения площадей, утвержденных севооборотов, оргпланов, построенная в 1934 году сеть оказалась непригодной и потребовала переустройства.

Между тем общая стоимость строительства оросительных систем, связанных в основном с совхозами, по смете Кубрисостроя составляет 52 000 000 руб., в т. ч. израсходованных до 1.01.37 г. 22 200 000 руб.

Кроме того, общие затраты на организацию и строительство совхозов с начала 1932 г. по 1.01.37 г. составили 12 000 000 руб., не считая ежегодных ассигнований по фонду освоения, которые за все годы составили сумму 10 000 000 руб.

Несмотря на такие огромные капиталовложения, рисосовхозы находятся в исключительно тяжелом состоянии и в настоящем своем виде дальше существовать не могут, так как вместо образцовых хозяйств крупного социалистического земледелия, в результате вражеского руководства они превращены в позорные убыточные предприятия, дискредитирующие идею совхозного рисосеяния.

Для окончательного их восстановления и приведения в культурный вид и подведения под них хозрасчетной базы необходимы дополнительные капвложения, исчисляемые ориентировочно, согласно докладной записке вновь назначенного директора Рисотреста тов. Черткова, в сумме 13 000 000 руб., что должно быть уточнено расчетами и сметами оргпланов совхозов.

Совхозы и колхозы имеют равные показатели урожайности риса на корню до уборки. Однако вредительская подготовка совхозов к уборочным работам при массовом полегании риса приводит к недопустимой затяжке уборочных работ и вызывает огромные потери, что сказывается в разнице намолота с 1 га: колхозы намолачивают от 40 до 50 и выше центнеров, а совхозы только 25–33 центнера.

Вследствие того, что совхозы являются союзными и подчинены Рисотресту, руководство со стороны краевых и районных организаций отсутствовало в равной степени как со стороны Рисового отдела НКЗ СССР, что позволило ныне разоблаченному врагу народа Жлобе превратить совхозы в убежища для чуждого элемента: раскулаченных, служивших в белых армиях, атаманских бандах и пр.

Стахановское движение и социалистическое соревнование в совхозах фактически отсутствуют. Общественной – работы в совхозах нет, или она проводится формально».

И еще одна выписка – выводы крайкома:

«Злейший враг партии и народа Жлоба, вместе с подобранными им заместителями Бойко, Чертковым (1932–1933 гг.), директорами совхозов Биссе и Подоляк, долгое время вредили в рисосовхозах края. В результате их вражеской работы рисосовхозы Красноармейский, Черкесский и Тиховский вредительски строились без проектов и планов освоения и организации рисовых хозяйств, расположения усадебных, жилых и производственных построек производились без всякой увязки с рациональным хозяйственным освоением земельной территории, руководящий и технический персонал совхозов оторван от производства и разбросан в 15–16 километрах от производства.

Громадные капиталовложения в рисовые совхозы использовались на вредительское строительство оросительной системы, постройку непригодных к жилью саманных и турлучных зданий и бараков. Вредительски заболачивались лучшие, наиболее плодородные земли и оставлялись неиспользованными под рисосеяние приплавневые земли.

Враги умышленно не создавали организационно-хозяйственных планов, не вводили правильных севооборотов, игнорировали элементарные агротехнические требования, срывали нормальные сроки сева и уборки, сознательно приводя совхозы к низкой урожайности и большим потерям.

Наряду с этим в рисосовхозах процветала явно антигосударственная тенденция на сокрытие от государства, присвоение и растранжиривание большого количества риса, самоснабжение руководящих и административно-технических работников совхозов, треста и отдельных работников районов, разворовывание Жлобой, его заместителями, директорами совхозов и проникшими с их помощью в совхозы чуждыми вражескими элементами, жуликами и проходимцами государственной собственности, создание «черных» касс. Все это вместе с явно вражеским отношением к рабочим совхозов, грубостью и издевательством над ними, зажимом самокритики и гонением на передовых рабочих, выступающих с критикой, привело совхозы края к развалу.

Врагам Жлобе и его банде в этой подрывной работе явно помогали бывший секретарь Ивановского райкома Ухов и разоблаченный враг бывший секретарь Красноармейского РК Климкин, тесно связанные со Жлобой и подкупленные им всевозможными подачками продуктов, премий, совместными попойками и поездками на охоту. Назначенный в июле месяце 1937 года директором Рисотреста Чертков не только не принял никаких мер к выкорчевыванию вражеских корней Жлобы, но и сам, тесно связанный с врагами Жлобой и Бояром, продолжал вредить и разваливать рисосовхозы…

Учитывая это, оргбюро постановляет:

Исключить из партии, снять с работы и привлечь к ответственности как прямых соучастников лютого врага партии и народа Жлобы во вредительстве и развале рисосовхозов – директора Рисотреста Черткова, директоров совхозов Биссе и Подоляк. Санкционировать отстранение от работы и привлечение к ответственности исключенного из партии первичной парторганизацией бывшего начальника Кубрисостроя Бойко».

На первом же «свободном» допросе я ознакомил Жлобу с выписками. Они произвели на него удручающее впечатление. Он читал, а я исподволь наблюдал за выражением его лица и мне было жутко и страшно видеть слезы этого, без сомнения, мужественного человека, странным образом оказавшегося в стане врагов. Он плакал и не скрывал от меня слез, может быть, потому, что я ни разу не поднял на него руку, не повысил голос. Главным моим оружием была логика, логика, разрушающая его хитросплетения, которой я владею в совершенстве. Я многого не понимал в характере Жлобы, но мне вдруг стала ясна причина его слез: эти материалы перечеркивали все, что им было сделано за годы после окончания гражданской войны.

На очередном допросе я нащупал-таки у Жлобы слабые места. Он смертельно боялся изобличения его ближайшими друзьями-соратниками, бывшими партизанами. Я отобрал четверых из них, наиболее покладистых, и провел с ними серию очных ставок. Эффект был поразительный: прямо в их присутствии он признался в проведении работы, которую вполне можно признать как вражескую. Однако радость моя была преждевременной. Не таков Жлоба, чтобы сразу раз и навсегда сложить оружие. Он упорно сопротивлялся. За 25 дней моей напористой и кропотливой работы он несколько раз отказывался от признательных показаний, восстанавливался и снова все отрицал. Это была борьба нервов. Жлоба очень упрям, все время искал лазейки, чтобы выпутаться самому и вывести из-под следствия своих соучастников. Наконец сошлись на том, что он признал свою деятельность в Рисотресте вражеской, но категорически отверг злой умысел и объяснил все объективными причинами.

Посоветовавшись с Шалавиным, я решил, что собранных доказательств достаточно и через некоторое время готовый протокол, пока не подписанный Жлобой, отдал ему на корректировку. Сделав малозначительные правки, он направил его Сербинову. Вечером меня вызвал Малкин.

– Ну, что же, – доброжелательно заметил он, – хоть Жлоба и отрицает вражеский умысел, ты, на мой взгляд, в этом деле преуспел и вполне заслуживаешь поощрения. Единственный недостаток, который надо устранить: Жлоба скрыл свою связь с белоказачьим подпольем и по этому поводу его надо тщательно допросить.

Белоказачье подполье было в Управлении притчей во языцех. О нем говорили много, много работали и много разоблачали. И все-таки нарком не раз указывал на неудовлетворительные результаты и руководство Управления нацеливало личный состав на все новые и новые разоблачения. Никто не знает, есть ли оно в действительности. Я знаю ряд дел, направленных на рассмотрение Военной коллегии, в которых сплошная липа. От арестованных бывших участников белого движения методом физического воздействия выбивались нужные показания, затем эти показания объединялись в одном производстве, связывались между собой таким образом, что ранее незнакомые люди становились соучастниками, и дело готово. Делалось это, разумеется, не от хорошей жизни.

Три дня я бился со Жлобой, пытаясь выполнить поручение Малкина. Жлоба начисто все отрицал. Я решил дать ему неделю для размышлений и, когда по истечении срока по моему требованию его доставили в кабинет, я увидел, что над ним кто-то усердно поработал. Лицо его было в ссадинах и кровоподтеках, левый глаз надежно закрыт разбухшими веками. Я спросил, кто его так разукрасил. Он с усилием усмехнулся:

– Палач, которого вы недавно рекомендовали кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР.

Я промолчал. Что я мог ответить? Что Жлоба прав?.. Мы договорились. Жлоба подписал протокол не читая. И я направил его по инстанции. И хоть не покидает меня уверенность, что дело Жлобы я сотворил чистыми руками, – на душе неспокойно. А наводит на размышления и вселяет сомнения случай, который запомнился, потому что показался вопиющим. Параллельно со мной расследованием по белоказачьим формированиям занимались еще несколько следователей, в их числе Бродский. Как-то я зашел к нему в кабинет и увидел странную картину: Бродский и арестованный по делу Жлобы Чертков, лежа на полу, чертят какой-то план на карте Северного Кавказа. Я спросил, что происходит. Бродский, доверительно подмигнув мне, пояснил, что Чертков отмечает расстановку жлобинских повстанческих корпусов, дивизий, полков. Это была явная липа и я сказал об этом Бродскому, но тот лишь усмехнулся.

– Знаешь что, мировой следователь, – он приблизил свое лицо к моему и прошипел: – пошел-ка ты отсюда на х…!

Я доложил о происшествии Сербинову. Я сказал, что Чертков гонит Бродскому липу, а тот, не пережевывая, проглатывает ее. Сербинов был со мною краток:

– Ты закончил протокол допроса Жлобы?

– Закончил.

– Вот и прекрасно. – Он выразительно, но не злобно, как раньше, посмотрел на меня и, чеканя каждое слово, произнес: – А теперь иди туда, куда тебя послал Бродский.

Я задохнулся от возмущения и когда пришел в себя – Сербинова возле меня уже не было. Что делать? Жаловаться Малкину? Превратят все в шутку. Наркому? Для этого нужно иметь полную информацию по делу. Вдруг я чего-то не знаю и мои сомнения напрасны. Я ощутил себя в замкнутом круге, из которого пока не могу выбраться».

49

В начале декабря на бюро горкома ВКП(б) рассматривался вопрос о Жлобе. Докладывал председатель ревизионной комиссии Ильин.

– Собственно, докладывать почти нечего, – сказал он хмурясь. – Из УНКВД поступила вот эта записка, из которой явствует, что член партии с 1917 года Жлоба арестован органами НКВД как враг партии и народа. О том, что на шестой городской партконференции Жлоба избран в состав пленума горкома, вы знаете. Известны его заслуги перед советской властью: герой гражданской войны, легендарный комдив Стальной дивизии, красный партизан. В мирное время сооружал оросительные каналы в качестве директора Рисотреста, был уполномоченным ВЦИК по борьбе с беспризорностью. Но вот Малкин утверждает, что он враг советской власти и готовил ее свержение.

– Не Малкин утверждает, – возмутился Малкин. – Это Жлоба показал на следствии.

– Возможно, – возразил Ильин, – но об этом известно следствию, а члены бюро горкома, как всегда, в неведении. Может быть, предложим товарищу Малкину проинформировать членов бюро более подробно о вражеской деятельности коммуниста Жлобы?

– Бывшего коммуниста! – уточнил Малкин.

– Коммуниста! – парировал Ильин. – Решение о его исключении из партии пока не принято.

– Более того, что уже сказано, я добавить не могу. Подчеркну для сомневающихся: вина Жлобы в проведении вредительской работы в системе Рисотреста, в «Заготзерне» и в подготовке вооруженного восстания полностью доказана.

– Ваше предложение, Иван Павлович, – попытался разрядить атмосферу Осипов. – Что вы лично предлагаете?

– Я предлагаю следующую формулировку: Жлобу из партии исключить как врага народа, арестованного органами НКВД.

– Вот так сразу, без обсуждения? – возмутился Ильин.

– У кого иное мнение, товарищи? – обратился Осипов к членам бюро.

Молчание.

– Может быть, есть вопросы к товарищам Малкину и Ильину?

Снова гробовое молчание. Осипов обвел взглядом членов бюро. Сидят насупившись, втянув голову в плечи.

– Нет вопросов, – сказал один.

– Все ясно, чего уж там, – поддержал другой.

– Какие там вопросы, – безнадежно махнул рукой третий. – Сказано ведь: большей информации нам доверять нельзя.

– Согласиться с линией товарища Малкина, – поднял голову четвертый. – Враг он и есть враг, с партбилетом или без него.

– То есть вы, товарищи члены бюро, считаете возможным принять предложенную Малкиным формулировку? – спросил Осипов.

– Не возможным, а необходимым, – оживился Малкин.

Голосовали, не глядя друг на друга, почти единогласно. Воздержался Ильин. Расходились молча, как после похорон. У каждого саднило сердце: сегодня отдали на заклание Жлобу. Трусливо, безропотно отдали. Кто следующий?

Дождавшись, когда все вышли, Ильин и Малкин, словно сговорившись, подошли к Осипову.

– Ты чего удила закусил? – обрушился Малкин на Ильина. – Партии он не верит, НКВД ни во что не ставит – как это понимать?

– Так дальше жить нельзя, Сергей Никитич, – словно не замечая Малкина, подступил Ильин к Осипову. – Малкин умышленно избивает партийные кадры, это же очевидно! А мы потакаем, не требуем обстоятельных докладов. Что это за формулировка: в связи с арестом? Арест это что – доказательство вины? Если так дело пойдет и дальше – в крае останется один не враг – Малкин. Пора в конце концов разобраться, кто враг.

– Ты на что намекаешь? – крикнул Малкин.

– Не намекаю, а с большевистской прямотой заявляю: ни тебе, ни твоему Сербинову я не верю! Так избивать партийные кадры могут только враги партии! Я предлагаю, Сергей Никитич, создать комиссию и поручить разобраться, что там творится в малкинских застенках.

– Зачем же комиссию? – с издевкой произнес Малкин. – Окажешься там сам и разберешься. Досконально.

– А ты и впрямь возомнил из себя, – вмешался в разговор Осипов. – Между прочим, у меня пока без движения лежат письма, в которых приводятся факты твоей вражеской деятельности. Хотел разобраться по-хорошему, не задевая твоей чести и не компрометируя органы НКВД. Вижу, что ошибся. Проверим. Подтвердится – первым потребую твоего исключения.

– Я на должность назначен ЦК и горкому не подотчетен.

– Речь не о должности, а о партийности. Исключим из партии – выгонят с должности. Выгонят с должности – настоим на аресте.

– Только не надо мне угрожать.

– А кто угрожает? Я лишь напоминаю, что ты рядовой партии и за ее дискредитацию вполне реально можешь лишиться партийного билета.

– Кстати, о партийных билетах, – всколыхнулся Ильин. – До каких пор ты будешь арестовывать людей с партбилетами в карманах?

– Это не твое дело. Есть установка ЦК.

– Где она, эта установка? Почему ее нет в горкоме?

– Потому, что она есть у меня.

– Установка при обысках изымать партийные билеты? Лжешь! Сергей Никитич! Этот вопрос надо немедленно вынести на пленум и проинформировать ЦК партии. Малкин враг – это очевидно.

Малкин струсил. Сначала он ощутил озноб. Затем его бросило в жар. На лбу, подмышками и на верхней губе предательски взмокло. Сдавило виски. Всегда надутый; зоб его расслабился и обвис. Ильин нанес чекистский удар, не зря когда-то подвизался в органах госбезопасности. «Дружно выступят и угробят, – решил он. – Если состоится решение пленума… подумать страшно…»

– Ладно, ребята, – сказал он, добродушно улыбаясь. – Пошутили и хватит. Пора расходиться: душновато здесь. Чтобы вас не занесло куда не следует, я ознакомлю вас с соответствующими документами ЦК и Наркомвнудела. Грешно не доверять товарищам по партии. Пока.

– Товарищ… – презрительно произнес Осипов, когда Малкин вышел.

– Грязный тип, – проговорил Ильин, укладывая бумаги в папку. – Думаешь, сдался? Теперь держи ухо востро, иначе перещелкает поодиночке.

– Ничего. Подготовьте с Матютой подробную справку обо всех коммунистах города, арестованных НКВД с сентября этого года.

– Малкинский период?

– Да. Глубже лезть не надо. Соберем компромат, проведем пленум. Заставим отчитаться по каждому факту. Только делать это без шума, без официальных запросов, чтобы не успел принять контрмеры. Ты ж его контору знаешь. Одних запугает, других уничтожит.

– На кого ты думаешь положиться в этом деле?

– Прежде всего – на Литвинова, Галанова, Борисова. Человек двадцать выступающих надо подготовить обязательно. Подготовить таких, в ком уверены, что не сдрейфят. Нужно показать всеобщее осуждение. Чтобы штатные ораторы НКВД не заглушили их голоса.

– Ты прав: готовиться надо тщательно.

– Отложи все дела и займись. Опыта тебе не занимать.

50

В Управление Малкин вернулся взвинченный и озлобленный. Вызвал к себе Сербинова, Безрукова, Захарченко и Шашкина.

– В горкоме заговор, – прохрипел он угрожающе. – Осипов намеревается установить контроль за обоснованностью арестов городских коммунистов. Грозил мне пленумом, исключением из партии.

– Шустрый парнишка, – удивился Шашкин. – Не ожидал.

– У него, кажется, крепкая дружба с Марчуком? – высказал предположение Сербинов.

– Дружат, – подтвердил Малкин. – На рыбалку, на охоту ходят вместе. Жена Осипова обстирывает Марчука, кормит пельменями.

– Дело не только в Марчуке, – заметил Захарченко. – Осипов крепко дружит с секретарями райкомов и председателями исполкомов. Изолировать его будет сложно. И потом, если он решился выступить открыто, значит, чувствует опору.

– Я и не призываю изолировать его прямо сейчас. В мае городская отчетно-выборная партконференция. Надо успеть выявить всех его сторонников, провести их разработку, собрать компру. Выявить и приголубить противников. От арестованных горожан, знающих Осипова, работавших или друживших с ним, добиться показаний о его антисоветских настроениях: по безграмотности он нередко допускает высказывания, порочащие деятельность ЦК, не говоря уже об НКВД. Еще раз взять в оборот Жлобу и вытянуть из него показания на Осипова. Насколько мне известно, именно Жлоба на шестой партконференции рекомендовал его в состав бюро и в секретари. И не просто рекомендовал, а отстаивал, потому что против него там выступали. Провести работу, чтобы не допустить его нового избрания в состав бюро. И не только его, сторонников тоже. Потом их можно будет брать голыми руками.

– А Марчук? – высказал опасение Сербинов.

– Марчука постараться обойти. Нас курирует Ершов, а это свой человек. С ним можно ладить. Тем более что компрометация Марчука через Осипова ему только на руку. Короче, Марчука и Ершова я беру на себя. Вам поручаю Осипова и компанию. Но предупреждаю: за вами только компра. Окончательное решение будем принимать вместе. Кстати, – обратился Малкин к заместителю, – как обстоит дела с новороссийским бунтовщиком?

– Одерихиным? Он прибыл сегодня в Краснодар и будет набираться опыта в группе Безрукова, под его непосредственным и неусыпным контролем.

– Ты, Безруков, сделай все, чтобы парень отвлекся и начисто забыл о Пушкове. К допросам с мордобоем приобщайте постепенно, щадите его самолюбие. Увидит эффективность таких допросов – смирится и, поверь мне, сам станет бить. И не забывайте о компромате. Подсуньте ему бабенку погрязнее, пусть сведет его с сомнительной компанией. В общем перевоспитывайте, а что делать с ним дальше – подумаем.