Текст книги "Коридоры кончаются стенкой"

Автор книги: Валентин Кухтин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 55 страниц)

103

Управленческая «эмка» ждала у подъезда, когда Малкин, ежась от холода, вышел на улицу. Он торопливо открыл дверцу, ругнув нерасторопного шофера, приросшего к сиденью, и, усевшись поудобней, поднял воротник пальто. Уткнувшись носом в мягкий мех, смежил глаза и буркнул недовольно:

– Поехали.

«Эмка» плавно тронулась с места и, разминая ледяные струпья, покатилась по стылому булыжнику. Миновали Дубинку, выбрались на Ставропольский тракт. Малкин открыл глаза, отдернул шторку бокового стекла, стал внимательно вглядываться в предутреннюю мглу, окутавшую окраину города. Сквозь узкие щели ставен приземистых казачьих хат сочился тусклый свет керосиновых ламп. По проезжей части дороги торопливо вышагивали работяги, тянулись телеги, вероятно, к Сенному базару, из подворотен выныривали собаки и с заливистым лаем бросались на автомобиль. Заглушая шум двигателя, неожиданно взревел гудок Главмаргарина и, словно передразнивая его, несколько раз пискнул маневровый паровозик. В какое-то мгновение звуки, свет, фигуры людей смешались и померкли. Проснулся Малкин от резкого толчка. Шофер, смачно выругавшись, остановил автомобиль, резко сдал назад и, выровняв руль, погнал вперед, воровато зыркнув на Малкина. Новый шофер не понравился Малкину с самого начала. Возвратившись из Сочи, он дал команду АХО немедленно заменить его, потому что ездить с ним было небезопасно, но подходящей кандидатуры не нашлось, да и времени для выбора не было – подоспела новая командировка. Приходилось только сожалеть, что Степаныч так неожиданно и тяжело заболел. Малкин огляделся и удивленно поднял брови: справа, у подножия Котха дымились дымари Горячего Ключа. «Гляди-ка, – поразился Малкин, – вздремнул самую малость, а полпути уже отмахали!»

Дорога потянулась в горы. Начался крутой подъем, первый в начале мучительного отрезка пути. Густой серый подлесок местами так близко подступал к дороге, сжимая ее с обеих сторон, что казалось – дальше придется продираться сквозь заросли. Но дорога сворачивала, заросли отступали и начинались сплошные вырубки, поросшие бурьяном и терновником. Потом повторялось все сначала. Малкин периодически посматривал на шофера: чувствовалось, что опыта для преодоления дорожной круговерти ему недоставало. То ли дело Степаныч!

Уткнувшись носом в воротник, Малкин снова прикрыл глаза. Он хорошо знал эти места. В первой половине двадцатых ему не раз доводилось возглавлять операции по уничтожению банд, то и дело напоминавших о себе набегами на горные селения. Массовый бандитизм, порожденный гражданской войной и, не в последнюю очередь, карательными акциями советской власти, к тому времени был уже ликвидирован, но в труднодоступных горных районах оставались немногочисленные группы изгоев, потерявших надежду на возврат к нормальной человеческой жизни. Их отловом и уничтожением и занимался Малкин в ту пору. Он и сейчас помнит их истощенные, заросшие щетиной лица, наполненные вечной тоской глаза, пропахшую потом, сыростью и дымом костров одежду… Были среди них крестьяне, воспротивившиеся продразверстке и вынужденные теперь скрываться от властей до лучших времен, и те, кто, чаще не по своей воле, оказались на службе в белой гвардии, и бывшие белые офицеры, рискнувшие пережить советское лихолетье чужими на родной земле, и вчерашние красные партизаны, исстрадавшиеся за время войны по земле, но зачисленные сельскими активистами-пьянчугами в кулаки. Были там и красноармейцы, привыкшие убивать и не сумевшие приобщиться к мирной жизни, и бывшие заводские, спившиеся и возмечтавшие о легкой наживе, – да мало ли кого забросила судьба в этот благодатный неуютный мир.

Бороться с ними было трудно. Скрываясь от преследования, они мгновенно исчезали в горах и розыск их нередко заканчивался неудачей. А как они дрались, когда их удавалось настичь! Как отчаянно отстаивали свое право на жизнь!..

Машина круто взмыла вверх. Слева внизу, под колесами поплыли посеребренные инеем крыши убогих домишек нефтяников. Поворот и снова с обеих сторон лес. Впереди Малкин увидел лежащее поперек дороги дерево и суетящихся возле него людей. «Сухостой», – отметил он про себя и в этот миг раздался сумасшедший визг тормозов и Малкина неукротимо потянуло к лобовому стеклу. Натужно ревя, машина дала задний ход.

– Ты что, т-твою мать! Ты что творишь? – заорал он на шофера.

– Засада, товарищ майор. Перекрыли дорогу. Я видел – там с топорами.

– Пошел вперед! – скомандовал Малкин. Шофер испуганно таращился на него и не двигался с места. Малкин обнажил пистолет и ткнул им в затылок шофера. – Вперед, сука! Застрелю!

– Так засада, же, товарищ майор, перестреляют как пить дать.

– Сухостой там, идиот! Не видишь, что ли? Рабочие леспромхоза убирают упавшее дерево. Пошел!

Шофер повиновался. Остановился у дерева. Малкин вышел из машины.

– Недолго, ребята?

– На пять минут, если поможете.

– Естественно, поможем.

– А вы вроде собирались дать деру?

– Шофер скорость перепутал, – хохотнул Малкин и рабочие понимающе заулыбались.

Дерево сдвинули к обочине, освободили место, достаточное для проезда, распрощались.

– Вернемся в Краснодар – рапорт об увольнении мне на стол. Понял? Лично мне. На фронте таких трусов я расстреливал немедленно и собственноручно, – Малкин нахмурился и замолчал.

У моста через Пшиш Малкина поджидал начальник горотделения НКВД Беликов, прервавший отпуск по случаю приезда высокого начальства.

– Давно здесь… торчишь? – поинтересовался Малкин. – Не придется самогоном отпаивать?

– Не придется, товарищ майор. Я приезжал в Хадыженскую, хотел разжиться лесом для обустройства отделения. Попутно, так сказать. Так что был в тепле.

– Как дела?

– Встреча завтра в десять ноль-ноль в клубе леспромхоза. Жителей прилегающих станиц привезут на санях. Все организовано. Встречу решили оформить празднично, чтобы осталась в памяти. На этом настоял Зеленков.

– Как ты с ним, дружишь?

– Крутой мужик, но общий язык находим. А новый прокурор – такая ж скотина, как прежний.

– Ну, ладно. Об этом потом. У тебя водила нормальный?

– Претензий нет.

– Тогда я пересяду к тебе. А то мой дурак угробит в пути. Уже чуть не угробил.

– Нет, мой по нашим дорогам – ас. Толковый парень.

– Мы поедем впереди, – сказал Малкин своему шоферу, – а ты дуй следом. Повторяй каждое движение, учись ездить по горным дорогам, может, пригодится на гражданке.

В конце одного из спусков Беликов прервал свой длинный, утомительный рассказ о неурядицах в районе:

– Есть предложение, Иван Павлович.

– Говори.

– В Апшеронской по-человечески не пообедать. Заедем к лесникам. Хорошие люди, преданные партии и советской власти. Помогают мне выявлять бандформирования и террористические группы в районе. Внизу, у речушки пересядем в сани, а шоферы пусть едут в станицу.

Малкин не заставил себя уламывать. Изрядно проголодавшийся, он представил себе костер где-нибудь на поляне, дымящиеся куски мяса, и проглотил слюну.

– Принимается, – согласился он весело. – Только чтобы в темпе. Хочу еще встретиться сегодня с вашими вождями.

– Встретитесь, – пообещал Беликов. – Обязательно встретитесь.

Не встретился. Проснулся в чистой горнице в белоснежной постели. Огляделся. У изголовья на стуле аккуратно сложенная одежда – его одежда. Сунул руку под подушку – наган, как и положено. Старая, но полезная привычка быть всегда начеку. Значит, сам удосужился раздеться, значит, был в норме. Но как попал сюда, в этот домашний уют – вспомнить не смог. Заспал. За стеной послышались голоса. Мужской – Беликова. Женский – его жены? Значит, он в их хате? Странно. От вчерашнего помнит лишь жаркий костер на заснеженной поляне, бурлящий шулюм в закопченном ведре на рубиновых углях и… все?

Коротко пискнула дверь. В горницу вошел Беликов.

– Иван Павлович, – тронул его за плечо, – вы велели разбудить в семь.

– Спасибо, уже не сплю, – ответил и соскочил с кровати. «Слава богу, – размышлял, одеваясь. – Велел разбудить – значит, был в полном здравии».

В горотдел пошли пешком. Приятно было размяться по скрипучему снегу. Дежурный доложил, что дважды звонил Зеленков.

– Интересовался, товарищ майор, прибыли вы или нет. Я ответил – нет.

– Правильно ответил, – одобрил Малкин. – Позвонит снова – скажешь, что я у Беликова.

– Ясно.

Только вошли в кабинет – звонок. Беликов поднял трубку.

– Здравствуйте, здравствуйте. Да, у меня. Заходите, – сказал недружелюбно и положил трубку.

– «Вожди», черт бы их побрал. Как они осточертели, Иван Павлович, со своей опекой. Я ж понимаю: хотят быть поближе, так легче контролировать. Суются куда надо и куда не надо. А потом строчат жалобы в крайком, в ЦК. После того, как Зеленкова провалили на партконференции – он вообще озверел. «Незаконно арестовываем, «дезорганизуем работу хозяйства», «хватаем всех подряд». Если бы я хватал всех подряд, то уж их бы наверняка схватил первыми. А тут еще Лапин – новый прокурор. Не успел освоиться, а уже строчит доносы своему генеральному… Наверняка захочет встретиться с вами.

– Какие у него претензии?

– Да все те же. Вот-де, мол, дружил я со старым партийным руководством, репрессированным, как известно, получал от него подачки за избиение партийных кадров; что довел до самоубийства подчиненного – это того, что повесился на почве заболевания сифилисом; что в бытность работы в Майкопе был изгнан из органов за перегибы, но восстановлен чьей-то мохнатой рукой, и так далее. Что интересно – он меня в глаза не видел. Когда приступил к прокурорству – я ушел в отпуск.

– А с Северовым?

– С Северовым ладит. Я уж, грешным делом, думаю, не подсиживает ли меня мой дорогой заместитель? Я…

В кабинет без стука вошли Зеленков с председателем райисполкома и прокурором.

– Здравствуйте, Иван Павлович! – потянулся Зеленков к Малкину. – Рады приветствовать на апшеронской земле. А мы вас ждали вчера и, признаться, сожалеем, что не дождались.

– Масса дел, – испытующе глядя в глаза секретарю райкома, ответил Малкин. – Приехал поздно, не хотел беспокоить…

– Да какое ж тут беспокойство, – мягко возразил Зеленков, – мы работаем в вашем режиме, до трех ноль-ноль как минимум. Надо было, конечно, согласовать кое-какие детали проведения встречи…

– А что согласовывать? Я инициатор встречи, поэтому делай, как я.

– Так-то оно так, Иван Павлович, да народ у нас сложный, дикий, способный на каверзы, поэтому мы всегда заранее определяем, кто и какой задаст вопрос, чтобы не было неожиданностей, кто и о чем выступит…

– Это все мелочи. Сориентируемся на месте. Сколько там на ваших? Пора уже, наверное, идти?

Возле клуба – столпотворение. У входа на небольшом столике, покрытом куском красной материи, хрипит патефон. Юный активист с красной повязкой на рукаве время от времени накручивает пружину и переставляет пластинки. Несколько молодух в цветастых шалях и глубоких резиновых галошах кружатся в вальсе, неуклюже и не в такт двигая натруженными ногами. Другие, обступив танцующих, грызут семечки, перебрасываясь короткими фразами и притопывая ногами о стылую землю. Мужики стоят, «кучкуются», поодаль, дымят цигарками и смачно сплевывают на утрамбованный снег желтую слюну с крошками табака, зубоскалят, отпуская колкости в адрес чужих жен и разведенок.

На соседней улочке с тыльной стороны клуба с десяток саней, подобных тем, что мчали вчера Малкина с Беликовым в белое безмолвие.

– Это нефтегорские и самурские, – пояснил Беликов, поймав недоуменный взгляд Малкина.

– Из такой дали? Зачем?

– Привезли ударниц, да с десяток бригадиров разных мастей. Актив, так сказать, – вмешался в разговор Зеленков, внимательно следивший за поведением. Беликова. – Это по инициативе райкома, Иван Павлович. В кои-то веки в этом медвежьем углу появился депутат Верховного Совета страны – пусть послушают.

Узнав в подошедшей группе начальство, люди притихли, расступились, образовав проход, и с любопытством уставились на Малкина. Рослая, крепко сбитая фигура его, мужественное лицо и сановная походка внушали уважение.

В зале было холодно, Малкин это почувствовал сразу.

– У вас дров не нашлось протопить? – с издевкой обратился он к председателю райисполкома.

– Через пять минут здесь нечем будет дышать.

– Это в зале. А нам, за столом президиума, в тулупах прикажете сидеть?

– Уверяю вас, Иван Павлович, что атмосфера в зале будет настолько Дружественной, что холода вы просто не ощутите.

– Ну, смотрите. Сорвете встречу – отправлю к белым медведям.

Сели за стол, обитый красной плакатной бязью. Зеленков подал Малкину список фамилий.

– Что это? – спросил Малкин.

– Передовики, ударники, руководящий состав среднего звена. Кандидаты в президиум.

– Какой президиум? У нас что здесь – конференция, собрание? Пусть все сидят в зале. Лицом ко мне. За столом я, Беликов и ты с предрика. Все.

– Прокурор… не выпроваживать же его из-за стола.

– А следовало бы, чтобы не лез без спросу. Пусть сидит, хрен с ним. Встречу откроет Беликов.

– Иван Павлович! Неудобно, честное слово. Это ведь прерогатива эрка.

– Была. А теперь это прерогатива НКВД.

– Вам видней, – проглотил обиду секретарь.

– Товарищи! – распоряжался тем временем Беликов. – Прошу рассаживаться! В чем там дело, товарищи? Почему сгрудились у входа? Нет мест? Где завклубом? Петрович! Ты что ж это подводишь, дорогой? Ну-ка быстренько стулья в проход. Пару рядов поставь впереди.

Петрович – моложавый дедок – резво рванул с помощниками за кулисы и в считанные минуты стулья были расставлены.

– Ну, вот, – продолжал командовать Беликов, – а теперь расселись и успокоились.

Говор стих. Стало слышно, как похрустывают на зубах семечки. В зале запахло пережаренным, подсолнечными маслом.

– Не клуб, а маслобойка, – шепнул Беликов Малкину.

– Ничего. Начинай.

– Товарищи! – Беликов обвел взглядом зал. – Сегодня исторический день в жизни нашего района. Сегодня у нас в гостях депутат Верховного Совета СССР, начальник УНКВД по Краснодарскому краю майор государственной безопасности Малкин Иван Павлович!

Грянули аплодисменты. Малкин поднялся, закивал, широко улыбаясь, хлопнул несколько раз ладонями и, выждав несколько секунд, сел. Зал смолк.

– В этот сложный исторический момент, когда скрытые и явные враги советской власти, наголову разбитые нашей советской разведкой, активизировали, как и предсказывал великий Сталин, свою вражескую деятельность, товарищ Малкин не смог прибыть к нам сразу после Второй сессии Верховного Совета, чтобы рассказать о тех важнейших документах, которые она приняла, но верный своему депутатскому долгу, своим предвыборным обещаниям жить с народом и для народа, выкроил время и сегодня он перед вами. Прошу любить и жаловать… Я предоставляю слово товарищу Малкину! Пожалуйста, Иван Павлович!

Пока гремели аплодисменты, Малкин прошел к трибуне и, взобравшись на нее, произнес бодро и торжественно:

– Товарищи! Дорогие мои избиратели! Прежде всего я рад возможности лично поблагодарить вас за то, что вы оказали мне высокое доверие, отдав свои голоса за избрание меня депутатом Верховного Совета СССР! Несколько минут назад, войдя вместе с районным начальством в этот зал, я ощутил холод и отчуждение. Здесь было пусто и холодно, и я упрекнул председателя райисполкома в том, что он так некстати занялся экономией дров и не удосужился протопить клуб. Теперь я понял, что был неправ! Теплом своих сердец, своим радушием вы настолько согрели здешнюю атмосферу, что теперь, пожалуй, можно и раздеться! – он отвернулся, быстро снял пальто, положил его на свободный стул возле трибуны и, когда картинно выпрямился, и молодцевато одернул гимнастерку, все увидели на его груди ордена Красного Знамени и Красной Звезды и знак Почетного чекиста.

– Ух ты-и-и! – прокатился по залу гул восхищения и люди снова одарили Малкина громом аплодисментов.

– Вы знаете, товарищи, что с десятого по двадцать первое августа в столице нашей Родины Москве работала Вторая сессия Верховного Совета СССР. Повестка дня была насыщенной, обсуждались жизненно важные для нашей страны вопросы и депутатам пришлось на ней немало потрудиться. Утверждены Единый госбюджет на этот год и Положение о судоустройстве, принят ряд законов, в том числе о Всесоюзной сельхозвыставке и о госналоге на лошадей единоличников, и так далее, и так далее, все публиковалось в печати и я на изложении этих документов останавливаться не буду. Скажу только, что депутаты продемонстрировали на сессии полное единодушие и работать в таком дружном коллективе единомышленников было приятно и радостно. Слушал я докладчиков и выступающих и думал о том, как далеко шагнула наша страна в своем стремлении к всеобщему счастью и как далеко она могла бы шагнуть, если бы не мешали нашему движению вперед наши враги. Где только ни окопались эти троцкистско-бухаринские осколки. Они засоряли судебный и прокурорский аппарат, создавая помехи для свершения правосудия, прекращали дела в отношении явных врагов, занимались взяточничеством и поборами, отпускали на свободу тех, кого надо было расстреливать, и, наоборот, сажали явно невиновных. Волокитили дела, вызывали на процессы сотни свидетелей, отвлекая их от производительного труда, чем наносили немалый экономический вред нашему государству. Дело дошло до того, что суды, вместо немедленного исполнения приговора, давали матерым преступникам возможность обжаловать приговор последовательно в девять инстанций.

Пробравшись на руководящие посты в финансовые органы, они подрывали финансовую мощь государства, дезорганизовывали финансовое хозяйство, расстраивали финансовую дисциплину, снижая контроль за расходованием финансовых средств.

В Наркомпросе они всячески срывали мероприятия партии по просвещению, в Наркомземе пакостили путем недопоставки горючего, добротных семян и так далее, вы это каждый день чувствовали на собственной шкуре.

Вместе с Главным выставочным комитетом они сорвали открытие в этом году Всесоюзной сельскохозяйственной выставки. Строительство ее проведено без продуманного генерального плана, представленные экспонаты не отражали истинных достижений наших колхозов и совхозов. Все их вражеские замысли разоблачены и многие виновные уже получили по заслугам, другим это предстоит после тщательного расследования. Вот такие дела, товарищи.

Очень важным является, на мой взгляд, да и товарищ Сталин такого же мнения, принятый нами Закон о государственном налоге на лошадей единоличных хозяйств. Вы обратили внимание, как обнаглел единоличник в последнее время? Вместо того, чтобы расширять посевные площади – они их сокращали, а количество лошадей увеличивали и использовали их не для сельхозработ, а для работы на стороне, для спекулятивной наживы. У вас тоже таких немало и вы обратили внимание, что это за типы. Обществу ничего не дают, а наравне со всеми пользуются общественным достоянием: школами, больницами, клубами, библиотеками, защитой НКВД, Красной Армии и так далее. Во, как пристроились!

Идя навстречу пожеланиям колхозников, мы решили задавить единоличника налогами, и пусть он или сдыхает, или вступает в колхоз!

– Правильно! – раздалось несколько голосов одновременно. – К ногтю их! Гады! Пигмеи! Буржуазная отрыжка!

– Я тоже так считаю. Это начало наступления. Нет сомнения, что мы с нашей нахрапистостью преодолеем все сложности, все препятствия и с бешеным свистом ворвемся в светлое будущее, ибо нет таких крепостей, которые бы не смогли взять большевики! Я думаю, что на этом доклад можно закончить и перейти к живому разговору – вопросам и ответам. Не возражаете?

– Не-ет! – ответили хором.

– Тогда задавайте вопросы.

Наступила тишина.

– Ну что же вы? – сорвался с места Беликов. – На базаре и про лошадей, и про религию, и про трактора без бензина, и про запчасти, которых не хватает, бывает – советскую власть поругиваете, когда под мухой. Даже жалобы в райком строчите. А что райком? Вот перед вами человек, облеченный вашим доверием и колоссальной властью. Законотворец! Задавайте вопросы! Только по существу и серьезно, без всяких там… Кирсанов? Ну давай, что там у тебя за вопрос?

Поднялся мужичонка в рыжей шапке с облезлым мехом и замасленной фуфайке с латками на локтях.

– Я, товарищ начальник, насчет религии интересуюсь, потому, как сильно верующий. Вот, вы, товарищ Малкин, с богом не в ладах, отвергаете то есть. Пожалуйста. Отвергайте, а мы вас все равно уважаем как власть. Когда мы вас выбирали, мы не спрашивали, верующий вы али нет. Ведь не спрашивали? Не спрашивали. Так. Теперь, когда я с моей старушенцией, Дарьей-пулеметчицей на тачанке под водительством товарища Жлобы шел на Царицын, где в окружении деникинских войск погибал товарищ Сталин, у нас спрашивали, верующие мы али нет? Не спрашивали. Теперь дальше. Разгромили атаманов, стали строить счастливую колхозную жисть. Пошли рядом верующие и неверующие, то есть – безбожники. И вдруг, когда советская власть стала на ноги, стали запрещать бога, отлучать от церкви. Зачем? Если мне вера способствует – зачем у меня ее отбирать?

– Тут не вопрос, а целая философия, – улыбнулся Малкин. – Веру в бога мы ни у кого не отнимаем. Разве можно отнять то, что внутри нас? Верьте, но не якшайтесь с попами! Они дурачат вас, обманывают вас и набивают мошну за вас счет. Советская власть разоблачает их, а они в ответ настраивают вас против нее, вредят советской власти, за которую вы со своей старушенцией проливали кровь. Таких мы уничтожаем как врагов народа. Те, кто не выступает против советской власти, нас интересуют как паразитирующие элементы, как мошенники, которые не работают, а едят. Не будут нам вредить – пусть живут. Думаю, что скоро наши успехи откроют вам глаза и вы сами откажетесь от всех религий, кроме одной – большевистской религии.

– А мне можно? – вскочил с места молодой подвижный усач с выпяченной грудью и горделивой посадкой головы.

– Давай, Саврасов, только без глупостей, – разрешил Беликов.

– Да какие там глупости! Я только узнать хочу. Насчет дяди Егора Кривопуза, – он обвел глазами зал и остановился на Малкине. – Взяли в сентябре, и ни слуху ни духу. Как сквозь землю провалился. Мужик был – мухи не обидит. Работяга, семеро детей. Куда делся? Жил мужик у всех на глазах с рождения, и на тебе! Пропал. – Саврасов говорил скороговоркой, с дерзкой запальчивостью, видно, волновался и для храбрости хорохорился, спешил высказать наболевшее. Так я хочу знать, где он? За что его взяли? Если вот так любого из нас схватят, тогда, извините, где закон? Белик молчит и прокурор не чешется.

– Кто взял и когда? – нахмурился Малкин.

– Белик знает – его работа. Вы про суд говорили, что там все шиворот-навыворот, а тут Белик и суд, и бог.

– Что ты, паразит, мелешь! – взметнулась рядом с оратором молодуха-красавица. – Не слушайте его, товарищ Малкин! Он как дите малое: что другие обойдут – он обязательно вляпается. Сядь, говорю тебе, – она схватила его за рукав и потянула вниз.

– Зачем же вы о муже так неуважительно? – Малкин сухо посмотрел на Беликова, затем на молодуху. – Будете так сквернить его – разлюбит. Он не дите, и знает, что говорит, Беликов! Разъясни товарищу Саврасову.

– Взяли за антисоветскую пропаганду. Оформляли на «тройку». Содержался в Армавире. Занимался, по-моему, Ткаченко.

– Какая пропаганда! – осмелел Саврасов. – Он двух слов связать не мог. Он руками говорил. Ру-ка-ми! Его способности в руках, а не в словах.

«Черт бы побрал этого Саврасова, – выругался Малкин мысленно. – Поднесся со своим Кривопузом. А с другой стороны, может, это неплохо: вызволить при всех – на руках будут носить. А если уже пустили в расход?»

– Северов! Свяжись с Ткаченко от моего имени, пусть наведет справки и немедленно.

Северов сорвался с места и скрылся за дверью.

– Сейчас разберемся, товарищ Саврасов. Просто так, ни за что, как вы говорите, ни про что органы не арестовывают. Взяли – значит, где-то замаран. Но мы посмотрим. Может быть, вернем вам вашего Кривопуза под вашу ответственность.

– Тут вот записочка пришла от нашей ударницы Саши Нееловой. Трактористка, последовательница Паши Ангелиной. Просит слова. Дадим?

– Дадим, – дружно ответил зал.

– Давай, Александра! Давай, давай! На трибуну. Не робей!

– А я ничего. Чего робеть-то?

Юная Александра выглядела бабой лет под сорок. Тяжелыми мужскими шагами она отмерила расстояние от кресла, которое со вздохом распрямилось, когда она встала, до трибуны и навалилась на нее мощью заскорузлых рук.

– Я чо хочу сказать? – зарделась Александра. – Про налог. Правильно ударили по лошадям.

– По единоличникам! – поправил кто-то из зала.

– Ну да! Я ж их и имела в виду. Единоличников! Они ж, паразиты, у нас вот тут, – она похлопала ладонью по шее, – сидят и ноги свесили. Сладкой жизни захотели. Доигрались! Добралась и до них совецка власть. Не только нам гамбалить. Пусть теперь как мы – жрут горькую, а думают, что она сладкая.

– Что она мелет? – наклонился Малкин к Зеленкову.

– Все перепутала, дура. Говорил запиши! Нет, я, говорит, выучу наизусть. Вот и выучила.

– Ладно, хрен с ней. Кажется, никто ничего не понял.

– Я-то ей дам чертей!

– Чо я еще хочу сказать? Насчет Кривопуза. Вы, товарищ депутат Иван Павлович, отпустите его. Детвору кормить надо, а там мал мала меньше. И последнее, – Александра выпрямилась, глотнула воздух и, выпучив глаза, крикнула: – Спасибо нашему родному товарищу Сталину, нашему родному правительству за заботу о нас – людях труда! – прокричала и пошла на место под бурные аплодисменты.

Вернулся Северов. Лицо довольное. Прошел в президиум, склонился к Малкину, зашептал в подставленное ухо. Зал замер в ожидании.

– Ну вот, – улыбнулся Малкин. – Жив Кривопуз и здоров. Еще не осужден. Порешим так: первое – я его освобождаю. – Тишина взорвалась диким восторгом. – Второе, поскольку, как вы утверждаете, Кривопуз политически безграмотный человек, то антисоветчину он нес, будем считать, не по злому умыслу, я обязываю его пройти курс политграмоты при райкоме партии. О поступлении на курсы и об их окончании товарищ Зеленков доложит лично мне. Все. Будем считать, что инцидент исчерпан. Если у вас вопросов нет, а я думаю, что их нет, то я благодарю вас за внимание. Надеюсь, что наша встреча поможет вам сориентироваться в политической ситуации. Будут сомнения в ком-нибудь, неясности – обращайтесь к товарищу Беликову. Он всегда выслушает вас и примет меры. Успехов вам в труде, веселья и радости. До свидания.

– Товарищи, товарищи, – спохватился Зеленков, – позвольте мне от вашего имени поблагодарить депутата Верховного Совета СССР товарища Малкина Ивана Павловича за интересную и в высшей степени полезную встречу и пожелать ему тоже успехов в труде, веселья и радости. Спасибо, Иван Павлович! – Зеленков обменялся с Малкиным крепким рукопожатием.

Выйдя из клуба, Беликов оставил Малкина на попечение Северова.

– Сбегаю узнаю насчет обеда. Ничего, если местные власти пообедают с нами?

– Ничего, ничего. Налаживай контакты, а то вы тут скоро все желчью изойдете.

Дежурного горотделения на месте не оказалось.

– Он с капитаном из Москвы в кабинете начальника, – пояснил помощник дежурного.

– Что еще за капитан? – насторожился Малкин.

– Я не в курсе. Документы проверял дежурный.

– Он сказал, зачем приехал?

– Мне нет. Представлялся дежурному. Я в это время отсутствовал.

– Ну, пойдем, – пригласил Малкин Северова, – посмотрим, что там за гость.

Дверь в кабинет была приоткрыта, в замочной скважине торчал ключ. Малкин вошел первым. За столом Беликова, утонув в мягком кресле, сидел полукарлик в штатском, чем-то очень напоминавший Ежова. Он стремительно поднялся навстречу вошедшим, вышел из-за стола.

– Капитан госбезопасности Шулишов… А вы, если я правильно понял, Малкин Иван Павлович?

– Майор Малкин.

– Я уполномочен сообщить вам пренеприятнейшую весть, – Шулишов вынул из кармана сложенный вчетверо листок и, обратив его текстом к Малкину, громко и четко произнес: – Это ордер на ваш арест.

– Не понял, – Малкин грозно взглянул на Шулишова.

– Что ж тут непонятного? Приказом Берия вы отстранены от должности, лишены звания и вот… санкция на арест, – Шулишов достал из кармана наручники. – Прошу!

Пока Малкин оправлялся от шока, двое, до сих пор невидимые, крепко стиснули его с обеих сторон. Малкин повиновался.

– Оружие есть? – спросил Шулишов.

– Обязательно – спокойно ответил арестованный. – В правом наружном кармане пальто.

– Только и всего?

– Только.

– Следуйте в машину.

– Успеется. Сначала предъявите ваше служебное удостоверение.

– Спохватился, – усмехнулся Шулишов. – Вот, пожалуйста. Капитан госбезопасности Шулишов – начальник УНКВД по Краснодарскому краю.