Текст книги "Коридоры кончаются стенкой"

Автор книги: Валентин Кухтин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 55 страниц)

23

В конце года деятельность Азово-Черноморской краевой парторганизации подверглась глубокой и всеобъемлющей проверке. Комиссия, которую возглавил секретарь ЦК ВКП(б) Андреев – предшественник Шеболдаева на посту первого секретаря Северо-Кавказского крайкома партии, работала стремительно и предвзято. Оценке подвергалось лишь то, что давало отрицательные результаты. Шеболдаев, занятый с Андреевым, почти не встречался с подчиненными и о ходе проверки имел смутное представление. Уехала комиссия так же неожиданно, как появилась. В крайкоме наступила тишина, отягощенная мрачными предчувствиями.

Ждать пришлось недолго. Вскоре Шеболдаева вызвали в Москву «на ковер», а 2 января 1937 года ЦК партии принял решение «Об ошибках секретаря Азово-Черноморского крайкома ВКП(б) т. Шеболдаева и неудовлетворительном политическом руководстве крайкома ВКП(б). В соответствии с этим решением VII пленум крайкома освободил Шеболдаева от должности и утвердил первым секретарем бывшего полномочного представителя ОГПУ на Северном Кавказе, одного из авторов шахтинского и многих других нашумевших дел о вредителях, старинного приятеля Малкина – Евдокимова Ефима Георгиевича.

– Вот теперь мы развернемся вглубь и вширь, – торжественно заявил Малкин на-совещании оперативного состава горотдела. – Теперь мы окончательно и бесповоротно покончим с сочинской гнусью. Шабашу Гутманов приходит конец. Мы очистим от них сталинский курорт, потому что Ефим Георгиевич большевик с большой буквы, старый чекист и свой в доску.

Малкин оказался прав. При попустительстве или с благословения нового первого секретаря дело Гутмана получило широкий разворот. Им вплотную занялся следственный аппарат краевого управления НКВД. Неожиданно, без шума исчез Лапидус, и сочинские большевики в недоумении пожимали плечами: то ли выдвинули человека, то ли задвинули? Стало известно об отзыве в Москву уполномоченного ЦИК СССР по городу Сочи Метелева, того самого, которым в свое время так восхищался Гутман. Поползли слухи о его аресте за принадлежность к троцкистско-зиновьевскому блоку. Несмотря на реально существующую опасность быть уличенными в распространении заведомой клеветы, обыватели дотошно копались в грязном белье бывших вершителей судеб, и версии, одна невероятнее другой, с быстротой молнии распространялись среди Любителей инсинуаций.

А в партийных организациях края начался очередной бум разоблачений, тон которому задавали представители крайкома нового состава. Выступая с докладами, они ловко уводили участников пленумов от личности бывшего первого секретаря.

– Вы и мы вместе взятые в не меньшей мере виноваты в том, – звучало с высоких партийных трибун, – что на руководящих постах в крупнейших городах и районах края, в крайкоме и крайисполкоме окопались враги. Это мы с вами проглядели их в результате всеобщего благодушия и ротозейства, неорганизованности и расхлябанности. Мы потеряли бдительность, угодничали перед крайкомом, некритично подходили к рассмотрению кандидатур, рекомендованных им на различные должности.

Фамилия Шеболдаева в докладах не упоминалась. Она как бы перестала существовать с того момента, когда представители крайкома, загадочно улыбаясь, предостерегали выступающих от навешивания ярлыков на прежнее руководство.

– Речь должна идти об ошибках, а не о вражеской работе. Помните: товарищ Шеболдаев – пламенный большевик, член ЦК ВКП(б) и недавно утвержден первым секретарем Курского обкома партии.

В Сочи вопросами «самоочищения» занимались на внеочередном пленуме, который продолжался два дня. Два дня сочинские большевики поливали друг друга грязью, обвиняя противную сторону в двурушничестве, низкопоклонстве, подхалимаже, в протаскивании троцкистско-зиновьевской контрреволюционной контрабанды, и в самом тяжком грехе на текущий Момент – дружбе с Гутманом. Вчерашние соратники, нападая и одновременно защищаясь, самозабвенно грызли друг другу глотки, наслаждаясь запахом и вкусом крови. И это был естественный процесс, поскольку вопрос стоял о жизни или смерти каждого. Никто не знал, в чем конкретно замешан Гутман, знали только, что он враг, поэтому в ход шли самые невероятные домыслы.

– Недавно я отдыхал в Евпатории, – поведал один из участников пленума, – и знаете кого я там встретил? Брата Гутмана! Да-а! А он никогда не говорил мне, что у него есть брат. Скрывал. Теперь ясно, что он по всему побережью распустил щупальца, чтобы вредить.

– А. ко мне он зачастил в Дормостстрой, – сокрушался второй. – Интересовался состоянием дел в первичке. Теперь я понимаю, что он пытался притупить мою бдительность, ближе примазаться к массам.

Жестокой травле подверглись работники, которые были приглашены Гутманом на «ключевые посты» из Таганрога и Ростова-на-Дону. Выступающие требовали немедленного отстранения их от должностей и тщательной проверки состояния дел на участках работы, которые они возглавляли.

Неоднозначную реакцию вызвало выступление прокурора города.

– Работа Гутмана – урок нам, – начал он свою речь, блуждая взором над головами присутствующих.

– Еще бы! – выкрикнули из рядов. – Для тебя особенно.

– В его бытность, – продолжил прокурор речь, пропустив мимо ушей замечание, – были случаи, когда членов пленума не допускали на пленум. Крайком на это не реагировал, хотя сигналы поступали. Вспомнился случай, когда по окончании конгресса Коминтерна в Сочи отдыхал секретарь компартии Франции товарищ Торез. Произошла авария с машиной, в которой он ехал, – заглох мотор. Понятно, как все переполошились! Уполномоченный ЦИК Метелев арестовал шофера за эту аварию на тридцать суток, а Гутман встал на его защиту. Почему? Тогда на это смотрели, как на проявление гуманизма. А теперь ясно, что авария была не случайной и наверняка организована Гутманом. Вот и получается, что мы его вражескую работу проспали. Проморгал и крайком, когда выдвигал его сюда. У меня – недоверие и к Лапидусу. Есть факт, когда актив не был допущен к присутствию, хотя прибывшим Извещения были вручены заранее. Груздев делал доклад по Конституции и допустил политическую ошибку. Мы поставили вопрос перед Лапидусом – молчание. Был случай, когда при открытии клинического Института имени товарища Сталина один из отдыхающих…

– Назови фамилию! – крикнули из зала.

– Фамилия неизвестна… так вот, он рекомендовал в почетный президиум Раковского, называя его при этом вождем компартии Украины. Там присутствовали Лапидус, Феклисенко, предгорсовпрофа Порхович, и что? По сие время выводов никаких!

– А ты тоже присутствовал? – спросил Малкин и заговорщицки подмигнул залу.

– Да. Но я…

– На кого ж ты жалуешься, прокурор? Почему как страж закона не принял мер по горячим следам?

– Я полагал, что первый секретарь горкома должным образом отреагирует.

– Но вот он не отреагировал. Почему ты смолчал? Почему не развернул дело вширь и вглубь? Ведь явная контрреволюция! Позвонил бы мне. Или в дружбе с Гутманом, а затем Лапидусом позабыл мой номер, считая его ненужным? – Малкин снова, теперь уже торжествующе, посмотрел в зал. – Доложил бы: так, мол, и так, в городе контрреволюция. Но ты молчал – почему? Лапидус не велел или ждал этого пленума?

Прокурор стушевался, попунцовел и, не мигая, уставился на Малкина.

– А он проспал после очередной пьянки с Гутманом, – крикнул кто-то из зала.

– Его, товарищ Малкин, надо в одну камеру с Гутманом, – глухо пробасил начальник санатория НКВД. – Одна шайка-лейка.

В зале засмеялись, в разных концах раздались дружные хлопки. Видно было, что участники пленума расселись по интересам.

– Зря накатились на человека, – вскочил с места Феклисенко – завкультпропом ГК. – Он говорит, как думает, а вы поете с чужого голоса.

В зале недовольно зашумели, и тогда Феклисенко, мгновенно сориентировавшись, обрушился на прокурора.

– Я не хотел бы вас обижать, товарищ Ровдан, но вы тоже зря сгущаете краски. Они и без ваших усилий замешены так круто, что дальше некуда. Ну, отстал человек от жизни, пока отдыхал, выдвинул в президиум Раковского – что за смертный грех? Вы и сами-то, небось, не придали этому значения, но вот захотелось кого-нибудь укусить и вспомнили… Нет, я согласен, случай сам по себе гадкий. Он подтверждает лишний раз, что пропагандистская, массово-разъяснительная работа поставлена у нас из рук вон плохо, что пульс нашей парторганизации вялый. Вялый, но не провальный, ибо, если крепко вздрогнуть, если хорошенько встряхнуться, то дело быстро наладится. Я бы хотел предостеречь вас, товарищи участники пленума, от бездумного навешивания ярлыков. Тут раздавались голоса, требующие скорой расправы над теми, кто был приглашен на работу в Сочи Гутманом. Это несерьезно. Те, кто работал с ним, не обязательно были его сподвижниками. Многие, и я в том числе, имели собственное мнение, которое он игнорировал. Он игнорировал, а вы на пленумах поддакивали ему подавляющим нас большинством. Вот и спросите теперь каждый себя, достойны ли вы ярлыка врага.

– А ты считаешь, что нет? – спросил Малкин, прицельно щурясь.

– Я считаю, что не следует торопиться. Ведь если брать по большому счету, то ты и сам безропотно выполнял навязанные им решения бюро и оставлял в покое явных врагов, когда того требовал Гутман, – в голосе Феклисенко послышался металл.

Малкин не хотел скандала, поэтому возразил мягко:

– А вот здесь ты не прав. Я никогда не оставлял в покое врагов… Именно поэтому Гутман сидит сегодня у меня на параше и дает показания. Все, кого он спасал, – у меня на кукане. На них направлена информация в НКВД и не сегодня-завтра я всех вас… их! соберу в одной камере.

Зал притих в – ожидании новых откровений, но Малкин замолчал: он почувствовал, что и без того сказал лишнее.

Предостережению Феклисенко не вняли. Решение пленума, над проектом которого трудился Малкин, приняли подавляющим большинством. Против голосовал только Феклисенко. Разгромной критике была подвергнута в решении работа бюро. «В результате притупления партийной бдительности, – отмечалось в решении, – новые партбилеты были выданы отдельным троцкистам-террористам… В методах работы бюро ГК и его секретарей налицо элементы бюрократизма… В организации… не обеспечен необходимый подъем партработы и не развернута большевистская самокритика невзирая на лица. Особенно слабыми участками являются пропаганда, массовая агитация, организационная и массовая работа городского совета, работа комсомола».

Принимая на себя ответственность за создавшееся положение, пленум призвал партийную организацию «извлечь уроки из позорных фактов, вскрытых ЦК ВКП(б) в краевой парторганизации и из грубых политических ошибок, допущенных горкомом».

Малкин был оживлен – и деятелен как никогда. Он чувствовал себя джигитом, гарцующим на белом коне. Все его замыслы увенчались успехом. Сегодня он провел бой с открытым забралом и победил. Из состава пленума по его предложению были выведены восемь коммунистов, не внушающих доверия. Список возглавили Феклисенко, Лапидус и Метелев. По настоянию Малкина в решение был включен пункт, отражающий отношение пленума к новому руководству крайкома: «Пленум Сочинского горкома ВКП(б) приветствует избрание первым секретарем т. Евдокимова и заверяет крайком, что Сочинская партийная организация и ее горком по-большевистски исправят ошибки в своей работе, до конца разоблачат и добьют остатки врага, выкорчуют всякие проявления политической близорукости и притупления бдительности и под руководством крайкома будут успешно выполнять поставленные перед ними задачи».

Воодушевленный решениями пленума, Малкин решительно разоблачал и добивал остатки поверженного врага, и так потрепал кадры сочинской контрреволюции, окопавшейся в горкомах партии и комсомола, и в горсовете, что Евдокимов вынужден был вновь укреплять руководство города-курорта проверенными большевиками из городов… Ростова-на-Дону и Таганрога. Впрочем, группа товарищей, сопровождавшая Колеуха – избранника Евдокимова – на первых порах оказалась весьма кстати.

24

За неделю до 2-й горпартконференции Малкин собрал у себя руководящий состав горотдела:

– Для нас эта конференция должна стать решающей, – сказал он без обиняков, хорошо зная настроение подчиненных. – Или мы завоюем большинство в будущем составе бюро и будем диктовать ему свою волю, или нас сомнут и заставят плестись в хвосте событий. Предлагаю сгруппироваться и нанести сокрушающий удар по всем. Особенно по хозяйственникам, которые, как правило, составляют большинство пленума. Для этого еще до конференции надо каждого в отдельности обложить так, чтобы он ни на секунду не забывал о нашем существовании. Ни на секунду! Некоторым, Фадееву в первую очередь, это будет сделать трудно. У него к хозяйственникам тяга иного свойства. Запутается в связях, а потом не знает, с какого боку к ним подойти. Свежий пример – железная дорога: если б я не вмешался, там до сих пор не было бы порядка. Помог я тебе, Фадеев?

– Так точно, Иван Павлович! Еще как помог! – вскочил с места начальник транспортного отделения НКВД. – Без вас, откровенно, я не знаю, что делал бы: сил-то у меня кот наплакал!

– Ума кот наплакал! А теми силами, что у тебя, можно горы сворачивать. Просто ты запутался в связях и размагнитился. Вот и сейчас, знаю, якшаешься с начальником Сочинского пароходства. Что у вас общего? А? Дружба-то – не разлей вода!

– Да никакой дружбы, Иван Павлович! Он ко мне тянется, чтоб быть поближе к органам, чтоб иметь руку в НКВД, а я про это смекнул и делаю вид, что польщен… из оперативных соображений…

– Пьянствуешь с ним тоже из оперативных соображений?

– Чего не сделаешь ради службы! – невинно глядя в глаза Малкину, сказал Фадеев. – Приходится жертвовать здоровьем.

– Еще бы! Пить буржуазные коньяки, доставленные контрабандой, ложками хлебать заморскую икру… Чего ж ты там насоображал в пьяном виде?

– Какой пьяный вид? – зарумянился Фадеев. – Они пьют мензурками… А вот то, что узнал и увидел… За это Евдокимова сажать пора.

– Это какого Евдокимова? Секретаря крайкома, что ли?

– Начальника пароходства.

– Так ты сразу уточняй! Евдокимова… Ну-ну… что ж ты там узнал и увидел?

– Многое, – заторопился Фадеев. – Например, что Евдокимов за счет Морфлота отгрохал для себя коттедж, заасфальтировал дорогу к нему, выстроил флигелек для шофера и израсходовал на это сто двадцать пять тысяч рублей. А в квартире у него чего только нет! Зеркала, гардины, чайник для заварки за семнадцать рублей пятьдесят копеек, ложки столовые дорогие, нож кухонный за четыре десять… в общем, сразу видно, что враг…

– Вот пригласи такого в гости, – ухмыльнулся Малкин, – все высмотрит, подсчитает… А какими он презервативами пользуется, не заметил? – спросил, сдерживая смех, и присутствующие замерли в ожидании.

– Заметил, а как же, – Фадеев доверчиво уставился на Малкина: всерьез спрашивает или шутит?

– Ну и какими же?

– Розовыми с усиками…

– Вот об этом и расскажешь на конференции. Понял?

– О презервативах?

– Ты дурак или прикидываешься? Обо всем, понял? Обо всем! – сказал и, не сдерживаясь больше, рассмеялся. – Ну, ладно! Смех – смехом, а Фадеев, оказывается, не с вас пример: он уже сегодня крепко держит в руках одного из самых, может быть, мощных хозяйственников. Каждый приведет по два-три подобных примера, и мы покажем коммунистам города, как низко пали их руководители при попустительстве руководящего ядра городской парторганизации. В общем, я жду от вас на конференции не посиделок, а живой, плодотворной работы.

Городская партийная конференция состоялась в конце мая 1937 года. Руководящий состав горотдела, делегированный на конференцию с правом решающего голоса, полностью оправдал доверие Малкина. Сам он, подводя итоги борьбы с «троцкистско-зиновьевским отребьем», с гордостью докладывал:

– Чекисты Сочи при активной помощи трудящихся и партийной организации хоть и с некоторым запозданием, но нащупали и вскрыли ядовитые щупальца сочинской контрреволюционной троцкистской террористической вредительской банды наемников иностранных разведок, отъявленных предателей нашей партии и народа.

Фашистские цепные псы при помощи особого коварства – подлого двурушничества, тщательной маскировки лжи, гнуснейшей провокации и предательства захватили в сочинской организации в свои грязные руки руководящие посты. В этом была трудность их разоблачения.

Органами НКВД арестованы как злейшие враги народа:

– бывший секретарь горкома Лапидус,

– бывший секретарь горкома Гутман,

– бывший секретарь горкома комсомола Вахольдер,

– бывший уполномоченный ЦИК СССР Метелев,

– бывший его заместитель и член бюро Ксенофонтов,

– бывший член бюро ГК Феклисенко,

– бывший помощник секретаря ГК Герасимато,

– бывший завхоз ГК Серопьян,

– бывшие инструктора ГК Михайлов и Васильченко,

– бывший предгорсовета, член бюро Груздев,

– бывший секретарь горсовета Мироньян,

– бывшие заведующий горфо Ларионов и его заместитель Боженко,

– бывший заведующий горзо Ичалов,

– бывший завкоммунхозом Удин,

– бывший прокурор города Ровдан,

– бывшие директора санаториев Шекоян и Обухов,

– бывший директор дома отдыха ЦИК Фролов,

– бывшие члены пленума ГК Филиппов и Зверев.

А всего врагов народа, имевших партбилеты, с перечисленными выше – пятьдесят три человека. Да ранее исключенных из партии – тридцать. Да одураченных Гутманом, вовлеченных в антисоветскую деятельность бывших эсеров, анархистов, дашнаков, меньшевиков – двести пятьдесят три… Я говорю «Гутман» потому, что именно он возглавил в Сочи группу троцкистов. Он был одним из руководителей Таганрогской троцкистской организации, которая осуществляла свою деятельность по директиве Белобородова, так и не разоружившегося перед партией троцкиста. Все арестованные дают следствию признательные показания и скоро предстанут перед судом народа. Все, кроме Гутмана и Лапидуса. Они изворачиваются, но их номер не проходит, мы их все равно разоблачаем.

– Хотелось бы знать, товарищ Малкин, – спросил делегат конференции, он же агент Малкина, проинструктированный им, когда и каким тоном задать этот вопрос, – кто еще из известных в стране людей занимался в Сочи троцкистской деятельностью?

– Очень хороший вопрос задал товарищ, – Малкин довольный улыбнулся в зал. – Верно, были и такие. Кроме названных мною, НКВД арестовано семьдесят троцкистов и зиновьевцев, активно проводивших в Сочи вражескую линию. Если хотите, я назову несколько характерных дел.

– Да, да! Конечно! – раздалось из зала.

– Ну, вот дело Романенко – бывшего секретаря райкома партии в Ленинграде, который, пристроившись в школе номер один швейцаром, пытался создать из наших школьников кружок политграмоты под названием «Назад к Ленину» и организовать контрреволюционную группу «младоленинцев» для борьбы с ВКП(б).

Зуев – бывший член РСДРП с тысяча девятьсот пятого года, исключенный из партии в 1921 году как убежденный меньшевик. Он пропагандировал террористические акты против вождей.

Троцкист Леонов – бывший дивизионный комиссар, работавший чернорабочим на кухне санатория НКТП.

Киреев, до тысяча девятьсот тридцать второго года командир полка, – работая грузчиком на строительстве санатория химиков, занимался террором…

– Он кого-нибудь убил? – поинтересовался агент, строго следуя сценарию.

– А кто ему позволит, – живо откликнулся Малкин, – мы зря, что ли, едим свой хлеб? Мы работаем! Поэтому разоблачили его на стадии подготовки. Кстати, Гутман и компания тоже вынашивали намерения совершать террористические акты против вождей, но, как видите, даже такая крыша, как горком партии, не спасла их от разоблачения. Чекисты не дремлют. Когда все спят – они работают.

Раздались частые громкие аплодисменты.

– Славному чекисту товарищу Малкину – верному стражу Советского государства – ур-ра! – крикнули из дальнего затененного угла зала.

– Ура-а-а! – взорвалась конференция.

Малкин с благодарностью оглядел зал. Все. Первый этап борьбы с врагами – с личными врагами – выигран. Он заставил уважать себя, и это – победа.

Деятельность Колеуха была подвергнута на конференции беспощадной критике. Вовсю старались коммунисты горотдела НКВД, им поддакивали обиженные строители. Колеух оправдывался.

– На меня все жалуются, в крайком и в ЦК, – сокрушался он, обиженно выпячивая губы. – Везде одни жалобы. Почему? Я не отпускаю специалистов из города Сочи – жалуются. Не ставлю на партийный учет всякую дрянь – жалуются. Требую с хозяйственников за допущенное вредительство, а они говорят, что за врагов без партбилета они не отвечают. А кто ж отвечает? Это возмутительное дело. Раз на стройке взяли врагов – ты начальник, иди и отвечай. Почему допустил? А у нас еще рассуждают: правильно ли сделал НКВД, что арестовал, или нет. Вот записка в президиум об этом. Какой-то правдолюб в кавычках не нашел мужества подписаться. Поставил три кренделя с закорючкой вместо фамилии, и все. Кому я должен отвечать? Кто писал? Молчите? Значит, отвечать некому. И еще наглеют. Приходит ко мне в горком профработник со строительства театра и ставит вопрос: докажи, что у нас работают враги. Это он по поводу того, что я выступал там. А у них взяли одиннадцать человек. А он считает, что секретаря надо подвергнуть допросу за то, что он сказал, что у них сидят враги. Я должен сказать, что на том собрании по поводу дела с театром Лубочкин немного попустительствовал и Малкин сдрейфил. Такой был натиск. А таких вещей допускать нельзя. Раз вы считаете правильным – берите за глотку. Если дело партийное – нечего бояться. И нечего сличать действия секретаря с параграфом устава. Их интересует талмудизм. А мне надо делать большевистское дело. Вот и все.

Говорил Колеух долго и нудно. Его плохо слушали. Кто-то не выдержал, крикнул:

– Хватит, Колеух, кончай, а то прямо с конференции уедешь в Ростов!

– Дайте ему допеть. Может, это его лебединая песня, – отозвался другой под дружный смех делегатов.

Очевидная недалекость претендента на секретарское кресло никого, однако, не смутила. И когда конференция вплотную подошла к выборам руководящих органов парторганизации, в числе первых была названа кандидатура Колеуха. И это естественно, поскольку над конференцией довлел авторитет крайкома. Колеух благополучно прошел чистилище, именуемое в партии тайным голосованием, и единодушно был избран первым секретарем горкома. И это тоже было естественным, поскольку в партии ослушание каралось жестоко.

По окончании конференции Малкин с удивлением обнаружил, что большинством членов нового состава бюро оказались сотрудники горотдела. Совершенно неожиданно появилась возможность подчинить деятельность горкома интересам НКВД.

– Черт с ним, с Колеухом, если не будет путаться под ногами, – делился Малкин соображениями с Сайко и Аболиным.

– Вообще-то он с придурью и вполне может полезть на рожон, – угрюмо заметил Сайко.

– Укротим, – успокоил Малкин начальника милиции. – Лишь бы наши не пошли вразнос.

– Подобное исключено, – твердо заверил Аболин.

– Было много информации о том, – вспомнил Малкин, – что горкомовцы крепко запускали руку в государственную казну. Сообщали, что Феклисенко и Вахольдер на учебу комсомольского и партийного активов собрали с разных учреждений по шестьдесят тысяч рублей. Куда утекли эти деньги? Сумма должна была набраться крупная. Твои этим занимались? – спросил он у Сайко.

– Не занимались, но уверен, что на троцкистские нужды. Куда ж еще?

– Было решение горкома о постройке Островскому дома за счет средств городского бюджета. Дом построен правительством Украины. Как распорядился горком сорока тысячами, которые горсовет должен был выделить?

– Это я проверял, – ответил Сайко. – Деталей не помню, но знаю, что городской бюджет не пострадал.

– А мне ты об этом докладывал?

– Наверняка – да. Иначе вы бы не дали мне покоя.

– Да, время летит. Из памяти сквознячок многое выдувает. Ладно. Оставим этот разговор, тем более что Николай уже покойник, а Гутман с компанией у края траншеи.