Текст книги "Коридоры кончаются стенкой"

Автор книги: Валентин Кухтин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 55 страниц)

36

Собрание городского партийного актива открыл Шелухин. Скрепя сердце, Кравцов пошел на это, чтобы избежать недоуменных вопросов. Накануне собрания он тщательно проинструктировал Шелухина о линии поведения, набросал для ориентира примерный сценарий, обозначив в нем выступающих по докладу, которым дал соответствующее задание. Определил очередность выступающих. Однако Шелухина с Ходу занесло. Открыв собрание и объявив повестку дня, он, прежде чем предоставить слово докладчику, решил высказать собственное мнение по поводу «исторического» события в жизни края, и Краснодара в том числе. Не обращая внимания на устремленный на него пронзительный взгляд Кравцова, он с «большевистской прямотой» взялся разоблачать «разгромленных врагов народа, всяких там троцкистов, зиновьевцев, бухаринцев и прочее контрреволюционное отребье, пытавшееся разрушить нерушимый союз рабочего класса и крестьянства, повернуть историю вспять, возвратив буржуазии права на жесточайшую эксплуатацию трудового народа».

– Сегодня враги снова не дремлют, – сказал он в заключение, бросив короткий взгляд на Кравцова. – Снова зашевелились недобитки кадетов, эсеров, меньшевиков. Зашевелились бывшие белогвардейцы, офицеры, атаманы, кулаки, зашевелились попы и уже кое-где развертывают свою вражескую работу. Но об этом подробно расскажет в своей замечательной речи первый секретарь нашего крайкома товарищ Кравцов, которому я с удовольствием передаю слово. Пожалуйста, Иван Александрович!

Идя к трибуне, Кравцов с трудом сдерживал раздражение, вызванное «вступительным» словом Шелухина. Порушил тщательно продуманный сценарий – черт с ним, но, мерзавец, бездумно и не к месту использовал фрагмент из его доклада, одно из самых сильных мест, которое он намеревался посвятить предвыборной кампании. Аплодисменты, которыми встретил его восхождение на трибуну переполненный зал, обласкали растравленное самолюбие и он, привычно откашлявшись, приступил к озвучиванию выстраданного в течение недели и отпечатанного на машинке текста.

– Чуть позже, – начал он свое выступление, – я подробно расскажу, как разделился Азово-Черноморский край и дам социально-экономический обзор новых образований. А сейчас, возвратившись немного назад – в тысяча девятьсот тридцать второй – тридцать четвертый годы, ставшие уже достоянием новейшей истории, подчеркну, что Северо-Кавказский край, от которого в свое время отпочковалось Азово-Черноморье, вписал прекрасные страницы в эту историю. Именно тогда в границах края выросла новая крупная социалистическая индустрия. Было ликвидировано кулачество как класс и проведена сплошная, коллективизация. Выросла и расцвела пышным социалистическим цветом наша культура, выросли люди, кадры. Выросла наша коммунистическая организация, которая под мудрым руководством товарища Сталина, нашего лучшего друга, вождя и учителя, вдребезги разбила всех врагов коммунизма, троцкистско-зиновьевских извергов, правых реставраторов капитализма и новых уродов-агентов японо-немецких фашистов…

Невысокий, плотный, крупнолицый, с высоким лбом, четко очерченным густой шапкой волос, с широко расставленными задумчивыми глазами, то и дело вспыхивавшими ярким огнем, он словно вырастал из массивной трибуны, обернутой в свежий кумач. Скупой на жестикуляцию, он говорил низким, хорошо поставленным голосом, роняя в притихший зал никчемные слова, которые казались ему нужными и чрезвычайно важными, хотя и читанными, и слышанными всеми многократно.

– Почему правительство приняло решение о разделении Азово-Черноморского края? – задавался вопросом Кравцов, окидывая взглядом многоликий зал. – Потому, что поворот в политической жизни нашей страны, предстоящие выборы в Верховный Совет СССР и местные органы власти, огромный подъем промышленности и сельского хозяйства выдвинули новые требования перед краевым руководством, требования живой практической помощи местам, районам и низовым организациям. Разделение края целиком вытекает из исторического указания, сделанного товарищем Сталиным на февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП(б), указания об усилении связи с массами. Обширная территория Азово-Черноморского края затрудняла выполнение этого мудрого указания…

Сидя в президиуме за массивным длинным столом, облаченным, как и трибуна, в новенькую ярко-красную хлопчатобумажную ткань, Малкин внимательно слушал доклад, ловя и обдумывая каждое слово докладчика: а вдруг зарвется, вдруг проговорится, вдруг случайно сдвинется маска и он покажет свое вражеское лицо! Тогда Малкин прямо здесь, перед многочисленным активом разоблачит его вражеские вылазки и расставит точки над «i». Но Кравцов твердо стоял на большевистской платформе. Ничего не выдумывая, он достаточно убедительно воспроизводил утвердившиеся взгляды сталинского окружения, которые неоднократно звучали на различных партийных форумах. «Ушлый, гад, – злился Малкин, непроизвольным кивком головы выражая согласие с утверждениями докладчика. – Ни на буковку не уходит от текста».

– Может возникнуть вопрос, зачем раньше стремились к централизации. Отвечу. Раньше мы не имели достаточно подготовленных кадров, способных руководить народным хозяйством, и потому укрупнение территорий почитали за благо. Сегодня положение изменилось. Есть, кадры и есть смысл идти на разукрупнение. Были, конечно, попытки найти иные формы, которые бы создали условия бесперебойного большевистского обслуживания нужд края. Но эти попытки шли по линии создания в краевых органах секторов, отделов, даже новых ведомств, и еще сильнее запутывали дело. Нередко маленькие сельскохозяйственные районы вносили прекрасные предложения в аппараты краевых организаций, но эти разумные, ценные предложения терялись в недрах канцелярий и многочисленных секторов. Из сказанного ясно, насколько правильно и своевременно решение ЦК нашей партии, решение правительства о разукрупнении Азово-Черноморского края.

Зал разразился аплодисментами.

– Слава нашей родной коммунистической партии, – вскочил с места Шелухин. – Да здравствует вождь всех времен и народов товарищ Сталин! Ура, товарищи!

– Ура-а-а! – загремел зал. Все дружно встали и разразились овациями, выкрикивая здравицы.

Кравцов долгим немигающим взглядом посмотрел на Малкина и, встретившись с ним глазами, многозначительно качнул головой, как бы спрашивая: «Ну, что я говорил? Болтун и выскочка. Или я не прав?»

«Прав, прав!» – согласился с ним Малкин, чуть заметно пожав плечами. Сделав несколько замедленных хлопков ладонями, что участники собрания восприняли как разрешение прекратить овации, сел. В зале наступила тишина и в этой тишине снова зазвучал голос Кравцова. Вибрируя густым баритоном, он доложил активу, обладателем какого политического и экономического потенциала стал край в результате раздела.

– Мы считаем, что раздел произведен сбалансированно и справедливо, с учетом исторически сложившихся границ. За Ростовской областью осталось пятьдесят шесть процентов территории, – за нами – сорок четыре. Если промышленность нашего края по удельному весу уступает промышленности Ростовской области, то сельское хозяйство, наоборот, смотрится очень выгодно. Оснащенное самыми современными сельскохозяйственными средствами производства, оно дало возможность получить в этом году прекрасный урожай зерновых, и не только зерновых.

– Позвольте с вами не согласиться, – вскочил с места нетерпеливый участник собрания партактива. – Прошу прощения, что прерываю… Мы отпочковались в средине сентября. Значит, зерновые получены не нами, а краем в старых границах. Зачем же чужие успехи приписывать себе? Поработаем год – посмотрим на что способны.

– Зачем ждать год? – возразил Кравцов. – Нетрудно и сегодня высчитать, сколько собрано колхозами и совхозами края. Нашего края, я имею в виду. У хлебороба каждое зернышко на учете, так что ошибка исключается. Разве не так? – Кравцов победно оглядел оживившийся зал. – Я бы советовал все же выслушать доклад до конца, а потом задать вопросы. Или невтерпеж?

– Выслушаем, чего уж там, – согласился оппонент. – Только вряд ли можно признать раздел сбалансированным. К нам колхозов отошло по вашим данным, пятьдесят семь процентов, а тракторов только сорок восемь. Зато лошадей нам отдали ого-го! Аж шестьдесят процентов! Попробуй прокорми такую ораву! Все сожрут, что вырастили, а нами закусят.

– Вот вы все же не хотите дослушать меня до конца, а я вам отвечу еще не названными цифрами. Вот: посевных площадей донцам отошло пятьдесят четыре процента, а нам – сорок шесть. Так кому нужно больше техники? А? Улавливаете разницу? Скажу, положа руку на сердце, и другое: сегодня, когда в стране временная нехватка горючего и запчастей, я бы не рвался к технике. Не потому, что я против прогресса, поймите меня правильно. А потому, что в сложившейся ситуации лошадка надежней. Соберемся всем миром, заготовим сколько нужно кормов… Верно, товарищи? Или я чего-то не понимаю?

– Верно! – зааплодировали горожане.

– Тогда позвольте мне продолжить.

И воодушевленный Кравцов обрушился на благодарных слушателей такой ошеломляющей статистикой, что всякие сомнения, у кого они еще теплились, разлетелись вдребезги и люди поверили: урожай кубанцы подняли поразительный.

– Еще бы не получить такой урожай с наших тучных кубанских черноземов! – воскликнул Кравцов, оторвавшись от текста. – Когда-то кубанские казаки, хвастаясь своим черноземом, говорили: «У нас такая молодая земля, что оглоблю посади – бричка вырастет!»

Вот они и выросли, эти брички, наполненные богатейшим урожаем!

Слово «казаки», уважительно произнесенное Кравцовым, больно хлестнуло Малкина по сердцу и он, словно провалился памятью в далекий девятнадцатый – год яростного наступления советской власти на казачество. Сколько горячей казачьей кровушки было пролито в тот жестокий, неразумный, несправедливый год! И снова, в который уж раз, поплыли перед глазами кровавые строки недоброй памяти Циркулярного письма ЦК ВКП(б) об отношении к казачеству. Тогда он воспринял его с юношеской безрассудностью, но когда увидел, какие последствия наступили в результате бездумного его исполнения, когда осознал его суть – впервые почувствовал себя преступником. «Необходимо, – говорилось в том письме, – учитывая опыт года гражданской войны с казачеством, признать единственно правильным самую беспощадную борьбу со всеми верхами казачества путем поголовного их истребления. Никакие компромиссы, никакая половинчатость пути недопустимы. Потому необходимо:

1. Провести массовый террор против богатых казаков, истребив их поголовно; провести беспощадный массовый террор по отношению ко всем вообще казакам, принимавшим какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе с советской властью. К среднему казачеству необходимо применять все те меры, которые дают гарантию от каких-либо попыток с его стороны к новым выступлениям против советской власти…

2. Конфисковать хлеб…

5. Провести полное разоружение, расстреливая каждого, у кого будет обнаружено оружие после срока сдачи…»

И расстреливали, и истребляли, и стирали с лица земли хутора и станицы, переименовывая их в села, и глумились над казаками, над их обычаями, над стариками, женщинами и детьми, запрещали носить лампасы, изгоняли из обращения само слово «казак». Может, потому так тучна кубанская земля, что впитала в себя море человеческой крови? Воспоминания взбудоражили мозг, стало паскудно на душе. А Кравцов говорил об успехах. «Какие успехи? Край только образовался. Если они и есть, то это заслуга не его…» – Эти успехи, – разглагольствовал Кравцов, – добыты главным образом потому, что партийные и непартийные большевики нашего края неплохо поработали по ликвидации последствий вредительства, которое проводили лютые враги народа в нашем хозяйстве. Да! В этом плане многое сделано, но далеко не все. Сегодня мы, товарищи, не можем ни в какой степени заявить, что с делом ликвидации последствий вредительства все обстоит благополучно. Нет. Если мы ликвидировали последствия вредительства в целом ряде сельскохозяйственных процессов производства, то в области севооборота, семеноводства, животноводства, хранения хлеба ликвидация последствий вредительства проходит не так успешно. А мы с этими последствиями вредительства должны покончить в ближайшее время для того, чтобы в тридцать восьмом году безусловно выполнить лозунг товарища Сталина – дать стране семь-восемь миллиардов пудов хлеба, сделав наши колхозы большевистскими, а всех колхозников поднять на уровень культурной и зажиточной жизни.

Раздались аплодисменты. Кравцов с опаской посмотрел на Шелухина, достал из нагрудного накладного кармана «сталинки» носовой платок и, разложив его на ладони и прижав к лицу, промокнул обильный пот. Партийные активисты застыли в ожидании. Кравцов, отложив несколько страниц доклада в сторону, помолчал, массируя зубами нижнюю губу, и вдруг с ходу, словно вырвавшись из засады, разразился жестокой, многообещающей критикой в адрес тех, кого не было в зале. Досталось многим руководителям районов края, затянувшим уборку зерновых, допустившим непозволительные простои тракторов и другой сельскохозяйственной техники, председателям колхозов, так и не приступившим к уборке сахарной свеклы и подсолнечника, руководству «Майнефти», которое «растерянно топчется на месте» и почему-то никак не хочет догнать и перегнать по добыче нефти Грозненскую нефтяную промышленность. Особое внимание Кравцов уделил новороссийским цементным заводам «Пролетарий» и «Победа Октября», не выполнившим планы отгрузки продукции, и, наконец, всей мощью большевистской принципиальности обрушился на присутствовавших в зале представителей Краснодарского, завода имени Седина.

– Опыт показывает, – заключил он критическую часть доклада, – что там, где работали плохо, где работа не спорилась, где не выполнялась производственная программа, там мы, как правило, находили врагов, которые вредили, которые пакостили, которые шпионили, подготавливали диверсионные акты. Наша практическая задача сегодня и на ближайшую перспективу – навести крепкий большевистский порядок на заводе имени Седина, на цементных заводах Новороссийска и ликвидировать последствия вредительства во всей промышленности, в колхозах и на всех видах транспорта в крае. И мы будем никудышными большевиками, если не выполним и не перевыполним эту нашу боевую задачу.

Кравцов остановился, глотнул воздуха, пропитанного запахами устоявшегося пота, табачного дыма и водочного перегара, и бросил короткий взгляд на Малкина. Тот, прикрывая рукой часы, показал на них глазами. Кравцов понял, кивнул в знак согласия, отложил в сторону еще несколько нечитанных страниц доклада и повел рассказ о ходе подготовки к выборам в Верховный Совет СССР. Коротко осветив состояние дел с избирательными округами и избирательными комиссиями, где, в общем, все обстояло благополучно, он снова вскочил на своего любимого конька и помчался с гиком и свистом.

– Надо сказать, что пока мы разворачиваем партийно-массовые мероприятия вокруг подготовки к выборам, наши враги не дремлют. Они уже организованно подготовляются к предстоящим выборам. Уже зашевелились недобитки кадетов, эсеров, меньшевиков. Зашевелились, как отметил во вступительном слове Шелухин, бывшие белогвардейцы, офицеры, атаманы, кулаки, зашевелились попы и кое-где, а это нам достоверно известно, развертывают свою вражескую работу. Я должен сказать, что обактивляют эту нечисть, помогают ей веста антисоветскую работу заклятые наши враги – троцкистско-зиновьевские изверги, которые, занимаясь шпионажем в пользу своих хозяев-фашистов, в то же самое время организуют эту публику на активную вражескую борьбу с нами в период избирательной кампании. Нам нужно осмотреться, кто нас окружает. Распутать преступные связи теперь уже ликвидированного врага, выкурить его из всех щелей, куда бы он ни забрался, вытащить его на свет божий и пригвоздить к позорному столбу…

– Расстрелять! – крикнули из зала.

– …Мы уже нанесли им сокрушительный удар, разбив вдребезги троцкистско-зиновьевскую банду в нашем крае, но я должен вас предупредить, что осколки шаек этих извергов еще бродят среди нас и шепчут и клевещут. Переловить эту сволочь до выборов и обезвредить ее – первоочередная наша политическая задача.

– И расстрелять, – прокричал тот же голос, и зал отозвался на воинственные призывы бурными продолжительными аплодисментами. Раздались крики: «Смерть предателям!», «Да здравствует наш доблестный НКВД!», «Слава ВКП(б)!» Поймав одобрительный взгляд Малкина, Кравцов перешел к постановке задач.

– Ведущую роль в наведении в крае порядка должна сыграть Краснодарская городская партийная организация. Мы знаем ее исторические заслуги в деле переустройства кубанской станицы, постановки ее на социалистические рельсы. Именно потому, что она сыграла в этом деле важную роль, направляя на места лучших своих представителей для налаживания работы, главари троцкистской банды стремились подорвать ее мощь, засылая в ее ряды своих агентов с далеко идущей целью: пролезть в руководство этой прекрасной организации и развалить ее изнутри. – Он выразительно посмотрел на Шелухина. – Актив Краснодарской парторганизации умело срывал маски с этих врагов, но разоблачены они еще не все. Кое-кто остался еще неразмотанным.

Кравцов снова остановил свой тяжелый взгляд на Шелухине и актив, проследив за ним, замер в недоумении.

– И последнее, что хочу сказать: я уверен, что под руководством ЦК нашей партии и нашего любимого вождя и учителя товарища Сталина наша парторганизация добьется того, что Краснодарский казачий край станет самым образцовым, самым передовым краем нашей прекрасной, нашей любимой, нашей необъятной социалистической Родины!

Шквал аплодисментов потряс зал, рванулся к трибуне, на которой, широко и счастливо улыбаясь, стоял пламенный большевик Кравцов, к президиуму – цвету городской партийной организации.

Овация затянулась: никто не желал быть уличенным в нелояльности к новому руководству возрожденного края. Все глаза устремились к Малкину. Тот, понимая, чего от него хотят, дождался, когда Кравцов, сойдя с трибуны, подошел к своему месту за столом, президиума, опустил руки, подвинул стул и сел. Овация мгновенно оборвалась. Актив шумно усаживался в кресла. Шелухин за спиной Кравцова потянулся к Малкину:

– Иван Павлович, вам предоставить слово?

– Не надо. Все уже сказано. Давай закругляться.

Шелухин вскочил с места.

– Товарищи! Товарищи, успокоились… Товарищи! Я не думаю, что у кого-то могли возникнуть вопросы к докладчику. Задачи поставлены четко и остается только не теряя времени приступать к их решению. Но я думаю, что среди вас найдутся желающие выступить. Всякий доклад, даже самый хороший следует обсудить. Есть желающие? – в зале взметнулось вверх несколько рук. – Ну вот, как я и предполагал. Только просьба к выступающим называть себя.

– А… вопрос, не выступление… можно? – снова вскочил с места беспокойный активист.

Шелухин взглянул на Кравцова и тот согласно кивнул.

– Вот про коз, свиней и прочую живность вы хорошо, так сказать… А как насчет коммунистов? Сколько куда?

– Я же сказал: у них около сорок одной тысячи, у нас – более тридцати двух.

– Ага! Значит, у них около, а у нас – более. Ну, ладно. Больше вопросов нет. Да! Насчет больниц как вы сказали? У них?

– Сорок восемь с половиной.

– У нас?

– Пятьдесят один и пять.

– Так… значит, больниц – пятьдесят один и пять, свиней – шестьдесят два, коммунистов – более тридцати двух… Согласен! Это по справедливости! Это в самый раз!

Активисты весело зашумели, Кравцов добродушно улыбнулся и развел руками: что, мол, с него возьмешь.

Выступающих было немного. Новых мыслей не высказал никто, звучали донельзя искаженные перепевы доклада. Но один выступающий задел Кравцова за живое.

– Меня, старого большевика, настораживает то, что докладчик все наши промахи и недостатки списывает на козни врагов. Между тем причины наших бед надо искать не только в этом. Всегда ли мы имеем компетентных руководителей? И можно ли их считать врагами, если они подчас дают безграмотные, неразумные указания? А квалификация рабочих – вчерашних селян? Всегда ли она отвечает возросшим требованиям? И следует ли их винить в том, что они мало умеют? Опыт приходит с практикой, а практики у каждого – кот наплакал. Учить надо людей и помогать, тогда будет толк. Вот вы обрушились на колхозы: трактора, мол, простаивают, зерно гниет на току, клещ жрет его и прочее. Поставили им в вину, что нет горючего, запчастей. Но, уважаемый первый секретарь крайкома, это ж ваша вина, что вы не обеспечили край горючим, что не завезли запчасти. Пока что колхозы расхлебывают плоды вашей деятельности в бывшем Азово-Черноморском крайкоме. Но если быть объективным, то вся страна испытывает трудности и с горючим, и с запчастями. На это неоднократно указывал товарищ Сталин. Вот сейчас создан край. Краевое руководство, как и задумывалось, приблизилось к сельской глубинке. Дерзайте! Рассчитывайте сколько нужно чего, дайте заявку Москве – снабжение у нас централизованное! И требуйте, чтобы вашу заявку выполнили. Вы-то ближе к ЦК, чем скажем, председатель колхоза или секретарь сельского райкома. Теперь и товарищ Сталин, и мы, рядовые коммунисты, спросим с вас за потери и прочие недостатки, а не с председателя колхоза и не с разгромленных эсеров и наголову разбитых белогвардейцев, осколки которых мешают вам работать. А что касается вражеской агитации, то народ уже давно разобрался, что к чему…

– У вас сильно притуплена бдительность, товарищ, – вскипел Кравцов, – и начисто отсутствует классовое чутье.

– Наоборот, – парировал старый большевик, – с классовым чутьем у меня все в порядке, поэтому колхозника, селянина я понимаю лучше, чем вас. Но кроме всего прочего, – добавил он, покидая трибуну, – у меня еще развито чувство реальности.

Кравцов задыхался от обиды, но счел разумным промолчать.

«Какой молодчина!» – злорадствовал Малкин. – Рядовой, а как ловко вправил мозги секретарю!» «Разберемся», – шепнул он Кравцову и тот с благодарностью сжал его локоть горячей рукой.

После собрания Малкин и Симончик зашли к Кравцову.

– Ты с такой нежностью говорил о казаках и про то, как они выращивали брички из оглоблей, что я чуть не прослезился, – подмигнув Симончику, обратился Малкин к Кравцову.

– Такова установка ЦК, – серьезно ответил Кравцов. Шутку Малкина он не понял или не принял. – Пока неофициально, но линия на истребление казачества признана ошибочной.

– Почему неофициально? – возразил Малкин. – Насколько я в курсе – установка Оргбюро ЦК по этому вопросу была признана неверной еще в марте девятнадцатого, как только вспыхнул Вешенский мятеж.

– При чем тут Вешенский мятеж? Ты забыл зиму тридцать второго, когда выселялись целые станицы?

– А-а, ты об этом? Ну, в общем-то ты, вероятно, прав. Казак не только на Дону, на Кубани он тоже в опале.

– Опала – слишком мягко сказано. Ты еще, наверное, не успел разобраться, а мне дали цифры. Вот послушай, – Кравцов полистал записную книжку и ткнул пальцем в таблицу – удельный вес казаков в крае шестьдесят пять процентов. Это на сегодняшний день. Найди казака или казачку хоть в одном аппарате, начиная от сельсовета и кончая крайкомом-крайисполкомом. Не найдешь Их нету! Ни в партийном аппарате, ни в советском, ни в хозяйственном. Полная дискриминация! Что это нам дает? Это дает нам враждебное отношение казачьего населения к нашей политике.

– Разжалобил и напугал, – отозвался Симончик. – Допусти их к власти – они опять захотят самостийности. Они ж нас ненавидят.

– Вот-вот. И я о том же. Ненавидят. А за что? За то самое, о чем я сказал. Значит, что нужно делать? Нужно двигать их в органы государственной власти. Давать им в поводыри казаков, проверенных, преданных советской власти и ВКП(б). И казачество пойдет за ними, а значит – за нами. Народ – он ведь как? Он идет слепо за тем, кому доверяет.

– Ты уступишь свое место казаку?

– Если на то будет воля ЦК. Пока речь идет о низшем и среднем звене.

– Как ты себе все это представляешь?

– Я представляю это себе так, как учит ЦК. Если, скажем, на должность первого секретаря райкома есть два кандидата, один из которых честный, проверенный русский… или другой национальности, а другой – казак, тоже проверенный, но по способностям на голову ниже, чем русский, – ставить надо первым секретарем казака, а русского вторым. Вот такая политика. Прошло двадцать дет и пора казака восстановить в его правах.

– И сорванные лампасы вернуть? – засмеялся Малкин.

– Дались тебе эти лампасы…

– Восстанавливать надо, но не всех, – снова возразил Симончик. – Вот на днях звонят из Красноармейской – я Иван Павлычу рассказывал. Звонят из Красноармейской, спрашивают, что делать? Уточняю вопрос. Оказывается, возвращаются в станицу выселенные в тридцать втором и, пока взрослое население на работе, занимают свои дома. И не просто занимают. Они еще ведут контрреволюционную работу: мол, пожили за наш счет и хватит. Кыш, мол, мы приехали.

– С этими мы управимся быстро. Они без документов, наверное, сбежали, будем отлавливать и отправлять на места поселений. В колхозе имени Буденного таких набралось уже тридцать пять человек, – разъяснил ситуацию Малкин.

– Так уже есть случаи драк, – упирался Симончик. – Не сегодня завтра мы можем иметь смертоубийство!

– Уберем. Всех уберем, – заверил Малкин. – С ними работа уже проведена. Все предупреждены. Наберем эшелон, и марш-марш. Так не только в Красноармейской. По всей Кубани и на Дону тоже.

– Симончик, по-моему, слабо разобрался в политике партии. Ломать дрова не позволю. С каждым, вернувшимся из поселения, разбираться персонально. На этом деле сегодня можно запросто сломать шею. И раз Симончик мутит воду, а Малкин ему подпевает – ни одного казака, вернувшегося домой, без моего согласия обратно не отправлять. Симончик свободен. Малкин, останься.

Председатель крайисполкома удалился, чувствуя себя униженным и оскорбленным.

– За что ты его так? – спросил Малкин, когда дверь за Симончиком закрылась.

– Да пошел он на х… Жертва аборта! Ни хрена не смыслит в политике. А ты тоже… Уберем, уберем… Как бы нас с тобой не убрали. Настроение в ЦК меняется быстро.