Текст книги "Коридоры кончаются стенкой"

Автор книги: Валентин Кухтин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 55 страниц)

Сербинов, упершись глазами в пол, постоял в раздумье, затем, отрицательно качнув головой, произнес:

– Мысль, конечно, дельная, но… Если б дело Осипова было на мази. А оно ведь сырое. Для работника такого масштаба как Воронов оно пока не годится. С ним надо спешить, а Осипов… черт его знает, чем это все обернется.

– Не оставлять же вылазку Воронова без последствий, тем более, что Малкин с Ершовым настроены на его изъятие.

– Изъять не проблема. Чем обосновать?

– А если поднять дело по «Лабзолоту»? Воронов тогда курировал район, был в курсе всех дел. С него, собственно, все и началось. Взять показания у Рожинова, а он их с удовольствием даст, потому, как именно Воронову обязан своей несвободой…

– Я не помню, что ему вменялось.

– Рожинову? Вредительство. Рожинов выступил на партийной конференции «Азчерзолота» с идеей прекратить на Кавказе дорогостоящую и бесперспективную добычу золота. Воронов, представительствовавший на конференции, сразу не врубился, не дал отпора, допустил дебаты по этому поводу и лишь потом усмотрел в этой идее попытку укрыть от разработок золотые запасы Азово-Черноморья.

– Ты считаешь, что наших запасов достаточно для организации промышленной добычи?

– А кто знает его запасы? После ареста Рожинова добыча не только не возросла, но по некоторым показателям даже снизилась. Может его и в самом деле крупицы, и овчинка выделки не стоит, но дело ж не в этом. Найдем Рожинова, если он еще не загнулся, и возьмем у него любые показания, какие потребуются, чтобы упечь Воронова.

Сербинов довольный улыбался.

– А ты, вообще-то, молодец. Зря тебя Малкин недооценивает. Ну что ж! Назвался груздем… Сегодня же и езжай. Лично на перекладных, как угодно, но как можно быстрей.

67

К вечеру нестерпимо разболелась голова, и Воронов решил уйти домой пораньше, чтобы как следует отоспаться. Позвонил Ершову:

– Владимир Александрович! Я неважно чувствую себя. Если нет чего срочного – пойду отлежусь. Завтра много работы.

– Не забыл, что завтра бюро?

– Бюро? Впервые слышу.

– Газов решил послушать средства массовой информации, так что будь готов.

– Ясно. Где и когда?

– В десять у Газова.

– Хорошо.

– Не задерживайся. Если что – звони.

– Я понял, понял. Завтра в десять у Газова.

68

Лежа в постели, Воронов долго не мог заснуть. Томила неясная тревога, мучили неприятные ощущения в теле, раздражали доносившиеся отовсюду шорохи. Периодически он впадал в забытье, а выбившись из сил, засыпал, но сон был настолько беспокойным, а сновидения так неприятны, что он не выдерживал и просыпался и снова переворачивался с боку на бок, томясь от бессонницы, прислушиваясь к окружавшим его звукам. А утром он встал с постели вконец разбитым и растерянным, но, верный долгу, поплелся в крайком. Зная пристрастие Газова к цифири, подобрал несколько аналитических таблиц, характеризующих работу печати, и мысленно набросав план возможного доклада о состоянии дел, пошел к Газову.

В приемной никого не было, и Воронов испугался, не опоздал ли. Взглянул на часы, было без двух минут десять, и он решительно открыл дверь и шагнул в кабинет первого секретаря крайкома. К удивлению и здесь никого из приглашенных не оказалось, а за столом сидели только члены бюро, которые при его появлении молча и с любопытством уставились на него.

– Ну вот, кажется, теперь все в сборе, – сказал Газов и впился глазами в Воронова. Выдержав короткую паузу, жестко произнес: – Краевое управление НКВД располагает достоверной информацией об участии завотделом печати крайкома Воронова в активной подпольной антисоветской работе, направленной на подрыв экономической мощи страны. НКВД установлена его преступная связь с осужденным Рожиновым, пытавшимся в свое время свернуть поисковые работы в системе «Лабзолото» и скрыть таким образом от народа золотые запасы Азово-Черноморья. Задокументирована также его вражеская деятельность по прежним местам работы. Подробная справка УНКВД на этот счет имеется.

Воронов слушал Газова с уверенностью, что это не явь, что продолжается ночной полубред и достаточно ему сейчас проснуться, открыть глаза и муки кончатся. Но нет: он явственно видел перед собой новоявленных членов бюро Харченко, Попова и Тюляева. Видел Ершова, сидевшего по правую руку от Газова и развалившегося в кресле Малкина. Это явь и это происходит с ним. Он попытался остановить поток грязных клеветнических обвинений в его адрес, но волнение сковало голос и он только беззвучно пошевелил губами.

– Далее, – продолжил Газов доклад, – питая лютую ненависть к органам НКВД, разоблачившим его сообщников по грязной контрреволюционной деятельности и спутавшим его вредительские карты, Воронов пытался сорвать выпуск плаката с портретом одного из лучших и достойнейших кандидатов в депутаты Верховного Совета РСФСР заместителя начальника УНКВД коммуниста Сербинова, клеветнически обвинив его в шпионаже в пользу враждебной нам Польши. Получив должный большевистский отпор от членов бюро товарищей Ершова и Малкина, он выпустил плакат, но на основе старой любительской фотографии, отчего внешность товарища Сербинова получилась сухой и невыразительной. Этот факт следует рассматривать не иначе, как контрреволюционную вылазку. У меня все. Каким будет мнение членов бюро по этому поводу?

– Вероятно, есть смысл заслушать Воронова, – подал голос Ершов.

– Не вижу в этом никакого смысла, – с жаром возразил Малкин. – Я знаю эту братию: сейчас начнет все отрицать и получится не заседание, а базар.

– Но все-таки, Воронов, не вдаваясь в подробности, ответьте бюро: вы признаете себя виновным в инкриминируемых вам преступлениях?

– Это ложь и грязная клевета, – выдавил из себя Воронов. – Рожинова арестовали с моей подачи! Именно я, проявив большевистскую бдительность, разоблачил его вражескую сущность. Разоблачил для чего? Чтобы он сейчас своими лживыми показаниями потащил меня за собой как сообщника?

– Вот, слышали? Я же предупреждал! – Малкин торжествующе посмотрел на Газова. – Это все, что матерый враг может сказать в свое оправдание.

– У вас есть конкретные предложения? – спросил Газов.

– Я предлагаю принять решение без обсуждения. Со справкой все ознакомлены, суть вопроса ясна. А решить так: Воронова с работы снять, из партии исключить. Поручить УНКВД расследовать. Что и как дальше – это моя забота.

– Что думают по этому поводу остальные члены бюро? Согласимся с мнением товарища Малкина?

– Согласимся, – дружным хором ответили члены бюро.

– Тогда, Владимир Александрович, сформулируйте постановляющую часть. Вы, говорят, в этих делах собаку съели?

– А что формулировать? – расплылся в довольной улыбке польщенный Ершов. – Так и запишем: «В связи с установленными фактами связи Воронова А. Г. с врагами народа и участия его в подпольной антисоветской работе, бюро крайкома ВКП(б) постановляет: первое – снять Воронова с работы зав. отделом печати крайкома ВКП(б) и исключить его из партии как врага народа. Второе – материалы о нем передать органам НКВД». Все!

– Есть другие мнения? Нет? Голосуем постановление по предложенной формулировке. Кто за? Принимается единогласно. Ну вот, Воронов, и все.

– Я могу идти? – спросил Воронов осипшим от волнения голосом.

– Куда ж ты пойдешь в таком состоянии? – торопливо отозвался Малкин. – Вызову наряд – тебя отвезут.

– Я арестован?

– Арестован, арестован, – Малкин встал, подошел к двери и распахнул ее настежь. Воронов оглянулся. В проеме стояли двое из конвойного взвода. – Сопроводите арестованного к капитану Шашкину!

– Четко сработано, – Воронов презрительно посмотрел на Газова, Ершова, Малкина. – Жаль, Газов, что вы пошли на поводу у этих проходимцев, – сказал он спокойно и уже за порогом остановился и бросил в открытую дверь: – За меня, Малкин, ты заплатишь жизнью.

– Много захотел, – огрызнулся Малкин, – по мне, так ты гроша ломаного не стоишь.

Харченко с Поповым неуверенно хихикнули и осеклись, сбитые с толку колючим взглядом Газова.

– В каком состоянии дело Осипова? – спросил он после затянувшегося молчания, не поднимая глаз. – Что-нибудь прояснилось?

– Работаем, – ответил Малкин неопределенно. – А что?

– Согласие на его арест ты просил другим тоном, – хмурясь заметил Газов, – и, кажется, утверждал, что там все на мази.

– Так оно и есть, – раздражаясь ответил Малкин. – К чему этот разговор?

– Пора объяснить первичкам, что произошло. Нельзя ж бесконечно держать их в неведении.

– По моим данным аресты не вызвали особых тревог.

– Это по твоим данным, полученным от сексотов. А по моим данным – коммунисты в недоумении.

– Так разъясни. Разверни кампанию. Пошли своих, хочешь – я своих, в первички. Проведи пленумы, собрания партактивов, развей сомнения. Ты ж теперь не только первый секретарь крайкома, но и первый в ГК.

– Что делать – ты меня не учи. И запомни: Воронов – последний, кого я отдал тебе на заклание без детального доклада и представления материалов, подтверждающих вражескую работу. Будешь обходить крайком – не обижайся.

– Ой-е-е-ей, как страшно, – побагровел Малкин. Угроза Газова вывела его из равновесия. – Так страшно, что я сейчас наложу в штаны.

– Свободны! – Газов тяжело опустил ладони на крышку стола и резко встал. – Малкин, останься!

Члены бюро поспешно удалились. Малкин остался сидеть в кресле, искоса неприязненно поглядывая на Газова.

Газов вышел из-за стола, подошел к Малкину и свирепо процедил сквозь зубы:

– Ты чего кривляешься, фигляр вонючий? Кого корчишь из себя? Это что за издевательство? В присутствии членов бюро… Даешь повод для пересудов? Компрометируешь партию: смотрите, мол, какой бездарный ЦК, кого назначает первым? Я тебя, суку, сейчас же арестую! Имею право!

– Леонид Петрович! Леонид Петрович! Я ж пошутил!

Ну, честное слово! – опасаясь, что разъяренный Газов начнет избивать его, сидящего, Малкин вскочил.

– Я не давал тебе повода для таких шуток, грязный ублюдок! Запомни: прощаю тебе в первый и последний раз. Повторишь… я тоже обучен стрелять, в затылок. Понял? Пошел вон!

– Что?

– Пошел вон, говорю!

Малкин, опасливо озираясь, торопливо вышел из кабинета.

– Ну что? – бросился к нему Ершов, поджидавший в коридоре. – Накрутил хвост?

– Чуть не застрелил, гад. Схватил наган – еле успокоил, – соврал Малкин.

– Силен. Что на него нашло?

– Откуда я знаю? Взбеленился ни с того, ни с сего.

– Не надо было хамить.

– Я ж по-свойски!

– Надо знать меру.

– По-моему, он этого хотел. Хотел, чтобы я дал повод. Теперь доложит своим в НКВД и в ЦК. Он почуял, чем от нас пахнет.

– Да, оказался с хорошим нюхом. Но ты, Ваня, не бзди. Мы тоже не лыком шиты.

– Надеюсь, что так оно и есть. Поэтому предлагаю начать атаку.

69

16 июля Газов собрал Пленум горкома и коротко проинформировал о состоявшихся арестах. С подробным докладом по этому поводу поручил выступить Малкину. Изрядно напуганный произошедшим конфликтом, Малкин проявил несвойственную ему покладистость и хоть от лютой ненависти кружилась голова и мучила неистребимая жажда мести, вел себя с Газовым предупредительно и доброжелательно. Что он мог рассказать по «делу Осипова»?

– Вы, конечно, понимаете, товарищи, – прятался он за завесу секретности, – что пока дело до конца не размотано и не выявлены все соучастники бандитской группы, я обязан воздерживаться от излишних подробностей. Такова специфика нашей работы. Но вы должны мне верить, потому что за каждого невинно арестованного я и мои подчиненные несем ответственность перед партией и народом, перед своей совестью. Скажу, что после того, как новый состав бюро и Пленума горкома партии, проявив мудрость и большевистскую бдительность, преодолели стремление отдельных товарищей вновь поставить во главе горкома Осипова и Литвинова, мне стала поступать обильная информация об их троцкистской контрреволюционной деятельности с террористическим уклоном. Развязали языки и ранее арестованные враги народа Алексеев, Гужный и Маслов, дали пока неполную информацию арестованные Матюта и Фетисенко – члены осиповской группы. Сегодня мы уже располагаем данными о некоторых других соучастниках, занимающих высокие должности в партии и государстве. Одного из них – завотделом печати крайкома партии Воронова мы на днях арестовали, других из оперативных соображений пока не трогаем.

Что конкретно вменяется в вину Осипову, Литвинову, Ильину, Галанову и другим? Установлена тесная связь Осипова с уже расстрелянными врагами народа Рыбкиным, Жлобой и так далее. Установлен факт подготовки Осиповым теракта против руководителей крайкома партии и УНКВД. Уже изъято оружие, переданное Осиповым исполнителю для проведения серии убийств. Есть предпосылки к тому, что мы выйдем на террор союзного масштаба: достаточно сказать, что Осипова мы арестовали в Сочи, куда он выезжал накануне возможного приезда на отдых товарища Сталина. Установлены многочисленные факты вредительства на заводах города, на водном транспорте, где он раньше работал, факты необоснованного исключения из партии честных, преданных делу Ленина-Сталина коммунистов и так далее. То есть в лице Осипова, товарищи, мы имеем матерого преступника, врага партии и народа, которому нет и не может быть, и не будет прощения ни сегодня, ни завтра, ни через десятилетия.

Малкин врал и потому говорил медленно, пристально вглядываясь в лица присутствующих. Не нравились ему эти лица: сурово сжатые губы, отчужденные, устремленные куда-то мимо него глаза. В зале кладбищенская тишина и лишь его голос.

– У меня все, – неожиданно объявил Малкин и окинул взглядом зал. – Если есть вопросы, я готов ответить. В пределах конспирации, конечно.

– Есть вопросы к докладчику? – спросил Газов.

Молчание.

– Стало быть, вопросов нет? Перейдем к обсуждению. Кто хочет высказаться?

Молчание.

– Есть предложение, – засуетился Ершов. – Обсуждать тут действительно пока нечего. Все ошарашены и все, как и мы, в недоумении, как у нас под носом могло это случиться. Но факт есть факт: Осипов и компания разоблачены как враги и арестованы как враги. Вероятно по окончании следствия мы получим полную информацию об их вражеской деятельности и тогда сможем не только обменяться мнениями, но и наметить меры по ликвидации последствий вредительства. А сейчас, я думаю, надо решить вопрос о партийности этих, с позволения сказать, людей. Лично я предлагаю на ваше рассмотрение следующую формулировку: Осипова, Литвинова, Галанова, Матюту и Фетисенко из состава бюро и Пленума ГК вывести и из партии исключить, как врагов народа, арестованных органами НКВД.

– Другие мнения есть? – спросил Газов. – Нет? Тогда ставлю на голосование предложение товарища Ершова. Кто «за»? Прошу поднять руки.

Проголосовали единогласно. Так, словно решение созрело давно, прошло через сердце каждого.

– На этом можно было бы поставить точку, – с неопределенной усмешкой произнес Газов, – но пока мы тут говорили, мне поступили записки, по сути дела – заявления, которые я предлагаю рассмотреть. Кто первый? Грушин? Ну, давай, выходи сюда, на трибуну, чтоб тебя все видели. Так. Ну и что?

– Считаю своей партийной обязанностью… своим партийным долгом… сообщить о своей связи с врагом народа Осиповым, – заявил вышедший на трибуну молодой человек, робко пряча глаза в исписанный лист бумаги. – Связь, разумеется, не преступная, не вражеская… – сказал и замолчал.

– Ну-ну, – подбодрил заявителя Газов, – в чем конкретно эта связь выражалась?

– Эта связь выражалась в том, что когда Осипов работал на пристани, я работал с ним в одном цехе учеником токаря, а когда я вступал в партию – Осипов был одним из моих поручителей.

– Все?

– Нет, не все. На первом заседании Пленума ГК седьмого созыва я выставил кандидатуру Осипова на секретаря горкома.

– Ты делал это, зная о его вражеской деятельности? – строго спросил Ершов.

– Нет! Конечно нет! Он маскировался, и я даже не подозревал. Я считал его честным коммунистом.

– А сейчас? Как считаешь сейчас?

– Теперь, когда наши доблестные органы безопасности разоблачили его, все стало ясно. Враг он и есть враг. Я признаю, что, выдвигая его кандидатуру, поступал опрометчиво, но не по своей вражеской связи с ним.

– Тебе сколько лет? – спросил Газов.

– Двадцать два.

– Ну что ж, время на исправление еще есть. Правильно я говорю, товарищи?

– Правильно!

– Верно!

– Молодо-зелено!

– Принять к сведению сообщение Грушина и отметить его честность.

– Вот и я говорю, – подвел черту Газов. – Принять к сведению. Ведь по сути дела все мы ходили рядом с Осиповым, ничего не подозревая. В том числе и товарищ Малкин. Правильно я говорю? Ну что? Так и сформулируем? Примем к сведению?

– Да! – облегченно вздохнули участники Пленума.

– Садись, Грушин! Что там у товарища Прозорова? Иди, иди сюда! Что у тебя?

– Да я, собственно… Осипов написал мне письмо из Сочи…

– О чем?

– Расписал, как отдыхает, интересовался партийной жизнью…

– Почему он написал именно тебе? – спросил Ершов и многозначительно окинул взглядом участников Пленума. – Ты что, был в дружбе с ним?

– Да нет, – пожал плечами Прозоров. – Не был. Общались только по партийной линии и все.

– По партийной линии он общался со многими, – не унимался Ершов, – однако написал только тебе.

– Не могу объяснить… Не знаю. Может потому, что раньше часто обращался ко мне за советами…

– Ладно, – придержал Газов Ершова, который готов был задать новый вопрос. – Спросим у Осипова. А сейчас, я думаю, у нас нет оснований высказывать недоверие товарищу Прозорову. Примем пока к сведению его заявление, а там видно будет. Верно я говорю, товарищи?

– Правильно!

– Оснований нет!

– Принять к сведению!

– Ну вот и ладно! – Газов посмотрел на часы. – Повестка дня исчерпана и мне хотелось бы подвести некоторые итоги. Как видите, товарищи, враг не унимается. Чем сильнее мы прижимаем ему хвост, чем плотнее обставляем со всех сторон, тем он становится злобнее и решительней. От вредительства и саботажа переходит к массовому террору, стремясь уничтожить руководящее партийное звено снизу доверху, деморализовать партию и повернуть колесо истории вспять. Поэтому требую от всех вас повышения бдительности. По принятым сегодня решениям проведите широкую разъяснительную работу в парторганизациях, на дому и в трудовых коллективах, нацельте коммунистов на энергичную работу по ликвидации последствий вредительства, на своевременное выявление и изъятие врагов. Враги, как видно, не дремлют, они обактивляют бывших кулаков и подкулачников, бывших белогвардейцев и нам не время почивать на лаврах. Я желаю вам всем успехов!

70

26 июля состоялись выборы в Верховный Совет России. На следующий день пресса края, захлебываясь от восторга, сообщала о триумфе ВКП(б), о величайшей победе блока коммунистов и беспартийных, охарактеризовала прошедшие выборы как всенародный праздник, утверждая при этом, что они продемонстрировали могучее морально-политическое единство жителей края, их преданность партии, приверженность социализму. Все без исключения кандидаты блока оказались избранными в высший орган государственной власти и это расценивалось прессой как еще одно свидетельство того, что в крае, как во всей стране, нет больше враждебных классов. В числе выдающихся партийных и государственных деятелей края в Верховном органе России занял свою нишу и заместитель начальника Управления НКВД по Краснодарскому краю капитан государственной безопасности Сербинов (Левит), еврей по национальности, палач по должности и призванию. Прав оказался его подручный Щербаков, одним натренированным ударом повергший Осипова в многодневное беспамятство, когда говорил своей жертве о том, что подлинную ценность Сербинова объявят на выборах избиратели: 99,82 % из них отдали свои голоса за него и лишь 0,18 % отказали в доверии, считая его подлинным врагом партии и народа. Впрочем, партии – нет. В общем и целом он выполнял волю партии, а свои проблемы решал лишь походя и только потому, что не мог не решать их, обладая колоссальной властью над людьми.

71

Дело Осипова то и дело стопорилось, и Малкин, ревниво следивший за его «разворотом», извергал на своих подручных тонны брани, проклятий и угроз, обвиняя их в потере классовой бдительности, оперативного чутья, фантазии, следственной смекалки и прочих качеств, которыми обязан обладать сотрудник НКВД в условиях разворачивающихся массовых репрессий и дефицита подлинных врагов. Безруков, которого Малкин чаще других вызывал на «ковер», изнемогая от оскорбительных притязаний, неожиданно для самого себя проговорился, что прямых доказательств по делу нет, а липовать их никто не решается, поскольку не очень ясна позиция Берия, начавшего, как представляется, чистку органов госбезопасности. Сказал он Малкину и об опасениях Сербинова, связанных с жалобой, которую Осипов и другие накануне ареста отправили в ЦК и которая, по непроверенным данным, сейчас находится на исполнении у Берия. Вместо очередной «порки» Малкин предложил Безрукову присесть, и когда тот, удобно усевшись в кресле, приготовился слушать и записывать, Малкин спросил, что делать.

– Придется выпускать, – сжавшись в комок пролепетал Безруков.

– Нет! Только не это! Только не это! – Малкин вскочил с места и заметался по кабинету. – Ты представляешь, что это значит? Это значит, что мы с тобой, Сербиновым и другими должны будем занять освободившиеся в камерах места. Мы! Я, ты, он, они, все, кто к этому делу причастен. Разговоры о желании Берия приступить к «ликвидации ежовщины» – это не просто разговоры. Он уже приступил к чистке органов госбезопасности! Не знаю, надолго ли его хватит, но сейчас он создает комиссии по пересмотру дел, рассмотренных «тройками», многих уже освободили из лагерей. К нашим делам пока не добрались, но это сегодня, а что будет завтра?

– По делу видно, что мы арестовали всю эту компанию на основании показаний арестованных по различным контрреволюционным делам. Несложно развернуться на сто восемьдесят градусов, обвинить тех же Алексеева, Гужного и других в контрреволюционной клевете, пропустить их через «тройку и «косую» и дело с концом.

– Ты же знаешь твердолобость Осипова: он никогда не простит нам ареста, а тем более того, как мы с ним обошлись. Кстати, как он себя чувствует?

– Для работы пока непригоден.

– А остальные?

– Все отрицают.

– Физмеры?

– Не применяем.

– Может это к лучшему. Оставьте их пока в покое. Осипову создайте условия. Заставьте Щербакова извиниться. По-партийному поговорите вдвоем, потолкуйте, разъясни ему ситуацию, пообещай объективность и возможное освобождение. Скажи, что Малкин сожалеет о случившемся, но встретиться пока не может, так как находится в Москве в длительной командировке. С остальными работай без особого нажима.

– Как быть с Вороновым?

– С ним пусть решает Сербинов. Это его каприз. Кстати, ты уверен, что дело по «Лабзолоту» – верное дело?

Безруков замялся, пожал плечами:

– Черт его знает. Надежность, как в деле Осипова, почти нулевая.

– Тем более: пусть им занимается Сербинов. Втягивай его в это дело, пусть марает руки. Он любитель; а ты старайся быть поблизости. – Малкин заговорщицки подмигнул собеседнику и тот в ответ признательно улыбнулся и согласно кивнул.

В первых числах августа Малкин выехал в наркомат на всесоюзное совещание. О том, что оно состоится, он узнал заранее, однако вопросы, подлежащие обсуждению на нем, держались почему-то в строгом секрете, и ни Дагин, ни, тем более, Фринковский, не удовлетворили его законного любопытства. Заинтригованный и слегка обиженный, он томился в неведении, пока Сербинов по своим источникам не получил информацию о том, что главным и, возможно, единственным вопросом будет агентурная работа, недовольство которой неоднократно и в достаточно резкой форме высказывал Берия. Перед отъездом Малкин тщательно проанализировал ее состояние в крае, подготовил ответы на возможные вопросы. Имея, как всегда, в запасе время на «разведку», он прямо с поезда помчался в наркомат, рассчитывая до начала официального рабочего дня успеть засвидетельствовать свое почтение руководителям отраслевых служб и, если удастся, получить подробные ответы на мучившие его вопросы.

Несмотря на ранний час, жизнь в наркомате кипела. От Малкина отмахивались, мягко ссылаясь на занятость, и он, глядя на мечущихся по коридорам людей, на непроницаемые лица наркомвнудельцев, слушая несмолкаемый дребезжащий перезвон телефонных аппаратов, вспомнил: таким он видел наркомат после неожиданно смещенного со своего поста Ягоды.

С Дагиным Малкин столкнулся в коридоре и тот, приветливо улыбнувшись и наспех пожав протянутую Малкиным руку, умчался, пообещав заглянуть к нему после совещания. Рассерженный Малкин, плюнув на все, ушел в гостиницу и, запершись в номере, напился.

Ежов на совещании не появился, что немало удивило его участников, тем более, что достоверно было известно: нарком жив, здоров, находится в своем кабинете и «правит» службу.

С основным докладом выступил Берия. Профессионально, с глубоким знанием состояния дед, он в пух и прах разнес организацию агентурной работы не только на местах, но и в центре – в Главном Управлении Государственной безопасности – не повышая при этом голос и не раздражаясь, как это нередко случалось с Ежовым. Наоборот, лицо его источало добродушие и доброжелательность и от этого его сильный грузинский акцент воспринимался как нечто естественное, не вызывая ни у кого отрицательных эмоций. Невысокий ростом, лысый, полнеющий, рассудительный и несуетливый, Берия произвел на Малкина благоприятное впечатление, и пока он слушал его, страхи, навеянные россказнями о безграничной жестокости и беспринципности этого человека, постепенно улетучивались, уступая место уверенности в завтрашнем дне.

– Я мог бы сейчас поименно назвать тех руководителей, для которых агентура является как бы обузой, как бы ненужным довеском к основным служебным обязанностям, – говорил Берия, поблескивая лысиной и круглыми стекляшками пенсне, – но не буду этого делать, поскольку уверен, что безответственность на местах порождена безответственностью центра. Разве аппарат НКВД не знал, что агентура вместо прямого назначения используется как приводной ремень для создания липовых уголовных дел? Знал и поощрял, а вы рады стараться. Пересмотрите свои позиции, памятуя, что любое бесчестное дело чревато непредсказуемыми последствиями.

Берия говорил, а Малкину казалось, что он не спускает при этом глаз именно с него – Малкина, и персонально ему предъявляет претензии. Что греха таить, все негативное, что было сказано заместителем наркома по поводу использования агентуры не по назначению, в полной мере следовало отнести на счет УНКВД по Краснодарскому краю. «Без изъятий, один к одному относится к нам», – каялся Малкин перед самим собой и самому себе клялся немедленно устранить недостатки.

В перерыве он по ВЧ связался с Сербиновым и приказал до его приезда агентов 2-го отдела УГБ в командировки не посылать, а реализацию агентурных донесений, касающихся «выявленных» ими «контрреволюционных повстанческих организаций», приостановить.

– Я все понял, – ответил Сербинов, сделав ударение на слове «все». – Вы когда вернетесь?

– После двадцатого, потому что десятого открывается Вторая сессия Верховного Совета.

– Ясно. У вас там «жарко»?

– Не то слово. Потому и звоню… На днях получишь разнарядку на арест трех тысяч, но ты не дожидайся ее, начинай «изъятие» с сегодняшнего дня. Хорошенько почисти Краснодар и Пашковскую. Скажи Коваленко – пусть пошерстит промпредприятия, особенно завод Седина – там полно осиповской братии. Набери тысячи полторы, остальные перекроем теми, что уже в работе.

– Ясно.

– О Люшкове слыхал?

– Краем уха.

– О том, что сбежал к япошкам?

– О том, что арестован за связь.

– Не арестован. Успел сбежать. Затеял инспекторскую поездку по границе и был таков.

– Невероятно!

– А ведь был в чести у хозяина, сволочь! Сербинов замолчал, оглушенный новостью.

– Ты чего молчишь?

– Перевариваю… Мне сказали, что его арестовали с Каганом.

– Кагана и еще многих арестовали, это точно. А Люшков сбежал… Ладно! Вернусь – поговорим. Пока.

– До свидания, Иван Павлович.