Текст книги "Коридоры кончаются стенкой"

Автор книги: Валентин Кухтин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 55 страниц)

– А как иначе?

– Кто вам давал установку на террор? Это же ложь, Иван Леонтьевич! Рассказанный вами случай с эстонцем и поварихой с дачи Сталина – это же готовый анекдот и он лишний раз подтверждает, что вы занимаетесь самооговором. Разве не так?

Кабаев молчал, опустив голову.

– Я читал все ваши показания. Там много правды. Зловещей, жестокой, нечеловеческой правды. Но много и наносного. Особенно, что касается подготовки террористических актов… Чтобы поставить вас к стенке – достаточно только правды. Зачем же вы накручиваете, тащите за собой невиновных?

– Мне называют фамилии, требуют подтвердить. Пугают пытками, а я… Господи! Скорей бы развязка!

– Развязка близко. Только не тащите за собой кровавый след.

– Если бы я мог! Если бы я мог!

Вошел Буров. Подозрительно, посмотрел на слезливого Кабаева, перевел взгляд на Захожая:

– Мироновича нет. Говорят, на выезде и будет часа через два.

– Очень жаль. Ты пообедал?

– Нет.

– Тогда прервемся. Отправь Кабаева в камеру.

Вечером Миронович вызвал к себе Захожая.

– В чем дело, Захожай? Ты что, не доверяешь Бурову?

– С чего это вдруг?

– Вот и я интересуюсь, какие основания?

– По-моему, работа у нас идет нормально. Я Буровым доволен.

– Доволен, а в самый острый момент ты его отстраняешь от допроса.

– Что вы имеете в виду?

– Ой, не корчи из себя умника!

– Я, честное слово, не понимаю, о чем речь.

– Когда обсасывали эпизод с Рыжковой, ты отправил его за мной?

– Отправил. Кабаев понес такую чушь, что потребовалась ваша помощь.

– А по-моему, ты отстранил Бурова, чтобы в его отсутствии убедить Кабаева отказаться от показаний.

Захожай понимающе улыбнулся.

– Вы поручили мне привести дело в порядок. С этого момента я несу ответственность за его состояние?

– Конечно.

– Я тоже так считаю. Поэтому когда я услышал, какую чушь несет Кабаев, я, чтобы не испортить дело, действительно решил склонить Кабаева к тому, чтобы он отрекся от нее, но сделать это хотел с вашим участием.

– Почему эпизод с Рыжковой ты считаешь чушью?

– Потому что заявление о намерениях эстонца голословно. О нем никто ничего не знает, кроме того, что он эстонец. Даже не общался с ним никто! Как же можно знать о его намерениях?

Миронович задумчиво почесал затылок.

– Черт его знает, может, ты и прав… Но отсылать Бурова не следовало. Сделал бы перерыв.

– Ковать железо нужно, пока оно горячо, и в том, что я послал Бурова за вами, не вижу ничего предосудительного… Вы мне дали его в помощники или у него иная роль?

Миронович насупился.

– Ты парень не глупый, – сказал он глухо, – но залупляться не советую. Понял? Пойдем к Влодзимирскому, приглашает. – Миронович встал и, не оглядываясь, пошел из кабинета.

– Что там у тебя за шуры-муры с Кабаевым? – строго спросил Влодзимирский, когда Захожай присел у края стола.

– Никаких шур-мур, товарищ капитан. Возникла ситуация, в которой потребовалось участие Мироновича. Я отослал за ним Бурова, который придан мне в помощники.

– Миронович, объясни!

– Мы разобрались, товарищ капитан. Это недоразумение.

– Так всыпь своему Бурову по первое число. Не хватало мне еще дрязг.

– Я подготовлю проект приказа.

– Именно так. Чтобы впредь неповадно было. Ты в эпизоде с Аллилуевым разобрался? – обратился Влодзимирский к Захожаю.

– Не очень, но в курсе.

– Не очень… Тогда поезжай в Краснодар, разберись. Вплотную займись Рукавцовой. Санкцию на ее арест мы пришлем. Остальное утрясай на месте.

– На Рукавцову санкция наркома не требуется.

– Не помешает. Рапорт на арест сотрудников УНКВД будет общий. Включим и ее туда. Ты протоколы Кабаева тщательно проанализировал?

– Да.

– В чем он твердо уличает Шашкина?

– В подготовке к терактам, в незаконных арестах, фальсификации и массовом применении к подследственным мер физического воздействия.

– Что говорят о нем остальные?

– Я изучил показания Сербинова, Стерблича, Абакумова, Захарченко и Бродского. Вырисовывается следующая картина: Шашкина в Ростов-на-Дону притащил с собой Люшков, когда был назначен начальником УНКВД по Азово-Черноморскому краю. В Управлении он бывал редко, работал преимущественно на периферии по казачьей контрреволюции. Незадолго до разделения АЧК Люшков назначил его врид начальника Армавирского ГО НКВД, но не за деловые качества, а как специалиста по пыткам и фальсификации. Именно эти качества оценил в нем Малкин, когда стал начальником УНКВД по Краснодарскому краю, и взял к себе в аппарат начальником третьего отдела. Шашкин притащил за собой ближайших своих помощников: Самойленко, Фильченко и Ткаченко…

– Ткаченко – это тот, на которого давит военпрокурор Гальперин?

– Да-да, он самый. С первых дней эта группа стала вести вражескую подрывную работу с использованием пыток и других незаконных методов следствия. Именно Шашкин с начала разворота массовой операции по полякам в сентябре тридцать седьмого года дал на места директиву, которой обязал руководителей горрайорганов составлять списки лиц, подлежащих арестам, не на основе информации об их преступной деятельности, а на основе данных адресных бюро и анкет учреждений, организаций. Далее он совершенствовал свой метод во время массовых операций по грекам, немцам, латышам, эстонцам и прочим. Этим методом оперативно-следственная группа, в которую входили Ткаченко, Бродский, Мухин, Березкин, Фонштейн и ряд других сотрудников, в буквальном смысле слова пекла многочисленные контрреволюционные организации. Подогреваемый Малкиным и Сербиновым, Шашкин так далеко зашел в своей подрывной работе, что стал производить массовые аресты лиц с партийной принадлежностью – членов и кандидатов в члены ВКП(б).

Именно Шашкин внедрил в практику Управления метод фальсификации, при котором исполнение полученных из Москвы приговоров откладывалось, в протоколы допросов осужденных включались фамилии лиц, которые были арестованы, но не привлечены за отсутствием доказательств. После этого они осуждались как изобличенные показаниями уже осужденных. Таким образом он намеревался расправиться с двумя сотрудниками Управления Столовицким и Лунга, которые на отчетно-выборном партийном собрании достаточно мотивированно выступили против включения в списки для голосования Захарченко. Сначала он пытался понудить бывшего врача УНКВД грека Сорокашиша, арестованного за шпионаж, дать на них показания как на соучастников преступления. Тот навстречу Шашкину не пошел. Тогда он включил их фамилии в протокол Сорокашиша после его осуждения. Спасли обоих последовавшие за этим аресты Шашкина, Захарченко и других.

– Как относился к «творчеству» Шашкина Малкин?

– Ставил всем в пример, чаще других поощрял, вскоре сделал своим помощником, а затем и начальником Сочинского ГО НКВД. Повысил в звании через ступень, и представил к ордену.

– Силен, мерзавец! Он, вероятно, с Ежовым был на ты?

– У него хорошие отношения были с Фриновским и Дагиным.

– Понятно. Как можно быстрее разделывайся с Рукавцовой и снова сюда, к нам. Мне нравится твой стиль работы. Счастливо.

Захожай уехал в Краснодар в расстроенных чувствах. Очень не нравилась ему возня Мироновича вокруг нелепой идейки о подготовке терактов против руководства страны. Знает прекрасно, что все это чушь, и все остальные знают, но как искусно играют! И Кабаев, и Миронович, и Влодзимирский… Ну, с Кабаевым ясно: человек между жизнью и смертью. А что заставляет идти на риск Мироновича? Желание выслужиться? Ладно. Миронович – хрен с ним. А что делать мне? Не замечать игры и проводить их линию? Или «не суметь доказать» террор? И то, и другое смертельно опасно. Он вспомнил инцидент с Буровым и до боли закусил губу. «Следят друг за другом, варвары. Никому не доверяют! Сами себе – тоже».

«Совершенно секретно. Только лично. Гор. Краснодар. Начальнику УНКВД по Краснодарскому краю капитану государственной безопасности тов. Шулишову. В дополнение наших №№ 6/7781 от 27.08.39 и 6/8144 от 8.09.39 направляем Вам материалы с санкцией тов. Берия для производства ареста следующих лиц: Безрукова Н. К., Гришина А. С., Полетаева П. П., Мухина Г. И., Феофилова П. А., Рукавцовой Д. Ф. и Коваленко И. Е. Арест указанных лиц согласуйте с прокуратурой на месте. Приложение: рапорт, протоколы допроса и справки. Начальник следчасти ГУГБ НКВД СССР майор госбезопасности Сергиенко».

«Приложение № 1.

Народному комиссару внутренних дел СССР комиссару госбезопасности 1-го ранга – тов. Л. П. Берия.

Следствием по делу антисоветской заговорщической организации в УНКВД по Краснодарскому краю изобличены как заговорщики, проводившие активную вражескую работу, следующие сотрудники того же УНКВД:

1. Мухин Геннадий Иванович – начальник 1-го отделения 2-го отдела. Показаниями Стерблич Г. Д. и Шашкина И. И. уличается как участник заговора. Показаниями Абакумова Н. А. – как фальсификатор следственных дел.

2. Полетаев Павел Порфирьевич – бывший заместитель начальника 3-го отдела. Показаниями Стерблич Г. Д., Шашкина И. И. и Захарченко Ф. Д. изобличен как участник заговорщической организации.

3. Безруков Николай Корнеевич – начальник 3-го отдела. Изобличен показаниями Стерблич Г. Д. и Шашкина И. И. как участник заговора. Показаниями Абакумова Н. А. и Захарченко Ф. Д. – как фальсификатор.

4. Коваленко Иван Ефимович – бывший начальник 8-го отдела, в данное время переведен на негласную э» боту. В заговорщическую организацию вовлечен Шашкиным И. И. Участие его в организации подтверждается показаниями Стерблич Г. Д. и Кабаева И. Л.

5. Гришин Александр Сергеевич – начальник 1-го отделения 3-го спецотдела уличается показаниями Кабаева И. Л. как участник террористической группы в гор. Сочи. Имел задание Малкина совершить террористический акт против товарища М. И. Калинина. Показаниями Абакумова Н. А. изобличен как участник заговора.

6. Феофилов Петр Андреевич – бывший начальник УРО УРКМ. Показаниями Чечельницкого Я. Т. изобличается как участник терр. группы в г. Сочи. Показаниями Кабаева И. Л. уличается как участник заговора, Абакумова Н. А. – как фальсификатор следственных дел.

7. Рукавцова Ефросинья Федоровна – бывшая работница дома отдыха «Бочаров Ручей». По показаниям террориста Кабаева по его заданию в 1938 году совершила отравление тов. П. С. Аллилуева на даче «Бочаров Ручей».

Поименованных лиц считаем необходимым арестовать и привлечь к ответственности. Просим Ваших указаний.

Начальник следчасти НКВД СССР комиссар госбезопасности 3-го ранга Кобулов. Особоуполномоченный НКВД СССР майор госбезопасности Стефанов».

В левом верхнем углу наискось толсто забоченным синим карандашом размашисто выведено: «Утверждаю. Л. Берия. 9.09.39».

– Ну и как долго эта чистка будет продолжаться? С кем прикажете работать? Кому из старых кадров доверять? Назначил Безрукова пом. нач. Управления, а его вместо утверждения в должности арестовывают! – Шулишов возмущенно уставился на Захожая. – Я ж не могу вот так с ходу комплектовать руководящие посты. Можно ж как-то регулировать этот процесс?

– Дело, товарищ капитан, ведет Москва. Задействована масса следователей, таких же прикомандированных, как я. Материалы разрознены, обобщение их производится медленно. Много неразберихи, так что производить аресты с упреждением вряд ли возможно. Что в моих силах – я делаю, но вот о Безрукове, Коваленко, Мухине и других, кроме Рукавцовой, и разговоров не было. На кого рассчитывать из старых кадров? – Захожай задумался, а когда молчание затянулось и стало уже неприличным, он безнадежно развел руками: – По показаниям Кабаева проходит тридцать пять человек. Более пятидесяти человек назвал Стерблич. Конечно, здесь не все наши, много сотрудников НКВД и УНКВД других краев, областей. Я думаю, что всех, работавших с Малкиным, следственная группа не обойдет вниманием. Вражеские методы ведения следствия настолько быстро и легко распространились по краю, что в течение года ими были заражены все. Кто сопротивлялся, а таких по пальцам можно перечесть, – тех устраняли, затирали, переводили на другую работу… Так что перспектива вот такая.

– Что будем делать с этим списком? – Шулишов кивнул на рапорт с резолюцией Берия.

– Рукавцову я возьму немедленно, в отношении нее у меня конкретное задание. Остальных – на ваше усмотрение. Подберете замену и возьмем.

– Коваленко, между прочим, уже допрошен.

– Я принимал участие в допросе. Тогда речь шла о Сорокашише и арестованных Шашкиным Столовицком и Лунге, проявивших строптивость при избрании парткома. Вопрос об извращенных методах следствия перед ним остро не ставился.

– Но он, кажется, отрицал свою причастность к извращениям?

– Отрицал существование заговора. Миронович крепко избил его и тогда он смирился, а встретившись с Влодзимирским – пошел на попятную. Тот, на мой взгляд, вполне разумно решил сначала собрать на него компромат, а потом арестовать, что, как видите, и сделал.

– Понятно. Кого включим в группу?

– Я бы взял новичков. В моральном плане им будет легче вести допросы. Основная работа, конечно, будет проведена в Москве. Здесь придется крепко поработать со свидетелями.

– Свидетельская база здесь богатая. Хорошенько поработайте с Осиповым, Галановым, Литвиновым, Фетисенко, Вороновым. Все они уже дома, подлечились, отдохнули, восстановились в партии, работают. Я думаю, что они с удовольствием помогут следствию в разоблачении своих бывших мучителей.

– Пожалуй, – согласился Захожай.

26

Рукавцова яростно защищалась. Любое упоминание об отравлении Аллилуева встречала в штыки.

– Все это ложь! – кричала она истерично. – Никакого отравления не было!

– Кабаев утверждает, что Аллилуева отравили вы по его заданию.

– У Кабаева я работала сестрой-хозяйкой, а не наемной убийцей!

– Но Аллилуев умер после посещения Блюхера, которого обслуживали вы.

– Не сразу же после посещения! Сначала он уехал в Москву! Откуда такая уверенность, что его отравили в Сочи?

– Об этом показали Малкин и Кабаев. Не могли ж они взять на себя чужой грех.

– Мало ли что они показали. Аллилуев был единственным человеком, посетившим Блюхера в Сочи. О том, что это Аллилуев, я узнала от Блюхера только после его отъезда.

– Блюхер готовился к встрече с ним? Он предупредил вас о том, что у него будет гость и что для него нужно приготовить стол?

– Нет. Гость приехал неожиданно, через десять минут после телефонного звонка.

– Неожиданно для кого? Для Блюхера или для вас?

– Для всех!

– Но вы-то знали о том, что он прибудет, раньше Блюхера!.

– Вы говорите такие вещи! Ну откуда я могла об этом узнать?

– Вам сообщил об этом Кабаев. И сделал поручение. И передал яд.

Рукавцова бессмысленно уставилась глазами в Захожая и застыла с открытым ртом.

– Вы… Вы… К-какой яд?

– Вам лучше знать.

– Так никто ж не знал, что он приедет!

– Кабаев знал. А Кабаеву сказал об этом Малкин.

– При чем здесь Малкин? Разве он был в Сочи?

– Конечно. А вы не помните? Разве не он в этот день просил вас обеспечить безопасность Блюхера?

– Да. Да… точно… я забыла. Откуда вы знаете?

– Такая у меня служба: все видеть и все знать.

– Даже такие мелочи?

– Это не мелочь. В этот день Малкин как бы случайно встретился с Аллилуевым и сообщил ему, что в «Бочаровом Ручье» на даче Ворошилова отдыхает Блюхер с семьей. Тот обрадовался и сказал, что сегодня же навестит его. Малкин поручил Кабаеву немедленно организовать его отравление и тот попросил вас исполнить это поручение. Разве не так?

– Чепуха какая-то!

– Не чепуха. Вы готовили стол для гостя?

– Было время обеда и я накрыла стол для всех. Но Аллилуев не ел.

– Не ел? Почему? Так-таки ничего и не ел? Вы меню этого обеда помните?

– Да. На первое был борщ, на второе – холодные закуски и жареное мясо на сковороде… кажется, бифштекс по-крестьянски. На третье арбуз.

– И он ничего не ел?

– Попробовал арбуз и сразу отложил скибку. Видно, не понравился.

– Вы поинтересовались, почему он не обедает?

– Я спросила об этом у Василия Константиновича после отъезда Аллилуева.

– Что он вам ответил?

– Сказал, что Аллилуев болен той же болезнью, что и он, только в более тяжелой форме. Раньше, говорит, не лечился, а теперь страдает.

– Что за болезнь?

– Он не сказал, а я не спросила.

– Ясно. А о том, что Аллилуев умер, вы знаете?

– Доктор Елфимов говорил об этом на кухне повару Калинину. Я даже не поняла: то ли о смерти, то ли о тяжелой болезни.

– И вы не уточнили? Вас это известие не заинтересовало?

– Нисколько.

– А кто из работников НКВД говорил с вами на эту тему?

– На такие темы можно говорить на кухне, но не с работниками НКВД.

– Почему?

– Проявишь интерес – запишут в шпионы.

– Резонно. Болтун – находка для врага. И тем не менее, следствие располагает данными о вашей причастности к болезни и смерти Аллилуева.

– Разве следствие может знать обо мне больше, чем я сама?

– Может. Разве вы не убедились в этом сейчас? Вы забыли, а мы помним.

– Это совершенно разные вещи.

В один из погожих дней позвонил Влодзимирский, спросил, как ведет себя Рукавцова.

– Плохо. Все еще на мертвой точке.

– Вы что там, разучились вести следствие? Примените физмеры!

– Шулишов не разрешает, – соврал Захожай. – Не видит оснований.

– Показания Малкина и Кабаева не основания?

– Их показания – слова. Куда деть заключение компетентной комиссии? Там ведь все зафиксировано: и результаты вскрытия трупа и результаты исследования на яд…

– Вези ее ко мне. Проведем очную ставку с Кабаевым.

– Хорошо, – обрадовался Захожай. Он почувствовал, что дело о терроре от него уходит, и облегченно вздохнул.

Очную ставку Влодзимирский поручил следователю по особо важным делам Рюмину.

– Сейчас ты у меня, стерва, заговоришь, – криво усмехаясь, просипел Рюмин. – Я тебе не Захожай: будешь юлить – размажу по стенке, и скажу, что так и было.

– Размазывать нечего, – вспыхнула Рукавцова, – остались кожа да кости.

– Размажу кожу да кости. Взяли, ублюдки, моду бороться со следствием. Арестовали – значит, вина доказана. Колись до задницы, получай свое и катись… куда скажут.

Дверь бесшумно отворилась: ввели Кабаева.

– Вот! – глаза Рюмина заиграли весельем. – Учись у него! Не чета тебе, а ведет себя со следствием уважительно. Ты знаешь этого человека?

– Трудно узнать, – ужаснулась Рукавцова. – Тоже, видать, размазывали по стенке…

– Молчать! – брызнул слюной Рюмин. – Молчать! Отвечать только по существу вопросов. Чесать язык будешь в камере о парашу! Итак – очная ставка и первый вопрос: ты знаешь этого человека? Отвечай!

– Кабаев Иван Леонтьевич. Начальник охраны правительственных дач в городе Сочи.

– Бывший начальник, – поправил Рюмин.

– Это меня не касается. Я его знала как начальника, тем более он и сейчас еще в форме.

Кабаев с мольбой смотрел на Рукавцову. В глазах его были тоска и боль. Она съежилась под его взглядом и опустила голову.

–. Стало быть, вы друг друга знаете, до ареста имели нормальные, если не любовные, отношения и личных счетов друг к другу не имеете. Так? Тогда, может быть, сейчас, – Рюмин обратил лицо к Рукавцовой, – не дожидаясь изобличения, ты начнешь давать правдивые показания об обстоятельствах отравления Аллилуева?

– К отравлению Аллилуева я непричастна.

– Арестованный Кабаев! Вы подтверждаете свои прежние показания в части отравления Аллилуева Рукавцовой?

– Да. Подтверждаю. Рукавцова действительно отравила Аллилуева по моему заданию.

– Это ложь! – крикнула Рукавцова. – Иван Леонтьевич! Да как вы можете? Это же ложь!

Рюмин, гнусно улыбаясь, положил на голову Рукавцовой тяжелую ладонь и вдруг резко нажал ее вниз. Ошеломленной женщине показалось, что череп ее с хрустом раскалывается. В глазах потемнело.

– Обвиняемый Кабаев! Расскажите следствию, при каких обстоятельствах произошло отравление дорогого родственника товарища Сталина товарища Аллилуева!

Кабаев с готовностью выполнил требование следователя.

– Арестованная Рукавцова! Кабаев изобличил вас как участницу ужасного преступления. Подтверждаете вы его показания?

– Нет! – твердо ответила Рукавцова. – Вы довели Кабаева до самооговора пытками. Как вы это умеете – я теперь себе представляю.

По команде Рюмина Кабаева увели. Оставшись наедине, Рюмин снял с себя поясной ремень и несколько раз стегнул Рукавцову по спине.

– Это тебе за дерзость, – сказал он спокойно, прекратив избиение. – Главное, если будешь кочевряжиться, впереди.

27

Безруков напоминал хищника, загнанного в клетку. Допросы его проходили шумно, крикливо. Он дерзил следователям, обвинял в предвзятости. Они орали на него, не выбирая выражений, и, получая разрядку в крике, почти не прибегали к побоям – излюбленному методу нажима.

Его пытались обуздать компроматом двадцатилетней давности, собранным наспех и потому не всегда точным.

– Кто ваш отец?

– До революции – служащий частной нотариальной конторы Беляевского. После революции…

– Об этом потом. Следствие располагает сведениями, что он пользовался особой благосклонностью хозяина конторы и после бегства последнего за границу поддерживает с ним контрреволюционную связь.

– Это ложь! – парировал Безруков. – Беляевский был ограблен и убит анархистами в тысяча девятьсот семнадцатом году!

– Где вы находились в шестнадцатом году?

– Закончил коммерческое училище и добровольцем ушел на фронт.

– Врете! Ваши родственники утверждают, что в шестнадцатом-семнадцатом годах вы находились в Новочеркасске.

– Родственники бессовестно лгут!

– Почему? Им выгодно оговорить вас?

– Да. В течение десятка лет мы находимся в неприязненных отношениях.

– А с Центральным военно-историческим архивом вы не находитесь в неприязненных отношениях?

– С архивом нет.

– По его данным, вы в старой армии не служили.

– А по моим данным – служил. Вам назвать однополчан?

– Попробуйте, если в состоянии.

Безруков напрягает память, вспоминает и называет фамилии своих бывших командиров, бойцов-охотников, с которыми ходил в разведку, места дислокации и пути следования полка, которому была придана «охотничья команда». Следователя такой поворот дела не устраивает и он упорствует.

– Однако в архиве о вас данных нет.

– В ноябре семнадцатого, после развала старой армии, я по пути в Новочеркасск покинул полк.

– Дезертировал?

– Не совсем так. Полк находился вне боевых действий и через Украину следовал в Новочеркасск для окончательной демобилизации. Вполне вероятно, что по этой причине я не попал в архивные списки.

– Это не может служить аргументом, опровергающим данные Центрального архива, так как вы дезертировали из полка после того, как были зачислены в него регулярным бойцом и прошли по всем учетам.

– Это вы так считаете, – Безруков саркастически хмыкнул. – В действительности в архив были поданы списки только на наличный состав, то есть только на тех, кто в составе полка прибыл в Новочеркасск. И хватит заниматься вымогательством! Служил я в старой армии или не служил – это к делу никакого отношения не имеет.

– Имеет! Имеет потому, что, по данным следствия, вы служили в шестнадцатом году в царской охранке.

– Тогда ищите меня в архивах охранки и не вынуждайте доказывать, что я не верблюд. Еще лучше будет, если этими данными вы подотрете задницу тому, кто их вам предоставил.

– Не хами, скотина!

– То же самое я могу предложить вам.

Следователь вскочил со стула, словно ему в ягодицу воткнули шило. От резкого движения опрокинулся графин с водой и залил бумаги, лежавшие на столе. Оба бросились спасать бумаги, и пока наводили порядок, утихомирились. Следователь достал из ящика стола пачку «Беломора», закурил сам и угостил Безрукова. Помолчали, захлебываясь дымом.

– Ну что, продолжим? – спросил следователь.

Безруков пожал плечами.

– Вы учились в институте?

– Нет.

– А заявление подавали?

– Подавал.

– Вас приняли?

– Судя по справке – да.

– По какой справке?

– В двадцать первом я получил справку о том, что согласно Указу правительства я могу быть освобожден от воинской службы как учащийся в вузе.

– Вы разве держали экзамен?

– Нет. Меня зачислили по аттестату, так как были хорошие отметки.

– До революции вы награждались?

– В конце шестнадцатого – Георгиевским крестом четвертой степени.

– Это правда?

– Правда.

– Кто такой Богаевский?

– Не знаю.

– Следствием установлено, что согласно приказу Добровольческой армии номер четыреста пятнадцать от четвертого марта тысяча девятьсот девятнадцатого года, который подписан Донским атаманом Богаевским, «награжден за отличие в боях с красногвардейскими частями студент Донского политехнического института Безруков Николай». Вот копия приказа.

– Приказ никакого отношения ко мне не имеет.

– А к кому он имеет отношение?

– Вероятно, к студенту Донского политехнического института Безрукову Николаю.

Дерзость Безрукова подогревала следствие.