Текст книги "Жила-была девочка, и звали ее Алёшка (СИ)"
Автор книги: Таня Танич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 55 (всего у книги 64 страниц)
Было восемь часов утра, я сидела на полу посреди разбросанной горы вещей, из которой мы снова пытались отобрать что-то лишнее и окончательно упаковать в коробки, половина из которых отправлялась в багажник и на заднее сидение нашей машины, а половину Марк собирался отвезти на вокзал для переправки на междугородном такси. Таким образом, проблема была почти решена – наши вещи дожидались бы нас в камере хранения, где их должен был оставить водитель по прибытии, и все, что требовалось сейчас – это отвезти багаж к месту отправки, взвесить, застраховать и оформить заказ. Связываться с частными перевозчиками, которые могли подъехать к самому подъезду, несклонный к доверию Марк отказывался, но и оставлять меня одну ему с каждой секундой хотелось все меньше.
– Да ну что ты говоришь такое, Марк, почему ты вообще беспокоишься? Неужели ты не понимаешь, что я просто… Мне просто… Нет, ну ты же знаешь, как тяжело я переживаю переезды! Вспомни, что творилось в день моего отъезда в университет, из дома твоих родителей – и ничего, как-то все прошло, пережила же… Как-то у меня все получилось… – и я снова почувствовала, что по щекам текут слезы.
Кто бы мог предположить тогда, что все мои смелые планы и творческие устремления закончатся таким вот поспешным бегством. Хотя, почему же бегством? Ну, что за глупые мысли? Я возвращаюсь в город нашего детства, где уже была счастлива и снова обязательно буду. Ведь никто же не отнимает у меня свободу или возможность заниматься тем, чем захочу. Наоборот, это прекрасный шанс открыть в себе что-то новое, научиться делать то, чего никогда не делала. Никакой это не конец, это всего лишь начало!
– Это всего лишь начало, Марк. И я совершенно, ни капельки ни о чем не жалею, – глотая слезы, продолжала уверять его я, пока он, присев рядом на корточки, смотрел на меня глазами полными не то сопереживания, не то страха – за нас и за то будущее, к которому он так неуклонно вел нас обоих.
– Мне все это не нравится, Алеша. Совсем не нравится. То, что ты делаешь и говоришь… Я чувствую себя каким-то душегубом, который силой везет тебя в тюрьму. Послушай, я не хочу, чтобы все это происходило… так. Что-то изменилось за время моего отсутствия? Если тебе есть, что сказать – скажи, как есть, перестань бегать от себя самой. Я приму любое твое решение, но теперь я просто-напросто не понимаю, какое оно. Что происходит с тобой сейчас? Объясни мне!
Слишком много простых и ясных вопросов, на которые я никак не могла дать ответов – с каждым днем они звучали все чаще и чаще. И тем больше я злилась сам на себя из-за того, что могу лишь глупо молчать в ответ.
– А нечего объяснять, Марк, понимаешь, нечего! Обыкновенные нервы, вот и все. На меня этот город так влияет уже… странно. Словно он мстит мне за то, что я уезжаю, бросаю его сама, по своему желанию. Так много людей мечтают здесь остаться навсегда, а у меня было все, никто меня не выгонял, даже наоборот… И я сама… сама от всего отказалась, – тут я снова всхлипнула, чувствуя, что еще немного и совсем потеряю контроль над эмоциями. – Марк, я веду себя как дура, да? Как неблагодарная дура? Вот ты – постоянно рядом, всегда готов помочь, все для меня делаешь, специально приехал, чтобы перевезти, защитить от всего, а я… Мне кажется, я не стою твоей заботы и любви тоже не стою, и зря ты так для меня стараешься, потому что дальше будет только хуже… Ты просто этого еще не понимаешь… – последние слова я бормотала еле слышно, уткнувшись лицом в грудь Марка, который, не дослушав, крепко обнял меня, чтобы успокоить, дать понять, что все страхи нужно оставить здесь, в месте, которое уже сегодня станет прошлым для нас.
– Ну все, все, Алеша. Не надо говорить глупости и гадости о себе. Ты действительно сейчас на нервах, я понимаю… Это нелегко – вот так просто взять и оставить за спиной шесть лет жизни. Даже мне от этого не по себе, а тебе и подавно. Успокойся, не переживай ни о чем. Все будет так, как ты захочешь. Захочешь – сегодня поедем. Не захочешь – завтра. Или через несколько дней, как сама решишь. С работой я что-то придумаю, не волнуйся. Я могу остаться еще на несколько дней, пока ты не будешь готова. Знаешь, я тоже перегнул палку с этой спешкой. Хотел все сделать лучше и быстрее, а получилось… Сама видишь, как. Вот еще одно доказательство того, что не стоит менять принятые решения – хаос порождает еще больший хаос. Мы подождем. Сколько надо, столько и подождем.
– А как же наш багаж, и все остальное? Ты же уже договорился… И собирался ехать на вокзал…
– Я отменю все, – несмотря на спокойную доброжелательность в голосе, глаза Марка выдавали обреченную усталость. – Ведь это я все перевернул с ног на голову, так давай вернемся к тому, с чего начали. Переедем на следующей неделе. Я не хочу, чтобы ты так из-за всего этого переживала.
– Ну уж нет! Стоп-стоп! Марк, не надо! Так будет только хуже и запутанней! Вообще… все как-то неправильно происходит, слишком много суеты… Сначала мы решили одно, потом другое, потом ты сделал мне сюрприз и придумал третье… Теперь опять какая-то новая идея… Даже у меня голова кругом от этого, а уж у тебя… Даже представить не могу, что ты чувствуешь. Я не хочу делать все только хуже, не забывай – если плохо тебе, мне в сто раз хуже.
– То же самое могу сказать и я. Абсолютно то же самое. Если плохо тебе – мне хуже в сто раз, – рассеянно проводя ладонью по моим волосам, повторил Марк, словно выходя из оцепенения. – Поэтому надо нам нужно остановиться и прекратить эту неразбериху. Ты права – пора решить этот вопрос раз и навсегда. Послушай меня… Если мы уедем сегодня – уже завтра ты будешь вспоминать об этих своих страхах и не верить в них. В нашем новом доме тебе обязательно понравится, я знаю это. Там уже ничего не сможет испугать или потревожить тебя.
Стараясь отогнать от себя мысль о том, что полная изоляция от внешнего мира пугает меня еще больше, чем любые тревоги и потрясения извне, я молча кивнула в знак согласия.
– Ну так что, Алеша? Я могу уехать ненадолго? Это на пару часов, не больше. Не будет никаких неожиданностей? В последний раз, когда я ушел и оставил тебя одну, то очень сильно об этом пожалел. Тебе не надо много времени, чтобы навредить себе. Я, конечно, не знаю, как ты сейчас можешь это сделать – но не мне не тягаться с тобой в способах изобретательности, – кажется, этой шуткой Марк пытался сгладить и собственную нервозность перед вынужденным отсутствием.
– Нет. На этот раз точно нет, – заверила я его, с облегчением глядя на то, как на смену крайнему напряжению на его лице приходит обычная сосредоточенность и готовность действовать.
Да только я опять соврала – и ему, и себе. Это стало ясно сразу же после щелчка замка двери, закрывшейся за Марком. Я упорно не хотела признавать эту странную двойственность, одна только мысль о ней сводила меня с ума и прожигала мозг раскаленным прутом, который, казалось, воткнули мне в голову навсегда. Но и прятаться от очевидного я больше не могла, понимая, что специально заверила Марка в том, что все в порядке и принятые решения не могут быть изменены – лишь бы вынудить уйти из дома.
Было очень страшно ощущать, как мое целое «я» снова раскалывается на две враждующие между собой части, и одна из них ненавидит другую и мечтает убить, оставив меня лишь с одной половиной души. От ужаса и растерянности я совершенно перестала соображать и пытаться дать хоть какое-то объяснение собственным поступкам, понимая только одно – мне надо выйти, прямо сейчас.
У меня еще было время, чтобы добежать до ближайшей станции метро, проехать две остановки, после чего сесть на троллейбус и сойти у одного хорошо знакомого дома, дорога к которому заняла бы минут тридцать, не больше.
Я все еще могла его там застать. Я могла снова, в последний раз увидеть Вадима.
Не попрощаться снова, нет – все наши предыдущие прощания показали всю несостоятельность лицемерных приличий и подделок под дружбу. Теперь я хотела действительно отпустить его и сделать так, чтобы он отпустил меня, избавить нас обоих от тягостной надежды на то, что все могло быть иначе. И, вступая в новую жизнь, где для него возможно настоящее новое счастье, он не должен тащить за собой груз вины и воспоминаний о том, что не уберег, не удержал, не остановил меня.
Я знала, что со временем эти цепи и так спадут – уж слишком много в Вадиме было жажды открытий и новых впечатлений, но зачем давать времени шанс сделать то, что я могла уже сейчас?
Это был мой маленький долг перед отъездом, который нужно было отдать человеку, который никогда не станет блеклым воспоминанием для меня. И уезжать я хотела без этого долга. Мне и так было непросто принять все происходящее.
Суматошно бегая по квартире и постоянно бросая взгляд то на часы, то на мобильный телефон, я боролась с соблазном набрать номер Вадима, который к концу сегодняшнего дня, после пересечения границы станет недействительным. Нет, никаких звонков, никаких предупреждений о том, что я приеду – он все равно не понял бы этого, ему давно не нужны были мои звонки. Я даже не была уверена в том, что при встрече смогу внятно объяснить причины еще одного своего странного появления. И эта мысль о двойной жестокости последнего возвращения лишь для того, чтобы сказать: «Уезжай со спокойным сердцем» изводила меня с каждой минутой, с каждой секундой, которую отбивали непреклонные стрелки часов.
И в то же время не могла позволить себе остаться и просто ждать, пока уйдет оставшееся до отъезда время. Ведь, если мы так и не увидимся, он будет уверен, что оставляет меня в золоченой клетке, на которую я променяла свою свободу и свой талант – так пусть узнает, что это не так!
Я обязательно скажу ему, что его слова разбудили во мне то, что давно считала умершим. И пусть сейчас этот внутренний огонёк еще слаб, я постараюсь не дать ему погаснуть. Я пожелаю Вадиму хорошей дороги и твердо пообещаю не сворачивать со своего пути, где бы ни находилась. Ведь это было то самое, чему он всегда меня учил – быть верной себе всегда, при любых условиях.
«Пиши, Алексия, всегда и везде – пиши! Творчество – это и есть твой щит, твоя свобода, которая даст силы выстоять там, где другие сломаются и будут слезливо умолять о помощи» – словно зачарованная, шепотом повторяла я его вечные уроки, с негромким смехом путаясь в собственной обуви, в беспорядке разбросанной по коридору.
Однако вскоре мне стало не до смеха. После того, как мне удалось-таки найти одинаковую пару балеток, я в полной готовности к действиям потянула на себя дверную ручку – раз, другой, третий – и с удивлением обнаружила, что не могу выйти.
Марк, захлопнув за собой дверь, не просто снял замок с автоматического предохранителя – он еще и закрыл ее с той стороны своим ключом. Чувствуя, как от волнения на лбу выступают капельки пота, я постаралась успокоить себя тем, что это очень типично для него – Марк никогда не любил наполовину закрытые замки, это я всегда оставляла двери на полуавтомате, позволяющем свободно войти или выйти, нажав на кнопку над ручкой. Но сейчас нажимай – не нажимай, кнопка не срабатывала. Чтобы выйти мне требовались ключи.
Шутливо ругая Марка за вечную склонность перестраховываться, я потянулась рукой к ключнице у шкафа – но она тоже оказалась пустой. В недоумении опускаясь на колени и шаря руками по полу, отодвигая обувь, коробки и небольшие пакеты, я никак не могла понять, куда же делась моя пара ключей. Ведь если ее нет в дверях, нет на крючке у входа, то она должна быть здесь, на полу.
Она просто упала. Просто потерялась среди всеобщего хаоса и беспорядка, связанного с переездом. Ведь не могла же она исчезнуть, раствориться, пропасть в никуда. Марк всегда говорил мне – если что-то пропало, Алеша, поищи внимательнее. Ничто никуда не исчезает и не берется из пустоты. За всеми пропажами всегда стоит человек и его привычки.
Именно так – человек. И его привычки. Например, рассеянность. На нее и на свою вечную забывчивость я грешила, лихорадочно перетряхивая сумочку, к которой не прикасалась с момента возвращения из ресторана несколько дней назад. Неужели я забыла ключи в такси? Это могло быть похоже на правду – я всегда что-то теряла, начиная от пропусков на журналистские мероприятия, заканчивая кошельками и блокнотами.
С досадой снова дергая за неуступчивую ручку двери, которая стала походить на железную тюремную решетку, я уже была готова схватить мобильный, найти в журнале звонков номер таксиста и попросить помочь вернуть мне пропажу, как еще одна мысль-озарение, вспыхнув в мозгу, полностью перевернула мой план.
Я не могла оставить ключи в такси. Ведь как-то же мне удалось попасть в собственную квартиру. Несмотря на беспечное отношение к замкам во время пребывания дома, я никогда не уходила из квартиры, не закрыв дверь. Никогда. Эта привычка была доведена до автоматизма – я слишком боялась грабителей, которые могли бы проникнуть внутрь и украсть все то, чем я так дорожила – камень Марка, письмо Ярослава и черновик моего романа. Даже понимание того, что ворам-грабителям будут нужны в первую очередь ценные вещи, а не мои странные сокровища, не могло избавить меня от этого иррационального страха.
И в тот вечер, несколько дней назад, все было точно так же – теперь я отчетливо это вспомнила. И не только это. Память, словно на отматываемой назад пленке, подбрасывала мне красочные и ясные кадры-подсказки – я открываю и закрываю дверь своими ключами, после чего вешаю их туда, где они обычно находились. На ключнице. Там же они висели вплоть до сегодняшнего дня – даже утром был на месте, рядом с ключами Марка. Они точно там были, я ничего не могла перепутать.
Зажмурившись от догадки, которая готова была расставить все точки над і, я лишь крепче схватилась за дверную ручку и опять затрясла ее. Но все было зря – и мои смешные попытки нарушить непоколебимую монолитность двери, и то, как я снова хотела спрятаться от правды, которая презрительно улыбаясь в лицо, с силой раскрывала мне глаза ледяными пальцами, заставляя посмотреть на происходящее и принять его во всей безжалостной откровенности.
Я ничего не теряла. Мои ключи не падали, не закатывались в укромный уголок, не лежали где-то в беспорядке посреди всеобщего хаоса. Марк, уходя, забрал их с собой – вместе со своим комплектом. И все это для того, чтобы я не могла выйти, чтобы исключить любую возможность побега или других взбалмошных поступков, которых он так боялся и старался не допустить всеми силами.
Я была заперта. Действительно заперта, без шансов выбраться из квартиры до его возвращения, а уж после этого и речи не могло быть о каких-то незапланированных отлучках. Продолжая автоматически дергать дверь и стучать по ней второй свободной рукой, я все не могла остановиться, а на смену растерянной улыбке вновь пришел смех – сначала слабый, потом все более заливистый, громкий, походивший на неконтролируемый приступ истерического хохота.
Я не могла поверить в то, что происходит. В то, что оказалась в подобной то ли комичной, то ли трагичной ситуации, и собственное бессилие все больше и больше смешило меня. Когда одна рука начала саднить от постоянных ударов о железо, а на другой, с обломанными о дверную ручку ногтями, болезненно заныли пальцы, я остановилась, бездумно глядя в пустоту.
Это был конец. Действительно конец всего предыдущего – и полная пауза, новая, пока что пустая точка моего существования. Чем она будет наполнена? Марк обещал мне радость, спокойствие и счастье – и у меня не было причины не верить ему, он всегда держал слово. Но сможет ли полная безмятежность в нашем отдельно взятой маленькой вселенной заменить мне остальной мир, чужой и непривычный, к которому я уже испытывала не самые приятные чувства?
Кто знает. Новые правила игры вступят в силу уже завтра, когда мы вернемся в наш город. В то место, где прежней останется лишь моя любовь к Марку, а все остальное будет восприниматься как уродливая карикатура на прошлое, которое не должно было возвращаться. Никогда. Теперь я точно понимала это.
Двигаться назад – неестественно для человека и для всего живого. Движение назад – это медленное разложение, самообман, попытка перехитрить судьбу, которая жестоко мстит за подобные игры.
Но снова, как когда-то в день отбытия из дома Казариных, я понимала, что фигуры на жизненной доске расставлены для новой партии, и пути назад нет. Шансы сделать другие выводы или выборы, прийти к другой развилке жизненных ситуаций уже упущены – и последний из них остался сегодня за закрытой дверью, прислонившись спиной к которой, я продолжала сидеть в коридоре, молча глядя в пустоту и прикусывая зубами пальцы с обломанными ногтями, чтобы хоть немного унять ощущение гадкой, царапающей мелкими коготками боли, которая, казалось, тоже насмехалась надо мной.
Мне вдруг захотелось вновь ощутить настоящую, облегчающую боль, чистую и честную, которая не раз помогала справиться со страхом перемен. Но сил не было даже на то, чтобы попытаться встать и сделать что-то, способное причинить серьезный вред. В полном бессилии я замерла на пороге нового этапа жизни, принимая его с безмолвным и глухим согласием.
Так тому и быть. Теперь все будет только так, без шансов на какие-либо изменения.
Спустя пару часов Вадим, с дорожным чемоданом на колесах и рюкзаком ручной клади выйдет из квартиры, оставит ключи и последние распоряжения для новых арендаторов соседям, знавшим его с детства и суеверно перекрестившим на удачу в долгой дороге. Он сядет на такси, угрюмо глядя перед собой тяжелым взглядом, пытаясь отвлечься от мыслей о том, чего не произошло за последние дни, в течение которых он упрямо ждал, не позволяя себе потерять надежду. Какое-то время машина не будет трогаться с места, словно растягивая последние минуты ожидания – а потом сорвется, стремительно набирая скорость – ведь путь к аэропорту неблизкий, на дорогах постоянные пробки, а болезненнее связи лучше рвать резко и не растягивая.
У него не будет ни малейшего желания смотреть на часы, отсчитывающие последние мгновения до встречи, которой никогда не произойти, встречи, от которой он ждал так много, но которая могла дать ему только знание того, что его уроки не пропали даром. В аэропорту ему будет некуда укрыться от ощущения постоянно тикающих стрелок и сменяющихся цифр на огромном табло, высвечивающем время отбытия и прибытия самолетов во все концы мира. И его настоящее будет постепенно растворяться, уходить, приглушая тяжесть невозможного ожидания и оставляя наедине с пустотой, которую он обязательно заполнит – но немного позже, потом. А пока ему придется научиться с ней жить.
Сдав багаж и пройдя регистрацию, он еще долго не будет покидать зал ожидания, глядя в небо и молча прихлебывая крепкий кофе из фирменного стаканчика местного ресторана. Впереди его будет ждать неизвестное будущее, способное увлечь новизной вызовов и еще непреодоленных трудностей, которое рано или поздно сгладит разочарование и горечь старых дней.
Перед самой посадкой, когда времени для ожидания совсем не останется, в состоянии глухой отстраненности он пройдет паспортный контроль, понимая, что в зоне ожидания вылета, где находятся только пассажиры рейсов, ему точно не стоит ничего ждать и ни на что надеяться, но рассудок останется бессилен перед голосом сердца, которое упорно будет гнуть свою линию без оглядки на здравомыслие.
Даже в авиасалоне, заняв свое место, он до последнего будет цепко смотреть сквозь стекло на здание аэропорта, понимая, что меня там нет, что не я не прибежала в последнюю секунду, неотвратимо опоздав, но чувствуя, что почти готов поверить в эту глупую небылицу и еще больше злиться на себя.
И только когда самолет, набирая скорость, оторвет шасси от земли, и взлетная полоса вместе со зданием аэропорта накренятся на бок, быстро уплывая вниз, и на смену им придет оглушающе красивая небесная синь, он почувствует первый, горчащий на вкус глоток свободы, которую был готов променять на несбывшееся счастье, но которая единственная осталась ему верной. И поймет, что дороже свободы и безграничности жизни нет ничего – разочарования сменят новые радости, на смену одной любви может прийти другая, но только ощущение собственной целостности, отсутствия границ и преград, равенства с целым миром невозможно заменить ничем.
Он примет этот выбор, возможно, не сразу, но первый шаг к этому будет сделан там, в воздухе, наедине с прекрасным и величественным небом, где на память о нем останется лишь белая борозда дыма, которая вскоре растворится без следа.
А я останусь здесь, на земле, вновь и вновь в деталях представляя его отлет и стараясь не думать о том, как все могло быть, если бы с самого начала нам удалось найти баланс в этой странной тройственной головоломке, замешанной на борьбе и противостоянии. Ведь в итоге больше потеряли, чем приобрели все мы – и Вадим, и я, и Марк, несмотря на то, что его полная победа только подтвердилась сегодня.
Вадим был прав – подобные выигрыши всегда достаются слишком дорогой ценой и имеют слишком непредсказуемые последствия, противостоять которым нет смысла.
Но пока об этом было рано думать. Для начала нужно было просто принять новую реальность, которая вновь сомкнулась только на мне и Марке, и постараться сделать так, чтобы, желая подарить друг другу как можно больше счастья, мы перестали причинять при этом боль. Ведь в случае неудачи бежать будет уже некуда, разве что от себя самих.
А этого я опасалась больше всего. Дважды сбегая от себя и побывав у границ, к которым не стоило приближаться, я точно знала – в третий раз назад можно и не вернуться.
