Текст книги "Жила-была девочка, и звали ее Алёшка (СИ)"
Автор книги: Таня Танич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 43 (всего у книги 64 страниц)
С чувством невероятной горечи я понимала, что не только нанесла ему удар в спину, но и посодействовала отказу от любимого дела – уходу из университета. Конечно же, Вадим не мог оставаться там после всех бурных обсуждений нашей скандальной связи, ловить на себе сочувствующие взгляды коллег и утешения в стиле: «Вот такие вот они, студентки-вертихвостки». Это было для него оскорблением едва ли не большим, чем мой неожиданный отказ. Причем оскорблением регулярно повторяющимся – в обществе всегда любили жалеть и делали это с завидным упорством, тайно злорадствуя. Поэтому, чтобы начать новую жизнь, Вадиму пришлось бросить все.
Эта новость изводила меня день за днем. Трудно было представить себе учителя более талантливого и харизматичного, чем он. И теперь по моей вине университет лишился одного из лучших преподавателей, а студенты потеряли главного вдохновителя и организатора работы всех клубов, брифингов и прочих неформальных мероприятий, которыми славился мой бывший ВУЗ.
И все это из-за одного необдуманного поступка одного очень неуравновешенного человека.
Я гнала от себя эту навязчивую мысль невыносимо длинными осенними вечерами, плавно перетекающими в хмурые и затяжные зимние сумерки. Но в мозгу упорно стучал молоточек: «Это ты, это ты виновата». И заглушить его могла только новая компания, только новый вечер, проведенный за обсуждением глупых и пустых новостей, только новый паб или концерт, любой новый повод убежать из квартиры, которая без Марка так и не стала мне родной.
От полного отчаяния меня спасало лишь приближение окончания года, предпраздничная атмосфера, которой был пропитан воздух на улицах, и веселое настроение в компаниях, с которыми я предпочитала коротать вечера.
Но главной новостью, вселявшей в меня надежду, было то, что Марк, наконец, сможет вырваться ко мне на целую неделю.
Неизвестно, какими правдами и неправдами ему почти удалось выбить себе такой длительный отпуск. В телефонном разговоре он, шутя, упомянул, что пришлось потребовать счет за все выходные, проведенные на работе. Но я-то понимала, что это была шутка лишь отчасти, и до конца декабря продолжала жить, как на иголках, опасаясь, что его план сорвется.
Как оказалось, мои страхи были не напрасны – по хмурому тону Марка в очередном разговоре я поняла, что снова что-то стряслось, на работе очередной аврал и его присутствие рядом в момент перехода из 2002-го в 2003-й находится под большим вопросом. Узнав эти неутешительные новости, я по-настоящему запаниковала. Марк никогда не был суеверным, но сейчас я чувствовала, что он разделяет мои мысли по поводу важности совместной встречи нового года.
Я точно знала – эта ночь должна стать знаковой для нас. В 2003-й нам нужно было войти только вместе, и тогда уверенность в том, что все противоречия удастся преодолеть, только окрепнет. Раздельное празднование казалось мне недобрым знаком, и я прекрасно понимала, что после этого терпение Марка лопнет, и он поставит вопрос о жизни на два города ребром. И как когда-то в старших классах нам придется решать, чью мечту нужно будет принести в жертву ради того, чтобы иметь возможность быть вместе всегда.
Поэтому, каждый день, каждый час, оставшийся до новогодней ночи, мы воспринимали как угрожающее щелканье стрелок на часах взрывного механизма. Момент, который должен был решить все, приближался, а ясности в ситуации так и не прибавилось.
Чтобы хоть как-то сбавить градус напряжения в наших разговорах, я принималась трещать о совершенно посторонних, суетливых, бытовых вещах. Только они, такие раздражающие, могли немного отвлечь нас от тягостного ожидания. Мне вдруг захотелось встретить новый год не дома, а в шумной компании, в каком-нибудь новом, интересном заведении. Заодно я могла показать Марку свою жизнь, доказать, что она совсем не бессмысленна и пуста, а те самые творческие личности, о которых он отзывался с неизменной иронией, люди не без греха, конечно, но с ними тоже есть о чем поговорить.
А еще я хотела застраховаться от одиночества в новогоднюю ночь, потому что была уверена – ситуация с приездом Марка так и не разрешится благоприятно. К моему удивлению, Марк, никогда не бывший поклонником шумных тусовок, неожиданно согласился. Видимо, в собственные шансы на приезд он верил еще меньше, чем я.
Однако это не помешало мне с головой окунуться в предновогодние хлопоты: бронирование столика, покупку нарядного, обязательно сногсшибательного платья (после нескольких месяцев разлуки Марк должен был увидеть меня красивой) запись к парикмахеру, обсуждения по телефону праздничной программы и меню новогодней ночи.
К выбору места празднования я отнеслась очень строго – никаких модных местечек, где страдающие различными зависимостями звезды богемы предпочитали реализовывать свои психозы и странные фантазии. Нет, нужно было только хорошее место, не слишком распиаренно-звездное, но самобытное и интересное. Пусть вокруг будет больше странного, чем пресыщенного народа. Фриковатость можно списать на особенный взгляд на искусство, а вот придумать оправдание вульгарным выходкам местных гениев – практически невозможно.
Поэтому, перебрав в уме несколько поверенных заведений, я выбрала место, которое было на слуху у самых прогрессивных представителей тусовки. Довольно респектабельное и при этом не лишенное экстравагантности, арт-кафе находилось на первом этаже небольшого отреставрированного особняка и давно привлекало не только литераторов, но и художников, и музыкантов. Не в последнюю очередь оно пользовалось такой популярностью потому, что на втором этаже находилась частная галерея хозяина – осевшего в Киеве бизнесмена-датчанина Йоханнеса Ларсена, который, заработав первый капитал в сытой и безбедной Европе, не оставлял надежд раскрутить искусство уже на родине любимой художницы-жены.
Регулярно предоставляя галерею под самые необычные и скандальные выставки, внизу Йоханнес открыл большой ресторан, стилизованный под старинную гостиную. В ней была литературная секция – там собирались для встреч и автограф-сессий презирающие глянец писатели и поэты. Под большими абажурами, развешанными по всему залу, стояли круглые столы, покрытые скатертями с тяжелыми кисточками, а на стенных полках грудами лежали книги самых разных жанров. Особую популярность приобрела привычка начинающих авторов, печатающих свои романы на принтерах и оборачивающих их в твердый переплет, приносить и оставлять здесь свои рукописи. Так они надеялись найти первых читателей и привлечь внимание критиков или мэтров богемного мира. Надежды эти нередко оправдывались – народа в ресторане всегда было много, а критики и литераторы, коротавшие время в ожидании заказа, часто брали с полки первое, что под руку попалось. И в случае везения, приправленного качественным текстом, начинающие таланты находили себе покровителей, а заодно и шанс быть изданным и услышанным.
В музыкальном уголке, на небольшой сцене всегда играл джаз-бенд или экзотические музыканты, зачастую использующие такие диковинные инструменты, что многие из присутствующих их так и называли – «чудаки со странными штуками». Так что, посетители ресторана могли не только вкусно отобедать или отужинать (местная кухня славилась своими блюдами, поэтому сюда постоянно заглядывали приезжие иностранцы) но и попасть на концерт или литературные чтения, а при желании – и поучаствовать в них. Нередко бывало так, что кто-то из гостей доставал губную гармошку или гитару из чехла и присоединялся к выступающим на сцене – и местные джем-сейшны постепенно визитной карточкой «квартиры Йоханнеса». Именно под таким изначально подпольным, а потом уже и вполне официальным названием заведение знали не только в столице, но и по всей стране.
Лучшего места, чтобы презентовать Марку прекрасную сторону творческой жизни, я не могла и придумать. Ну а если мне придется встретить новый год одной, то приятная компания неизбалованных звездностью коллег станет лучшим утешением в ночь, когда, говорят, случаются чудеса.
И самое настоящее чудо случилось вечером тридцатого декабря, когда, набирая номер Марка, все еще не собравшегося в путь, я была готова услышать очередное: «Черт бы побрал это все, Алеша. Я опять не приеду»
– Это, конечно, похоже на безумие, – по голосу я почувствовала, что Марк улыбается. – Но я буду. Буду встречать новый год с тобой в этом голландском притоне.
– В датском! – едва не роняя трубку от счастья, закричала я так, что ему на том конце, наверняка, пришлось убрать телефон от уха. – И не притоне, а ресторане!
– Да не одна ли разница? Все равно будем с тобой, как неумытые хиппи, танцевать с бубнами и употреблять легкие наркотики. Там же обязательно будут наркотики, я уверен. Знаю я этих голландцев.
– Марк Викторович, как работник прокуратуры, вы говорите сейчас страшные вещи! Какие еще легкие наркотики? А если и так, то не намереваетесь ли вы устроить проверку с обыском? Это в новогоднюю-то ночь! – продолжая хохотать, я упала на кровать и вдохнула полной грудью, чувствуя, что наконец-то дышу и живу по-настоящему, впервые с того момента, как он уехал.
Наконец-то. Наконец-то я увижу его здесь, рядом. Уже завтра. Уже так скоро!
– Да нет, к черту, – отрывисто бросил он. – Я этими проверками сыт по горло. Завтра я буду сам по себе и не вспомню о работе, даже если при мне нелегалов будут на органы потрошить.
– Ты сам-то веришь в то, о чем говоришь? – поддела его я, не прекращая смеяться. Представить такое попустительство в исполнении Марка было выше моих сил.
Но на следующий день мне стало не до смеха.
Непогода, разыгравшаяся с самого утра, снова поставила под угрозу нашу встречу. Марк, обязанный присутствовать на службе до полудня, собирался выехать ко мне сразу же после окончания короткого дня на работе – и так я с удивлением узнала, что недавно он купил автомобиль. По всем расчетам, дорога должна была занять у него около пяти-шести часов, даже с учетом не очень хороших погодных условий. И он успевал в Киев как раз к вечеру, ко времени начала праздничной программы в ресторане, где мы договорились встретиться.
Но глядя на усиливающуюся метель за окном, я едва сдерживалась от рыданий и лишь обреченно перебирала крупные складки на алом платье, которое пришлось выгладить уже в третий раз, чтобы немного успокоиться. С каждой минутой я все больше сомневалась в том, что Марку удастся выехать хотя бы за пределы области. Гидрометцентр объявил ухудшение погоды по всей стране, а по региону юго-востока, откуда ехал Марк – штормовое предупреждение.
Я опять смотрела на телефон потерянным взглядом и дурные предчувствия начинали бередить душу. Зачем? Зачем мы обманываем друг друга, зачем пытаемся сложить несовместимый паззл? У нашей подвешенной ситуации нет будущего, и единственный выход, который способен положить конец всем терзаниям – это мой переезд к Марку и перечеркивание той самостоятельной жизни, которую я выстроила за эти годы.
Но от одной только мысли о том, чтобы бросить все – свою разболтанную, артхаусную, как называл ее Марк, жизнь, свою работу, приносившую столько интересных знакомств и впечатлений, коллег, которые, несмотря на вечные шуточки и подколки, любили меня, а я их, свой город, свой Киев, со всеми его старинными улочками и мостами, по которым было так приятно ехать навстречу поднимающемуся из-за Днепра солнцу, мне становилось не просто страшно, а леденяще жутко. Будто бы я, как когда-то Яр, узнавала, что смертельно больна и жить мне осталось совсем недолго.
Я так глубоко погрузилась в свои невеселые раздумья, что не сразу услышала звонок телефона, резко затрезвонившего у меня в руках. Звонил Марк – оказывается, он все-таки успел выехать, убежать от метели, и теперь она шла за ним по пятам. Надежда на чудо снова вспыхнула в моем сознании – расстояние между нами постепенно сокращалось, несмотря на все препятствия. Но радоваться было еще рано. Непогода могла настичь Марка в дороге, заблокировать посреди пустой безлюдной трасы или… Я тряхнула головой, отгоняя прочь эти мысли. Не хватало еще расклеиться сейчас, после того, как я так долго держалась и пыталась быть сильной.
Я должна немедленно взять себя в руки и прекратить сомневаться. Все что мне нужно сделать сейчас – это следовать плану. Надеть многострадально-выглаженное праздничное платье, не испортить прическу, над которой так долго колдовал парикмахер, изобразить радость на лице, отправиться в ресторан, окунуться в шум праздника и ждать.
Просто ждать появления самого важного человека в моей жизни.
Все будет хорошо. Сегодня мы с Марком обязательно встретимся.
Глава 8. Новый Год
Ресторан Йоханнеса встретил меня вспышками фотокамер, мерцанием огней, громкой музыкой и такой веселой суетой, что скоро от моих тревожных мыслей остались одни неясные тени. Да и те постепенно растаяли под влиянием шампанского, которое услужливые официанты разносили по всему залу. Юркие, почти незаметные, они оказывались рядом в самый подходящий момент, быстро вкладывали в руку новый бокал и волшебным образом исчезали.
Лениво потягивая вторую порцию игристого, я отстраненно наблюдала за толпой гостей, фотографирующихся у входа, на фоне новогодней мишуры. Уже через несколько дней эти показательные снимки появятся на последних станицах развлекательного глянца в рубрике «фотоотчеты», а более честные фото, сделанные под конец вечера – в бульварных таблоидах, обязательно на передовице.
С каждым новым гостем мое беспокойство по поводу того, не слишком ли наивна я была, намереваясь показать Марку богемный мир с лучшей стороны, все усиливалось. Кажется, тщательный выбор места и компании просто-напросто не имел смысла в нашей пестрой тусовке, особенно в новогоднюю ночь. И если на первый взгляд происходящее у Йоханнеса отличали артистический шик и импозантная небрежность, с которой творцы сорили комплиментами и чаевыми, то с каждым новым бокалом знакомые нотки кабацкого разгуляя все сильнее прорезались сквозь фальшиво-светский налет раута.
Так, у барной стойки, закинув в трагически-вызывающем жесте ногу на ногу, восседала та самая Мари Алферова, чьи недавние подвиги шумно обсуждала вся писательская братия. По отсутствующему взгляду и автоматически-наработанному жесту, которым она опрокидывала в себя рюмки с настойкой, становилось ясно, что действие оздоравливающей терапии, коей она была насильственно подвергнута, закончилось сразу же после выхода из клиники.
Неподалеку в шляпе звездочета, ошибочно принятой журналистами за маскарадный костюм, пристроился практикующий маг, философ и автор книг о смысле бытия, настоящего имени которого никто не знал. Эту информацию маг скрывал еще более тщательно, чем свой паспортный возраст, внушая непосвященным миф о том, что живет он на Земле вечно, наблюдая, как неизменно рассыпается в пыль бремя страстей человеческих. В данный период он предпочитал называться Зораном Старских, неизменно уточняя, что фамилия его произошла от слова «Стар» – «звезда» и неблагозвучно русское слово «старый» здесь ни при чем. Образ бессмертного мудреца в глазах восторженных поклонниц не портили даже невнятные факты его биографии вроде уклонения от алиментов бывшим женам и внебрачным детям, а также то, что проживал философ в квартире очередной пассии, на полном же ее обеспечении.
Спутница жизни Зорана, в порыве обожания и подражания сменившая имя на Зоряну, ни на шаг не отходила от своего идола. Вот и сейчас, ухватив волшебника за рукав парадного плаща, она стояла рядом со светским обозревателем, которому Зоран щедро живописал о своих планах. Планы были, как всегда, грандиозные. Чудо-маг собирался снимать документальный фильм о полетах собственного астрального тела. Экзальтированная супруга, важно кивая, подтверждала каждое слово философа о выходе за грани бытия и бессловесном контакте с Леонардо да Винчи, состоявшемся несколько дней назад. В ближайшем месяце был запланирован ментальный разговор с самим Нострадамусом, и, пользуясь случаем, Зоран и Зоряна хотели анонсировать шокирующее интервью о будущем человечества.
Время от времени в шумной толпе мелькало вечно скорбное лицо еще одной культовой персоны, на отсутствие которой я всячески надеялась. Но судьбе, похоже, нравилось насмехаться надо мной в тот предновогодний вечер. Клавдия Заславская была настоящим ветераном литературного мира, писательской внучкой и дочерью, прямым потомком тех авторов, чьи повести о жизни пахарей и трактористов унылым грузом ложились на плечи школьников в качестве классного чтения. Выросшая в культурной среде советской, обласканной властями интеллигенции, Клавдия Витольдовна так и не смогла найти себе издателя в новое время. Зато она знала всю бюрократическую подноготную писательской кухни: куда подать жалобу или прошение, как организовать льготу или разместиться в очередном альманахе, не потратив ни копейки. Поговаривали, что у нее даже были знакомые в министерстве образования, и в последние годы Клавдия активно лоббировала вопрос о внесении своих стихов про трудолюбивое зернышко и зеленую пашню в школьную программу для младших классов.
Эти предпринимательские навыки, однако, не уберегли ее от долгов и бытовых неприятностей, коими поэтесса предпочитала щедро делиться с окружающими. Каждый, хоть раз побывавший в литтусовке, которую почтила своим присутствием Клавдия Витольдова, мог похвастаться знанием если не всей ее жизни, то многих ее проблем. Притчей во языцех стал так называемый квартирный вопрос. Проживая в старом писательском доме в одном из самых престижных районов столицы, Клавдия была вынуждена терпеть местных нуворишей, скупавших апартаменты целыми этажами и делавших шумные перепланировки с помощью гастарбайтеров, дрелей и кирки. Все новые соседи были ее заклятыми врагами, на которых она строчила жалобы в соответствующие инстанции. Продажные инстанции позорно бездействовали, а Клавдия Витольдовна продолжала вести борьбу на еще одном фронте – с банкирами, открывшими офис-отделение в соседнем подъезде и устроившими парковку прямо под парадной дверью дома.
И обо всем этом, а также об ужасных ценах на мясо и молоко, об отсутствии нормальных магазинов и засилии буржуйских бутиков в ее родно районе, об очередном прорыве трубы в ванной, потому что «нет возможности сделать ремонт, это лишь ворье себе квартиры перестраивать может», незадачливые собеседники выслушивали из года в год, из сезона в сезон. После таких душеизлияний Клавдии Витольдовне не приходилось даже усердствовать, чтобы попросить денег в долг. Её визави с чувством облегчения откупались от нее, прекрасно понимая, что сумму эту им никто не вернет, и не жалея о потерянных деньгах. Это была небольшая плата за душевное спокойствие, которое они могли обрести, поддержав поэтессу не только на словах, но и на деле – хрустящей купюрой.
Именно по этой причине, несмотря на презрение ко всем новоявленным писателям и поэтам, Клавдия Витольдовна была активным участником светской жизни, проявляя чудеса изобретальности и умея пробраться в любой, даже самый закрытый клуб. На подобных мероприятиях ее могли накормить, напоить, выслушать, да еще и денег дать. Добровольно отказывать от такой компенсации за все то, что жизнь с ней сотворила, наследница литературной династии не собиралась.
Наличие в шумной компании только этих одиозных персон уже не давало мне надежды на спокойный исход вечера. А ведь это был только разогрев, первые несколько часов до начала праздничной программы, к которой я, надеялась, Марк все же успеет.
Его задержка в дороге вышла более длительной, чем он планировал. Во время нашего последнего разговора он сообщил, что больше половины пути позади, метель ему все-таки удалось перегнать, но плотный снегопад, хоть и без порывов ветра, вынудил его ехать очень медленно из-за плохой видимости. Горько посмеявшись над очередным препятствием, мы договорились об одном – не грустить и не расстраиваться, а там – будь что будет! В конце концов, пошутил Марк, встретить новый год в заснеженном поле – не худший вариант для такого зануды, как он, привыкшего вообще ничего не праздновать.
Но все же, я очень надеялась, что этого не случится, и Марк обязательно успеет ко мне до наступления полночи. В очередной раз грустно вздохнув, я прихватила новый бокал шампанского и последовала к своему столику, расположенному подальше от центра зала, где звучали, не смолкая, громкие взрывы смеха. Удобно устроившись, я продолжала наблюдать за происходящим из своего тихого уголка, освещенного уютным светом маленького алого абажура, как раз в тон моему платью. Постепенно в лучах мягкого и теплого света я расслабилась, атмосфера уюта и полудремы окутала меня. Беспокойство отступило, на его место пришла уверенность в том, что наступающий 2003-й год принесет только хорошие новости и точно подскажет, как решить все наши проблемы.
Внезапно мне очень захотелось курить, хоть я и решила избавиться от этой привычки ради Марка. Но сейчас эта не самая вредная из всех моих привычек так сладко бередила душу, что я не могла устоять. Быстрым, вороватым движением выудив из маленькой сумочки-клатча секретную пачку сигарет, я тихо щелкнула маленькой зажигалкой и с удовольствием затянулась. Медленно выпуская дым, который, кружась невесомым облачком в полутьме, придавал происходящему оттенок сказочной нереальности, я прикрыла глаза и погрузилась в воспоминания.
В памяти снова всплыл тот самый первый вечер в похожем ресторане, который к нынешнему дню был уже закрыт – на его месте красовался теперь зал с игровыми автоматами. Я вспоминала очень похожий столик в дальнем углу, куда привел меня Вадим, такой же полумрак, щелчок зажигалки и его насмешливое: «Что птичка? По примеру многих богемных дурочек тоже пристрастилась к этой вонючей привычке?» И мой, еще такой звонкий и уверенный в прекрасном будущем голос: «А вот я вас понимаю, Вадим Робертович! Прекрасно понимаю! И вы, знаете, что? Вы самый лучший среди них! Потому что смогли остаться собой, а они – нет!»
Слабая улыбка появилась на моих губах и тут же погасла. С того времени прошло всего четыре года, но целая пропасть разделяла нас из прошлого с теми, в кого мы превратились сейчас. Я разучилась говорить с таким весельем и задором, а Вадим больше не преподавал и не называл меня птичкой. Бурная река жизни продолжала играть нашими судьбами, то отбрасывая к разным берегам, то сталкивая лбами лишь для того, чтобы снова и снова доказать одну болезненную истину: все меняется и ничто не остается прежним.
И, словно в насмешку над моими мыслями, сквозь пелену праздничного шума и какофонию громких звуков, до меня вдруг донеслось:
– Ну-ну, отставить сопли! Что это вы по мне поминки развели, будто на кладбище? Зарубите себе на носу – нужно меняться, ребята. Нужно меняться! Кто стоит на месте – скоро скиснет, а потом и сдохнет. Даже если все устраивает, не стоит расслабляться и превращаться в довольный и сытый тюфяк. Новая жизнь, новые цели, что может быть лучше? А старая – пусть горит себе синим пламенем, заодно и новую дорогу освещает!
Мгновенно выныривая из ностальгических далей прямиком в день сегодняшний, я даже на месте привстала от волнения, не веря тому, что слышу. Вадим? Неужели он? Снова здесь, в Киеве, после того, как куда-то пропал на несколько месяцев? После всех сюрпризов, на которые была щедра судьба, мне давно бы стоило перестать удивляться таким невероятным совпадениям, но я так и не смогла научиться этому.
Вот и сейчас, ошалело глядя в сторону компании, сидевшей у противоположной стены, я видела Вадима и по-прежнему не могла поверить своим глазам. Склонившись над столом, одной рукой опершись о его угол, другой он продолжал автоматически раздавать рукопожатия, которыми хотели поприветствовать его все собравшиеся. Одетый в честь новогоднего торжества в подобие официальной одежды – черные классические брюки и черную рубашку, он все равно оставался верен себе. Ворот его рубашки был расстегнут на несколько пуговиц, а ненавистный галстук, очевидно, сорванный сразу же после преодоления парадной секции, небрежно сунут в карман брюк, словно подтверждая излюбленную позицию Вадима: «В гробу я видал этот ваш дресс-код!»
Обстановка за столом с каждой секундой становилась все оживленнее – многие из сидевших вскочили с мест, кто-то спешно разливал в бокалы шампанское. По привычке громко смеяться, испуганно озираясь и одновременно напуская на себя важный вид, я сразу же узнала новичков, впервые прорвавшихся в важное заведение, и поняла, что, скорее всего, это бывшие студенты Вадима.
Сквозь веселый гам и суету, которые вызвало его появление, до меня снова донесся такой знакомый и уверенный бас:
– Ну, так что? Всем всё понятно или остались еще несогласные? Для таких у меня тоже есть аргументы, только предупреждаю – носы и стереотипы ломаются одинаково больно!
Взрыв смеха, последовавший за этими словами, подтвердил, что оппонентов у Вадима больше не осталось, и позицию свою он донес крайне убедительно.
Улыбаясь, я продолжала смотреть на происходящее, понимая, что жизнь, изменчива и полна сюрпризов, но главные вещи остаются прежними. Вадим мог сменить род занятий, взорвать за собой все мосты, но его жизненная энергия, похожая на кипящую лаву, как и раньше, врывалась вместе с ним, заполняя собой любое пространство до самого дальнего угла. Скрытая полутьмой, я жадно изучала его лицо, пытаясь прочесть, угадать то, что происходило с ним все эти полгода – и вновь видела полного сил и уверенного в себе человека.
Он и раньше мало напоминал выходца из чинного университетского мира, подчиненного строгим правилам. Теперь же, когда необходимость блюсти положенные по статусу приличия, осталась позади, в нем еще ярче проявилась опасная, агрессивная неукротимость, готовность принять любой вызов и ответить ударом на удар. Словно Самсон, вновь получивший силу и не забывший ни одну обиду, ни одну насмешку, ни один поддельно-сочувствующий взгляд, он вернулся в привычное окружение, готовый рассчитаться со всеми, кто, неискренне вздыхая, списал его со счетов со словами: «Никто не знает, где теперь Третьяков. Может, он и не вернется уже. Может, сбежал в какую-то деревню, он вечно грозился это сделать. Ну вот и не выдержал, в конце концов»
Внезапно моя радость сменилась страхом – я не знала, как отреагирует Вадим, когда увидит меня. Я все еще отчетливо помнила, как закончился наш последний разговор: «И слышишь… не попадайся мне на глаза. Хотя бы первое время. Иначе… Ладно, все, бывай здорова!» Эта многозначительная пауза вместо красноречивых описаний расправы или мести была страшнее всех возможных угроз.
Спешно затушив сигарету в пепельнице, я опустила взгляд, преодолевая желание вжать голову в плечи, зажмуриться и незаметно сползти под стол. Мне вдруг показалось, что если вести себя тихо, не шевелиться и не дышать, то он так и не заметит меня, и некому будет испортить ему настроение в праздничную ночь.
Собственное присутствие здесь, в заведении, которое выбрал Вадим для того чтобы немного развеяться, начало казаться если не насмешкой, то достаточно подлой и спланированной акцией с моей стороны. Если бы я только знала, что он будет здесь, если бы только могла предположить… Я бы ни за что не пришла в ресторан Йоханнеса, ни за что. А ведь еще и Марк… Марк должен вскорости появиться, если ничего не помешает ему в дороге. И мне лучше было предотвратить их встречу, дать Вадиму возможность просто забыть о нас, не бередить ему память и сердце хотя бы в преддверие нового года.
Но, едва я убедила себя в необходимости такого странного поступка, сдвигая кресло в тень, чтобы быть более незаметной, как вдруг почувствовала, что опоздала. Что мне уже не сбежать и не скрыться. Медленно, совершая над собой усилие, я подняла глаза и чуть не задохнулась от тяжести и цепкости взгляда, который, словно нож, приставленный к горлу, обездвижил меня и заставил замереть в ожидании нападения.
Вадим, который так и остался стоять, возвышаясь над своими друзьями с поднятым для тоста бокалом, смотрел мне прямо в лицо, и глухая, пугающая темнота в его глазах давила на меня подобно бетонной плите. С каждой новой секундой, медленной и тягучей, я ощущала, как сжимается пространство вокруг меня, как пульсирует и нагревается воздух, лишая возможности думать, действовать, сопротивляться. Казалось, пройдет еще мгновение, и я начну плавиться как воск, превращаясь в бесформенное нечто, оставив после себя лишь обугленный каркас, слабо напоминающий человека.
И когда мой страх от собственной беспомощности, достигнув пика, превратился в безмятежность жертвы, с улыбкой глядящей в лицо палачу, во взгляде Вадима что-то дрогнуло, и я смогла, наконец, выдохнуть. Невидимые путы, сковавшие тело ослабли, возможность двигаться и понимать происходящее вернулась – но лишь для того, чтобы осознать еще один пугающий поворот событий.
Медленно поставив бокал и небрежно кивнув собеседникам, словно говоря: "Погодите, я сейчас", Вадим отделился от своей компании и направился в мою сторону. Каждый его шаг, который я чувствовала внутренним слухом, отдавал в ушах нарастающими раскатами грома. Вжавшись в кресло, я сидела, ни жива, ни мертва, растворившись в мгновении между бурей и тишиной, которая вскоре рассыпалась, разбитая вдребезги его голосом:
– Ну, здравствуй, писательница! Присесть разрешишь?
Несмело кивнув, параллельно отмечая его всегдашнюю привычку задавать вопросы лишь для галочки, я наблюдала, как он резким движением отодвигает стул и садится за мой столик, с силой упираясь в него локтями и смыкая руки в замок перед собой.
Не торопясь прерывать паузу, Вадим продолжал изучать меня, и если в первые минуты нашей встречи его взгляд бил сквозь кожу, то сейчас все внимание было направлено на внешнюю сторону, на обертку, призванную скрыть мою неуверенность и нервозность перед этой странной ситуацией.
Я видела, с каким молчаливым одобрением он отмечает изменения, произошедшие за время, что мы не виделись. Ему нравилась моя взрослость, мое смелое платье с открытыми плечами, яркий вечерний макияж и высокие перчатки, прячущие шрамы, которые когда-то именно он помогал мне залечить. По легкой тени, набежавшей на лицо Вадима, я поняла, что ему тоже вспомнилось время, когда только он знал мою главную тайну и учил принимать себя со всеми ошибками и падениями. Время, когда ближе него у меня никого не было. Время, ушедшее безвозвратно и навсегда.
