Текст книги "Жила-была девочка, и звали ее Алёшка (СИ)"

Автор книги: Таня Танич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 64 страниц)

– Вот именно из-за этого мы и засыпались! – с шутливой обидой в голосе парировала я. – Кто послал меня тихо и незаметно пробраться в дом за теплыми вещами? И еще за чем-то там?

– За молоком и хлебом. Без еды в дорогу…

– Нельзя! – вместе закончили мы и дружно рассмеялись.

– Нет, ну ты нашел кого использовать в качестве лазутчика! Я сразу же в коридоре споткнулась о чью-то обувь и упала, а Валентина Михайловна, выбежав на шум была очень удивлена – как это мы еще не в постелях? Почему дети не попали туда сами по себе, без шума и пыли? Ты помнишь, как она потом кричала на весь двор из окна – а ведь всегда считала это очень вульгарным.

– Ну да. Я даже помню, что именно она кричала и как обзывала меня. Алеша, – Марк ненадолго умолк и расслабленное выражение на его лице опять сменилось на сосредоточенно-непроницаемое. – Ты хоть понимаешь, каким было мое детство, да и вся жизнь без тебя? Что ты для меня всегда значила? Я держал тебя и не хотел отпускать, потому что не мог смириться с тем, что снова придется так жить. Словно без сердца, – он снова замолчал, и я почувствовала, как его рука с силой сжала мое плечо. – Можешь представить, как это – потерять того, в ком осталось все человеческое, что есть в тебе? Чувства, радость, интерес к жизни? Тебе пришлось тяжело, но и мне было не легче. Ты говорила, что мечтала о смерти. Может, я тоже хотел бы так мечтать. Но не мог. Я не знаю, как это… не представляю. Видимо, это против моей природы. Такая жестокая насмешка судьбы – не находить в жизни ничего стоящего, и все равно держаться за нее. При этом понимать, что эта пустота без тебя будет до конца со мной. И вот так учиться существовать заново. Неживым.

Понимая, что сейчас излишни любые слова, любые оправдания, я просто поцеловала его руку, лежавшую на моем плече, и накрыла ее своей ладонью, в который раз без слов подтверждая, что никуда не собираюсь уходить. И через несколько минут полнейшей, глубокой тишины, я, наконец, решилась задать тот самый, главный вопрос, который вертелся на языке с момента нашей встречи:

– Расскажи, какой она была – твоя жизнь без меня?

Марк немного помедлили с ответом, его взгляд, всегда такой внимательный и цепкий, стал немного отрешенным.

– Серой. Ни плохой, ни хорошей. Просто серой. Нормальной в самом скучном смысле этого слова.

– Ты не сходил с ума, не срывался, не делал глупостей?

– Нет, – невесело усмехнулся он. – Я просто жил. Обычно. Немного скучно. Но, в целом, достаточно спокойно. Даже слишком спокойно. Я учился. Параллельно подрабатывал. Сначала хватал все, что оплачивалось. Потом, после стажировки по специальности, серьезно взялся за карьеру. Закончил универ. У меня же красный диплом, знаешь?

– Даже так? А меня чуть не выгнали как-то раз. За прогулы.

Марк тихо рассмеялся:

– Кто бы сомневался. Но ты же выкрутилась? Как всегда, спасла ситуацию в последний момент и эффектно всех поразила.

– Ну, в целом, да, – кивнула я, улыбаясь от мысли, насколько кратко и точно он описал произошедшее со мной, даже не зная подробностей. – Но речь сейчас не обо мне. Марк… – моя улыбка погасла под влиянием тех мыслей, которые не давали покоя. – Я же чувствую, как ты изменился. Что-то происходило с тобой все эти пять лет. Не могло вот просто так ничего не случиться. В твоей жизни были другие люди, и они повлияли на тебя. Ты можешь не придавать этому значения – но я-то… Я знаю… Я чувствую, что они были. Те, другие. Другие девушки. Я права, Марк?

Я слишком хорошо знала его, чтобы надеяться на то, что он начнет возражать, отрицать правду или, по крайней мере, смутится, признав этот факт. Но то абсолютное спокойствие, с которым Марк подтвердил мои слова, не меняясь в лице и не отводя глаз, поразило меня.

– Ты права. Были.

Чувствуя, как глупая беспощадная ревность горячими волнами поднимается по венам, впивается цепкими пальцами в горло, лишая возможности говорить, я медленно сняла его руку со своего плеча и отодвинулась, пригнув голову, стараясь справиться с грохочущим сердцам, с шумом крови в ушах, который сейчас заглушал все остальные звуки.

Значит, это правда. Я не ошибалась. Несмотря на то, что в его объятиях я теряла счет времени и забывала саму себя, разительные перемены не смогли укрыться от меня. И касались они не только непривычной жесткости суждений и мыслей Марка. Даже наедине со мной, охваченный страстью, это был уже другой человек. Теперь на его всегдашнюю порывистость накладывалась еще и какая-то мастерская техничность, уверенная продуманность действий, опытность, которой не было раньше.

Чувствовалось, что Марк знает женское тело, как хороший часовщик знает часовой механизм, что вся эта хитроумная конструкция для него – всего лишь набор шестеренок, работу которого можно замедлить, ускорить, сломать, заставить реагировать так, как того хочется, просто вовремя нажимая на нужные кнопки. И меня пугал этот его новый искушенный образ, сами мысли о том, где и как мог быть получен такой опыт, были в тягость.

Тем не менее, задетая его откровенным признанием, я не смогла удержаться и задала глупейший вопрос, о котором тут же пожалела:

– Вот как. И… много?

– Смотря с чем сравнивать. Но я не считал.

Полнейшая непоколебимость, с которой он говорил на эту тему, шокировала меня. В то время как я старалась не выдать голосом накатившего отчаяния и прятала руки, чтобы Марк не увидел, как они дрожат, он был совершенно спокоен, будто мы обсуждали что-то незначительное, проходное, какой-нибудь банальный факт из жизни. Голос разума, проснувшийся было на несколько минут, взволнованно зашептал, что лучше бы прекратить эти глупые расспросы, не ворошить прошлое, но необъяснимо болезненное любопытство взяло верх:

– И что же, ты… Ты любил кого-то?

– Что за глупости ты говоришь, Алеша? – в голосе Марка, наконец, проскользнуло раздражение – кажется, мне удалось задеть его. – Причем здесь любовь? Тебе трудно это понять, да я бы и не хотел, чтобы ты понимала. Но если вопрос задан – я отвечу. Да, я пытался научиться жить без тебя. И да – у меня это почти получилось. Я просыпался каждое утро, шел на учебу, даже общался с людьми, но был при этом… выключен. Этот автоматизм, с которым я проживал неделю за неделей, месяц, год – он начал изводить меня. С тобой я горел, и мир вокруг был цветным и ярким. Каждый наш день отличался от предыдущего, и вдруг – сплошная монотонность и однообразие. А еще – скука. Она просто медленно точит изнутри, разъедает тебя. Это хуже, чем болезнь.

– И поэтому ты решил немного подлечиться! – зло подытожила я.

– Да, и я не собираюсь отпираться или оправдываться. Это оказалось так просто – включаться хотя бы ненадолго, как-то разбавлять эту тошнотворную серость. Я был бы полным идиотом, если бы не воспользовался таким доступным способом.

– Просто? Подпустить к себе постороннего человека, дотрагиваться до него, раскрываться перед ним – это просто?! – я была потрясена ходом его мыслей.

– Алеша. Я никого к себе не подпускал. Ни перед кем не открывался, – терпеливо повторил Марк. – Это для тебя все эти чувства всегда на первом месте, и… я действительно этому рад.

– Да иди ты к черту со своей радостью! – не смогла сдержаться я, понимая, что еще немного и разревусь. Почему-то стало так горько и обидно за себя, за все воспоминания и сны о нашей прошлой жизни, в то время как Марк без меня абсолютно не скучал и даже нашел чудодейственный рецепт от тоски.

– Но я другой. Я – не ты, – не принимая всерьез эту вспышку злости, продолжил он, пытаясь раз и навсегда расставить все точки в этом нелегком разговоре. – Я живу здесь, на земле. И способы подзарядки мне тоже нужны земные, ощутимые. Честно, я даже не помню, как все началось. Могу сказать только, что было легко. Я просто выбирал девушку и говорил: "Пойдем со мной" – и она шла. Они все шли! На утро я говорил: "Тебе пора" – и они уходили.

– Все? – ошалело спросила я, пытаясь уложить в свое мировоззрение эту дикую картину.

– Когда я жил в общежитии – все. Некоторые потом возвращались. Я не был против, они мне не мешали.

– В общежитии? – мои глаза еще больше округлились. – Марк, а как же… Как же твои соседи? Ведь я точно помню – ты жил не один!

По выражению его лица я поняла, что он пытается найти самые безобидные слова для ответа, который меня все равно не порадует.

– Ладно, не надо… – прошептала я. – Не надо, не надо отвечать!

– Да нет, не все так страшно, – попробовал ободрить меня он. – Иногда соседи уходили. Иногда уходил я. Не суть важно. Потом, на четвертом курсе я снял квартиру, мне до чертиков надоел общак и студенческая романтика. После этого, как я понял, моя ценность сразу возросла, и появились девушки, желающие построить со мной… – он скептически хмыкнул, – отношения. Я честно не собирался этого делать, о чем всегда предупреждал. А они словно не слышали меня и все равно хотели остаться. Поначалу я закрывал на это глаза. В чем-то мне даже было удобно: когда источник подзарядки рядом, он всегда доступен, им можно пользоваться чаще. А еще я хотел выяснить – зачем? Зачем им такая странная жизнь? Ведь я практически не обращал на них внимания, даже разговаривал редко. А они все старались. Они готовили ужин к моему возвращению, выращивали цветы в горшках и совали в карман какие-то сентиментальные записки, которые я находил в самый неподходящий момент. А потом вдруг говорили – завтра приедет моя мама, она хочет посмотреть, с кем и как я живу. Тогда я просто давал час на сборы и деньги на такси, к маме. Чтобы исключить момент неопределенности насчет того, кто с кем живет.

Я потрясенно молчала, не пытаясь больше его перебивать – такая откровенная циничность просто-напросто завораживала меня.

– Но что действительно осталось за гранью моего понимания – так это привычка торговаться. Почему-то им всем непременно хотелось узнать цену моей несуществующей привязанности. Одни упорно мерили ее букетами: "Почему ты не даришь мне цветы? Неужели ты меня совсем не любишь?" Да, я не любил и не понимал, какое отношение к тому, что между нами происходит, имеют цветы. Другие начинали требовать доказательства своей значимости в виде украшений и подарков. «Неужели тебе жаль для меня такой мелочи?» – говорили они. Мне не было жаль, я просто не хотел этого делать. Третьи начинали вслух мечтать о каком-то общем доме, машине и семейных пикниках, навязчиво упоминая об этом в каждом разговоре. Чаще всего их мечты исполнялись старым, проверенным способом – час на сборы и деньги на такси. Но переживали мои отказы они всегда очень плохо.

Я долго думал, в чем причина такого странного поведения? И потом понял свою ошибку. Я считал, раз между нами нет любви, значит, не может быть никаких общих планов, никаких иллюзий. Ведь все же и так предельно ясно, без слов. Но, оказывается, для построения этих самых отношений отсутствие чувств с моей стороны не имело значения. Главное, был я – объект, над которым полагалось работать. Это придавало их жизни то ли смысл, то ли азарт, я не стал разбираться. Я просто поумнел. И впредь старался не заводить эти встречи так далеко. Вечер знакомства, ночь, утро – и прощание. Я не получал лишних проблем, женщины не успевали меня возненавидеть. Все оставались довольны. Никакого личного вовлечения, чистый выброс энергии, просто борьба против стресса или усталости.

– Марк. Скажи мне… – наконец, смогла подать я голос. – Когда ты говорил, что у тебя была серая и обычная жизнь – ты же шутил, да? Или просто не хотел меня расстраивать?

– Ну а что здесь необычного? – усмехнулся Марк. – Самый обычный суррогат чувств, которым перебиваются многие. Только некоторые ввязываются в это на всю жизнь, а я просто разграничил сферы серьезные и несерьезные. Серьезно я учился и планировал будущее – карьеру, аспирантуру, дела с отцовским наследством. А эти встречи были так, баловством. В меру вредной, но приятной привычкой. Вот как твои сигареты. Ты курила, а я…

– Все, все я поняла, не надо больше! – поспешила остановить его я, с ужасом понимая, что начинаю понимать выводы Марка и даже его цинично-прямолинейное обращение с женщинами. В памяти, тут же отозвавшись на его рассказы о похожих хитростях, всплыли похожие уроки житейской мудрости, которым меня несколько лет назад обучали соседки по общежитию:

«Мужиков, Алешка, надо воспитывать! Никто сам, добровольно тебе колечко на палец не оденет!»

«Да кто его спрашивать будет! Оглянуться не успеет – раз, два, моя мама его знает, мой папа его знает, не отвертится! А тут я ему еще и ребеночка рожу!»

«А я ему и говорю – вот так ты ко мне относишься! Повел в какую-то забегаловку! А денег на хороший ресторан, значит, зажал, да? Так что езжай теперь домой сам! Я к тебе после этого не пойду!»

Торговля чувствами, манипуляция отношениями, пересчет любви на подарки-поездки-банкноты давно стали так привычны и будничны. И стоило ли удивляться, когда желающих поучаствовать в аукционе покупали и использовали по всем правилам игры, в которую они сами же добровольно ввязались?

От всей этой бытовой философии меня отвлекло успокаивающее прикосновение руки Марка – проведя пальцами по моей щеке, он вновь развернул меня к себе, заставляя взглянуть ему в глаза.

– Мне больше нечего скрывать, Алеша. Я не стал врать тебе, потому что между нами никогда не было тайн. Не хочу, чтобы они были и впредь. И если тебе есть что рассказать мне, кроме того, что я уже знаю, то лучше сделать это прямо сейчас. Чтобы мы действительно разобрались с прошлым и больше к нему не возвращались.

Я молчала, растерянно глядя на него, понимая справедливость этого требования. Теперь я должна ответить откровенностью на откровенность – и не знала, с чего начать. С одной стороны, мне не было чего скрывать, я не пыталась забыться с помощью новых романов или интрижек, с другой – если раньше в моем сердце было место только для одного лишь Марка, то сейчас в нем хранилась память и о других людях, которые значили для меня не меньше.

Марк, как всегда, далекий от колебаний, после пары минут тягостного молчания, положил конец моей нерешительности.

– Алеша, ты же понимаешь, о чем я говорю. Мужчина. Кто-нибудь важный для тебя. Он – был в твоей жизни? – он замолчал, и лишь по тому, как дрогнули его плотно сжатые губы, я поняла, чего ему стоит хранить спокойствие в ожидании ответа на этот вопрос.

С горькой иронией отмечая про себя, как безжалостное сегодня вновь разбило нашу безмятежность, превратив разговор, полный воспоминаний и щемящей ностальгии, в изощренную пытку для обоих, я все же решилась на правду – сложную, неоднозначную, но только правду.

На меньшее не заслуживали ни тот, кто спрашивал, ни тот, о ком должна была пойти речь. Я должна была рассказать о Вадиме, объяснить его роль в моей жизни. Пусть он не желал больше слышать обо мне, и это было справедливо после того, что я натворила – но рано или поздно нам предстояло встретиться снова. И не хотела воровато прятать глаза, как при общении с неудобной персоной, о которой молчат. Слишком уж много он значил, и я не собиралась стыдливо скрывать его за ширмой неясных тайн прошлого.

Наконец, собравшись с силами, взвесив каждое слово, я тихо и уверенно произнесла:

– Нет, Марк. Никто так и не смог занять твоего места, да я и не пыталась найти тебе замену. Ты же сам знаешь, что это невозможно. Но важные люди в моей жизни, конечно, были. По-другому, по-своему особенные.

Он продолжал недоверчиво смотреть на меня, все еще не понимая, как расценить эти слова. Я не стала больше мучить его неизвестностью и продолжила, отбросив все сомнения:

– Был один человек, почти как брат – не такой, как ты, ты прекрасно понимаешь, что никогда не был мне братом. А вот Ярослав – был. Настоящим братом, родным и близким. Мы вместе пережили такое, знаешь, настоящее взросление, обидное и горькое, когда приходит понимание, что не все в твоих руках, что ты не хозяин своей судьбы. И это связало нас навсегда, я очень остро чувствую его даже сейчас, когда он ушел.

– Вот как? – уточнил Марк, с трудом скрывая недовольство от того, что все-таки был кто-то другой, играющий слишком важную роль в моей жизни. – И где же он?

– Он умер. Три года назад. А еще именно о нем моя книга. Если бы не Ярослав, кто знает, было бы у меня на сегодняшний день, что есть. Если бы не он и не…

– Что, был еще кто-то? – Марк скептически приподнял бровь, красноречиво демонстрируя отношение к экскурсу в мое прошлое. – За такое короткое время слишком много важных персон появилось в твоей жизни, Алеша.

– Много? Да кто бы говорил! – огрызнулась я, мгновенно переходя от защиты к нападению и тут же с досадой одергивая себя. Не стоило затевать сейчас еще одну ссору, что сделано – того не вернешь и не исправишь. – Послушай меня, Марк. Я понимаю, тебе неприятно это слышать… Но я тоже пережила несколько не самых лучших минут, слушая о твоих "серых" буднях. Ты сам сказал – между нами не должно быть никаких тайн. Поэтому ты должен знать и о Вадиме. Он был, есть и будет особенным для меня. Человека, который дважды тебя спас, невозможно просто так взять и вычеркнуть из своей памяти.

Мои последние слова, несмотря на то, что должны были хоть немного объяснить ситуацию, похоже, только больше разозлили Марка. На лицо его набежала тень, губы сжались еще плотнее, а в глазах блеснул тот самый опасный огонь, который я уже видела давным-давно, в ночь своего возвращения из летнего лагеря, в ночь, когда мы последний раз были детьми.

– Спас? – казалось, в его голосе звенит металл. – И от чего же? Что вообще происходило с тобой, Алеша? Эти твои шрамы, странные привычки, друзья, которые умирают – что за дурацкий артхаус, а не жизнь? Это тот самый творческий путь, к которому ты всегда стремилась? Если да – то я не понимаю, что он может тебе дать. Объясни, что такого ты находишь во всем этом?

– Давай-ка я тебе еще раз напомню, что этот дурацкий артхаус случился со мной после того, как я осталась одна, – изо всех сил пытаясь сдержаться и не вспыхнуть в ответ, ответила я, дрожа от скрытого волнения. – И если ты не хочешь опять возвращаться к этой теме, лучше нам раз и навсегда прекратить судить друг друга за прошлое. Я уже говорила тебе, почему со мной случилась та болезнь, и откуда эти шрамы. И кто знает, до чего я дошла, если бы не Вадим. Так что, нравится тебе или нет, но ты должен понять одно – только он смог меня остановить, и только благодаря ему я осталась жива. Он своими руками собрал по кусочкам новую меня – сильнее, лучше, уверенней в себе. А после смерти Ярослава именно он оставался рядом и приводил меня в порядок, хотя я была в таком состоянии… Хорошо, что ты не видел меня тогда, Марк. Ты вообще не видел меня такой и, я надеюсь, никогда не увидишь. Так что, если тебе дорога моя жизнь и то, что мы сейчас можем быть вместе – ты должен помнить, что я… Нет, что мы оба обязаны этим Вадиму. Только ему! Хочешь-не хочешь, но ты должен принять это. Понимаешь, должен!

Мои слова, как я и рассчитывала, попали в цель. Я снова, вполне осознанно ударила Марка по уязвимому месту, надавила на его чувство вины за прошлые решения – и против этого он был бессилен. Минута шла за минутой, а он лишь смотрел на меня испытывающе тяжелым взглядом, усилием воли пытаясь подавить гнев, и я видела, насколько нелегко ему дается понимание этого "долга" перед незнакомым человеком.

Эта новая правда оказалась для него гораздо тяжелее, чем мои открытия о его прошлой жизни. У него была вереница женщин, имен и лиц которых он мог и не вспомнить, я же, оставаясь верной ему физически, тем не менее, поставила рядом еще одного человека, равного по значимости.

Наконец, спустя еще пару мгновений, Марк задал самый главный вопрос, которого я ожидала, и который прозвучал как утверждение.

– Он любил тебя.

– Да, любил. И я знала об этом. Не буду врать – я тоже хотела полюбить его. Но всегда был ты. Какую бы по силе благодарность я ни испытывала к Вадиму, любить я могу только тебя, Марк, – понимание этой истины вновь вызвало во мне безотчетный страх, а не радость. – Ты был между мной и целым миром всякий раз, когда я пыталась построить хоть какое-то новое будущее, в котором совсем нет тебя. Ты был всегда. Только ты, – я почувствовала, как его пальцы вытирают с моих щек слезы, появления которых я не заметила, ведь сердце жгло сильнее, чем глаза. – Поэтому я тебя прошу… Когда вы встретитесь, а это произойдет рано или поздно… Помни о том, что Вадим – человек, которому я обязана всего лишь жизнью. Постарайся принять это и не считай его своим врагом. Он не соперник тебе. У тебя вообще не может быть соперников, понимаешь?

– Да, не может! – жестко повторил Марк, окончательно теряя терпение и резко встряхивая меня за плечи. – Потому что ты – моя! – его руки в доказательство произнесенных слов еще сильнее обхватили меня, а губы вновь стали обжигающе горячими. – Я хочу, чтобы ты это помнила, Алеша. Всегда! – в перерыве между поцелуями потребовал он. – Никто не может прикасаться к тебе вот так, – легкое покрывало, служившее мне подобием одежды, отлетело в дальний угол, отброшенное его рукой. – Никто не может целовать тебя, кроме меня. Никто другой, Алеша, ты слышишь? Никто. Никогда. Слышишь меня!

– Никто, Марк. Никто, только ты, – выдыхая в такт его словам и движениям все повторяла я, даже и не думая спорить. Сквозь полуприкрытые веки я по-прежнему чувствовала его взгляд, похожий на раскаленное клеймо, ложащийся несмываемой печатью на мою кожу.

Я принадлежала ему, и только ему. Навсегда. Жизнь сама не один раз доказала мне неоспоримость этой истины.