Текст книги "Жила-была девочка, и звали ее Алёшка (СИ)"

Автор книги: Таня Танич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 50 (всего у книги 64 страниц)

И только когда я вновь увидела перед собой лицо Марка, слабая надежда на то, что мне удастся выплыть, выдохнуть из легких черную жижу отвращения, которой поливали меня сотни незнакомых людей, шевельнулась внутри. Мне было все равно, что он застал меня на месте преступления, что я попалась с поличным, нарушив его запрет на любые контакты с миром. Наказать меня больше, чем я сама себя наказала, увлекшись своими глупыми мечтами, было невозможно.

Растерянно опустив голову и продолжая рыдать так, что зубы стучали о край стакана с водой, которой Марк пытался меня напоить, я просила только об одном – чтобы тот план, которому я раньше так противилась, поскорее осуществился.

– Забери, забери меня отсюда, пожалуйста! Делай все, как надо, как решил… Я глупая, наивная, неблагодарная, я только врала, тебе и себе… Врала, что мы сможем что-то придумать, что мы сможем научиться жить каждый по-своему, что мое творчество имеет какой-то смысл. Ты был прав, с самого начала прав! Еще когда запретил мне ездить в летний лагерь, помнишь? Нет, еще раньше, когда я впервые пришла к вам домой на интервью, а ты рассердился на то, как я себя вела. Как же ты был прав, Марк! Всё это глупые, злые люди… и они мне абсолютно не нужны… И я им – тоже… Для них я всего лишь цирковая обезьянка, забавная и смешная, которая должна развлекать их, так же, как и сотни других. Им было интересно просто веселиться, а я думала о каком-то долге, о предназначении… Глупости, какие глупости! Не хочу! Ничего не хочу больше! Хочу уехать с тобой и жить, как когда-то, давно, когда мы были детьми, помнишь? Помнишь, Марк? «Какого цвета крыша будет в нашем доме? Красного… Ведь это наш любимый цвет» Не хочу больше здесь оставаться, хочу туда, в наш дом с красной крышей. Ты же купишь его для нас?

Марк молчал, не спеша с ответом, лишь крепче прижимая мою голову к своей груди. По едва уловимой дрожи в его руках и по тяжелому прерывистому дыханию я догадывалась, что ему сейчас ничуть не легче, чем мне. Ведь он знал все с самого начала. Именно от подобных ударов и жестоких разочарований он пытался меня уберечь. Я же нарушала все его запреты, наивно полагая, что он просто сгущает краски. И вот теперь я расплачивалась за все. Мы расплачивались за все. Переживая нашу боль на двоих, мы не делили, а лишь умножали ее.

Внезапно его пальцы, успокаивающе гладившие меня по голове, напряглись, сжались в кулак, сминая мои волосы, и, резко потянув вниз, он заставил меня поднять лицо и смотреть на него без малейшей возможности пошевелиться. В этом его жесте сквозило столько ярости – на себя, на меня, на ту ловушку, в которой мы оба оказались по своей беспечности, что я понимала – любые слова излишни. Я была виновата перед ним даже больше, чем перед собой.

– Ну почему, Алеша? Почему ты меня опять не послушала! – его голос был сдавленным, будто он разделил со мной слезы разочарования. – Зачем в любом болоте тебе нужно непременно достать до самого дна! Что ты снова делаешь с собой? Зачем?! Ради чего ты себя убиваешь?!

Я лишь продолжала молчать, растерянно глядя в его странно блестящие глаза, понимая, что у меня нет и никогда не будет ответов на эти вопросы.

По привычке, чтобы немного унять это волнение, мне захотелось провести ладонями по его щекам, но он лишь раздраженно отстранился и, отпустив меня, поднялся на ноги. Некоторое время Марк ходил из угла в угол нашей огромной квартиры, и я видела, что он изо всех сил пытается не дать отчаянной злости захватить власть над собой, удержаться от соблазна разбить, разгромить все в пух и прах. Это он мог позволить себе, будучи подростком. Сейчас не время было предаваться подобному ребячеству.

Выждав еще несколько минут, он, наконец, обернулся ко мне, рассеянно провел рукой по волосам и, тяжело выдохнув, сел в кресло у рабочего стола.

– Послушай, что я скажу. Ты должна понять меня, – решительно придвигаясь к компьютеру, произнес Марк. – Я только что встречался с людьми, которые могли бы задавить ситуацию, заставить всех замолчать. Но они мне настоятельно советовали этого не делать. Проблемы как таковой нет. В этом они полностью подтвердили мои слова. Вся эта история скоро затихнет, высасывать из пальца скандал больше одной недели журналисты не смогут. А вот слухи о давлении на прессу могут нам сильно повредить. И я не могу гарантировать, что они не появятся. Раньше было проще – человеку можно было спокойно объяснить, почему он не прав и ему не стоит высовываться. Пожаловаться на такое притеснение он мог только своему соседу. Шепотом. И то, если сосед человек надежный. Теперь же с этим чертовым интернетом все слишком непредсказуемо. Есть такая порода особо непонятливых – чем больше они боятся, тем больше наглеют. Именно они склонны орать на каждом перекрестке об ущемлении прав, надеясь, что громкая огласка станет гарантией их безопасности. Теперь к этому прибавилась возможность писать в интернете. Иногда это работает, иногда нет. Но мы не можем так рисковать и проколоться еще один раз. Я уже усугубил все, ввязавшись в разговор с этим журналистом, который выставил меня твоим адвокатом.

Я лишь молча кивнула, стараясь не сосредотачиваться на том, как спокойно и буднично Марк говорил о методах влияния на людей, принятых в его кругах. Да и с чем я могла поспорить? С тем, что нужно просто отстраниться, переждать и отпустить ситуацию? Наоборот, только так и надо было поступать. На любое активное влияние у меня уже не было ни сил, ни желания.

– Единственный адекватный шаг, который мы можем и должны предпринять – это удалить из сети всё, связанное с тобой. И, прежде всего, твой блог, как бы ты к нему ни относилась. Любая дискуссия с теми, кто льет на тебя грязь, бессмысленна. Они не слышат никого, кроме себя. Ты не сможешь вычистить всю эту гадость, она будет только прибывать. Надо убрать всё, сразу, вместе с журналом.

Когда-то я даже представить не могла, что тот самый виртуальный мир, значивший для меня так много, подаривший мне друзей, известность и возможность издать первую книгу, может и должен быть уничтожен всего за несколько минут. Но сейчас я отреагировала на эту новость спокойно, словно давно предчувствовала такую бесславную и грустную концовку.

– Конечно, Марк. Делай, как считаешь нужным. Только… Я не думаю, что они успокоятся. Есть же много других форумов, и если им захочется продолжить…

– Это уже не наши проблемы. Те, другие форумы напрямую с тобой никак не связаны. А этот блог – связан. Точнее… – заходя в панель управления и быстро щелкая кнопками, добавил Марк, – был связан. Его уже нет.

Вот и все. То самое прекрасное свободное будущее, новый виртуальный мир, о котором когда-то так увлеченно рассказывал мне Ярослав, оказался ничем не лучше старого, привыкшего перемалывать жерновами беспечных и расхрабрившихся мечтателей. И теперь я покидала его, раскрошенная в пыль, уныло неся за собой все разбитые идеалы и устремления. Стоило ли горько жалеть о крахе иллюзий? Нет, не стоило. Если я о чем и жалела, так это только о собственной глупости и наивности.

И скрывать от Марка другие свои странички, которые в будущем могли стать соблазном вернуться, тоже не было смысла.

– Это не все. Есть еще один дневник, мой собственный. Не как писателя, а просто… как человека, я там всякие мелочи по работе писала… И мысли…

Марк в ответ на эту новость не стал задавать лишних вопросов, лишь коротко бросил:

– Адрес.

После того, как в открытом окне всплыла еще одна моя страничка, он даже не дал мне возможности посмотреть, добралась ли волна народного гнева до этого журнала. Этот вопрос так и остался нераскрытой тайной. Марк с помощью такой же несложной и быстрой комбинации на страничке управления удалил и этот кусочек моей виртуальной жизни.

– Где у тебя еще есть аккаунты? Подумай хорошо, не стоит давать этим людям лазейку для получения хоть какой-то дополнительной информации о тебе.

После того, как я, изобразив максимальную сосредоточенность, на которую была способна, назвала Марку несколько популярных форумов для общения и пару сайтов с рецензиями, на которых числилась соавтором, дело было сделано.

Все мои аккаунты исчезли безвозвратно, и связаться со мной через интернет стало практически невозможно. Разве что через электронную почту, которую я все еще не решалась назвать, ведь это была последняя ниточка, соединяющая меня с бывшим окружением. И только на этот адрес я могла получить письмо от Вадима в ответ на собственное сообщение, которое отправила совсем недавно, еще не понимая, во что ввязалась.

Впрочем… Теперь мне не нужна была помощь даже от него. Я перешла свой рубикон, приняв сторону Марка и решив отказаться от любых контактов с этими иллюзорными личностями, напоминавшими скорее отражения в зеркалах, чем реальных людей – писателями, читателями, богемными завсегдатаями и непризнанными гениями. Для того, чтобы выжить в такой среде, нужно было обладать силой и жизненной хваткой Вадима. Я же этим похвастать не могла, особенно сейчас. Вадим слишком переоценил меня с самого начала, решив, что я смогу стать такой, как он – упрямой, решительной, презирающей трудности и находящей счастье в постоянной борьбе. Когда-то я тоже была в этом уверена. Теперь пришло время понять, как глубоко мы все ошибались.

И поэтому, отбросив колебания, я попросила Марка заблокировать и электронную почту, которая мне теперь была абсолютно не нужна. Я не хотела ни с кем общаться, никому писать и получать письма и читать ответы тоже – не хотела.

Мир вокруг меня словно выключили, и я осталась одна, незаметная и безликая, в полнейшей темноте и пустоте. Следы, которые я успела оставить за время самостоятельной жизни уже начали таять в моем сознании, и я со странным облегчением понимала, что скоро обо мне забудут.

Все – кроме Марка.

Единственный друг, для которого я бы никогда не стала блеклым воспоминанием, был мертв уже несколько лет. Наставник и учитель, вложивший в меня душу и сердце, скоро откажется от меня, едва узнает, что я снова сбежала от трудностей – теперь уже окончательно и бесповоротно. Остается только моя книга, страсти вокруг которой будут кипеть еще долго, но я больше не чувствовала с ней никакой связи. Я бросила ее, отказалась, так же как когда-то от меня отказалась собственная мать – жестоко и просто, без объяснения причин, без желания исправить ошибку. Теперь я в точности повторила ее поступок – собственное детище, выпестованное и созданное с такой любовью, резко перестало что-то значить для меня. Колесо судьбы совершило полный оборот, снова вернув меня в ноль, в новую точку отсчета. И следующий виток жизни я встречала в совершенном спокойствии, с готовностью принять неизбежное.

С таким странным чувством тихого опустошения мы прожили еще один день. Я постепенно возвращалась к самой себе, такой, как была когда-то, до путешествия в столицу, находя в этом своеобразное успокоение и радость. Вот только Марк продолжал обеспокоено наблюдать за мной, словно не доверяя этому внезапно снизошедшему умиротворению. Ему самому трудно давалось вынужденное пассивное ожидание, к тому же он так до конца и не поверил в резкую перемену в моем поведении и суждениях.

Чтобы доказать свою искренность, я переключилась на простые домашние дела и активно проявляла заботу о нас двоих. Приготовив вкусный ужин и сидя напротив Марка, я красочно расписывала, как мы снова будем счастливы в городе нашего детства. Все возвращается на круги своя – вот и нам тоже пришло время вернуться. И пусть говорят, что в одну и ту же воду нельзя войти дважды, а мы все равно попробуем. Ведь вместе мы – сила и способны делать то, чего обычным людям не дано.

Несмотря на то, что это были именно те слова, которых он от меня давно ждал и хотел услышать, я видела, что напряжение не спешит отпускать его. Но я не торопила события, дав времени шанс сгладить нервотрепку последних дней. Пройдет еще несколько недель или месяцев, и Марк убедится в моей искренности. Я сама в нее уже почти поверила.

Первым шагом его доверия, а, может, нежелания меня волновать и расстраивать, стало то, что Марк больше не пытался слепо меня контролировать. Теперь, уходя на экзамены, он больше не прятал ключи и не запрещал мне подходить к компьютеру или включать телевизор, видя, что я не делаю никаких попыток сбежать или повлиять на ситуацию. Все равно от новостей трудно было укрыться. Но меня они уже не задевали – я чувствовала себя вне происходящего.

Я сразу дала понять, что не стоит таиться, читая по утрам ту самую ежедневную газету, которая учинила настоящее расследование по моей скандальной теме. Каждый день там выходили новые интервью с жертвами депрессивной книги, и все они пестрили различными признаниями, которые я читала, заглядывая Марку через плечо, тихо посмеивалась, в то время как он едва сдерживал ругательства.

Ожидаемо почувствовав себя в ореоле славы и искупавшись в волне всеобщего сочувствия, бывшие сторонники принципа «Живи быстро, умри молодым» мгновенно забыли о нем и теперь активно эксплуатировали свой трагический образ, демонстрируя покаянное жизнелюбие. Они наперебой рассказывали о том, как жалеют о своем выборе, просили прощения у родителей и почему-то школьных учителей, а одна из жертв поведала волнующую историю о том, как, находясь без сознания, увидела яркий свет и ангела с крыльями, лично приказавшего ей идти обратно и никогда не читать плохих книг, не слушать плохую музыку и не поддаваться на бесовские соблазны. Каждое интервью заканчивалось небольшим монологом на тему добра, призывами быть позитивнее и не верить всяким подлецам, которые только и хотят, что столкнуть неокрепшие души в геенну огненную.

И если Марка новый акт спектакля откровенно шокировал циничной наигранностью, то я, оставаясь спокойной, просто объясняла ему, каким образом на журналистской кухне готовятся все эти трогательные речи и признания.

– Нет, ну они же сами почти все пишут, авторы этих статей. На интервью они, конечно, выезжают, но обычно это происходит так – они общаются, смотрят, что за человек, какие фотки можно сделать, какой образ ему придумать. Как подать, чтобы читателей зацепило, понимаешь? А потом говорят – вот такие вопросы мы вам зададим. А вы ответите так-то и так-то. Доверьтесь нам. Мы все напишем так, что ваша история станет сенсацией. И вам все посочувствуют. Или полюбят и поймут. Ну и потом отсылается текст чисто на формальное согласование, герои редко, когда возражают. Если это не капризные звезды, конечно. А так каждый человек хочет засветиться хоть по телеку, хоть в газете. Главное, чтобы фотки были красивые и признания душещипательные. Вот про ангела, я уверена – это типично журналистская выдумка. Но девочка, увидев интервью с собой на всю полосу, очень скоро поверит, что это она сама все сказала, мало того, что так и было на самом деле. А почему бы и нет Марк? Так же красиво и трогательно смотрится, ради искусства не жаль немного и приукрасить! – и я громко рассмеялась, потешаясь над тем, что раньше меня искренне огорчало.

Марк долго смотрел на меня взглядом, в глубине которого поблескивали диковатые искорки, после чего, тряхнув головой, произнес:

– Вот теперь я точно верю, что ты хочешь завязать со всем этим. Любой адекватный человек рано или поздно захочет. А те, кто остаются и дальше так живут… Для них у меня нет оправданий. Это не люди. Их нужно уничтожать, планомерно, как заразу. Вспомни те комментарии, у тебя в блоге – их писали больные невротики. Вот что происходит, когда журналистский вирус попадает в мозг к человеку и разрушает его. Жесткая цензура – минимальное, что можно противопоставить репортерской анархии. В идеале нужна уголовная ответственность и смертная казнь как высшая мера. По-другому остановить эту эпидемию невозможно. Только истреблять и изолировать тех, кто ее распространяет.

А к концу недели, когда мы оба практически свыклись с разгулом страстей в прессе, нашу тему затронуло даже одно из популярных ток-шоу выходного дня. Так я, наконец, увидела тех самых несчастных детей, которых едва не сгубила.

Румяные и зардевшиеся от всеобщего внимания, без следов особой изможденности, они наперебой рассказывали о том, как коварный мир загнал их в ловушку жестокими мультфильмами, агрессивными сериалами и бесчеловечными книгами. Для демонстрации падения нравов было даже зачитано несколько абзацев из моего романа, и пораженные гости студии активно всплескивая руками, демонстрировали на камеру возмущенно-негодующие лица. Апофеозом публичного покаяния стало громкое признание одной из жертв, почувствовавшей в себе после прочтения книги позывы к гомосексуальности, но вовремя излечившейся от этих мыслей после встречи с ангелом во время клинической смерти.

Приглашенные психологи скорбно подтверждали «девиантное поведение» и «юношеский импринтинг», в то время как простые представители зала предлагали сделать почти то же самое, что и комментаторы моего блога, только в более мягких выражениях (режиссеры тщательно следили за ненормативной лексикой в эфире во избежание проблем с нацсоветом по вопросам телевидения и радио)

Юркий корреспондент, раскрутивший тему, тоже засветился на передаче с громкими заявлениями о том, что автор скандальной книги-убийцы удалил все свои записи из интернета, а, значит, прячется от суда общественности, сгорая от стыда. И что его пример должен быть всем наукой, а вместо сочинения всяких новомодно-эпатажных гадостей лучше бы писали о дружбе, доброте и семейных ценностях.

Для пущего назидания операторская камера тут же показала крупным планом уголок с немногочисленными представителями богемы, приглашенных на шоу в качестве живого воплощения растлевающего зла и бесовских сил. Их покаянно-унылые лица только подтверждали, что роль, отведенную им, они приняли покорно и скорбят вместе со всеми.

– Что за черт… Алеша! Это же твои знакомые! – подал голос Марк впервые за все время просмотра шоу, за которым он наблюдал в тяжелом молчании и с чувством плохо скрытой досады. – Вот этот, этот и эта. Я же знаю их. Я их не раз видел рядом с тобой.

К сожалению, я не могла разделить искреннего возмущения и удивления Марка, потому что ожидала чего-то подобного. Правда, мои прогнозы касались газетных интервью, а не участия в телепрограмме, а вот относительно того, какой будет реакция друзей, я почти не ошиблась.

Занять активную позицию и честно высказать свое мнение собратья по перу, как всегда, не смогли. И, прямо не нападая, но и не защищая, продолжали как-то вяленько меня оправдывать банальными фразами: «Никто не думал, что так получится» и: «А вообще у нас все не так, как вы думаете, мы совсем не против добра и семейных ценностей»

В итоге, чтобы показать, что не все так плохо, некоторые из них даже продекламировали свои актуально-позитивные стихи, а я начала подозревать, что вот она – та самая морковка, за которой они пришли на телеэфир, в котором им отводилось явно не почетное место. Возможность засветиться на экране и прорекламировать свое творчество, поданная даже в такой неприглядной форме, оказалась слаще откровенно агрессивных выпадов ведущего, заставившего их под конец ток-шоу извиниться перед страной за всех писателей и поэтов, использующих искусство не во благо, а во зло.

Неизвестно, закончилось ли шоу именно на этой трогательно всепрощающей ноте или накал мира и добра продолжал нагнетаться – я не смогла этого узнать. Марк, пытавшийся сохранять спокойствие ровно до того момента, как на сцену вышел детский хор с песней о лете, счастье и улыбке мамы, не выдержал и прервал трансляцию самым внезапным образом – вырвав провод от телевизора прямо из розетки. После чего он остался у него в руках, а вывалившаяся из стены розетка беспомощно повисла на тонких проводах, словно очередная жертва суицида.

Я не знала, смеяться или плакать над таким символизмом, поэтому предпочла просто сохранять тишину и спокойствие.

– Я больше не хочу на это смотреть. Это отвратительно, Алеша. Вся эта передача, гости, ведущие. Я думал, большего маразма, чем во время походов по твоим дурацким сборищам, не увижу. Но то, что было сейчас, превзошло всё. Даже самые дикие выходки твоих неадекватных друзей.

Возразить на это мне было нечего. Я лишь снова пожала плечами и попыталась объяснить Марку, что не стоит так серьезно относиться к работе телевизионщиков, это их основной заработок теперь – лепить сомнительные шоу всенародного масштаба. Никто больше не борется за истину и достоверность. Главное – заполнить промежутки между рекламой зрелищем, похожим на липучий сироп, чтобы на него слетелось как можно больше мух-телезрителей.

Но нового просветительского разговора у нас не вышло, потому что не успела я открыть рот, как в коридоре прозвенел звонок – требовательно и настойчиво. И если Марку до этого самого момента удавалось сохранять самоконтроль, то яростная трель звонка стала той самой каплей, которая переполнила отнюдь не бездонную бочку его терпения.

В одно мгновение он сильно побледнел и сжал телевизионный провод с такой силой, что у меня возникли подозрения, не собирается ли он задушить им того несчастного, который вздумал заявиться к нам домой в самый неподходящий момент.

Понимая, что, скорее всего, это пронырливые журналисты, всеми правдами и неправдами узнавшие место моего обитания, и что встреча с Марком – худшее, что может ждать их в погоне за сенсацией, я спешно побежала за ним, продолжая выкрикивать на ходу:

– Марк, может лучше не открывать им? Давай просто не откроем двери! Мы же имеем на это право, так ведь? И вообще – помнишь, что говорил мне? Все, что угодно, только не новый скандал с прессой! Старый скоро затихнет, а новый нам совершенно не нужен! И не надо никого бить, ладно, Марк? И душить не надо, и с лестницы спускать! Ты же все-таки слуга закона, так что давай все в рамках закона и оставим!

От одного только взгляда, который он метнул в меня в ответ на последнюю фразу, явно задевшую его за живое, я едва не споткнулась, но оставаться в стороне все равно не собиралась. К тому моменту, когда в дверь начали не только звонить, но и грохотать кулаками, я ухитрилась пристроиться за его спиной. Прекрасно понимая, что спустить такую попытку вторжения Марк не сможет, я думала только об одном – как вовремя успеть схватить его за руки и не дать затянуть шнур на горле жертвы гласности и демократии, коей рисковал стать журналист, нашедший нас. И мне было абсолютно плевать на жизнь незадачливого писаки, в конце концов, хорошая встряска ему точно бы не помешала. Больше всего я волновалась из-за Марка, который в момент сосредоточенной злости мог принять решение идти до конца (кто знает, может он не зря об истреблении и высшей мере наказания говорил накануне) и это очень усложнило бы и без того запутанную ситуацию.

Но как оказалось, мы снова ошибались, оба. Я, несмотря на полную готовность оберегать Марка от последствий его собственных поступков, поняла, что буду защищать и того, кто стоит по ту сторону порога, едва открылась дверь. Марк же, уверенный в том, что сразу, без лишних вопросов спустит с лестницы, любого, кем бы он ни был, словно окаменел от одного только взгляда на неожиданного визитера, и это дало тому возможность ворваться в нашу квартиру, словно ураган.

– Так, я не понял, что за хрень тут у вас происходит?! – загромыхал, ударяясь о высокие потолки его громкий голос. – Алексия! Ты что, совсем чокнулась? Почему не берешь трубку?! Почему на сообщения не отвечаешь? Какого черта ты пропала и до сих пор не дала ни одного ответа? Чего ты ждешь?

– Ой, Вадим, это все-таки ты? А я тебе писала… – только и смогла промямлить я, глядя, на то, с каким нескрываемым пренебрежением он оглядывает нас и наше жилище – и я знала, о чем он думает. Вадим решил, что я сбежала, скрылась, струсила, спрятавшись в этом техногенном раю, подальше от бурь и волнений. По сути, так оно и было, только сделала я это не из страха, а от усталости и понимания бессмысленности борьбы.

– Да что ты, птичка? – от волнения вновь забывая о табу на наше с ним прошлое прозвище, заговорил он. – Писала, говоришь? А то я не читал твои жалобные трельки сегодня с утра, сразу, как приехал! Да только, к тому моменту, как я прошерстил все места, где мог тебя найти, я был уверен, что ты давно отреагировала так, как надо – послала этих святош к чертовой матери! Какие вообще вопросы у тебя могли возникнуть, Алексия? Как поступать? Посылать нахрен! Разнести весь этот курятник, камня на камне от него не оставить, так, чтобы пух и перья полетели! Ты же писатель, хороший писатель, чтобы там ни говорили в этих газетках! Я же знаю, как ты умеешь припечатать словом! Так что с тобой случилось? Что еще за молчание ягнят? Какого черта ты тихо наблюдаешь, как они обгладывают твои косточки?

На некоторое время после всех его громоподобных вопросов в воздухе повисла напряженная пауза. Эффект неожиданности, вызванный таким резким вторжением, постепенно сходил на нет, а значит, проходило и оцепенение, сковавшее меня и даже Марка, не ожидавшего встретить такой мощный напор и пропустившего Вадима в нашу квартиру против собственного желания.

Вадим же, остановившись напротив, продолжал сверлить меня свирепым взглядом, будто не замечая Марка и этим только подогревая его злость, которая начала искрить невидимыми огоньками, пронизывая и покалывая воздух.

– Как ты узнал наш адрес? – наконец, прозвучал его голос, от которого у меня словно обдало ледяной крошкой – колючей, острой и больно ранящей.

Вадим не обратил ни малейшего внимания ни на этот вопрос, ни на тон, которым он был задан. Казалось, он изо всех сил старался исключить Марка из зоны своего внимания как надоедливый фактор, но это было не так уж легко.

– Я повторяю, как ты узнал наш адрес? – снова задал вопрос Марк, и мне опять захотелось зажмуриться – ничего хорошего обычно не происходило после того, как ему приходилось повторять свои вопросы несколько раз.

Напряжение, разлившееся в воздухе, заставило меня сцепить зубы, чтобы они не выбивали дробь – и я не могла понять, как Марку и Вадиму удается сохранять такую упрямую непоколебимость? Неужели они ничего не чувствуют? Не понимают, что если не остановиться, то может произойти что-то страшное, глупое, жестокое и злое, чего уже не исправишь? Но, похоже, как и во время их первой встречи, угрожающую атмосферу происходящего так остро ощущала только я.

Вадим, к тому моменту сполна надавив мне на мозг своим пудовым взглядом, наконец, отреагировал и на вопросы Марка, причем сделал это самым небрежным образом:

– Чего? Адрес? А у тебя что здесь, закрытая территория? Секретная база? Кстати, отличный прикид у тебя с этим шнуром – ну чисто маньяк! Какая-то у вас очень нездоровая обстановка здесь, прямо пыточную камеру напоминает. Или это ты специально меня так встречать вышел? Ну, так могу огорчить – убери свою удавку, мордобоя сегодня у нас не выйдет, я не за тем пришел.

Последние, подозрительно миролюбивые слова, хоть и дали мне возможность сделать первый полноценный вдох с момента появления Вадима, на Марка подействовали мало. По-прежнему не мигая и глядя прямо в лицо незваному гостю, он в третий раз повторил:

– Не надейся провести меня пустым трепом. Я – не она, меня на такое не купишь. Отвечай – зачем пришел, что тебе надо и откуда ты знаешь, как нас найти. И кто, кроме тебя, еще знает.

После этого уже мне захотелось вмешаться в разговор и объяснить Марку, что нет ничего страшного в том, что Вадим знает место нашего жительства – вероятно, он просто запомнил адрес, когда провожал меня до дома в то самое зимнее утро, после нашего окончательного примирения. И не стоит находить в этом какую-то ненужную двусмысленность и подозрительность.

Но Вадим опередил меня:

– Послушай ты, чудак-человек. Хотя… – он красноречиво прижмурился, чуть отклонившись назад и окидывая Марка критическим взглядом, – уже не знаю, человек ли… Ладно, послушай сюда, робот-терминатор. Я понимаю, в тебе сейчас играет пацанский гонор, и ты хочешь показать, что самый крутой здесь, а я на твой территории должен упасть-отжаться или скакать на задних лапках по первому же приказу. Я все эти закидоны знаю, сам такой. Только пойми одно – мы сейчас с тобой не крутизной и статусом меряемся. На кону вещи куда более важные. Я с тобой буду говорить прямо и серьезно, как никогда. Только поначалу дверь закрой, а то квартира нараспашку, все соседи в курсе, что тут у вас происходит. Какие-то непрокурорские у тебя замашки, как я посмотрю. Ваши обычно любят лязгать замками и затворами, а ты весь такой открытый, того и гляди шпиона в ведомство запустишь – не заметишь!

Не дожидаясь реакции Марка на такую откровенную насмешку, я быстро скользнула к двери и, закрыла ее, как и предлагал Вадим, в то время как он продолжил:

– А по поводу адреса и места жительства – так ты не думай ничего о моих тайных визитах или еще каких-то выкрутасах у тебя за спиной. Для меня раскопать любой адрес и достать из-под земли того, кому надо шею намылить, не проблема. Вон, птичка-невеличка может подтвердить, – снова встретившись взглядом с Вадимом, я с удивлением поняла, что он нарочно предпочитает умалчивать о том, как провожал и поддерживал меня во время отсутствия Марка. Это могло означать только одно – он хочет максимально сгладить возможные противоречия и поговорить спокойно, без конфликтов. – Не первый раз я нахожу ее после того, как она решила смыться в подполье. Это ее излюбленная, понимаешь, привычка! Только одного не пойму – какого черта ты этому потворствуешь? Неужели самому не тошно сидеть тут, как красна девица в темнице и ждать, охая-ахая, пока все пройдет?

И, не дожидаясь ответа Марка, он снова развернулся ко мне со словами:

– Ток-шоу сегодняшнее уже видела? Как тебе этот разгул народного творчества? Песни, стихи, прям как на конкурсах юных талантов, которые ты так любишь. Мне смонтированный вариант еще утром прислали, так моего терпения хватило на пару минут беглого просмотра. Ох, и успела ты тут прославиться без меня, Алексия, ну успела…

Я лишь обреченно кивнула головой, пользуясь странной молчаливостью Марка. Казалось, самый рискованный момент этой неожиданной встречи миновал – по крайней мере, Марк и Вадим не вцепились друг другу в глотки с порога. А это значило, что мы действительно можем сесть и поговорить втроем, как взрослые люди, чтобы окончательно во всем разобраться.

Пока я пыталась прочесть на замкнуто-непроницаемом лице Марка хоть какую-то реакцию на происходящее и прикидывала в уме, могу ли я пригласить Вадима пройти в квартиру – не вечно же нам стоять в холле – он, как обычно, сам принял решение и без лишних колебаний проследовал внутрь.