Текст книги "Жила-была девочка, и звали ее Алёшка (СИ)"
Автор книги: Таня Танич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 64 страниц)
Глава 11. Праздник
Вадим Робертович оказался прав. Только его постоянный контроль и привычка доверять чувства и эмоции бумаге спасли меня от срывов в ближайшие несколько месяцев. Хоть происходящее больше не давало мне поводов для отчаяния, но обволакивающе-черная тоска, которую я ошибочно привыкла считать неотъемлемой частью себя, не желала так просто отступать.
Так я с удивлением осознала, что вчерашняя подруга-помощница превратилась в злобную тюремщицу. То и дело она норовила запустить когтистые лапы мне в сердце, одурманить, выбить почву из-под ног, только бы не терять власти надо мной, не разрывать нашу странную и губительную связь. Только бы я опять почувствовала отчаяние и потребность в боли как в единственной опоре.
Но я больше не была одна. Осознание того, что за моей спиной теперь стоит Вадим Робертович, давало силы удержаться в самые опасные моменты. Когда после снятия бинтов я неконтролируемо тянулась к затянувшимся рубцам, всякий раз мне приходилось напоминать себе о том, что больше нет нужды набираться сил от болезненных ощущений.
Часто мне удавалось опомниться только тогда, когда пальцы начинали рассеянно блуждать по свежим шрамам в таком остро-знакомом желании разбередить, расцарапать старые раны – и тогда, помня слова учителя, я бросалась к столу, открывала блокнот и исписывала его мелким неровным почерком, выдававшем дрожь в руках. Я писала не думая, сбивчиво, без намека на художественный или внятный текст, просто исповедуясь бумаге. Писала обо всем – и в первую очередь о страхе, который охватывает человека, осознавшего себя в плену зависимости, утратившего контроль над жизнью и ощутившего, как нечто неведомое и страшное пытается сломать, подчинить его и столкнуть в пропасть.
Именно эти письма самой себе помогли, наконец, увидеть истинное лицо моего внутреннего врага. К саморазрушению меня толкал страх завтрашнего дня, боязнь не справиться с испытаниями, снова остаться одной – брошенной, беззащитной и сломленной. Поэтому, предчувствуя очередной приступ панического отчаяния, я больше не запиралась в четырех стенах, а, наоборот, прихватив ручку с блокнотом, убегала из дому на свежий воздух, на улицу, к людям.
Очутившись в оживленном человеческом море, прислушиваясь к обрывкам разговоров, пропуская через себя смех, шутки, переживания или тревоги незнакомцев, я понимала, что мир – совсем не враждебное место. Он просто разный. И кроме потрясений и бед в нем существуют беззаботность и красота. А в какую сторону двигаться – я должна была выбирать сама.
Но по-настоящему поверить в победу над невидимым врагом я смогла только после того, как однажды, глубоко задумавшись, провела пальцами по заживающим ранам с чуть большей, чем надо силой – и тут же одернула руку. С удивлением понимая, что на смену обманчиво-сладкой, опьяняющей боли пришло другое ощущение – неприятное, отталкивающее, ограждающее от лишних прикосновений к обожженной коже, я не смогла сдержать радостной улыбки, как когда-то на курительном балконе нашего общежития.
Только тогда моя радость была радостью человека, с головой ныряющего в разрушительный самообман. Теперь же я улыбалась, выходя на свободу из темницы, которую соорудила для себя сама.
А еще мне хотелось порадовать этой новостью Вадима Робертовича, который, с момента посвящения в мою тайну, как и обещал, не спускал с меня глаз. Его незримое, а иногда очень даже ощутимое присутствие чувствовалось везде – будучи в университете или дома, я постоянно ловила на себе его молчаливый взгляд. Словно хороший телохранитель, он всегда держал меня в зоне внимания, не мешая жить, но постоянно находясь поблизости. И подобный контроль меня ни капельки не смущал, а, наоборот, внушал чувство безопасной стабильности.
Стабильность, пришедшая вместе с Вадимом, прочно укоренилась в нашей жизни. Даже Яр, не смотря на то, что старался поменьше присутствовать при наших общих посиделках и всякий раз убегал из дому под выдуманными предлогами, ощутил на себе воздействие мощной жизненной силы учителя. Только этим и ничем другим я могла объяснить активность, вскоре проснувшуюся в нем.
Теперь он все больше напоминал того Ярослава, с которым я познакомилась на первом курсе и который не мог усидеть ни дня без дела или без приключений. Будто вернувшись в реальный мир, он стал уделять слишком пристальное внимание тем бытовым и житейским мелочам, которые не замечал после переезда от родителей. Теперь его волновало, что мы едим и что пьем, на чьи деньги все это куплено и неужели он позволит себе и дальше жить за мой счет, ведь я все-таки девчонка, лучшая подруга, да в придачу ко всему, еще и фиктивная невеста.
– Нет и нет, Лекс, не убеждай меня, что все это пустяки! Я и так у тебя в долгу, за все, что ты сделала, да только не будем продолжать, я знаю, ты не любишь эту тему. Но дальше, если ты хочешь, чтобы мы нормально жили как равноправные друзья, давай я буду тоже участвовать в оплате жилья, в покупках продуктов, во всем, короче! Я не пациент санатория для больных и немощных, так что не надо обеспечивать мне какие-то специальные благостные условия и тем более – содержать!
Включив свои привычные деловитость и фантазию, Яр очень быстро разжился средствами и для оплаты квартиры на следующий месяц, и довольно серьезной суммой, которую он положил в небольшую деревянную шкатулочку, где содержался наш «семейный бюджет». Правда, я подозревала о том, что за этим неожиданным обогащением стояла продажа последних дорогих и модных технических штучек, которыми когда-то снабжал его горе-возлюбленный. Мои догадки подтвердила и его тайная просьба к Вадиму Робертовичу помочь устроиться внешкорром в любую газету-журнал, лишь бы получать небольшие, но регулярные гонорары. Об этом разговоре учитель тут же доложил мне, сопровождая рассказ негодующими вопросами:
– Я что-то не понял, птичка, насчет вашего соседства? На какие шиши вы живете, если ты одна платишь за все? Какого черта ты опять наврала мне о том, что вы снимаете квартиру вдвоем, мол, так легче и я одна не потяну. Да конечно не потянешь! Что, уже весь свой грант просадила? Ведь я правильно понял – ты сняла квартиру на эти деньги?
Стыдливо пригнув голову, я опять не знала, куда девать глаза и что отвечать на вопросы, которых с каждым днем становилось все больше. Я прекрасно понимала, что времени у меня почти не осталось и Вадим Робертович может в любую минуту загнать меня в угол и потребовать окончательно прояснить ситуацию. Но, глядя на мое испуганное лицо, учитель, видимо, решил не ломать хрупкий лед спокойствия, затянувший недавние бури в моей душе.
Поэтому, тихо скрипнув зубами от злости, он попытался сгладить свою первоначальную вспышку:
– В общем, взял я твоего пижона в одно хорошее издание. Его мой друг держит и неплохие, между прочим, гонорары платит начинающим писакам вроде вас. Так что могу и для тебя с третьего курса место присмотреть. Но если для тебя – просто так, то для Антоненко – только в обмен на его восстановление в университете. Услуга за услугу – и никак иначе! Пусть чешет в августе в деканат, берет бегунок, сдает все хвосты и идет повторно на второй курс. Потому что вы уже совсем охамели, оба! Одна мне врет и не краснеет, второй вообще в хиппари подался – работы нет, учебу бросил, того и гляди начнет песенки в переходе на гитаре брынчать про любовь и пацифизм! – Вадим Робертович поморщился, красноречиво показывая, какие чувства вызывают в нем подобные беспечные романтики.
Еще не совсем веря своим ушам, я, тем не менее, не смогла сдержать своих чувств и едва не закричала от радости:
– Яр возвращается на учебу?! Ты сделал это! Заставил его!
– Да куда он денется, твой Яр, – с притворным недовольством пробурчал Вадим Робертович. – Я же сказал, что он у меня восстановится, по своей воле или против нее. Неважно. Вам двоим только дай свободу, тут же пустите свою жизнь коту под хвост. Поэтому плевал я на вашу хренову демократию, пока будете делать глупости – буду отвешивать вам подзатыльники. Отрезвляющие. Чтобы вас попутным ветром черте куда не задуло.
Моему счастью не было предела, даже несмотря на показное негодование Яра, который тоже сообщил мне эту новость, но со своей колокольни:
– Нет, ты представляешь, Лекс, он меня шантажом взял! Меня! Я, конечно, в своем уме и не думаю тягаться с Вадимом в профессионализме или умении размазать кого-то по стене, но, черт побери, шантаж – это же мой метод! И я никогда так позорно не попадался! Лекс! Чего это он разошелся? Что он творит вообще? Давай-ка, поговори с ним, пусть не увлекается! Я могу понять его пристальное внимание к твоей персоне, но я-то каким боком попал под его опеку?! Верни мне мою свободу, слышишь, Лекс!
Но мы оба знали, что отвертеться от данного Вадиму Робертовичу обещания у Ярослава не выйдет. Да и, похоже, перспектива вернуться в ряды студентов вызывала в нем больше приятной ностальгии, чем нервозности и страха, которые ему все же не удалось скрыть.
– Но ведь это же здорово, Яр! – убеждала его я. – Да, я помню, мы решили жить сегодняшним днем и не строить серьезных планов на будущее, но кто мешает нам строить несерьезные планы? Ты всегда учился, не напрягаясь, так почему бы не ходить в универ просто для развлечения? Помнишь, как ты любил доводить до белого каления наших заслуженных профессоров? А, может, к нам в следующем году опять пани Стася приедет, ты только вспомни, как она тебя полюбила! С кем еще она поболтает об истинном патриотизме и тяжелой доле эмигранта? Ведь ты один ее понимаешь, Яр, один лишь ты! Так как ты можешь оставить бедную старушку одну на чужбине?
И мы снова начинали смеяться и вспоминать первый курс, наше знакомство. с момента которого прошло почти два года, но казалось, это было так давно, в другой жизни. И пусть Ярослав так и не ответил мне «да», но вскоре на нашем письменном столе появилась стопка чистых тетрадей под яркими обложками и пенал с разноцветными ручками, которые лучше всяких слов дали понять о его планах на осень.
Весна подошла к концу, наступило лето. Золотистые, ясные, пропитанные ароматом цветущей липы дни плавно перетекали в недели, принося с собой лишь умиротворение и безмятежность.
У нас тоже все было спокойно. Я легко и без волнений сдала очередную сессию и официально перешла на третий курс. Ярославу к сентябрю пообещали место штатного корреспондента в редакции газеты, где он регулярно подрабатывал – и это послужило новым поводом для гневных тирад Вадима Робертовича. Он, безусловно, гордился пробивным и хватким учеником, но был категорически против того, чтобы Яр с головой ушел в работу, забросив образование.
Но самыми лучшими были вечера, когда Ярослав, перестав стесняться присутствия учителя, оставался с нами на традиционные кухонные посиделки. Мы пили чай, много разговаривали, шутили, смеялись, Яр постоянно вызывал Вадима Робертовича на спор по какому-нибудь острому вопросу, и я, приоткрыв рот, слушала их дискуссии, не решаясь вставить даже слово. Два блестящих и яростных спорщика, они часто подходили к вопросу с разных углов – Яр отстаивал идеалистически-глобальные идеалы, свободу слова и самовыражения, у Вадима Робертовича подход был гораздо проще: на высокие материи особо не размениваться, поменьше разглагольствовать, побольше действовать. На тех, кто не верит в тебя – плевать, несогласных с тобой – подвинуть, чинящих сопротивление – подавить. И двигаться вперед, к своей цели несмотря ни на что.
В этом они единодушно сходились всегда, в любой дискуссии. Так что, заканчивались эти бурные разговоры на веселой дружеской ноте, пусть и не полным согласием, но Яр спасал положение, делая вид, что полностью согласился с убеждениями учителя, презирающего компромиссы даже в несерьезных словесных перепалках.
А иногда, чувствуя острое нежелание оставаться в четырех стенах, мы с Яром выбирались погулять на набережную неподалеку нашего дома. Сидя на берегу Днепра, мы пили прохладное белое вино, закусывая первыми летними фруктами и, щурясь от солнечных зайчиков, резво скачущих по поверхности воды, смотрели на горизонт, на проносящиеся мимо шумные катера и прогулочные пароходы, грохочущие музыкой. В такие минуты мы чаще всего просто молчали, впитывая в себя мир и спокойствие, которые способны дать простые житейские радости – свежий воздух, мягкий свет заходящего солнца и невероятно красивое летнее небо.
– Я бы мог просидеть так вечно, – в один из вечеров заявил мне Яр. – Ведь это и есть красота, правда, Лекс? Красота и спокойствие. А что может быть приятнее, чем провести вечность в красоте и спокойствии? Когда я умру, то попаду именно в такой рай. Видишь, какой я нескромный, точно уверен, что попаду именно в рай! В нем все так и будет – и эта речка, и песок и закат, постоянно закат. В раю ведь все возможно, любые чудеса! Так вот я хочу, чтобы в моем персональном раю был вечный закат. Только этих громких катеров и пароходов там не будет, я их заранее исключаю, – улыбнулся он, в то время как я, от неожиданности прикусив зубами край бумажного стаканчика, пыталась справиться с предательской дрожью в руках. – Не надо бояться таких разговоров, Лекс, – мягко успокоил меня Ярослав. – Умереть нестрашно. Страшно умереть не вовремя, не дожив до того, что должен сделать, или наоборот, чересчур задержаться, загуляться в этом мире, цепляясь за жизнь из какого-то дурацкого упрямства. Всему свое время, правда ведь? Время жить и время умирать. Просто надо об этом помнить, и тогда бояться абсолютно нечего. А когда-нибудь ты тоже придешь ко мне в гости, почти на такую же набережную, только тихую и с закатом, который никогда не кончается. И мы с тобой сядем, откроем райское вино, – а оно должно быть намного вкуснее здешнего, – и будем вспоминать нашу земную жизнь. Ты расскажешь мне о том, как жила без меня – долго и счастливо, обо всех своих приключениях расскажешь. А я познакомлю тебя с премудростями райской жизни. Так что все будет здорово, Лекс! Вот серьезно тебе говорю, теперь я на все сто процентов в этом уверен! А пока мы еще немного поживем, да? Ну все, выше нос, я же только что сказал, что все будет здорово!
Мне было тяжело воспринимать подобные разговоры в беззаботном ключе, но Ярослав верил в то, что говорил, и его оптимистично-лучезарное настроение не было игрой. Он действительно смаковал каждый летний день, наслаждался каждым его часом, а еще – горел желанием веселиться и развлекаться.
Так, вдохновившись нашими пикниками и посиделками, именно он настоял на том, чтобы на свой девятнадцатый день рождения я закатила шумную вечеринку, причем обязательно за городом, на какой-нибудь базе отдыха.
– Лекс, вот ты скажи, у тебя хотя бы раз была настоящая, веселая вечеринка на день рождения? В прошлом году ты его вообще сама встречала, а до этого? Разве этот жадина-говядина Марк тебе устраивал праздники? Я совершенно уверен, что нет! Он же как Кащей вцепился в тебя и никуда не отпускал! Так ведь?
– Ну, мне не очень-то и хотелось, – посмеиваясь от такого странного сравнения, подтвердила я догадку Ярослава. – У нас были свои маленькие праздники, и они мне очень нравились.
– Это потому что ты не знаешь, что потеряла! – Яр был категоричен в своем намерении устроить пир на весь мир. – Так что, Лекс, решено! Будем гулять с размахом! Всю организацию я возьму на себя, ну еще и Вадима напрягу, пусть помогает! У меня тут такая идея…
Яр подошел к организации мероприятия со всем энтузиазмом, на который был способен. Мало того, что он обзвонил всех однокурсников, которых удалось разыскать в городе в разгар сезона отпусков, так еще и наведался в общежитие, сообщив новость о празднике моим бывшим соседям по этажу. По приблизительным подсчетам, явиться на вечеринку должны были двадцать пять человек, но Яр утверждал, что многие притащат с собой друзей, как это и принято в студенческих кругах, а значит, рассчитывать мне следовало на целую толпу народу.
Весь день накануне праздничной даты я, тайно проклиная тяжелую долю хлебосольной хозяйки, вертелась у плиты, как белка в колесе. К счастью, мне не пришлось заниматься вопросом добычи и маринования мяса для шашлыка, который взял на себя всемогущий Вадим Робертович, но, все равно, голова шла кругом от количества нарезанных и запеченных овощей, рулетов и бутербродов. А Ярослав, предчувствуя скорое веселье, с радостью помогал мне, пакуя всю провизию в коробочки и готовя ее к завтрашней транспортировке.
Мы так сильно устали накануне, что утром умудрились проспать, не услышав звонок будильника. Проснувшись почти одновременно, словно от внутреннего толчка, когда солнце ярко светило сквозь наши оптимистично-желтые занавески, мы с ужасом обнаружили, что на часах уже девять. А, значит, до приезда Вадима Робертовича осталось всего пятнадцать минут. Собираться нам пришлось в жуткой спешке и суете, спотыкаясь на ходу и перетаскивая в коридор большие сумки, из которых, как на зло, начали вываливаться коробочки с упакованными накануне угощениями.
Наконец, когда все было готово к выходу, у самого порога Яр вдруг остановился и, взяв меня за руки, расцеловал в обще щеки:
– Самое главное же! С днем рождения, Лекс! И спасибо тебе… за тебя! Никогда не думал, что скажу это девушке, но ты мой самый любимый человек на свете, знаешь об этом? О-о-о, ну ты как всегда, – протянул он, глядя на мои дрожащие губы. – Вот только не надо реветь, там же внизу Вадим ждет! Представь, что будет со мной, если ты сейчас выйдешь заплаканная – он решит, что это я во всем виноват! Так что пойдем, пойдем, Лекс. Жалко, конечно, уходить, все-таки классно у нас здесь… Ну да ладно… Поздно уже, пойдем быстрее!
Но, не смотря на опасения Ярослава, учитель, ожидавший нас в арендованной многоместной маршрутке, не стал сердиться за небольшое опоздание. Погрузив всю провизию в багажник, он лишь буркнул под нос: "Именинницам сегодня все можно".
Закончив упаковывать съестной багаж, мы отъехали от подъезда. Опустив боковое стекло и подставив лицо свежему ветру, я притопывала ногой в такт негромкой музыке и слушала, как Ярослав, сидящий рядом, увлеченно доказывает Вадиму Робертовичу свое очередное умозаключение. Учитель реагировал на его монолог непривычно рассеянно и даже кивал, слегка улыбаясь. Всю дорогу через водительское зеркальце я ощущала его теплый, подбадривающий взгляд и, отрываясь на несколько секунд от красивейшего вида за окном, отвечала такой же искренней улыбкой, подкрепляя атмосферу полной идиллии.
Спустя час мы добрались к месту назначения – нашей базе отдыха.
Усеянная полевыми цветами поляна и разбросанные по ней деревянные домики выглядели так умилительно, что даже не верилось в то, что к вечеру здесь будет бушевать веселейшая студенческая попойка. Хотя, если бы все мои гости вдруг заблудились и не пришли, я бы не расстроилась. Самые важные для меня люди и так были рядом.
Сидя в беседке и церемонно попивая из пластикового стаканчика шампанское, которое в качестве аперитива налил мне Вадим Робертович, я наблюдала, как он быстро и уверенно разводит огонь в мангале, параллельно выдавая Ярославу инструкции по нанизыванию мяса на шампур. С чувством полной безмятежности и счастья, я старалась запомнить это прекрасное мгновение, впитать всю его неповторимую красоту. В том, что это был один из тех дней, по которым начинаешь тосковать заранее, когда они еще не закончились, я уже не сомневалась.
Вскоре стали прибывать гости: приятели, однокурсники, бывшие соседи по общежитию, просто люди, которых я видела пару раз, но они умудрились увязаться за кем-то из общих знакомых, подарка при себе не имели и даже по ошибке поздравляли не меня.
С шумом, смехом и восторженным повизгиванием в толпу собравшихся ворвалась троица моих бывших соседок по комнате – и я, радостно улыбаясь, понимала, что действительно рада видеть эту пеструю компанию, бок-о-бок с которой прожила полтора года. Анечка, Яся и Соломия, не смотря на то, что после окончания семестра прошло всего лишь несколько недель, вели себя так, будто я вернулась из дальней и долгой ссылки.
– Алешка! Ну, вот какая же ты молодец! Я всегда знала, что ты молодец! Поздравлю! Поздравляю, дорогая моя! – сияя царственной улыбкой, звезда потока преподнесла мне красивейший пакет с золотистыми бантиками, заговорщически подмигивая при этом. – Это то, что поможет тебе окончательно устроить личную жизнь. Тут шикарное, просто шикарное белье, он не устоит… – интимным шепотом прошелестела она мне на ухо. – Как же хорошо, что вы помирились с Вадимом! Ну кто тебе еще надо, ты только посмотри, какой мужчина! Как привязан к тебе! Я, если честно, поначалу думала, что это у него на пару месяцев, поразвлечется и другую найдет, мы же их знаем этих мужиков, да? – Анечка одарила меня понимающим взглядом. – Но ты умница, не повелась сразу, помариновала его – и гляди, какой результат! Теперь, думаю, тебе надо на штамп в паспорте метить. Только замужество, Алешка, и чтоб в квартире обязательно прописал. Сразу же. Следи за этим, ты девочка умная, поэтому сделай все, как надо. На высшем, так сказать, уровне! И я тебя очень прошу, оставь ты в покое Ярослава, он тебе абсолютно, вот абсолютно не подходит! И вообще, не будь жадиной! Может, я его себе на сегодня заберу! Мы так давно знакомы, а он еще ни разу не попытался ко мне пристать! Я начинаю терять уверенность в себе от такой ситуации! Кажется, у меня даже появляются комплексы! – звонко хохоча, закончила она свою речь, тряхнув блондинистыми волосами, на которые заворожено и околдовано глазела добрая половина гостей мужского пола.
Что-либо возражать нашей звезде я давно не пыталась, прекрасно понимая, что во всех разговорах она слышит только себя, поэтому не стала ее отговаривать даже от попытки приударить за Яром. Правда, мне показалось не лишним предупредить самого Ярослава о сокрушительно надвигающемся на него счастье, но тут меня перехватили Соломия с Ясей, наперебой трещавшие о новостях из своей жизни.
Ясе все-таки удалось найти перспективного жениха и даже познакомиться с его родителями, что, конечно же, свидетельствовало об успешном продвижении брачной кампании. Единственное, что смущало нашу ясноглазую красавицу – это не совсем столичный статус молодого человека, живущего в одном из небольших областных городков. Но, практично рассудив, что лучше синица в руках, чем журавль в небе, и прописка в Киевской области сама по себе на дороге не валяется, Яся теперь вовсю фантазировала о белой фате и небольшой уютной квартирке в пригороде.
– В конце концов, все приличные люди за границей живут в пригороде! Это очень модно в последнее время! – заявила она, указывая пальцем на испуганного, похожего на жердь парнишку, схватившего побелевшими от напряжения пальцами стакан с пивом и растерянно искавшего в толпе свою суженую.
Соломия, забросив политические и феминистические устремления, подалась в ультра-консервативную организацию "Славянские женщины – за мир и процветание!", исповедующую исключительно семейные ценности. Свои длинные и густые волосы она теперь носила заплетеными в косу и активно презирала тех, кто не стремился к выполнению главной миссии женщины – обустройству и сохранению домашнего очага.
– Ты, Алешка, в общем, это… выходи быстрее замуж и рожай детей! Много! Чем больше, тем лучше. Вадим всех прокормит! Ты же знаешь, какая демографическая ситуация в стране? Страшная ситуация. Катастрофическая! Нас же просто истребить, стереть с лица Земли хотят!
– Кто на этот раз? – крайне деликатно, чтобы не нервировать впечатлительную Соломию, поинтересовалась я.
– А то ты не знаешь? – вопросом на вопрос, демонстрируя пресловутую женскую мудрость, ответила подруга. – Давай не будем о плохом! Женщине не надо бороться с врагами, для этого есть мужчины! Лучше думать о хорошем, растить детей в уважении к культуре предков, в родноверии…
– О, так ты и в язычники заодно переметнулась? – я изо всех сил старалась сохранить на лице подобающую разговору серьезность.
– Ну, в какие язычники! – возмущенно фыркнула Соломия, перебрасывая тяжелую косу с одного плеча на другое. – Как можно традиционную, родную веру славян называть пренебрежительным "язычники"! Это все византийские запроданцы историю извратили, если бы не они…
Дальше я уже не пыталась вникнуть в суть ее речей, в очередной раз убеждаясь, что, несмотря на внешние изменения, самое главное осталось прежним. Анечка хотела блистать и покорять, Яся стремилась к обустроенному быту, а Соломия нашла очередных запроданцев для обличительного негодования.
Праздник тем временем набирал обороты. Все собравшиеся смеялись и шумели, громко играла музыка, взрывались бутылки с шампанским, гости открывали вино и напитки покрепче, пьянящий запах шашлыка сводил с ума не только нас, но и всю округу. Я, продолжая получать дежурные поздравления, все искала глазами Вадима Робертовича, которого потеряла в шумной толпе. Мне так хотелось услышать особенные слова и от него тоже, но при этом я переживала из-за реакции однокурсников, многие из которых даже не старались скрыть ироничного удивления по поводу его столь тесного участия в происходящем.
Но учитель, поначалу сидевший на противоположном конце стола, почему-то молчал, а потом и вовсе пропал из виду. В отличие от утра, когда между нами происходил насыщенный диалог без слов, по мере прибытия новых и новых людей, он все сильнее хмурился, и мне больше не удавалось поймать его взгляд.
Ярослав тоже на какое-то время исчез из поля зрения, но причину происходящего с ним я понимала очень хорошо. Распрекрасная Анечка, вошедшая в азарт от его попыток скрыться, теперь открыла настоящую охоту на свою жертву и вскоре притащила его к столу, усадила рядом и все время подливала шампанское в стакан, победно подмигивая мне. Вырваться из хищных объятий неожиданной поклонницы Яру удалось только под предлогом произнесения торжественной речи и преподнесения подарка.
– Держи, Лекс! И чтобы из-под этого пера выходили только гениальные строки! – еще раз обнимая меня на виду у аплодирующих гостей, громко проговорил Ярослав, преподнося мне красивейшую ручку с именной надписью и позолоченным пером. – А главное я тебе уже сказал сегодня утром, – наклоняясь к моему уху, шепнул он. – Ты самая лучшая и я тебя очень люблю. И хочу, чтобы всегда это помнила. А сегодняшний праздник – еще один подарок тебе, чтобы не грустила. Ты много переживала из-за меня, думаешь, я ничего не замечал? Не грусти больше никогда, что бы ни случилось. Оно не стоит того. Все равно, чему быть того не миновать, ты поняла меня, Лекс?
Я могла лишь кивнуть, чувствуя, как к горлу подступил комок. Ярослав, глядя на меня, продолжал улыбаться, а лучи солнца, играя в его светлых волосах, отсвечивали золотом. Я, не сдержавшись, провела по ним рукой:
– У тебя над головой будто корона от солнца, – осипшим голосом ответила я, часто моргая, чтобы отогнать не вовремя набежавшие на глаза слезы.
– Ха! Ты еще скажи – нимб! Нет, Лекс, я конечно, нескромный человек, но в святые не собираюсь. Да и не возьмут меня, если уж на то пошло! Ну, все-все, только не надо расстраиваться, я же не для этого все затеял… Так, пойдем-ка лучше сфотографируемся на память! Я с тобой сегодня мало фотографировался! И шампанского давай еще выпьем! За тебя, Лекс! И за эти полгода, которые подарила мне. Спасибо тебе. Пей-пей давай, ну что же ты опять плачешь-то?
Я послушно пила свое шампанское под новые тосты и пожелания. Колючие пузырьки приятно щекотали в носу и разгоняли меланхолию, почему-то нахлынувшую на меня после поздравления Яра. Зачем, ну зачем он устроил эту громкую вечеринку? Как же здорово было без всей этой шумихи, без толпы народа, отвлекающей меня от самых дорогих и близких людей.
Внезапно меня осенила идея, что следующий, двадцатый день рождения мы именно так и отметим – только я, Вадим Робертович, Ярослав и никого больше. Приложив ладонь к груди, я проникновенно и радостно расписывала эту идею Яру, когда вдруг обнаружила, что это не он, а абсолютно непохожий на него тучный и вечно недовольный жизнью бывший сосед из комнаты напротив. Глядя на меня укоризненным взглядом, он в тут же начал выяснять, что такого ужасного сделал, раз я больше не хочу приглашать его на свои праздники.
Замять неудобную ситуацию мне пришлось отвлекающим маневром – станцевать благодарственный танец на высокой деревянной скамье, громко заявив о любви к собравшимся, даже тем, кого я совсем не знаю. Сорвав шквал одобрительных аплодисментов и радостного свиста, в толпе я, наконец, увидела Вадима Робертовича. Призывно помахав ему рукой, я попыталась поклониться достопочтенной публике, но потеряла равновесие и точно свалилась бы со скамейки, если бы учитель, мгновенно оказавшийся рядом, не подхватил меня, положив тем самым конец представлению.
– Ну все, – с легким оттенком шутливой строгости урезонил меня он. – Кому-то пора освежиться. Пойдем, посидим возле речки. Ты! – скомандовал он первому попавшемуся под руку гостю. – Сделай имениннице кофе, живо! А мне принеси еще вина и коробку из-под стола, рядом с большим черным рюкзаком! Все понял?
– На кресле, рядом с большим рюкзаком! – испуганно пролепетал случайный курьер и стремглав ускакал исполнять поручение.
– Черным! – крикнул вслед Вадим Робертович, провожая гонца взглядом, в котором ясно читалось, что его ждет в случае путаницы или невыполнения задания. – Пойдем, пойдем, маленькая гордая птичка! Сейчас главное следить, чтобы ты не свалилась куда-нибудь спьяну да не переломала свои тощие крылышки, – с тихим смешком добавил он, потешаясь над моей возмущенной физиономией.
– Я не пьяна! Я просто счастли…ва! Ой! – и, снова потеряв равновесие, уже не стесняясь, я повисла на руке у Вадима Робертовича, пока он вел меня к помосту.
Вечерняя прохлада, поднимавшаяся от реки, приятно освежала. Очень быстро вернулся наш посыльный со стаканчиком кофе, вином, конфетами и объемным свертком. Вручив все это все Вадиму Робертовичу, он, стремглав, не задавая лишних вопросов, ринулся обратно на поляну, видимо, опасаясь очередных поручений. Я же, сидя на небольшом деревянном помосте рядом с учителем, болтала ногами в воде и заинтересованно смотрела на него, попивая крепкий кофе, способный приглушить градус моего активного веселья.
– А ты мне ничего не подарил, – наконец, нарушила я умиротворенную тишину.
Вадим Робертович снова рассмеялся.
– Так вот ты какое, маленькое корыстное существо! Не трусь, вот он, подарок, – учитель указал на сверток в рюкзаке. – Просто не хотел вручать при всех, во избежание чрезмерного кудахтанья. А ты уже решила, что я хам и жлоб, да? И совсем ничего святого у меня нет, даже на дни рождения без подарков прихожу? – поддел он меня, с ироничной улыбкой наблюдая, как краска смущения, заливает мои щеки.
