Текст книги "Жила-была девочка, и звали ее Алёшка (СИ)"
Автор книги: Таня Танич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 45 (всего у книги 64 страниц)
Далее, не желая ждать ни секунды, с удивительной для хмельного состояния ловкостью, я развернулась на каблуках и ринулась в гущу людей, вскочивших из-за столов в честь наступающего в эти самые секунды нового года. То, что ни Марк, ни Вадим не успели остановить меня, можно было списать лишь на внезапность побега, и на то, что они, увлеченные словесной битвой, не до конца и не сразу поняли мои намерения.
Да и самая я не совсем осознавала, что собираюсь делать, только сильнее работая локтями и пробиваясь в самую гущу взволнованного народа, выкрикивая вместе со всеми:
– Четыре! Три! Два! Один! С новым годом!
Так я встретила 2003-й год – среди полузнакомых людей, тех самых творческих фриков, которых немного стеснялась перед Марком и к которым, по иронии судьбы, сбежала от него же.
– С новым годом! – продолжало звучать вокруг, и я, смеясь вместе со всеми, салютовала пустым бокалом, который, кто-то незаметно поменял на полный, подпрыгивала, обнимаясь с незнакомцами, при этом озираясь вокруг, чтобы вовремя увидеть Марка или Вадима и скрыться от них. В том, что мне придется туго, когда меня обнаружат, я ни секунды не сомневалась.
Громко звучала музыка, ведущие, рассыпаясь в радостных поздравлениях, продолжали вести шоу-программу, я успела выпить еще пару бокалов шампанского, прежде чем поняла, что земля под ногами ходит ходуном. Это был верный знак присесть и отдохнуть в укромном месте, которое, конечно же, предстояло еще отыскать.
Сколько времени заняли эти поиски, я не могла понять. Но спустя несколько минут или, может, часов, я нашла себя, сидящей на заднем дворе ресторана на заснеженных ступеньках служебного входа в одном лишь платье. Холодно мне не было ни капельки. Снежинки падали прямо на обнаженные плечи, приятно щекоча и охлаждая кожу, ярко мерцающие гирлянды отбрасывали диковинные тени на заснеженный асфальт, а рядом расположилась моя неожиданная сообщница – еще одна беглянка с вечеринки, в которой я, сфокусировав зрение, узнала небезызвестную Мари Алферову.
Кажется, мы находились в процессе приятнейшего разговора на какую-то странную тему, но я все никак не могла понять, на какую. Я будто бы раздвоилась – одна часть меня сидела на ступенях рядом с Мари, прихлебывая настойку из ее изящной фляжечки, а другая наблюдала за этим со стороны, приходя в неописуемое изумление от происходящего.
– Но Мари… Я не думаю, что это может быть порча на творчество. Кто же наведет такое? Да и зачем? – услышала со стороны я собственный голос.
– Не порча, милая. Заговор. Меня ведь прокляли. Я это чувствую. Прокляли меня, мое перо, мой дух. И у меня больше нет моего талисмана… Никто не знал, где он хранится, но в один ужасный день я просто не нашла его. Он исчез! Вот после этого я все и поняла. Поняла, чьих это рук дело – завистников, людей с черствыми, прогнившими душами… Это они! Они виноваты! И теперь я точно знаю – пока я не найду его, то не сдвинусь с места… А враги будут радоваться моему творческому бессилию…
– Погодите. Но не мог же он просто так пропасть, испариться? Этот ваш голубь – он же ненастоящий! Так что никуда он не упорхнул, может просто закатился куда-то? Вы обязательно его найдете, если захотите… Просто поищите получше, и все!
По тому, с каким немым ужасом уставилась на меня Мари, я поняла, что сказала что-то недопустимое и едва ли не оскорбительное.
– Милая, не голубь, а голубка! Моя голубка с серебряным пером в клюве – как же можно называть ее ненастоящей? Это же не просто бездушный предмет, милая! Понимаешь ли ты, что она символизирует?
Я отрицательно покачала головой, постепенно проникаясь глубиной ее потери.
– Это же мой ключ. Ключ к дверям в мою волшебную страну, куда я не могу попасть без него. Это мое изгнание и мой крест – жить, больше не чувствуя вдохновения и стучаться в закрытую дверь, которую никто никогда для меня не откроет. Предаваться воспоминаниям о том, как все было по-другому, когда я могла летать. А теперь меня лишили крыльев… Мир жесток, очень жесток к нам. Он стремится заставить нас ходить по земле, не понимая, что тем самым калечит наши души, – Мари автоматически взяла фляжку из моих рук и сделала несколько жадных глотков. – Но мы не созданы для этого, – продолжила она севшим после крепкого напитка голосом. – И, раздавленные и несчастные, остаемся вот так – не жить, а умирать. Такова наша судьба, милая. Такова наша судьба.
– Вот вы такие вещи говорите, так красиво, по-книжному… – поддавшись хмельному восторгу, я громко всхлипнула, вытирая набежавшие на глаза слезы и размазывая по щекам изысканный макияж, который мне с таким усердием делали в салоне красоты. – Прямо все то, о чем я думаю, говорите, только лучше! И понимаете меня, как ни один человек на этой планете! – клятвенно заверила я. – Меня обычно никто не понимает, а вы – понимаете! Понимаете то, что сложно выразить словами, что нужно только прочувствовать, то, что другим не дано и поэтому они…
– Да куда уж нам, толстокожим гориллам, понять и оценить ваши неприякаянные порывы! – голос Вадима вторгся в нашу светлую реальность резко и пугающе. – Ну, красота! Картина маслом! Зрелище слишком почетное для моей черствой натуры – две музы, спорхнувшие с Олимпа, нашли пристанище на земле нашей грешной! Только где ж вы так наклюкаться успели, крылатые мои? Может, как раз за пьянство и пустопоржний трындеж вас и не берут обратно на небеси? Потому что мне от одних только отголосков вашего блеяния тошно, а у родичей-небожителей терпения и того меньше?
– Как грубо, Вадим, слишком грубо… – видимо, не в первый раз сталкиваясь с такой реакцией на свои возвышенные речи с его стороны, Мари лишь гордо вздернула подбородок. – Впрочем, как всегда. Мало того, что ты несправедлив – так еще и считаешь, что вправе судить нас, будто бы сам лучше! Что за глупая гордыня, Третьяков? Скоро ты и сам пострадаешь от нее, помянешь мое слово – пострадаешь! – и, неожиданно икнув самым прозаическим образом, Мари одарила оппонента презрительным взглядом, который, однако, не возымел на него никакого воздействия.
– Ты, Маша, лучше бы задницу свою царственную поберегла от мороза, и лапшу на очередные доверчивые уши не вешала. А ты, Алексия… – Вадим сделал небольшую паузу, чтобы не влепить мне следом какой-нибудь не самый приятный комплимент. – Вот что за талант у тебя такой – вечно находить каких-то упырей на свою голову? Твой этот начинающий терминатор по залу уже ищет-рыщет и, честно – не хотел бы я быть на твоем месте, когда он тебя найдет. Зануда он упорный, пилить мозги будет долго. Зато ты здесь прохлаждаешься в компании пафосной дурищи, которая только и может, что глаза под лоб закатывать да тупую высокопарщину разводить. Отличную альтернативу ты нашла, просто отличную! Ради этого стоило устраивать придуроковатое шоу с побегом? Ну? Что уставились на меня своими одухотворенными зенками? Бегом встали и шагом марш назад в ресторан, обе! Давайте-давайте, шевелите клешнями! Веселее, активнее! Богини, мать вашу…
Ослушаться этого приказа мы с Мари при всем желании не могли, поэтому, не без труда поднявшись со своих уютных насиженных мест и стараясь не пошатываться, засеменили к главному входу в «Квартиру Йоханнеса». Вадим, словно злобный погонщик, шел за нами, продолжая отпускать язвительные шуточки о том, что цирроз печени не щадит никого – даже крылатых муз и литературных дев.
Вскоре мы вернулись в ресторан. Снова громкая музыка и душная атмосфера несвежего праздника навалились на нас, ослепляя и оглушая. На своей руке, чуть выше локтя я почувствовала цепкие пальцы Вадима и его тихий, но по-прежнему угрожающий голос пророкотал над ухом:
– Не вздумай даже рыпаться, если хоть немного беспокоишься о целости своих тощеньких косточек. Сейчас скину тебя твоей Покачте – и пусть он дальше это все разгребает. Знаешь, Алексия, – задумчиво проговорил Вадим, внимательно глядя на мое заплаканное лицо с размазанной по щекам тушью. – В чем-то я ему даже сочувствую, этому твоему Марку. Ты, когда с цепи срываешься, совсем дурная становишься. Тебя прибить проще, чем опять спасать.
– Тогда почему же ты постоянно это делаешь? – не осознавая жестокости вопроса, поинтересовалась я.
– Да потому что тоже дурак. Но все надеюсь исправиться, – глаза Вадима сощурились и на миг в них сверкнул болезненный и яркий отсвет нашего с ним перечеркнутого прошлого. – Так, Мар-р-рия! – нарочито громко и раскатисто пробасил он, чтобы перевести разговор на другую тему. – Все, оставляю тебя наедине с твоими страдалищами! Можешь и дальше мучиться, только без угрозы отморозить себе уши и еще кое-что, на чем принято сидеть, а ты этим предпочитаешь думать. Не благодари, не надо, я же простой лыцарь по зову сердца! Спасать возвышенных идиоток – мое призвание! Хотя нет, давай-ка доведу тебя лучше к бару. Ты все равно рано или поздно там окажешься, так хоть гарантированно доберешься без приключений. Давай-давай, пойдем, – одной рукой продолжая держать меня, а другой мягко и в то же время настойчиво подталкивая в спину свою подопечную поневоле, продолжал веселиться Вадим.
Так наша практически организованная процессия двинулась к сердцу ресторана – длинной барной стойке, где на смену первоначальному веселью успела прийти предутренняя помятая атмосфера. Бармены в ожидании окончания вечера продолжали устало смешивать коктейли, некоторые из посетителей откровенно дремали, прикорнув на полированное дерево, а немногие оставшиеся в строю вели беседы ни о чем, в основном сводящиеся к планам на новый год и радости, что он наконец-то наступил.
Но не Зоран. Ему, казалось, все было нипочем. Будучи и в пять часов утра в таком же бодром состоянии, как в начале вечера, он продолжал громыхать и потрясать идеями, на этот раз – о возможности переселения душ в предметы материального мира.
– Таким образом, будет совершен еще один шаг на пути постижения жизни вечной! Человек бессмертен, я это категорически утверждаю! Категорически! Бессмертными мы созданы по образу бесконечной Вселенной, и все формы этого бессмертия обязаны постигнуть! Что мешает нам, скажем, одновременно готовиться к очередной реинкарнации, и в то же время сберечь частичку прежнего себя в камне, или заключить осколок своего «Я» в древнюю скалу? Это же так просто, так, я бы сказал, элементарно! И, пока часть нашей души будет лететь во Вселенной в компании себе подобных – другая ее половина, раздробленная на десятки, а то и сотни, будет присутствовать по-прежнему здесь, на Земле! – Зоран важно воздел палец вверх. – Ну? Каково? И вы по-прежнему считаете эту идею нежизнеспособной?
– Не только нежизнеспособной, но и абсолютнейшим бредом, – услышав голос собеседника Зорана, которого закрывали плащ и шляпа практикующего мага, я вздрогнула от ужаса.
Этого еще не хватало. Из всех присутствующих в ресторане неутомимый колдун выбрал почему-то Марка, чем только усугубил ситуацию. Теперь мне придется отвечать не только за свой странный побег, но и за не менее странные привычки моих друзей, которые вряд ли пришлись ему по душе.
– Нет, ну что за дремучее, агрессивное отрицание! Вы хотя бы аргументируйте свою позицию, поспорьте со мной, если не согласны! Что за привычка такая – сразу вешать ярлыки на все необычное! Бред? Почему еще бред?
– Потому что это очевидно. Я не вижу смысла спорить об очевидном.
– О! А вот и Покачта! – радостно откомментировал происходящее Вадим. – Что ж ему так не везет-то сегодня? Из всех возможных идиотов в этой тусовке на уши ему присел самый активный!
Привлеченный громким голосом Вадима, Марк быстро скользнул взглядом в его сторону и тут же прервал разговор с просветленным магом самым грубым способом – встал с высокого барного стула и молча направился к нам, оставив без внимания очередное громкое доказательство астральной природы человека.
– Кого я вижу, – спустя несколько секунд донесся до меня его голос. – Что, Алеша? Без очередного побега и праздник не праздник? Ты так заскучала в нашей компании, что решила внести в нее немного веселья?
– Ну… в общем-то да… – опустив глаза, промямлила я. – Вы немного увлеклись там… собой… И я… Мне стало так обидно…
– Ну, понятно. Конечно же, это мы во всем виноваты, – отчеканил Марк, глядя прямо мне в глаза, и я поняла, что мои волнения в этот странный вечер, плавно переходящий в странное утро, еще не закончены. – Спасибо, что нашел ее, – внезапно другим, лишенным металлических ноток голосом, добавил он, обращаясь к Вадиму, и я от удивления едва не открыла рот.
Табло, ведущее учет их противостоянию, погасло. Противники в борьбе с моими внезапными порывами временно прекратили спор.
Желаемая цель была достигнута совершенно неожиданным способом.
– Молодой человек, не будьте так жестоки к бедной девочке. Не судите ее слишком строго за невинную выходку. Научитесь прощать людям их слабости, и они охотно просят вам ваши, – неожиданно шатнувшись вперед, вступилась за меня Мари и я почувствовала, что просто-напросто устала удивляться происходящему.
Марк, по-прежнему сохраняя спокойствие, под ледяной коркой которого бушевал ураган, медленно развернулся к Мари и, одарив ее пристальным взглядом, ответил, четко выделяя каждое слово:
– У меня нет слабостей. И я не нуждаюсь в прощении.
– Бедный… Какой же вы бедный… – еще немного наклоняясь вперед и впиваясь в лицо Марка глазами, полными алкоголического тумана, тихо произнесла Мари. – Как же мне жаль вас, несгибаемый юный стоик. Вам нужно научиться показывать свои слабости. В этом нет ничего позорного и низкого. Мне кажется, ваша прекрасная душа захлопнута и держит вечную оборону. А все, что нужно вам для счастья, это лишь снять железные латы и позволить себе быть человеком. Выговориться, поплакать на плече у друга – это дает облегчение, поверьте мне. Хотите – поплачьтесь мне… И я расскажу вам, как расстаться со своей вечной болью.
По тому, как нахмуренные с самого начала вечера брови Марка поползли вверх, и как громко расхохотался Вадим, приправив эту вспышку веселья порцией не очень цензурных комментариев, я поняла – пора уходить. Критическая точка безумия, которое Марк пытался вынести ради меня, была превышена предложением Мари поплакать у нее на плече. Тем более, на горизонте, потеряв очередного собеседника, снова возник Зоран, летевший к нам как хищный колдун Средневековья, радостно блестя глазами и потрясая бокалом виски, заменившим ему магический посох.
– Марк, пойдем… Пойдем, пожалуйста, домой. Пойдем уже побыстрее, я очень устала, – зашептала я ему в ухо, соскальзывая со стульчика и безмолвно, одними глазами благодаря Вадима за то, что, как всегда спас не только меня, но и неожиданно Марка.
Вот и сейчас, поймав мой взгляд, он ответил одним лишь небрежным кивком, за которым, я знала, не было и намека на истинную небрежность, и с привычной решительностью двинулся навстречу Зорану, намереваясь перехватить его, прежде чем он достигнет нас и продолжит свои психоделические рассказы.
– Ба, дружище Зоран! – раскатистый бас Вадима настиг меня уже на пороге ресторана, из которого я тащила Марка, со всей возможной скоростью, дабы избежать столкновения с каким-нибудь очередным гением. – Ну что, как жизнь твоя вечная? Прогрессируем? Философский камень еще не найден? Драконье яйцо не высижено?
Это были последние слова, которые я услышала, выскакивая из ресторана в гардеробную, где из-за постоянно открываемых дверей гулял морозный воздух, способный охладить мое разгоряченное сознание.
– Марк… Ты прости, что втянула тебя во все это, – не решаясь поднять глаза, пробормотала я, пока он получал нашу одежду. – Незачем тебе было видеть весь этот… бред. Не ради него ты ехал сюда сквозь метель без сна и без отдыха, ведь я знаю, как они тебе сейчас нужны. Лучше бы остался дома, а я – здесь, и мы бы просто созвонились, а после ты бы приехал, когда было время. Хотя бы расслабился и выспался в новогоднюю ночь, а не варился во всей этой безумной каше…
– Не говори глупостей, Алеша, – набрасывая мне на плечи пальто и укутывая горло шарфом, так не подходящим к моему изысканному коктейльному платью, ответил он, и по его голосу я услышала, что он улыбается. – Какой, к черту, сон, когда ты рядом?
Он больше не сердился на меня, с удивлением поняла я. И даже ни слова не сказал об ужасной выходке с побегом. И мы не будем ссориться дома, пытаясь выяснить, кто виноват и почему все так вышло. Мы, наконец, останемся вдвоем, после еще одной долгой разлуки, которая была такой невыносимой из-за того, что мы были так рядом и так далеко – на расстоянии всего лишь телефонного звонка или одной ночи автомобильной поездки.
От радости я не смогла сдержаться и, привстав на цыпочки, порывисто обняла его, крепко обхватив руками за плечи.
– Я больше никогда-никогда не буду от тебя убегать, – прошептала я, уткнувшись ему в грудь.
Вопреки моим ожиданиям, Марк не стал вспоминать о парочке подобных, уже нарушенных обещаний.
– Я запомню твои слова, – тихо ответил он, приподнимая мое лицо и наклоняясь так близко, что его губы во время разговора почти касались моих. – Но в одном ты права, – он резко отстранился на безопасное расстояние. – Нам не стоит тут больше задерживаться. Надеюсь, ваши таксисты не такие творческие, как твои друзья и ведут счет времени – я оформлял заказ как срочный.
Тут я не выдержала и прыснула, вспомнив, как часто киевские таксисты любят рассказать о своей сложной судьбе и о сгоревшем во время кризиса конца девяностых бизнесе.
– Никогда не считал себя трусом, – добавил Марк, – но пару раз мне уже привиделся этот ваш маг, который нашел меня и здесь. Так что я с удовольствием сбегу от него и, может, даже поплачу у тебя на плече по дороге домой.
На этом месте мобильный, который он не выпускал из рук, отчаянно затрезвонил и мы поняли – машина подъехала. Пришло время покидать «Квартиру Йоханнеса».
Наша странная, полная сюрпризов и небольших катастроф новогодняя ночь подошла к концу.
Глава 9. Примирение
Вопреки примете «Как новый год встретишь, так его и проведешь», наша первая январская неделя выдалась такой безмятежной, что я снова перестала беспокоиться о будущем. Марку все же удалось получить недельный отпуск на своей ужасной работе, которую я начинала тихо ненавидеть. Теперь я могла позволить себе это чувство без угрызений совести, ведь я знала – к моему кругу общения он испытывает то же самое.
По негласной договоренности мы предпочли не возвращаться к тому, что случилось в новогоднюю ночь. И, в то же время, оба понимали, что каждый уже сделал для себя выводы, которые будут предъявлены, словно козырь из рукава, в момент очередного спора. В том, что рано или поздно так случится, я уже не сомневалась.
Но пока мы решили не беспокоиться об этом. Кажется, моя привычка откладывать проблемы на завтра повлияла и на Марка – и теперь он просто наслаждался каждым днем. Я же, пользуясь его непривычной сговорчивостью, хотела показать ему побольше той жизни, которой он был лишен в своем угрюмом студенчестве и не имел ни шансов, ни времени узнать на работе.
Мы завтракали и обедали в уютных ресторанчиках, оформленных в самых необычных стилях – от ресторана-подводной лодки, до ресторана-старой квартиры, где, веселясь и рассматривая старые журналы, вспоминали наше советское детство. Я провела Марка по загадочным улочкам старого Киева – и все ради того, чтобы сломать стену отчуждения между любимым городом и любимым человеком. В столице к тому времени началась новая волна реставрации – многие дворы после ремонта закрывались на кодовые замки, и я, боясь не успеть показать все, что знаю, спешила и старалась изо всех сил.
Часто во время прогулок я хватала Марка за рукав и с видом заговорщика тянула в случайный дворик или подъезд, таинственно скрипящий деревянными лестницами. Вместе, держась за руки, или наперегонки мы взбегали на самый верхний этаж, после чего забирались на открытый чердак и с высоты птичьего полета любовались зимним Киевом, похожим на волшебное королевство из детской сказки. В такие минуты мы просто молчали, не выпуская друг друга из объятий, и я точно знала, что Марк думает о том же, что и я – вот бы все исчезло, и во всем мире остались только я, он и этот заснеженный город.
По дороге вниз мы останавливались на непривычно широких лестничных площадках, и, поддавшись очарованию старины, подолгу рассматривали трещины в стенах, выцветшую краску, каждый новый слой которой будто пытался затереть следы прежних времен. Еще одним любимым нашим занятием было подслушивание звуков, доносящихся из-за закрытых дверей квартир. Постепенно приглушенный шум, едва уловимые шаги жильцов начинали казаться мне эхом давно ушедших дней, голосами из прошлого – они манили и притягивали, звали за собой в темноту, за тонкую грань, за которой начиналась вечность. Не в силах противостоять этому странному зову, я вздрагивала и крепче сжимала ладонь Марка. Он же, давно привыкнув ко моим необъяснимым мистическим страхам, только привлекал меня к себе, покрепче запахивал в свое пальто и целовал так, что земля качалась под ногами. И я чувствовала, что оживаю, тепло вновь разливается по венам, а холодные тени прошлого медленно отступают в темноту, из которой пришли.
Вечером, уставшие и счастливые, мы возвращались домой, и я каждый раз удивлялась, до чего эта квартира, пустая и неприветливая без Марка, преображалась с его появлением. Музыка звучала по-другому – не угнетающе, словно в огромном пустом зале, а вкрадчиво и уютно, ароматы кофе и ужина кружили голову, мягкий ковер скрадывал шаги, и стены замыкали наш мир, за окнами которого до утра падал снег, а мы жили только друг для друга.
В этот раз я боялась заводить разговор о том, как хочу, чтобы так было всегда, чтобы Марк никуда не уезжал, и мы, наконец, забыли о привычке испуганно озираться на календари. Наверное, я понимала, что в ответ он просто предложит послать к черту весь этот богемный мир, с которым он мирился только из любви ко мне. Ведь им, по его мнению, даже жертвовать не пришлось бы. Ну кому придет в голову жертвовать добровольным безумием? От него можно только излечиться, причем, охотно и с радостью.
Поэтому я ничего не говорила, просыпаясь каждое утро со смешанным чувством счастья и горечи. Ведь новый день нес с собой не только новое счастье, но и приближал к черте, за которой снова начнется раздельная жизнь. И мы опять окажемся разделенными километрами, которые отнимут у нас возможность касаться и чувствовать друг друга, и никакие телефонные звонки или долгие разговоры не смогут заменить этого.
Но, как оказалось, Марк больше не собирался мириться с подобным положением дел. Об этом я узнала за пару дней до окончания отпуска, когда все же не выдержала и расплакалась от того, что наша новогодняя сказка так быстро закончилась.
– Ну что ты, Алеша, – все повторял он, не выпуская мое лицо из своих ладоней и утирая слезы, которые в два ручья катились по щекам. – Не плачь, не надо. У тебя нет причин расстраиваться.
– Конечно же, нет! – неискренне согласилась я, едва сдерживаясь, чтобы не разреветься громко и по-детски отчаянно. – Ты уезжаешь завтра, а у меня нет причин расстраиваться! Я, наверное, должна радоваться, что снова останусь одна, и ты бросишь меня здесь. А я не хочу, чтобы так было! Не хочу, чтоб ты уезжал! Хочу, чтобы ты остался!
На долю секунды я сама опешила от этих неожиданных обвинений, но Марку, казалось, все было нипочем. Он предпочел отреагировать с мягкой снисходительностью взрослого, объясняющего ребенку, почему нельзя достать луну с неба прямо сейчас.
– Я повторяю – у тебя не причин расстраиваться. В понедельник ты выйдешь на работу – сама же говорила, что у вас после праздников дел невпроворот. Плюс эти твои писательские мероприятия… – Марк сделал ироничную паузу, явно подчеркивая свое отношение к моим новым знакомым. – Снова будешь крутиться всю неделю, как белка в колесе. И даже не заметишь, как она пролетит. Ну, что ты смотришь? Или я не прав?
– Прав, – уныло опустив голову, ответила я, совершенно не желая вдохновляться планами на первую рабочую неделю нового года. Да и чего стоят все эти планы, если Марка не будет рядом?
– Вот видишь, Алеша, я всегда прав, – с улыбкой, повторил он, но слова эти мало походили на шутку. Я слишком хорошо его знала, чтобы позволить обманчиво-беззаботному тону скрыть то, что он действительно считал себя правым – всегда, во всем.
– Неделя пройдет быстро, а потом мы увидимся. В субботу я снова буду здесь. Даже глазом моргнуть не успеешь.
– Ну да, конечно… Не успею… А потом получится, как в прошлый раз – ты занят, тебя снова не отпускают… Потому что у вас там не люди, а роботы, которые хотят, чтобы и ты тоже…. Погоди, что значит в субботу? В следующую, что ли, субботу? Так быстро?
– Именно. В следующую субботу. В этот раз мне точно ничего не помешает. Да, иногда мы работаем без выходных, но не постоянно же. Поэтому в конце каждой недели я буду здесь. Даже если на один день. Даже на полдня. Это совершенно точно, я так решил. Лучше увидеться на несколько часов, чем несколько месяцев обсуждать, как это сделать.
– Но… – я все еще не могла поверить тому, что слышу и ошарашено хлопала глазами. – Но ведь это тяжело, Марк. Это не то же самое, что проехать из одного конца города в другой. Это не пара часов!
– Даже меньше, чем пара часов, если самолетом. В воздухе смогу выспаться, не то, что за рулем. Сплошные плюсы, Алеша, я все предусмотрел, – Марк снова улыбнулся. Я же продолжала испуганно смотреть на него, хотя невидимая острая игла, засевшая в сердце при мысли о скором расставании, чудодейственным образом исчезла.
Выбор Марка, его согласие на частые перелеты-переезды – все это было так чуждо его отлаженному образу жизни, что я вновь почувствовала безотчетный страх. Страх при мысли о причинах, побудивших его изменить своим правилам, смириться с хаосом, который принесет с собой необходимость разрываться между двумя городами. Даже на долю мгновения я не могла поверить в то, что после этого маленького отпуска он вдруг смирился и принял мою жизнь. Наоборот, его решение приезжать или прилетать каждую неделю было усилением надзора, признаком возрастающего недоверия к моему кругу общения, и, конечно же, к Вадиму, знакомство с которым оставило у Марка самые неоднозначные впечатления.
Поэтому моя радость снова отдавала горечью. Как никогда ясно я понимала, что наше счастье всегда будет таким – мимолетным и ярким, саднящим и жгучим, с привкусом крови на губах. Так будет продолжаться, пока кто-то из нас не выдержит и не сдастся – а сдаваться пока не собирались ни я, ни Марк. Мы увлеченно продолжали играть в благополучие на краю обрыва, не обращая внимания на то, что песок под ногами угрожающе сыплется вниз.
После его отъезда, к которому мы оба пытались сохранять игриво-легкомысленное отношение, мне даже казалось, что все так и есть. Все несерьезно. И Марк по прежнему здесь, в городе, который люблю я, но никогда не полюбит он – только задержался на работе дольше обычного. И ночь он провёл, конечно же, рядом со мной, а потом просто встал и ушел, пока я спала.
По вечерам я специально допоздна не возвращалась домой, чтобы не сталкиваться с опустевшей квартирой, способной разрушить эти иллюзии и давящей на меня насмешливым равнодушием стен. Снова и снова я спешила в знакомые шумные места, где, окончательно не избавившись от новогоднего флера, продолжала собираться местная богема. Рождественские морозы все ещё потрескивали за окнами, а веселящийся бомонд согревался горячими коктейлями – на пике популярности были глинтвейны, пунши, гроги и даже новомодный напиток под смешным названием крамбамбуля. Игриво-пряный аромат специй и неоконченного праздника носился в воздухе, навевая надежды на скорые перемены, которые, однако, не спешили наступать. Все темы для разговоров, поводы для интриг и ссор остались прежними, уныло-прошлогодними и, как я подозревала, вечно-непреходящими.
Возможно из-за этих вечных повторов, заезженности и даже какого-то прокисшего душка в атмосфере встреч, те самые методы, которые помогли мне отвлечься прошлой осенью, больше не работали. Теперь, когда Вадим вернулся в город и часто находился в том же зале, просто на другом его конце, я еще острее чувствовала всю фальшь и бессмысленность псевдо-дружбы, установившейся между мной и сливками местного общества. Меня больше не отвлекали, а лишь утомляли разговоры, сводившиеся, в основном, к сплетням и обсуждению скандально-грязных подробностей жизни коллег или брюзжанию по поводу чьего-то внезапного успеха. Все сильнее я ощущала отравляющее действие подобного общения, с грустью вспоминая о былой близости между мной и моим бескомпромиссным учителем, которая сейчас была безвозвратно утеряна.
И в то же время я не могла, не хотела с этим мириться. По иронии судьбы, мы виделись с Вадимом едва ли не каждый вечер, что было не так уж удивительно. Он сам ввёл меня в круг людей, с которыми был давно знаком, хотя и не считал большинство из них друзьями. Теперь эту же компанию выбирала и я, чтобы заполнить пустоту внутри, скоротать вечер, забыться в ожидании следующего дня – и не получала от этого ни удовлетворения, ни радости. Сидя в за столиком в отдаленном уголке зала и слушая собеседников в пол-уха, я грустью думала о былых вечерах с Вадимом, полных весёлых споров и обсуждений, а также веры в то, что с его целеустремлённостью и моим вдохновением нам подвластны любые вершины. Веры, от которой сейчас не осталось и следа.
Каждый раз, встречая его после той странной новогодней ночи, когда между нами, казалось, проскользнула надежда на возрождение былой дружбы, я так хотела подойти к нему, как раньше, присесть, выпить чашечку-другую кофе с коньяком, поговорить о новостях, о жизни или же просто и честно посмеяться над сплетниками и их жертвами, упивающимися скандальной известностью.
Но непривычное смущение, которое я испытывала, глядя на Вадима, окруженного, как всегда, толпой молодёжи, жадно ловящей каждое его слово и с готовностью хохочущей над каждой шуткой, по-прежнему сдерживало меня. Эта стена, ограждавшая своего кумира от любого вмешательства извне, не мешала бы мне, если бы я точно была уверена, что имею на право на его внимание. Ведь рядом со мной, несмотря на показную браваду, его взгляд больше не горел таким азартным блеском и весельем, как в те моменты, когда он попадал в свою естественную стихию – взволнованное людское море, на которое мог влиять, направляя его силу и энергию в нужное русло.
