Текст книги "Жила-была девочка, и звали ее Алёшка (СИ)"
Автор книги: Таня Танич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 64 страниц)
– Шутишь, птичка? – Вадим даже не думал скрывать удивления по поводу моего вопроса. – Как говорится, все течет, все меняется, вот только твоя убойная наивность остается прежней. До тебя что, до сих пор не дошло, сколько людей читают твой блог? Алексия, ты уже – популярный автор, пусть только в сети, но это пока что! Не знаю, какие голоса в голове нашептали тебе идею с интернет-дневником, но это было очень правильное решение. Правильное и своевременное. И на этот рычаг мы нажмем, когда будет решаться вопрос о публикации твоей рукописи, которая, кстати, взята на рассмотрение. Что смотришь? А я не сказал тебе, да? – с удовольствием наблюдая, как мои брови ползут вверх, поддразнил он меня. – Сегодня пришел еще один ответ, четвертый. Я так думаю, что последний. Остальные издательства если не отписались за полгода, уже вряд ли отпишутся.
– Еще одно письмо? – внезапно осипшим голосом переспросила я. – И ты что… открыл его? Сам взял и прочитал без меня?
– Именно так все и было, птичка! Именно так! – весело подтвердил он. – Я, как ты знаешь, давно не боюсь вскрывать чужие письма, а тут, можно сказать шкурный интерес! И, кроме того, я ненавижу ждать. Так что вот тебе новость – текст принят на рассмотрение редакционной комиссией. Я, не будучи скромным от природы, посчитал своим долгом тут же отписаться им о сетевой популярности романа, для верности даже ссылку прикрепил. Хотя, чем черт не шутит, может, кто из редакторов к тебе уже на огонек и заглядывал. Сейчас многие по блогам ищут-рыщут – новый век, новое время, надо же чем-то заполнять пустое место после схлынувшей волны книжонок про бандюганов-воров и развратных куртизанок. Правда, насчет куртизанок я погорячился, они-то как раз никогда не выйдут из моды. Так что если хочешь попасть в яблочко со следующей книгой, можешь начинать крапать еще один роман, как ты когда-то хотела – о любви до гроба. Наваяешь второй шедевр по-быстрому, без шума и пыли, заодно станешь самым плодовитым молодым автором. Главное не забывать про охи-вздохи и врата ада… тьфу ты, наслаждения! Ну, что молчишь, птичка? Помнится, ты мне как-то даже глаза пыталась выцарапать за глумление над вечной темой любви и романтики, а сейчас как-то вяленько реагируешь. Из чего можно сделать два вывода: либо ты заматерела и вся эта сентиментальщина тебе осточертела, как и мне. Либо новость о том, что ты без пяти минут писатель крепко врезала по мозгам и отняла речь. Последний вариант сдается мне ближе к реальности, потому что первый – слишком уж неправдоподобен. По крайней мере, для тебя.
Только после этого я смогла выдохнуть и рассмеяться его шутке, наконец, поверив в случившееся.
Неужели вот он – миг, к которому мы так долго шли? Тот самый момент, когда можно было серьезно задуматься о собственном литературном будущем? Как это – быть писателем? И что… что же дальше? Замкнется ли мир для меня на одной-единственной книге или нужно было, как иронично заметил Вадим, сразу же начинать думать о втором романе, не хуже первого, а, может, и лучше? А может, я рано радуюсь? Может, после рассмотрения рукопись отвергнут, как уже несколько раз было до этого?
А вот Вадим в нашем успехе уже не сомневался, что и доказывал, постоянно подбадривая меня, едва только видел на моем лице признаки сомнений.
– Алексия! Да ты что? Отставить сопли! Ты же, черт побери, писатель! – с особым удовольствием подчеркивая мой новый статус, одергивал меня он. – Что за тоскливые глаза? Что за вселенская грусть на лице? Пора отвыкать от этих детсадовских фокусов – у тебя впереди большая дорога, взрослая жизнь! И ты выходишь на нее хорошо подкованной лошадкой. Вот теперь я точно могу сказать, что доволен делом рук своих!
Все еще не успев привыкнуть к таким шокирующим новостям, я смотрела на Вадима с недоверием, ожидая, что под конец хвалебной тирады он выдаст какой-нибудь свой обычный сюрприз: "Да только ты все равно не вздумай считать ворон, а сделай-ка мне вот что!" Но он, похоже, действительно решил дать мне передышку перед очередным боем.
Вскоре начали оправдываться и его смелые прогнозы. Уже в декабре, спустя ровно год с того момента, как я закончила роман, мы получили известие о том, что рукопись одобрена, отправлена редактору и после финальной вычитки будет принята в печать. Теперь от меня требовалось только подписать договор с издательством – и ждать, пока книга будет сверстана, оформлена и выпущена в тираж.
От всех этих новостей у меня просто голова шла кругом. Казалось, я даже перестала понимать всю масштабность перемен, происходящих в жизни. Карусель событий завертелась с устрашающей скоростью, и главным моим желанием было просто удержаться, не соскользнуть, не выпустить из рук поручень, надежно и крепко удерживающий меня в реальности.
В том, что таким поручнем был для меня Вадим, я уже давно не сомневалась. Но весь последний год, полный нервотрепки, ожиданий, разочарований и надежд, мы оба задвинули на задний план мысль о нас двоих, о нашем будущем, о том, что же будет после того, как мы официально перестанем быть учителем и ученицей – хотя, на самом деле, рамки формальных статусов давно остались в прошлом.
Мое студенчество постепенно приближалось к финишу, к последней черте, которую я готова была подвести под этим чудесным, нелегким и удивительным этапом собственной жизни. Учиться оставалось всего лишь полгода, впереди было только дипломирование – и свобода, немного пугающая и кружащая голову.
Наверное, из-за этого – из-за близости серьезных перемен, я все острее чувствовала жгучее, распирающее грудь волнение, не оставлявшее меня ни днем, ни ночью. Упоение жизнью, щекочущая эйфория, от которой хотелось чихать и смеяться, теперь наполняли каждый мой день. Иногда мне даже казалось, что, проснувшись, я обнаружу у себя за спиной пару крыльев – и ни капельки не удивлюсь этому. Я и так уже летала над Землей, так почему бы им было не вырасти на своем законном месте?
Отныне я верила в любые чудеса, ведь одно из них происходило сейчас со мной. То, что казалось невозможным, что я осознанно вычеркнула из своей жизни пять лет назад, снова согревало меня и заставляло просыпаться с улыбкой каждое утро. И я почти не сомневалась, что это любовь – чувство, которое могло выжечь искру из самого неприступного сердца, которому были нипочем старые полузабытые страхи. Именно оно прорастало во мне сквозь толщу давних обид, пробивая себе дорогу, будто упрямая травинка сквозь асфальт.
Наверное, я была влюблена в Вадима.
От одной этой мысли мне хотелось смеяться, а потом, схватившись за голову, расплакаться навзрыд. Уж слишком противоречивы были мои желания.
Иногда меня одолевали настоящие приступы нетерпения – хотелось вскочить, толкнуть Вадима в грудь и закричать: «Ну, я же говорю тебе: да, да, да! Чего ты ждешь? Моего первого шага? Чтобы я сама пришла к тебе в наказание за то, что оттолкнула тебя в первый раз? Но я не могу быть такой смелой, я сама боюсь этих чувств, и просто хочу, чтобы ты сделал еще один шаг навстречу. Теперь все точно будет по-другому!»
И в то же время, я боялась разрушить сладкое и томительное предвкушение, которым была наполнена каждая минута, каждая секунда нового дня. Я всеми силами старалась растянуть хрупкий миг пред-счастья, чувствуя себя ребенком, который заворожено смотрит на неожиданный подарок и не решается сорвать красивый бант с коробки. Мне хотелось немного выждать и выбрать особенный момент для признания, которое так и готово было сорваться с губ. Вадим с его огромным сердцем, мощное биение которого двигало весь мой мир, заслуживал чего-то яркого, небанального, большего, чем будничное: «Я согласна!»
Я чувствовала – он видит, понимает, ощущает мои эмоции. И ждет. Из последних сил, даже не пытаясь сдерживать по-мальчишески хулиганское веселье, которое так и норовило прорваться сквозь привычную пелену его самоконтроля.
Теперь, когда Вадим, удовлетворенный победой, расслабился и перестал таиться, его чувства ко мне бросались в глаза так, что их увидел бы даже слепой.
Ему доставляло нескрываемое удовольствие хвалить и баловать меня напоказ, неизменно шокируя этим консервативное университетское окружение. Он громко смеялся над моим волнением, позволяя себе панибратские щелчки по носу и даже мимолетные объятия, от которых у меня перехватывало дыхание. И неизвестно, что было причиной этому – угроза нешуточного скандала, или же всплески пронзительного и веселого счастья.
Мои опасения по поводу реакции окружающих оказались не напрасны. На финишную прямую пятилетней учебы я выходила в ореоле скандальной славы студентки, сожительствующей со своим преподавателем-дипломником. К концу выпускного курса в этом не сомневался ни один человек как в универе, так и на работе. Особенно страсти забурлили после того, как слухи о скором выходе в тираж моей книги разнеслись по нашей творческой тусовке.
– Как же хорошо устроилась! – сплетничали коллеги, несмотря на то, что наш рассеянный редактор Руслан, с энтузиазмом поздравивший меня с «обретением личного счастья», старался пресечь перемывание косточек его любимому преподавателю и авторитету. – Да Робертович ей сам эту книжку и написал, в придачу к диплому! Что ему стоит, ради того чтобы протолкнуть свою любовницу, он и не такое сделает!
– Нет, ну писала-то, может и она, но договаривался с издательствами сто процентов Вадим. Сейчас же просто так никуда не прорвешься! Везде только связи нужны, обычного человека с улицы никогда не напечатают, хоть он им новую "Войну и Мир" принесет, – философски рассуждали старшие коллеги по цеху, более спокойные и взвешенные в оценках, тайком вздыхая о своих нетленных шедеврах, которые так несправедливо чахли в столах в ожидании всемогущего и пробивного агента.
– Вот как надо своего добиваться-идти по головам! Пока мы тут учили-зубрили, кое-кто решил проверенным методом, через постель и книжечку издать, и корочку о высшем получить! – неискренне восхищались сокурсницы, почему-то забывая о том, что "бедный соблазненный Вадим Робертович" меньше всего был склонен щадить своих любимчиков, а тем более – писать вместо них книги и дипломные работы.
К новоявленному скандалу не осталось равнодушным даже интеллигентно-профессорское окружение Вадима, которое, отвесив пару реверансов новому времени и свободным нравам, все же попросило разводить амуры не столь вызывающе. Нездоровый ажиотаж в стенах почтенного заведения был ни к чему и мог бросить тень на весь преподавательский состав. Это, однако, не помешало некоторым представителям коллектива тайком повздыхать насчет подобной дерзости и везучести. Связь со студенткой, способная вернуть забытое ощущение горячей молодости, для многих была непозволительной роскошью, и они утешали себя сладкими грезами о том, как было бы здорово оказаться на месте этого самоуверенного нахала, который плевал с высокой горы и на скандал, и на мораль, и на мнение дирекции ВУЗа.
Вадим относился к буре в стакане воды с неизменной иронией, получая искреннее удовольствие от моего смущения и растерянности:
– Ну что, птичка? Как тебе в образе стервы, соблазнившей доверчивого и трепетного сердцем мужчину, то есть меня? – продолжал иронизировать он, глядя, как я покрываюсь то мертвенной бледностью, то нервным румянцем. – Кто бы подумал! Да, кто бы подумал, на что способны тихони с ангельской внешностью! Но не все еще потеряно, не все… Еще можно доказать, что чувства мои к тебе не так возвышены, как все привыкли судачить. А хочешь – мы им всем устроим сюрприз и я тебя завалю? На дипломировании! – продолжал веселиться он, глядя, как я вздрагиваю от неподдельного ужаса, вызванного таким предложением. Другой человек мог бы подобным образом вполне невинно пошутить, но я давно уже знала – кто-кто, а Вадим способен на самые неожиданные шаги.
– Да ладно, не трусь, – успокаивал он меня. – Это так, запасной план на случай, если собственная поруганная репутация вдруг начнет тебя сильно беспокоить. Ее еще можно восстановить, доказав невинный характер и кристальную чистоту нашего с тобой взаимодействия. Оно ведь такое, да, Алексия? Невинное и кристально, черт бы его побрал, чистое? – его голос внезапно становился грудным, и в нем отчетливо проступала агрессия, а я отчетливо понимала, что в этот раз дороги назад не будет. Если я вновь засомневаюсь, испугаюсь, сделаю неверный шаг, я потеряю все – доверие, уважение Вадима и его любовь, все это время служившую мне опорой.
Я сама не знала, откуда вдруг в голове берутся такие мысли. Ведь я была почти уверена в своих чувствах, почти не сомневалась, что все у нас сложится наилучшим образом. И, тем не менее, подсознательный страх иногда будил меня по ночам, царапая острым когтем сердце. Он тихо и зловеще проникал в самый дальний и темный его угол, такой же темный и дальний, как ящик стола, где продолжал храниться камень Марка, который я не смогла, не захотела выбросить еще два года назад, при переезде в новую квартиру.
Я утешала себя тем, что на тот момент была слишком привязана к прошлому, а сейчас – просто не хочу его ворошить, что на самом деле небольшой осколок давно исчезнувшей жизни для меня ничего не значит, но по-прежнему боялась его трогать. В конце концов, я до такой степени извела себя подобными мыслями, что просто решила больше не загадывать на будущее, а довериться жизни – куда выведет туда и выведет. Только побыстрее бы все решилось! Ситуация, застывшая на паузе, постепенно начала тяготить меня, я слишком устала от этого невнятного троеточия, которое не могло тянуться вечно.
Будто бы подслушав это желание, невидимый дирижер судьбы, пошел мне навстречу и ускорил ход событий, все быстрее и быстрее приближая происходящее к тому самому моменту, на который было поставлено все – на день выхода моей книги.
Сначала состоялось дипломирование, которое прошло хоть и в напряженной, но очень веселой атмосфере. Присутствующий на защите Вадим откровенно потешался над смущением коллег по комиссии и подбадривал их задавать вопросы позаковыристее, не делая скидок на личное. Я же изо всех сил делала вид, что очень боюсь его придирок, озвученных нарочито грозным голосом. Тяжелее всего было не рассмеяться прямо во время заключительной речи, потому что мы с Вадимом успели даже пару раз подмигнуть друг другу, после чего, немного порычав на меня для порядка, он выдал заключительный вердикт и потребовал «высший балл для студентки Подбельской».
Озадаченные профессора мялись и невнятно что-то бормотали – в конце концов, экзаменовать в такой абсурдной и опереточной атмосфере они не привыкли. В итоге, я получила свою пятерку легко, если не сказать легкомысленно, без ожидаемого перекрестного допроса, придирок и враждебных выпадов, на которые вполне могла рассчитывать как студентка, запятнавшая свою репутацию интрижкой с преподавателем.
Несколько недель перед вручением диплома прошли в еще большей суете: мы шили себе магистерские мантии, примеряли шапочки-бонеты и планировали выпускную вечеринку. У меня же волнений и хлопот было вдвое больше – из типографии на утверждение пришел сигнальный экземпляр моей книги.
Оформление ее было простеньким и даже безыскусным: мягкий переплет, стандартная обложка серии дебютантов, но меня мало интересовала внешняя сторона. Я понимала одно – эта выстраданная история, наконец, обрела долгожданное тело для жизни в реальном мире. И, когда я, не в силах сдержать слез, дотронулась к пробному образцу, несмело поднесла его к глазам, а потом порывисто прижала к сердцу, то почувствовала себя матерью, впервые взявшей на руки собственного ребенка.
С тех пор я не могла спокойно ни есть, ни спать. Все мои мысли были заняты ожиданием того дня, когда роман поступит на прилавки книжных магазинов. Даже получение диплома о высшем образовании, напутствия ректора и ироничное шушуканье бывших однокурсников насчет того, как скоро мы с Вадимом поженимся или же я, добившись своих коварных целей, тут же брошу его, почти не оставили следа в моей памяти. Я прощалась с университетом в такой же странной, туманной атмосфере, как когда-то прощалась со школой.
Только тогда у меня холодело сердце от ужаса перед грядущими переменами, сейчас же я сама стремилась к ним, не в состоянии думать ни о чем другом, кроме момента, когда моя книга окажется на полках магазинов, и ее сможет прочитать любой желающий.
Тем временем подготовка к волнующему меня событию шла рекордными темпами. Дата выхода романов дебютантов была назначена на последнюю неделю августа – мероприятие должно было состояться в преддверие горячего литературного сезона ярмарок, выставок и презентаций. До него оставалось еще полтора месяца, не так уж и много по меркам менеджеров, занимавшихся продвижением новинок. А пока образцы романа были разосланы на рецензию в СМИ и несколько сетей книжных супер-маркетов. Вскоре мы получили первую радостную новость: за довольно короткий срок в издательство пришло несколько заказов. Разместить мой роман на полках согласились два крупных магазина и один небольшой – и это дало повод для оптимистичных прогнозов и надежду на то, что тираж не останется пылиться в типографских цехах.
Но я продолжала жить, как на иголках, прекрасно понимая, что все эти радужные мысли и предсказания гроша ломаного не стоят, и только читатель будет решать дальнейшую судьбу книги. Да, мое детище не было совсем уж неоперившимся птенцом и смогло достучаться до сердец сотен людей в интернет-пространстве, но реальный книжный рынок отличался от уютного виртуального мирка. На прилавках магазинов новоиспеченному творению предстояло встретиться с любителями простенького текста, с помощью которого можно было «убить» время в дороге или от скуки, с приверженцами высокой идеологической литературы, способными усмотреть в романе лишь «игру на эмоциях и банальное кровопускание», которым меня так часто попрекали в интернете, с читателями-пижонами, готовыми потреблять все, что угодно, лишь бы не отстать от моды – а попадет ли роман в разряд "модных" или останется пылиться как незаметный и проходной, предсказать было невозможно.
Но пиарщики и маркетологи, рискнувшие взяться за продвижение книг молодых авторов, казалось, в успехе не сомневались и действовали активно. В день, когда книги поступали в продажу, было решено провести большую презентацию в одном из самых популярных книжных супермаркетов – так можно было и читателей привлечь, и о новинках погромче заявить.
Все мероприятие должно было занять чуть больше часа – планировалось общение с прессой, читателями, и даже небольшая автограф-сессия, которая меня, в отличие от остальных коллег по презентации, просто-напросто шокировала. Я до последнего отказывалась верить в серьезность раздачи автографов, потому что это была привилегия звезд и важных публичных персон. Мы же пока не являлись ни тем, ни другим.
– Наверное, это шутка. Нас просто проверяют на звездную болезнь! – пытаясь разрядить не в меру торжественную обстановку, сообщила я одному из собратьев по перу, чья книга выходила в той же серии, в один день с моей.
Однако, получив в ответ полный презрения взгляд, я поняла, что оскорбила нечто священное в его душе – желание блистать перед поклонниками и озарять их темный путь светом своего литературного таланта. Поэтому в дальнейшем я предпочла не болтать, стараясь хранить на лице непроницаемое выражение, чтобы не выдать неуместного веселья, которое во мне вызывали все эти шумные приготовления.
Наша первая встреча полным составом молодых авторов состоялась за несколько дней до важнейшего для каждого из нас события. Организаторы хотели ознакомить нас с регламентом и согласовать все важные детали. Нас было трое – я и еще два молодых человека, по-юношески дерзких и склонных к максимализму. Писали мы в разных жанрах, тем не менее, в главном были похожи: каждый надеялся, что это только начало творческого пути длиной в жизнь. Правда, дальнейшее развитие этого самого пути, каждый видел по-своему – я в достаточно общих чертах, в отличие от ребят, которые предъявляли будущему вполне конкретные и претенциозные требования.
– Нет, читателям придется смириться с авторскими названиями моего мира! Я, можно сказать, не одну ночь провел за их составлением, и что же это все коту под хвост? Ладно, сейчас я пошел на уступки и вырезал добрую половину имен собственных, и даже перевел на русский многие фразы, которые мои герои произносят на своем родном языке! Но при переиздании романа я буду настаивать… да что там – требовать! Соблюдения моих авторских прав! Но меня до сих пор это возмущает – ну как могут бессмертные высшие существа говорить на человеческом диалекте, которым, по сути, является русский? Нет, ну вот как? Объясните! У меня в голове не укладывается! – пламенея взглядом, доказывал свою правоту Андрей, предпочитающий называть себя почему-то Адрианом, пока наши патроны вышли на рабочий перекур, оставив нас в кабинете с чаем и сладостями.
– Ну, надо же с чего-то начинать! – важно протянул Кирилл, пишущий о космических приключениях, что давало ему право смотреть на нас немного свысока, скромно мня себя коллегой самих братьев Стругацких и Станислава Лема.
– Да понимаю! Я все понимаю! Примитивные читательские вкусы, и мы, писатели – заложники всего этого! – гневно заламывая пальцы, воскликнул Адриан. – Но я не понимаю одного – чем может смутить обычного серенького обывателя даже не лихо закрученный сюжет, а имя! Всего лишь имя – Гладомирелун! Его что – так сложно прочитать? Или произнести? У кого, скажите на милость, оно может вызывать недоумение? Разве что у двоечника, так и не научившегося складывать буквы в слова! Или у какого-нибудь ограниченного консерватора, не способного принять ничего, кроме убогого «Петя» или «Вася»! – по аристократично-нервному лицу Адриана прошла судорога негодования.
– Или у того, кто страдает дислексией, – добавил более основательный и флегматичный Кирилл, покачивая головой. – Кстати, в моей книге люди совершенно разучились читать. Вместо них это делают…
– Роботы! – выпалила я, пресытившись страданиями возвышенных душ и желая положить конец этому разговору, до ужаса напоминавшего мне монолог незабвенного Михаила-Майкла.
– Вот именно, – важно уточнил Кирилл. – И вот в какой-то момент роботы понимают, что фактически вся власть находится у них в руках, и начинают плести…
– Заговор! – забыв о первоначальном смущении, я все больше и больше распалялась от этой несложной игры в элементарные интриги.
Кирилл одарил меня выразительным взглядом. Я спокойно выдержала этот беззвучный обмен любезностями и хулигански подмигнула в ответ. Научившись, не отводя глаз, выдерживать пристальные взгляды Вадима, весом в тонну, я воспринимала прицельное внимание самоуверенного юнца как забавно-щекочущую и надоедливую мошку. Было тяжело сдержаться и не чихнуть-рассмеяться в ответ, но игра в «разгадай гения» начинала мне нравиться. А участвовать в ней полагалось с серьезным лицом.
– Да, заговор, – подтвердил коллега-автор, прокашлявшись. – И вот, значит, они начинают людей…
– Обманывать! И подавать им неправильную инфу, да? Ну, раз, они всё на свете для них читают – то развести их на этом моменте было бы проще простого, так ведь? – не унималась я.
Повисла тяжелая пауза, прерываемая лишь короткими и нервными смешками Адриана.
– Ты, наверное, читала мою книгу? – с чувством оскорбленного достоинства предположил Кирилл.
– Да ну. Где же я могла ее найти?
– Нет, ты врешь. Ты где-то увидела черновики и прочитала их. Это нечестно, Алевти… – его взгляд впервые внимательно уперся в бедж, прикрепленный у меня на груди. – Алексия! Это профессиональная нечистоплотность. Надеюсь, в своих рассказиках, ты хотя бы не использовала ничего из изобретенного мной. Иначе я подам на тебя в суд.
Призвав на помощь остатки самообладания и надежду на то, что он хотя бы шутит, я еще раз заверила юного гения, что в глаза не видела его текст. А роботы, мировые заговоры и глобальные интриги мне ни к чему, потому что пишу я как раз о реальном мире и сереньких обывателях, которых они с Адрианом так презирают.
После этого интерес и уважение мужской части нашего творческого коллектива были потеряны для меня навсегда. Зря я опасалась, что Кирилла заинтересует мысль, как же я смогла так легко разгадать его сюжетные задумки. Ведь в таком случае возникал очень неудобный вопрос о предсказуемости его истории, а я бы не смогла кривить душой и подтвердила, что исходя из одних только поверхностных описаний, роман выглядел предсказуемым.
Нет, Кирилл не спешил впадать в отчаяние от осознания, что уже поздно вносить правки, метаться и рвать на себе волосы. Не спешил он расспрашивать и о моем романе, сетевая известность которого меня странным образом смущала. Нет, все, что интересовало моих собратьев по цеху – это они сами, их непревзойденное творчество, ну и, может быть, глупость и ограниченность читателей, пред которыми они так героически и самоотверженно собрались метать бисер.
– Знаешь, пройдет буквально пару лет – и я стану тобой, – заявила я Вадиму в последний вечер перед презентацией, когда все приготовления были закончены и даже вечное волнение немного отступило. – Буду врединой и язвой, которую хлебом не корми – дай только поиздеваться над пафосными идиотами. Мое поколение как-то очень уж резво катится под ту же горку, где осели твои однокашники во главе с Майклом и гетманом Сагайдачным на страусе. Так что перехвачу у тебя эстафетную палочку и пойду дальше глаголом жечь сердца людей, – улыбнулась я. – Ведь это же тот путь писателя, к которому ты меня готовил?
– Нет, не тот, Алексия. Совсем не тот, – задумчиво ответил Вадим, отпивая свой кофе. – Я бы действительно не хотел тебе такой судьбы, птичка. Думаю, ты как никто понимаешь, как мало веселья на душе у человека, громко смеющегося в лицо глупости. Помнишь свои слова о том, что неравнодушному приходится труднее остальных? Ты была права тогда, – он на несколько секунд замолчал, возвращаясь мыслями в прошлое. – Так что не стоит ввязываться в это слишком глубоко. Тебе не к лицу маска циника, который высмеивает всё и всех. Лучше уж сформировать ближний круг, в котором можно расслабиться и отдохнуть, чем копать под мировое зло в виде тупости, жлобства и позорного царизма, которым уже страдают твои ровесники-писаки. Иногда я думаю – ну на кой черт их всех спасать, драться за истину, тащить за волосы из болота к каким-то там вершинам и победам, которые им, конечно же, до лампочки? Да пускай себе хоть живут, хоть сдохнут в своих иллюзиях! Мне-то что? Реально, надоело все это. Я устал. Или просто – не хочу больше. На свете есть вещи более приятные, чем постоянная паства бестолковых овец. Вот плюну на все – и буду только с тобой общаться. Стану вальяжным, расслабленным и добрым, можно будет веревки из меня вить.
Тут я не выдержала и прыснула, слишком уж этот образ не вязался с обычной бескомпромиссностью Вадима.
Он, чувствуя мое веселье, подхватил волну и развил тему дальше:
– А что, птичка? Почему бы и нет? Даже на войне есть периоды затишья. Снимем домик в какой-нибудь глуши с такими отвратительными кисейными пейзажиками, что ты сразу же впадешь в восторженные ахи-охи, начнешь строчить романтические стишата в стиле «Белые барашки по небу плывут», а я, лежа на поляне, буду подыгрывать тебе на дудочке во время вечерних чтений. Чем не счастье?
Я откровенно покатывалась со смеху, едва не расплескивая кофе на стол, а Вадим лишь смотрел на это с нескрываемой нежностью и продолжал живописать о нашем безбедном будущем:
– В конце концов, мы с тобой даже можем построить это треклятое идеальное общество, над которым я всегда с таким удовольствием измывался. Опять же, почему нет? Что мешает двум свободным людям жить по собственным законам, наплевав на идиотов? В конце концов, именно в таких условиях можно растить психически здоровых детей, способных противостоять тому мраку и ереси, которые здесь, в якобы цивилизованном мире, крепчают с каждым днем.
Мой смех умолк на самой высокой ноте, и я застыла, глядя в совершенно серьезные глаза Вадима с не меньшей серьезностью.
Его мысли, об общем будущем, о полноценной семье не были шуткой, и я понимала это.
– Вадим, – еще не понимая, что собираюсь сказать, заговорила я, слыша себя будто со стороны. – Не уходи к себе сегодня. Оставайся. Я серьезно! Тебе давно уже пора остаться, насовсем. Давай не будем больше ждать, ладно? Наше идеальное общество можно начинать строить уже… уже сегодня, – я улыбнулась, пытаясь сгладить шуткой смелость предложения, которое все-таки сорвалось с губ буквально за сутки до того дня, когда я планировала открыться ему.
По тому, как шумно выдохнул Вадим, сжимая в кулак руку, находящуюся в опасной близости от моей, я поняла, что, несмотря на полную откровенность, последний барьер, та самая тонкая стена, которой я когда-то предпочла отгородиться, была все еще реальной в его воспоминаниях. И именно эта невидимая преграда, силу и прочность которой я недооценила, сдерживала его от решительного шага.
– Нет, Алексия, – тихим глубоким голосом ответил он, будто бы преодолевая себя. – Нет. Я не останусь сегодня. Мы не будем истерично бросаться друг на друга всего лишь за ночь до важнейшего для нас дня. Я, если хочешь, эгоист, и достаточно долго ждал, чтобы вот так просто сделать тебя своей. Нет, я не сторонник нарочитой стрельбы шампанским, салюта и духовой музыки во время свиданий, но… Черт подери, птичка, я хочу, чтобы наша первая ночь запомнилась тебе. В идеале – так на всю оставшуюся жизнь. Я собственник, Алексия и довольно ревнивый тип. Мне надо точно знать, что вот в этой маленькой то ли безумной, то ли гениальной голове не осталось больше никаких воспоминаний. Никаких следов прошлого. И я не хочу сейчас психануть и сдуру вывалить на тебя всю страсть своего пацанского сердца, второпях и поглядывая одним глазом на часы. Уже почти полночь. Завтра ранний подъем. Завтра – только твой день, и именно твою победу я хочу отпраздновать. После всей этой рекламной мишуры я заберу тебя, и мы уедем. Не спрашивай куда, я хочу, чтобы это был сюрприз. Да, вот такой я романтический идиот. А теперь ничего не говори, и проводи-ка меня лучше до двери, молча, пока я не передумал. Я сказал молча! – шикнул он на мою попытку броситься ему на грудь со слезами и заверениями о том, что мне не нужно никаких сюрпризов, пусть все случится сейчас, ведь самое главное у нас уже было – я, он и эта странная летняя ночь.
– Эй, ну что же ты? – от пронзительной нежности в его голосе внутри у меня все сжалось, и пелена слез заполонила глаза. – Вспомни наш девиз – отставить сопли, – Вадим улыбнулся и шутливо поддел пальцем мой подбородок. – Давай так – если я сейчас скажу тебе какую-нибудь романтическую хрень, наподобие «пусть это будет наша последняя ночь, проведенная порознь» – ты мне врежешь. Обещаю, тебе за это ничего не будет, кроме моей искренней благодарности за то, что помогла сохранить лицо и остатки мужественности.
