Текст книги "Из истории русской, советской и постсоветской цензуры"

Автор книги: Павел Рейфман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 144 страниц)

В том же 89 г. прекратил свое существование из-за цензурных репрессий «Русский курьер» – ежедневная либеральная газета, выходившая в Москве в 79–89, 91 гг., редактируемая В. Н. Селезневым. Газета боролась за усиление и улучшение земства, видя в нем средоточие «живых общественных сил». В то же время «Русский курьер» критиковал существующие земские учреждения, считал необходимым их усовершенствование. В газете публиковались статьи о положении крестьянства, защищались реформы 60-х гг. Она давно уже беспокоила власти. Даже не столько власти, сколько Каткова, с которым «Русский курьер» постоянно полемизировал. В одной из статей, помещенных в нем, о Каткове говорилось: «В течение двух лет г. Катков с упорством и усердием, достойным лучших целей, занимался в ''Московских ведомостях'' обругиванием преобразований прошлого царствования <…> наиболее злостным его нападкам подвергались новые суды, а за ними земское и городское самоуправление» (Зай284-5)..

Естественно, такое направление, при всей его умеренности, вызывало недовольство правительства, последовательно проводившего политику контрреформ. Уже в первый день назначения Феоктистова на пост руководителя цензуры Победоносцев указывал ему на необходимость запрещения «Русского курьера». В 82 г. газета была приостановлена на три месяца, а в 83 г. получила предупреждение за «вредное направление, выражающееся в суждениях о существующем государственном строе и в подборе и неверном освещении фактов о быте крестьян, направление это рассчитано на то, чтобы возбуждать смуту в умах» (Зай284). В начале 1884 г. «Русский курьер» получил второе предостережение за статьи по национальному вопросу. В одной из них говорилось, что национальный вопрос – это «не что иное, как принцип равноправности и братства людей». В другой, касаясь этого же вопроса, газета заявляла: «ради счастья русского народа мы являемся в России сторонниками искреннего, последовательного, разумно целесообразного проведения в жизни населения русского государства принципа национальностей». Власти обратили внимание на подобные статьи. Последовал всеподданнейший доклад, Прочитав его, Александр III заявил: «Возмутительно читать подобные статьи. И это пишут русские люди». Получив второе предупреждение, «Русский курьер» стал осторожнее и закрыть его удалось не сразу (Зай284).

Но на грани 80-х – 90-х гг. рассчитались и с ним. В сентябре 89 г. «Русский курьер» получил третье предостережение и был подчинен предварительной цензуре за статью «Дворянские вопли и аргументы для вымаливания подаяния», посвященную задолженности помещиков дворянскому банку. В этой статье, по утверждению Дурново, «выразилась вся злоба упомянутой газеты против дворянского сословия». На всеподданнейшем докладе по поводу вынесенных «Русскому курьеру» предостережений царь наложил резолюцию: «Совершенно одобряю. Желательно было бы совершенно прекратить издание этой поганой газеты». Газету формально не запретили, но подвергли предварительной цензуре и поставили в такие условия, что вскоре редакция была вынуждена прекратить издание.

Аналогичная история произошла с московской еженедельной газетой «Русское дело» (издатель-редактор С. Ф. Шарапов). В 88 г. она получила за «вредное направление» два предостережения, а в 89 г. – третье. Редакция придерживалась либерально-славянофильских взглядов, весьма далеких от всякой радикальности. Но и такое направление цензуру не устраивало. Характеризуя его, Толстой отмечал, что оно обнаруживает «во-первых, крайне враждебное отношение к нашей дипломатии, которую постоянно и в весьма грубой форме упрекает <…> в пренебрежении к русским интересам; во-вторых старается доказать, что Россия жила правильной жизнью только во времена земских соборов». Непосредственной причиной третьего предостережения и приостановки издания на шесть месяцев явилась статья-памфлет о судьбах русского дворянства, с антидворянскими высказваниями, что, по словам Толстого, «служит лишь одним из образцов явно демократических тенденций этой газеты». На докладе Толстого царь написал: «Действительно дрянная газета». После приостановки газета не выходила (Зай296-7).

Как видно из сказанного, большинство из запрещенных и прекративших выходить в результате цензурных репрессий периодических изданий были отнюдь не радикальными. Все они выступали иногда с оппозиционными статьями, критикуя отдельные стороны деятельности правительства, затрагивая более или менее острые вопросы (о тяжелом положении крестьянства, непосильных податях, необходимости расширения прав земства, продолжения реформ и пр.). О коренных проблемах русской действительности они и не заикались. Но и такая критика вызывала недовольство властей. В рассматриваемый период даже нейтральная позиция, с точки зрения правительства, была недостаточной; от печати, да и вообще от благонамеренного обывателя, требовалась не пассивная, а активная лояльность. Это прекрасно отразил Салтыков-Щедрин в романе «Современная идиллия» (печаталась с 77 по 83 г.). Именно оттуда взят первый эпиграф к седьмой главе.

Один из персонажей романа, полицейский чин Выжлятников, «вразумляет» повествователя: «рассуждают <…> коль скоро ты ничего не сделал, так, стало быть, шкура – твоя? Ан нет, это неправильно. Ничего-то не делать всякий может, а ты делать делай, да так, чтобы тебя похвалили!». Чтобы сберечь шкуру, надо это заслужить, надо активно включиться в деятельность властей, собирать «статистику», которая имеет в виду привести «в ясность современное настроение умов».

Следует добавить, что в многочисленных запрещениях эпохи Александра III принимал непосредственное участие император, сопровождавший доклады о них весьма одобрительными и грубыми репликами.

Остановимся на некоторых периодических изданиях, которые продолжали выходить, не были запрещены. Они также постоянно подвергались цензурным взысканиям. По силе своего влияния, после «Отечественных записок», следует назвать журнал «Вестник Европы» (1866–1918), редактируемый. М. М. Стасюлевичем. Особой популярностью в нем пользовалось «Внутреннее обозрение», которое вел талантливый публицист и крупный ученый К. К. Арсеньев. Не революционное, но оппозиционное издание, вызывавшее неприязнь властей. По мнению Министерства внутренних дел, общее направление «Вестника Европы» в 80-е гг. «проникнуто систематическим непримиримым недоброжелательством ко всем мероприятиям правительства, имеющим целью упрочение коренных основ нашего государственного устройства, водворения законного порядка в стране и отрезвление умов от ложных и вредных учений». В 89 г. журнал получил предостережение. Во всеподданнейшем докладе по этому поводу говорилось, что «Вестник Европы» «постоянно называет настоящее время ''временем контрреформ'' и ко всем реформам, ко всем наиболее важным административным распоряжениям находится в явной оппозиции». Тем не менее, несмотря на ряд взысканий, «Вестник Европы» умудрился просуществовать до первых годов советской власти.

С либеральным народничеством, в частности с Н. К. Михайловским, был связан ежемесячный московский журнал «Русская мысль» (1880–1918). Он интересен, в частности, тем, что печатал произведения видных русских реалистов, писателей демократического лагеря: Д. Н. Мамина-Сибиряка, Г. И. Успенского, В. Г. Короленко, А. П. Чехова, М. Горького. За подписью Андреев в нем опубликовано несколько произведений Н. Г. Чернышевского. (в частности, «Материалы для биографии Н. А. Добролюбова»). В журнале напечатаны «Очерки русской жизни» Н. В. Шелгунова, последователя Чернышевского, статьи видных литературоведов, историков, социологов (н.и. Стороженко, А. М. Скабичевского, Р. Ю. Виппера, В. О. Ключевского и др.).

Из газет были наиболее популярны и влиятельны «Русские ведомости». Они основаны еще в 63 г. Н. Ф. Павловым. Выходили в Москве до 1918 г. Несколько раз меняли направление, сохраняя лишь название. К середине 70-х гг. превратились в одну из самых влиятельных газет, в либеральное издание с широким кругом сотрудников, в том числе крупных писателей, общественных деятелей демократического направления, литераторов народнического толка, многих эмигрантов (Салтыков-Щедрин, Глеб Успенский, Д. Н. Анучин, В. А. Гольцев, П. Г. Зайчневский, П. Л. Лавров, Н. К. Михайловский, А. И. Эртель, Н. Ф. Щербина и др.). Редактировал ее в это время В. М. Соболевский.

Салтыков-Щедрин говорил Соболевскому, что сотрудничает в его газете «именно потому, что считаю ''Р<усские> В<едомости>'' единственным в настоящее время порядочным печатным органом, и сожалею лишь о том, что это газета, а не журнал». Феоктистов однажды сказал о «Русских ведомостях»: «Скверная газета: скверно говорит, скверно и молчит». Министр внутренних дел И. Н. Дурново в одном из всеподданнейших докладов отмечал, что эта газета «принадлежит, несомненно, к разряду наиболее вредных органов нашей периодической печати»; предосудительное направление её выражается преимущественно в пассивной оппозиции правительству; «соблюдая большую осторожность, она не решается явно порицать его распоряжения, но на страницах ее никогда не выражается ничего, что свидетельствовало бы о сочувствии ее к его деятельности» (Зай276).

Всячески преследуя оппозиционную периодику, с трудом мирясь с существованием нейтральной, правительство поддерживает издания, выдержанные в духе той новой, агрессивной благонамеренности, о которой писал в «Современной идиллии» Щедрин. Изображенный там «редактор по найму» Иван Иванович Очищенный в духе такой благонамеренности собирается издавать свою «асенизационно– любострастную» газету «Краса Демидрона». В его газете «обязался исключительно помещать <…> распутные труды свои» «знаменитый г. Зет» (псевдоним В. П. Буренина, к этому времени крайнего реакционера, автора клеветнических пасквилей; на него была сочинена эпиграмма:

 
Бежит по улице собака,
Идет Буренин, тих и мил.
Городовой, смотри однако,
Чтоб он ее не укусил.
 

Именно такую благонамеренность проявляли издания реакционного лагеря. Лидером их являлись «Московские ведомости» Каткова, превратившиеся по сути в своеобразный правительственный официоз. Всяческая поддержка правительственного курса, но и демонстрация независимости: довольно резкая критика отдельных сторон правительственной политики, некоторых высокопоставленных государственных деятелей. За подобную критику редактор любой другой газеты, кроме кн. Мещерского – издателя журнала «Гражданин», был бы в 24 часа выслан из Петербурга, а издание было бы запрещено. Катков чувствует себя вне правил и законов, установленных для других. В июле 84 г., видимо, по поводу замечания в связи с тем, что в его газете не появилось какого-то «правительственного сообщения», он пишет Феоктистову: «Я полагаю, что правительство не должно смотреть на себя как на слепую машину и руководствоваться формальностью. Точно так же правительство не может одинаково относиться к порядочным людям и жуликам. Я имею слабость относить себя не к жуликам» (Зай278). В переводе на обычный язык это означало: я особенный и для меня общие законы не писаны.

На страницах «Московских ведомостей» Катков устраивает травлю неугодных ему министров и других государственных деятелей: Николаи, Бунге, Гирса, Набокова, Абазу и добивается нередко их отставки. В области внешней политики Катков занимает иную позицию, чем министерство иностранных дел. Он порой чувствует себя почти руководителем внешней политики. В 1886 г. он даже посылает для неофициальных переговоров с французским правительством своего ставленника, генерала Е. В. Богдановича, проходимца и авантюриста. Следует однако отметить, что внешнеполитическая программа Каткова в большей степени отражала интересы России, чем традиционная прогерманская политика министерства иностранных дел. После смерти Каткова в 87 г. исключительное положение «Московских ведомостей» было утрачено, они получили даже два предостережения, но выходили до 1917 г.

Другой официоз – «Гражданин», «газета-журнал» (1872–1914). Основатель и издатель кн. В. П. Мещерский (первые 7 лет негласный). «Гражданин» выходил в Петербурге, то еженедельно, то два раза в неделю. Крайне реакционное издание, имевшее значительное влияние, особенно после смерти Каткова. Орган наиболее мракобесных слоев дворянства. Борьба за ликвидацию реформ, проведенных при Александре II. Защита неограниченного самодержавия. Полностью солидаризовался с правительственным курсом. Нападки на все прогрессивное, в России и на Западе. Оголтелый шовинизм. Разжигание национальной розни.

К газете прислушивался сам император. «Гражданин» получал правительственные субсидии, и немалые. В 87 г. Мещерский запросил у императора на издание своего журнала 300 тыс. руб. Когда министр внутренних дел И. Н. Дурново заметил царю, что такая сумма чрезмерна, тот ответил: «У нас хотят консервативные журналы за двугривенный. Смотрите, что Бисмарк тратит на прессу». Все же «Гражданину» разрешали меньше «вольностей», чем Каткову, и наказывался он, несмотря на расположение царя, чаще, хотя взыскания нередко носили формальный характер. В 73 г. редактором-издателем «Гражданина» числился Ф. М. Достоевский, помещавший в нем «Дневник писателя». Особого успеха журнал не имел. Круг читателей ограничивался духовенством, частично людьми «высшего общества».

К изданиям реакционного лагеря относилась и газета «Новое время», выходившая в Петербурге (1868–1917). До 76 г. газета была бесцветным консервативным изданием. В конце февраля этого года она переходит в руки А. С. Суворина. На первых порах умеренно либеральна. Но уже с 77 г., в связи с началом русско-турецкой войны, «Новое время» резко меняет курс. В 60-е годы Суворин был либералом, иногда смыкался даже с демократами. В конце 70-х гг. он становится реакционером, поставив свою газету на службу правительства. Циничный, умный, безнравственный, не имеющий никаких определенных политических воззрений, он умело подделывался под желания властей, в то же время заигрывая с обществом. Газета его стала весьма популярной, приобрела в определенных кругах немалый авторитет. Салтыков-Щедрин в «Мелочах жизни» изобразил Суворина под именем Ивана Непомнящего (не помнящего своего либерального прошлого – ПР), стоящего во главе «большой и распространенной газеты, претендующей на руководящее значение“ (1399). Каждый день он снабжает читателя целой массой новостей и слухов. Всё это подается бойко, весело, облито пикантным соусом. Читатель, не знающий о другой, здоровой пище, жадно поглощает эти новости и слухи, из которых девять десятых завтра окажутся лишенными основания. Но они заменятся другой порцией подобной же информации» (401). «Без идей, без убеждения, без ясного понятия о добре и зле, Непомнящий стоит на страже руководительства <…> он даже щеголяет отсутствием убеждений, называя последние абаркадаброю и во всеуслышание объявляя, что ни завтра, ни послезавтра он не намерен стеснять себя никакими узами» (407). «Спросите Непомнящего, что он хочет, какие цели преследует его газета? – и ежели в нем еще сохранилась хоть капля искренности, то вы услышите ответ: хочу подписчика! Да и чего другого ему хотеть?» (400).

Подписчиков масса: «от кухарок, дворников, кучеров отбою нет» (406). Сам же Непомнящий не верит ни во что, «кроме тех пятнадцати рублей, которые приносит подписчик» (407). В целом его газета «Помои» не отличается от газеты «Приют уединения» («Гражданин»), хотя они ежедневно перепирается друг с другом, укоряя друг друга в измене. И обе газеты «вовсе не имеют намерения сознаться, что обе равно паскудны» (338). «Чего изволите?» – определяет Щедрин направление газеты Суворина. А власти высоко ценили заслуги ее редактора. Ему было предоставлено монопольное право газетной торговли на железных дорогах страны и доверена цензура его изданий. Кстати, одним из ведущих сотрудников «Нового времени» был В. П. Буренин, о котором уже упоминалось.

Тем не менее газета пользовалась значительной популярностью. В ней сотрудничали крупные писатели. В частности целый период творчества молодого Чехова связан с Сувориным.

Как раз в рассматриваемый период появился новый вид прессы, так называемой желтой, бульварной, рассчитанной на низменные вкусы мелкобуржуазных городских слоев (занимательные происшествия, нередко выдуманные, уголовная хроника, рассказы на сексуальные темы – «клубничка»). Как пример таких изданий можно назвать газету Н. И. Пастухова «Московский листок» (1881–1918). Такая периодика была тоже в интересах властей, отвлекая внимание читателей от более серьезных проблем.

Как ясно из приведенного материала, основные цензурные репрессии обрушивались на периодику. Но и непериодическим изданиям доставалось не мало (см. Добровольский). За рассматриваемый период с 81 по 94 гг. запрещено 72 книги. Не так уж много. За предшествующие 14 лет, с 67 по 80 гг., книг запрещено больше, 86. А уж количество запретов в советское время совсем несравнимо с относительно скромным числом 72-х запрещенных при Александре III книг. Упомяну о некоторых из них. Прежде всего привлекает внимание цензурная история произведений Л. Н. Толстого. Запрещены его религиозно-философские этюды «В чем моя вера?», «Народные рассказы», «О жизни». Не разрешен ввоз в Россию брошюры Толстого «Царство божие внутри нас», изданной во Львове. Не просто обстояло дело с публикацией «Крейцеровой сонаты». К этому времени Толстой был знаменит. У Александра III он во многом вызывал симпатию, в частности как автор «Войны и мира» (не ясно, читал ли царь толстовскую эпопею целиком, но восхищаться ею было принято). «Крейцерову сонату» царь первоначально, как будто, печатать запретил. 14 февраля 90 г. Феоктистов заносит в дневник: «министр внутренних дел согласился со мнением Победоносцева и моим, но так как ему стало известно, что государь читал повесть Толстого, то он счел необходимым узнать его мнение о ней. ''Разумеется, – сказал государь, – не следует ее печатать, написана она на совершенно фальшивую тему и с большим цинизмом, обрадуются ей, пожалуй, только скопцы''». В то же время тот же Феоктистов, со слов мужа сестры С. А. Толстой Кузминского, утверждает, что несколько ранее Александр III говорил, что прочел это произведение «с большим интересом, что есть в нем кое-какие сальности, но что вообще это очень талантливое произведение».

После посещения императора Софьей Андреевной Толстой тот разрешил включить повесть в Собрание сочинений писателя, заявив, «что он сам будет просматривать сочинения ее мужа», видимо пытаясь копировать своего любимого деда, Николая I, объявившего себя цензором Пушкина (Зай300).

Среди запрещенных книг находился и У1 том сочинений Н. С. Лескова. В донесении Цензурного комитета отмечалось, что «вся шестая книга сочинений Лескова, несмотря на неоспоримую общую благонамеренность автора, оказывается, к сожалению, дерзким памфлетом на церковное управление в России и на растленные нравы низшего духовенства» (Зай300). Запрещены «Трущобные люди» Вл. Гиляровского (Комитет Министров отмечал, что «автор не скрывает своих симпатий к жертвам порока и разврата и усиливается доказать, что они дошли до падения отнюдь не по своей воле»), «История новейшей русской литературы» С. А. Венгерова (Дурново в своем представлении в Комитет Министров писал о ней: «Автор не щадит красок, чтобы выставить в самом ненавистном свете направление, которому следовало правительство в своей внутренней политике <…> Составляя историю русской литературы, <автор> имел в виду исключительное восхваление тех писателей <…>, которых называет он ''носителями демократических идей''»), «История Екатерины II», том II В. А. Бильбасова (в представлении в Комитет Министров Дурново писал, что автор пытается «развенчать Екатерину II, выставить ее в неблаговидном свете»; когда император узнал о содержании этого тома, он, по словам Феоктистова, хотел «отобрать у него (Бильбасова – ПР) через полицию эти материалы; опасаясь скандала, Дурново отговорил царя от такой меры»). Запрещена и анонимная книга «Александр Сергеевич Пушкин, его жизнь и сочинения», где, по словам цензора, утверждалось, что Пушкин был близок к декабристам, а после их поражения стал пропагандировать их идеи «мирным путем, несмотря ни на цензуру, ни на меры, принимаемые шефом жандармов, ни на реакционную печать» (Зай299). Запрещались и произведения зарубежных авторов: роман В. Гюго «Отверженные», драмы Ибсена, «Философские опыты» Эрнеста Ренана, «Капитал» Маркса.

По данным отчета Главного управления по делам печати за 10 лет (80-е годы), Петербургским, Московским и Варшавским цензурными комитетами просмотрено 65237 рукописей, из них запрещены 1561 (два с лишним процента). Особенно много запрещено рукописей на украинском языке (около 33 процентов). Интенсивно действовала и иностранная цензура. За те же 10 лет она рассмотрела 93 565 260 книг и журнальных номеров (???), из которых запрещена примерно каждая 12-я. Работала и драматическая цензура. С 82 по 91 гг. она проверила 3947 русских, 869 немецких и 339 французских пьес. Из них запрещено 33 процента русских, 4.8 процентов немецких и 0,5 процента французских. Феоктистов обосновывал высокий процент запрещений пьес отсутствием в них литературных достоинств, неприличным содержанием и «крайне вредной тенденциозностью». Видимо, последняя играла особенно существенную роль, тем более, что оценка литературных достоинств вообще не входила в компетенцию цензурного ведомства. Следует учитывать и то, что разрешение драматической цензурой пьесы отнюдь не означало возможности ставить её в народных театрах, для которых существовала особая цензура (Зай302).

14 февраля 88 г. по этому поводу был издан специальный циркуляр. В нем говорилось, что государь император, по докладу министра внутренних дел, «соизволил установить в виде временной меры следующее правило: на сценах народных театров или театров, посещаемых вследствие низкой платы за места преимущественно простолюдинами, могут быть исполняемы только те из разрешенных цензурой драматических пьес, которые для сего одобрены Главным управлением по делам печати по особым ходатайствам содержателей театров или авторов и переводчиков».

Такое правило было, по мнению цензурных инстанций, вызвано тем, что «по уровню своего умственного развития, по своим воззрениям и понятиям простолюдин способен нередко истолковать в совершенно превратном смысле то, что не представляет соблазна для сколько-нибудь образованного человека, а потому пьеса, не содержащая ничего предосудительного с общей точки зрения, может оказаться для него непригодной и даже вредной» (Зай302-3).

Следует отметить, что объектом цензурного наблюдения являлись и всякого рода библиотеки публичного пользования. Количество их в 80-е – в начале 90-х гг. значительно увеличивается. Увеличивается и количество книжных магазинов. 5 января 84 г. изданы специальные правила, касавшиеся организации библиотек. Они были включены в виде примечания к стр. 175 в новое издание цензурного устава в 86 г. Согласно этим правилам, право выдавать разрешения на открытие библиотек предоставлялось министру внутренних дел. Министерство внутренних дел получало право закрывать библиотеки, если оно сочтет это нужным. Утверждение же лиц, ответственных за работу библиотеки, возлагались на губернаторов, которые могли устранять от работы в библиотеке любого из ее служащих.

Этими же правилами министр внутренних дел получал право контроля за книжными фондами библиотек. С этой целью Главное управление по делам печати и Департамент полиции составили список произведений, которые должны изыматься из библиотек. Таким образом, в 84 г. впервые была проведена массовая чистка библиотек. Согласно «Алфавитному списку произведений печати, которые на основании высочайшего повеления 5 января 1884 г. не должны быть допускаемы к обращению в публичных библиотеках и общественных читальнях», изданному в том же году, изымалось 133 названия отдельных книг, собраний сочинений и периодических изданий, разрешенных в свое время цензурой. Изымались сочинения Добролюбова, Михайловского, Писарева, Решетникова, второй том сочинений Помяловского, «Капитал» К. Маркса. В список входили комплекты восьми журналов: «Русского слова» (1857–1866), «Современника» (1856–1866), «Отечественных записок» (1867–1884), «Дела» (1867–1884), «Устоев» (1881–1882), «Знамени» (за все годы издания), «Слова» (1878–1881), «Русской мысли» (с начала издания по 1884 г.; в списке 94 г. изъятию подлежали экземпляры журнала по 1891 г.).

Второй «Алфавитный список» вышел к началу 94 г. (через 10 лет после первого). В нем уже 165 названий. Наряду с прежними, в списке появляются новые имена и произведения (очерки и рассказы Короленко, изданные в 92 г., рассказ Гаршина «Четыре дня», ХП и ХШ тома Сочинений Толстого и др.). «Алфавитный список» 84 г. положил начало целому ряду таких списков, систематическим «чисткам» библиотек. Списки регулярно продолжали составляться и рассылались во все библиотеки страны. Особенно разрослись они в советское время. В рукописном отделе Тартуской университетской библиотеки имеется внушительный фонд списков запрещенной литературы, получаемых библиотекой до последних годов советской власти (фонд 4, опись 4).

Одновременно с изданием правил 5 января 84 г. департамент полиции направил специальный конфиденциальный циркуляр, в котором указывалось на необходимость особенно тщательно придерживаться всех пунктов правил.

Подчеркивалось, что ходатайство об открытии библиотеки должно удовлетворяться «только в случае несомненного убеждения в совершенной политической благонадежности просителя и что при малейшем в этом отношении сомнении подобные ходатайства должны быть отклоняемы». В другом циркуляре, от 1 июня того же года, указывалось, что заведующий публичной библиотекой или кабинетом народного чтения обязан дать подписку, что им не будут выдаваться книги, не разрешенные Главным управлением по делам печати и департаментом полиции. В случае нарушения подписки, чтобы не предавать подобные дела гласности, рекомендовалось не «возбуждать против виновных судебного преследования у мировых судей», а «устранять указанных лиц от работы в библиотеке, а при повторении нарушения закрывать сами библиотеки».

15 мая 90 г. изданы специальные правила о порядке работы бесплатных читален. Как и правила 84 г. они вошли в примечания цензурного устава.

В начале 94 г. Главное управление по делам печати в особом циркуляре вновь напоминало о необходимости «строжайшего отбора книг для народного чтения, относясь к подобным изданиям с особым вниманием и строгостью, не ограничиваясь лишь применением к ним общих цензурных правил». Последнее допускало широкий административный произвол при формировании фонда книг библиотек.

Конфиденциальное письмо министра внутренних дел Дурново министру просвещения И. Д. Делянову, отправленное в феврале 94 г. Среди общественных явлений минувшего года Дурново выделяет «резко проявившееся в различных слоях интеллигентных классов стремление содействовать поднятию уровня народного образования путем организации народных чтений, открытия библиотек и читален для фабричного и сельского населения и, наконец, безвозмездного распространения в народе дешевых изданий, книг и брошюр научного, нравственного и литературного содержания». Далее речь шла о недостаточном контроле за всякого рода библиотеками и читальнями для народа, о том, что бесплатная раздача всякого рода обществами различного рода книг находится вне всякого надзора, что сельские библиотеки, если они учреждены не при школах, также лишены всяческого контроля.

«Из имеющихся в Министерстве внутренних дел сведений можно заключить, – писал Дурново Делянову, – что это движение, охватывающее молодежь, развивается последовательно и носит в себе характер не случайного временного явления, а как бы систематического осуществления программы и представляется одним из средств борьбы с правительством на легальной почве противоправительственных элементов». Дурново с сожалением отмечал, что «цензура, поставленная в определенные законом рамки, не всегда может противодействовать искусно маскированной пропаганде известных идей и за отсутствием формального основания к запрещению книги пропускает в народное обращение сочинения, не всегда соответствующие народному пониманию и мировоззрению и несогласные с духом православия и русской государственной жизни». В связи с этим Дурново просил Делянова поставить вопрос о подчинении министерству народного просвещения Петербургского комитета грамотности и его отделений и об установлении контроля ведомством народного просвещения над различными частными обществами, «преследующими цели народного образования». Общественный подъем начала 90-х гг. создавал большие трудности для цензурного ведомства (Зай 307).

Следует помнить, что, кроме перечисленных выше цензур, существовали еще две, духовная и почтовая. И та, и другая действовали весьма активно. Последняя занималась перлюстрацией писем, причем в круг ее попадала и переписка весьма высокопоставленных особ, занимавших важные государственные должности.

Цензурные гонения во время царствования Александра III достигают огромных размеров. Многие понимают это и выражают свое возмущение. Но, главным образом, келейно, в письмах, в дневниках. В одном из перлюстрированных писем конца 83 г. автор его пишет: «Цензура также свирепствует. Феоктистов недавно писал Юрьеву (видимо, редактору „Русской мысли“), просил быть, елико возможно, осторожным, потому что „Щадить не будут“. ''Отечественные записки'' на краю гибели, озлились там очень на Щедрина<…>Все газеты и журналы трепещут» (Зай287). Такую же оценку деятельности Феоктистова дает в 83 г. в своих записках М. И. Семевский: «И вот в короткое время, шесть недель, запрещены газеты ''Страна'', ''Голос'', ''Московский телеграф''. Объявлены угрозы литературным журналам, каковы: ''Отечественные записки'', ''Наблюдатель''. Косвенно послана угроза ''Вестнику Европы'', короче сказать, над литературою русскою нависла мрачная туча, напоминающая время 1848 и 1849 гг.» (Зай287).

Сильно ограничено возникновение новых изданий. Феоктистов в отчете за за 80-е гг. пишет: «…сравнительно с прежним временем разрешение новых повременных изданий за отчетные десять лет выдавались с большой осмотрительностью лишь лицам, на благонадежность которых можно было более или менее положиться. Данные <…> ясно указывают на уменьшение с каждым годом процента вновь разрешаемых изданий» (Зай281).