Текст книги "Из истории русской, советской и постсоветской цензуры"

Автор книги: Павел Рейфман

Влюбленность в Италию, простых ее людей. Немногочисленные, но верные друзья. Но и здесь Тарковский не находит успокоения. Режиссер Иоселиани позднее вспоминал слова Тарковского, что на земле нет рая и человек рожден, чтобы быть несчастным, обречен на несчастья, страдания, печаль. Тарковского всё больше привлекает восточная цивилизация, с ее обращенностью внутрь человека, желанием раствориться; больше, чем западное стремление заявлять о своих чувствах, как о чем-то главном, важном. Он говорит о власти денег на Западе, о трудности там работать. И вспоминается «Мосфильм» как родной дом, где легче, удобней, спокойней работается (326). Запад для режиссера оказывается чужим, как и жизнь в Советском Союзе. Восток – это, конечно, не СССР, а мир этически-религионых веровний Индии, Японии, других стран Дальнего Востока. Все это отразилось и в фильме «Ностальгия».

Фильм представлен Тарковским на Каннский фестиваль 83 г. Режиссер возлагал на него огромные надежды. Кроме приза, в котором он очень нуждался, успех, по мнению Тарковского, мог помочь продлить командировку, привлечь благосклонное внимание западных киноспонсоров, производителей фильмов. Сразу же по приезде в Канн Тарковский узнал об участии в фестивале знаменитого режиссера Робера Брессона, о чем его заранее не известили. Брессон ни разу не претендовал ни на одну награду, приехал на фестиваль впервые, в год своего 75-летия. Он сразу заявил журналистам, что откажется от любой награды, кроме главной, «Золотой пальмовой ветви». Тарковский лично не знаком с Брессоном, но в высшей степени уважает его, называет любимым кинорежиссером. Возникло трагически трудное положение. В любом варианте Тарковский проигрывал. Брессон привез фильм «Деньги», Тарковский – «Ностальгию». Он решил, что примет решение в зависимости от впечатления о фильме Брессона. Фильм ему не понравился, и Тарковский решил не снимать «Ностальгию» с конкурса, тоже заявив, что и ему нужен главный приз, либо ничего. Жюри оказалось в чезычайно трудном положении. А тут еще приехал входивший в состав жюри Серг. Бондарчук. Тарковский уверен, что тот люто его ненавидит и приехал специально, чтобы загнать его в угол и вернуть в Москву. Последнее, по крайней мере, соответствовало действительности. Бондарчук и в самом деле яростно сражался против того, чтобы премию дали Тарковскому. В итоге жюри приняло решение: дать главный приз японскому режиссеру, а Тарковского и Брессона наградить специально придуманными призами «За вклад в киноискусство». Страшный удар. При вручении приза Тарковский едва кивнул Брессону (позднее они подружились), сказал только одно слово «мерси», при выходе приз выпал из его рук и упал на пол (333).

И сразу с подачи советской прессы по Москве поползли слухи, что «Ностальгия» потерпела в Каннах сокрушительное поражение. Медоточивые речи чиновников, напоминающих, что срок командировки режиссера истек, что его ждут на родине с распростертыми объятиями. А тем временем 28 мая 83 г. Тарковского уволили с «Мосфильма». В июне он пишет директору Госкино Ф. Ермашу официальную просьбу о продлении срока командировки на три года, чтобы поставить в Англии оперу «Борис Годунов» и отснять «Гамлета». Он просит выпустить за границу и сына с тещей. Пишет и в другие инстанции (в Отдел культуры ЦК…). Никакого письменного ответа. Но неоднократные устные заверения: приезжайте в Москву, здесь поговорим и решим ваши дела к вашему благу (333). Верить таким заверениям было бы наивно.

На Тарковского оказывется грубое и прямолинейное давление. Вернувшись из поездки в Америку, он находит на столе письмо отца с призывом вернуться: «Я очень встревожен слухами, которые ходят о тебе по Москве. Здесь, у нас, ты режиссер номер один, в то время как там, за границей, ты никогда не сможешь реализовать себя, твой талант не сможет развернуться в полную силу. Тебе, безусловно, надо обязательно возвратиться в Москву; ты будешь иметь полную свободу, чтобы ставить свои фильмы. Все будет, как ты этого хочешь, и ты сможешь снимать все, что захочешь. Это обещание людей, чьи слова чего-то стоят и к которым надо прислушаться <…> Как может быть притягательна чужая земля? Ты сам хорошо знаешь, как Россия прекрасна и достойна любви <…> Не забывай, что за границей, в эмиграции самые талантливые люди кончали безумием или петлей» (334). Совершенно понятно, что письмо написано под давлением или под диктовку.

Сам Ермаш не отрицал, что дважды встречался с Арс. Тарковским. Дочь его, Марина, вспоминала: «Мне говорили, что папа писал письмо и плакал. Стыдно, наверное, было директору Мосфильма, сидевшему рядом с ним в маленькой комнате дома ветеранов кино» (334-35. см. «Осколки зеркала»). Андрей Тарковский не заблуждался в том, кто стоял за плечами отца. И ответ его адресован не столько Арсению, сколько его вдохновителю. Там шла речь прямо об Ермаше, который «еще вынужден будет ответить за свои действия Советскому правительству». Режиссер перечисляет гонения, которым он подвергался: из двадцати с лишним лет работы в советском кино он около семнадцати был «безнадежно безработным»; «Госкино не хотело, чтобы я работал! Меня травили все это время, и последней каплей был скандал в Канне…». Речь идет и о Бондарчуке, который, по наущению начальства, старался сделать все, чтобы Тарковский не получил премии за «Ностальгию» («я получил их целых три»). О том, что считает фильм «в высшей степени патриотическим <…> Желание же начальства втоптать мои чувства в грязь означает безусловное и страстное мечтание отделаться от меня, избавиться от меня и от моего творчества, которое им не нужно совершенно» (335). Тарковский, возможно. еще надеется на возвращение. Во всяком случае, он делает вид, что возлагает вину только на Ермаша, на киноначальство. Он говорит, что не собирается уезжать надолго, что после постановки оперы «Борис Годунов» в лонданском театре «Ковент Гарден» и окончании фильма «Гамлет» он вернется в СССР, выражает уверенность, что правительство продлит ему командировку, разрешит приезд сына с бабушкой. О том, что написал письмо-просьбу в Госкино и в Отдел культуры ЦК, но не получил до сих пор ответа; «я уверен, что правительство не станет настаивать на каком-либо другом антигуманном и несправедливом ответе в мой адрес. Авторитет его (правительства – ПР) настолько велик, что считать меня в теперешней ситуации вынуждающим кого-то на единственно возможный ответ просто смешно: я не могу позволить унижать себя до крайней степени, и письмо мое – просьба, а не требование» (336). Тарковский пишет о своих патриотических чувствах, уверенности, что все кончится хорошо и он скоро вернется в Москву. И вновь о надежде, что правительство не откажет в его скромной просьбе. Но и скрытая угроза: в случае невероятного (если ему откажут), «будет ужасный скандал», которого он не хочет.

С осени 83 по лето 84 г. время проходит в изнурительной и бессмысленной переписке с московскими бонзами, встречах с их агентами. Тарковский находится под двойным давлением: острым сознанием невозможности возврата и чувтвом эфимерности своего положения на Западе, хрупкости практической стороны дела. Острая тоска по сыну, чувство вины перед ним. В феврале 84 г письмо К. Черненко, сменившего Андропова на посту Генерального секретаря. Те же доводы. Наивная вера в возможность пробиться к «человеческой сущности» нового хозяина Кремля. Вновь просьба о трехлетнем отпуске, о разрешении выехать на этот срок тринадцатилетнему сыну и теще. «Надеюсь, что, осуществив свои замыслы, я бы сумел приумножить славу советского киноискусства и таким образом послужить родине» (338). Жалобы на Ермаша. Попытка все же договориться с властями. Нежелание эмигрировать. Длинный список обид. В письме и о важных проблемах, и о мелких проявлениях недоброжелательства начальства. Многое наивно. Но очень уж наболело. Заканчивается список самым важным для Тарковского в тот момент, последней обидой: «На кинофестивале в Канне в 1982 году Госкино не только не поддержало меня как советского режиссера с фильмом ''Ностальгия'', но сделало все, чтобы разрушить ее успех на фестивале. Произошло это не без активной помощи советского члена жюри, сециально для этого посланного на фестиваль. ''Ностальгию'' я делал от всего сердца – как картину, рассказывающую о невозможности для советского человека жить вдали от Родины и в которой многие западные критики и функционеры усмотрели критику капитализма. И с вполне резонными основаниями для этого, я полагаю». О том, что враждебность и необъективность советского члена жюри стали поводом «совершенно излишнего шума в зарубежной прессе. Чем дальше, тем нетерпимее и невозможнее становится эта травля <…> Естественно, что в силу всего сказанного я никак не могу рассчитывать не только на объективное, но даже попросту человеческое отношение к себе со стороны своего кинематографического руководства, которое попросту истребляло меня в течение многих и многих лет» (337-41). Просьба о помощи. Никакого результата. Kак и безрезультатны петиции, отправленные в Москву от различных зарубежных организаций, ходатайствующих за Тарковского, за освобождение его семьи. Создан даже европейкий Комитет по воссоединению семьи режисера. Все было напрасно.

Следовало предпринять что-то решительное, взорваться. Идею предложил Мстислав Ростропович. Запись Тарковского: «сегодня позвонил Слава Ростропович. Он сказал, что мы должны <…> устроить скандал, чтобы о нем узнал весь мир и чтобы нашего сына востребовали международные организации и самые высокие политические круги Запада. Он посмеялся над нашими надеждами на Берлингера и Андреотти (итальянские лидеры левого толка – Н.Б.) и сказал, что наша единственная возможность – устроить скандал и оказать давление. Такой компромисс, как сейчас, им только удобен. Он предложил помочь нам денежно…» (341-42). Тарковский просит парижанина, Владимира Максимова, главного редактора журнала «Континент», организовать пресс-конференцию. Она состоялась 10 июля 84 г. в Милане и Тарковский на ней заявил о разрыве с московским режимом и о своем невозвращении. Мучительное состояние. Позднее Тарковский скажет: «Это самый отвратительный момент моей жизни». Кадры кинохроники показывают лицо, искаженное смертельной мукой, полностью растерянного человека. Ростропович произнес вступительное слово, которое закончил словами: «…Я желаю своему великому другу успехов! И я уверен, что своими страданиями этот человек еще не один раз обессмертит свой народ». В выступлении Тарковский перечислил пережитые им мытарства. Он говорил о сильных потрясениях, которые пережил в своей жизни: «Сегодня я переживаю очередное потрясение, и может быть, самое сильное из всех: я вынужден остаться за пределами своей страны пo причинам, которые хочу вам объяснить <…> Потерять родину для меня равносильно какому-нибудь нечеловеческому удару. Это какая-то месть мне, но я не понимаю, в чем я провинился перед советской культурой, чтобы вынуждать меня оставаться здесь на Западе?!» Позднее он высказаывался более резко. В одном интервью у него спросили, не Бондарчук ли предопределил его решение. Тарковский ответил: «Дело не в нем, а в том, что будучи членом правительства, председатель Госкино продемонстрировал, что Тарковский не нужен Советскому Союзу, что Тарковский сделал картину на Западе, которая не удалась… Когда перед лицом всего мира в Каннах советское правительство говорит мне, что, мол, мы прекрасно обойдемся без Тарковского, что он говно, что он к нам не имет никакого отношения, то я понимаю, что вернуться в СССР – как лечь в могилу… Меня унизили, унизили не как художника, а как человека; мне просто плюнули в лицо…» (342-43). Все эти события, шум в печати, петиции видных деятелей культуры, даже крупных политиков Запада, на Кремль никакого впечатления не произвели. Жизнь загоняла режиссера в страшный угол. Сына, падчерицу и тещу освободить было можно лишь жертвоприношением. Дело не в том, что Тарковский специально заразил себя раком. Но похоже, что причины рака у него – ментальные. Идея жертвы, жертвоприношения – любимая идея Тарковского. Идея спасения души через жертвоприношение все настойчивее посещает режиссера, а в последние два года жизни она становится доминирующей. Как бы проект «жертвоприношения», в котором жизненно-бытовая, художественная, религиозно-экзистенциальная задачи слились воедино. В одном из интервью Тарковский говорил: «Я думаю, что верующий – прежде всего тот, кто готов принести себя в жертву… Несомненно, что в глазах других Александр потерян, но совершенно ясно, что он спасен» (345). Эти слова относятся к герою фильма «Жертвоприношение» (86 г.), но и к самому Тарковскому. Жертва его была не напрасна. В декабре 85 г. он узнал свой смертельный диагноз, а 19 января 86 г. Андрюша и Анна Семеновна были уже в Париже и сидели у его постели. Чудо жертвопринашения. Но и трезвый расчет советских властей, узнавших о болезни Тарковского и решивших проявить гуманность. Тем не менее имя режиссера, его фильмы были в СССР еще долгое время под запретом. Все невозвращенцы считались изменниками, врагами Советского Союза. Лишь с началом перестройки, в числе других, его реабилитировали.

В заключение разговора о Тарковском остановимся на вопросе, можно ли считать фильмы Тарковского диссидентскими, антисоветскими. Такие обвинения выдвигались многократно. Для ответа на них уместно привести полемику Солженицына и Тарковского по поводу «Андрея Рублева». В 84 году, когда Тарковский уже заявил о невозвращении в СССР, против него с возмущенной отповедью выступил Солженицын. Он обвинил режиссера в том, что тот-де исказил историческую правду в угоду сиюминутным соображениям успеха у зрителей. Будучи диссидентом, Солженицын на любой предмет смотрел со своей точки зрения и воспринял фильм как диссидентский. По Солженицыну, его авторы пытаются «излить негодование советской действительностью косвенно, в одеждах русской давней истории или символах из нее <…> Такой прием не только нельзя назвать достойным, уважительным к предшествующей истории… Такой прием порочен и по внутреннему смыслу искусства…». Тарковский, как правило, не вступавший в публичную полемику, на этот раз счел необходимым ответить: «…Солженицыну, конечно, известно, что любое произведение следует рассматривать исходя из концепции автора. Для того, чтобы критиковать произведение, нужно хотя бы понять, о чем авторы хотели сделать свой фильм. Солженицын пишет совершенно ясно, что Тарковский хотел снять фильм, в котором критикует советскую власть, но в силу того, что не может сделать это прямо, пользуется историческми аналогиями и таким образом искажает историческую правду. Должен вам сказать, что я совершенно не ставил задачу критиковать советскую власть таким странным способом. Во-первых, никогда не занимался никакой критикой советской власти; меня как художника эта проблема не интересует, у меня другие внутренние задачи… Но, начиная свою статью с этого тезиса, Солженицын сразу ставит себя в позу человека, который не понял замысла авторов, и, следовательно, вся его критика в общем-то неуместна и неточна в высшей степени. Наша цель в картине была рассказать о незаменимости челвеческого опыта…»; «В общем, какая-то странная статья, сбивчивая, неясная, но главное, что огорчило, – уровень, на котором разговаривает Солженицын. Причем многие его претензии я уже слышал в Москве – от своего кинематографического начальства, как это ни странно (260-6). Критики советской власти в фильмах Тарковского действительно нет, но есть что-то горькое, тревожное, в чем можно найти истоки и русской естественно-природной внемирности, и холопства, первобытно-жестокого варварства, всего, что определяет национальный менталитет. Критики нет, но нет и приятия. Фильмы явно не в духе принципов социалистического реализма. Уже это делало их неприемлемыми, враждебными для властей, чужими. Да и вообще советская власть всегда умела делать себе врагов.

Не менее трагически разворачивалась история и другого кинорежиссера, А. Я. Аскольдова, создавшего в Советском Союзе всего один фильм, „Комиссар“.Фильм сразу положили на полку,где он и пролежал многие годы. Судьба Аскольдова завершается относительно благополучно, но для этого ему пришлось покинуть родину. История Аскольдова начинается со средины 60-x гг. (родился в Киеве в 32 г. Отец в 37 г. расстрелян как “ враг народа», мать, врач по профессии, арестована и выпущена из заключения перед началом войны, затем снова арестована. За пятилетним малчиком должны были вернуться сотрудники ГБ, но он почувствовал опасность и убежал. Несколько месяцев его скрывала многочисленная еврейская семья, приятели родителей (все они позднее расстреляны гитлеровцами в Бабьем Яру). Затем его взяла бабушка. Позднее он учился на филологическом факультете Московкого университета. Работал учителем, в одно время стал строителем в бригаде плотников. Потом оказался чиновником, весьма высокопоставленным, референтом Фурцевой. Открылся путь к служебной карьере, но она не привлекала его. Оказался чуть ли не единственным в своей среде, «белой вороной». Увлекся Булгаковым, познакомился с Еленой Сергеевной, его вдовой, помогал ей оформлять архив мужа. Аспирант Литературного института. Окончил Высшие курсы сценаристов и режиссеров Госкино. В 64 г. Аскольдов прочитал рассказ В. Гроссмана «В городе Бердичеве». Гроссман стал его кумиром. Основой выпускного фильма Аскольдов решил сделать этот рассках. Фильм «Комиссар», о гражданской войне. Дегероизация ее. О комиссаре, беременной женщине, Вавиловой, нашедшей убежище, во время захвата города белыми, в многодетной еврейской семье Магазинников. Начинающему режиссеру удалось подобрать на главные роли первоклассных артистов. Комиссара Вавилову играет Нонна Мордюкова, Магазинника – Ролан Быков), его жену Марию – Рая Недашковская. Музыка к фильму написал Альфред Шнитке. Фильм антивоенный, гуманый, антитоталитарный, о семье, человечности, любви. С ориентацией на будущее, на германский (и не только германский) фашизм. Эпизод, которого не было в рассказе Гроссмана: евреев гонят на казнь, тема Бабьего Яра, Холокоста, она ясно не выражена, закомуфлирована; ее нзывают условно «проход обреченных». Считают, что Аскольдов первым в кино затронул эту тему (фильм Спильберга «Список Шиндлера» вышел несколько позднее и его режиссер просил у Аскольдова разрешения использовать некоторые приемы из «Комиссара»). Снимать фильм было трудно (не сработавшаяся группа артистов, опасение евреев сниматься в такомфильме; Мордюкова их укоряла и успокаивала: «Мы снимем очень хорошую картину, и она обязательно выйдет». Уже при съемках начальство всячески тормозило работу, приезжали разные комиссии, присылали из Москвы грозные телеграммы из центра. Фильм закончен и один раз(курсив мой – ПР) показан в сетябре 67 г., в студии им. Горюкого, под свист и улюлюканье зрителей (по словам Аскольдова, такого не бывало со времен постановки «Эрнани» Виктора Гюго, а затем «Чайки» Чехова). Со следующего дня три четверти коллег перестали с ним здороваться, в том числе все евреи. Во время обсуждений требовали многочисленных поправок; главная – снять «проход обреченных“. Предлагали переделать евреев в татар (поистине еврей “ хуже татарина» – ПР) Аскольдов не принял ни одной. Считал, что согласие с одной из поправок приведет к необходимости принять и остальные. Показ картины запретили. Аскольдова уволили со службы, из-за «профессиональной непригодности». Исключили из партии. Первый секретарь горкома партии Москвы Гришин сказал начальнику милиции; «Он не работает» (тогда как раз вышел закон о тунеядцах, по которому Аскольдова можно бы привлечь: давали до десяти лет). Когда Аскольдов говорил, что ему не дают работы, отвечали: «Пойдите в дворники». Пришлось уехать из Москвы, устроиться в бригаду плотников. Различные другие работы не по специальности. На Аскольдова подали в суд «за хищение государственных средств в особо крупных размерах» (деньги, потраченные на постановку фильма? – ПР). Следствие длилось четыре года. До Аскольдова дошел слух, что сжигают (или смывают) пленку фильма. Через секретаря Суслова письмо к нему с просьбой о защите. Тот направил записку Романову (председателю Госкино): «прекратите безобразие с Аскольдовым». Но часть фильма была все же уничтожена, сохранились отдельные отрывки. Письмо Андропову, встретившее благоприятную реакцию. Но тот умер, и все пошло в обратном направлении. Восстановился в партии, а затем (20 11.86) вновь исключен из нее: «За нарушение Ленинских норм жизни». На бюро, на котором исключали, не ходил: «Я вашей партии неподсуден, верю только в свою правоту, в то, что эта картина, которая говорит о деформации межнациональных отношений, необходима нашему государству, народу и партии». Эрнст Неизвестный, один из друзей Аскольдова, считал, что он «коммунист в романтическом стиле»; таким не место в партии, «как девственнице в бардаке». Ролан Быков говорил об его судьбе: «и нас всех били, но так жестоко не били никого». Знаменитый мунтипликатор Ю. Норштейн выражал ту же мысль: «самая трагичная картина нашего кино – это Аскольдов». Годы проходил за годом. На смену Брежневу после кратковременного правления Андропова и Черненко пришел Горбачев, затем Ельцин, запрещенные фильмы снимали с полки, выпускали впрокат, а «Комиссар» продолжал оставаться под запретом. Некоторый просвет появился в 87 г. – Московский международный кинофестиваль. На него прибыли звезды мирового кино: Де Сантис, Стенли Крамер, Габриэль Гарсия Маркес, Ванесса Рейдгрей. Председательствовал Роберт Де Ниро. Аскольдов решил пойти туда и все рассказать. Он знал, что фильм частично сохранился. Копию фильма спасла сотрудница архива Галина Караева, спрятав ее в куче хлама, а затем передав Аскольдову. Вход на пресс-конференцию был строго по приглашениям, но милиционер почему-то пропустил Аскольдова в зал. Один из журналистов спросил Элема Климова, в то время Первого секретаря Союза кинематографистов СССР, все ли «полочные фильмы» выпущены на экран? Тот ответил, что с порочной практикой покончено (специальная комиссиа рассекречивала «полочные фильмы»). Тогда Аскольдов, наступая на ноги сидящих, добрался до президиума, отобрал у ничего не понимавшей Рейдгрей микрофон и сообщил присутствовавшим, что 20 лет назад снял картину, которая до сих пор «на полке»; он попросил присутствующих посмотреть ее и решить, чего она стоит. Климов шипел: «Вы знаете, что Горбачев против вашей картины и сказал, что она никогда не выйдет» И тут Аскольдов, который, по его словам, не любит ненормативной лексики, ответил: «А мне на вашего Горбачева…». Всё это произошло 9 июля. Затем звездпринимал Горбачев и те потребовали показать им фильм Аскольдова. А потом появилось объвление, незаметное, в половину тетрадной страницы, о том, что 11-го в Доме кино состоится просмотр фильма «Комиссар». Успех был триумфальным, зал полным, люди висели на люстрах, Редгрейв сидела на полу (возможно, здесь есть и преувеличения, но суть событий они отражают – ПР). 13-го в американской газете «Нью-Йорк Таймс» появился похвальный отзыв. После просмотра на пресс-конференцию пришла телеграмма: «Есть разрешение. Картина „Комиссар“ выйдет в прокат». Начальство действовала весьма оперативно, хотя и несколько неуклюже. 9-м июлем 87 г. помечена записка отдела культуры ЦК КПСС («с согласием секретарей ЦК КПСС») «о выпуске на экраны кинофильма „Комиссар“, снятого в 1967 г.», «О письме драматургов А. Штейна, Л. Зорина, А. Борщаговского». Те ходатайствуют о восстановлении Аскольдова в партии и выпуске на экран его фильма «Комиссар“». Полторы с лишним страницы из двух содержат ругань Аскольдова и его фильма (и финансовую дисциплину нарушал, и злоупотреблял служебным положением, проявлял грубость и высокомерие, игнорировал мнение партийной организации, и фильм его «содержит серьеезные идейные просчеты»). И в то же время предлжение Госкино «в сложившейся ситуации <…>принять фильм „Комиссар“ и выпустить его ограниченным тиражем». Все вышестоящие инстанции согласились с таким решенем и повелели «Собщить о согласии» (Бох219-21). На широкий экран «Комиссар» так и не вышел. Изредка его показывали по телевиденью (я его видел и считаю превосходным; и, конечно, совершенно неофициальным). Мало кому удалось его посмотреть в России. Но кинотеатры мира он обошел, везде имея успех. Получил множество высоких наград. Демонстрировался в 126 американских городах. На Тайване, в Сингапуре «Комиссар» – первая советская кинокартина. Аскольдову присвоили звание Почетного члена «Интерфильма» Всемирного союза церквей (всего их трое). О «Комиссаре» идет речь во всех мировых киноучебниках. Очень высокий рейтинг его (8.6 баллов). В американской энциклопедии фильм называют «шедевром иноискусства». В Британской энциклопедии Мордюкову за ее игру в «Комиссаре» называют в числе десяти лучших киноартисток мира в XX-м веке. Сам же Аскольдов с семьей большую часть времени проживает в Германии. Его попросила год там поработать. По истечении срока попробовал вернуться на родину. Встретили его настороженно. Работы не было. Пришлось возвращаться в Германию, где легче и работать, и жить. Всеобщее признание, везде, кроме родины. Недавно 75– летний юбилей. Ряд интервью. Горячие похвалы. Но немало и. недоброжелательных звонков. Типа: какая ваша настоящая фамилия?. Режиссер отвечает: Аскольдов. И предки были Аскольдовыми. А один журнал заявил, что Аскольдова нужно привлечь к суду за разжигание межнациональной вражды (и по этой статье дают десять лет).

О событиях своей жизни, деятельности сам Аскольдов, его жена рассказывают в ряде интервью, в начале XX1 века, в частности в связи с его 75-летним юбилеем (Галина Цымбал// газета «Бульвар Гордона“, 06.11.07; Андрей Сотников// журнал “Новый берег», 04, N 4, Алла Боссарт// «Новая газета» 21.06.07; Алексей Бенедиктов//радио «Эхо Москвы», 24.03.01. См. интернет Аскольдов А.). Иногда в интервью встречается небольшие разночтения, но главная суть вопроса освещается верно. Мне представляется, что основная неточность воспоминаний Аскольдова о прошлом связана с некоторой идеализацией его при сопоставлении с настоящим: он говорит об утере той солидарности, которая существовала среди работников кино и отчасти киноначальстванв 20-e годы, в какой-то степени сохранилась в очень трудные 30-е и безнадежно утеряна с 40-х. Враждебность государственной и партийной власти Аскольдов признает. Он вспоминает о беседе с Горбачевым: я ему говорил о пролетарском интернационализме, о том, что такое Карабах. А он мне: ты ничего не понимаешь. Жена Аскольдова, вероятно отражая мнения мужа, вспоминала: «Ну а демократ Ельцин буквально его задушил». И все таки Аскольдов считает: «мою картину убили коллеги, а не власть; серьезно покалеченных судеб могло бы не быть», «меня задушили в подворотне». Коллеги, конечно, хороши. Они и свистели, и улюлюкали, но музыкузаказывали не они и обстановка менялась не по их велению. Они были пешками, выполнявшими предписанное сверху.

Кратко о судьбе еще одного талантливого, может быть гениального, режиссера, художника, декоратора, мастера на все руки, человека солнечного, доброго, веселого, ренессансного типа, как бы пришешего в современныю мир из эпохи возрождения, непрактичного и выделяющегося из общепринятого уровня, непохожего на других, тоже загубленного средой, Сергея Иосифовича Параджанова (1924–1990). Родился он в Тбилиси. О кино вначале не думал. Учился на вокальном отделении тбилисской консерватории и одновременно на строительном факультете института железнодорожнего транспорта. В 49 г. отправился в Киев и устроился на киностудию им. Довженко, где работал до 60 г. Учился во ВГИКЕ, окончил режиссеский факультет в 52 г. В 65 г. на киевской студии сделал по мотивам М. Коцюбинского, классика украинской литературы, фильм «Тени забытих предков», непривычный, романтический, в стиле фэнтэзи, в чем-то перекликающийся с картинами Тарковского. Фильм имел успех, получил ряд международных премий. Еще больший успех и неприятие властей вызвал фильм «Цвет граната» (69 г.), об армянском поэте Саят Нова. С большим трудом фильм пробился на экраны и сделал имя Параджанова всемирно известным. Но не в СССР. Фильмы Параджанова, как и Тарковского, не были антисоветскими, но очень уж они отличались от канонов «социалистического реализма», отношения к которому Параджанов не скрывал. Как и отношения к советскому начальству. Он приехал на премьеру спектакля Ю. Любимова «Владимир Высоцкий», вылез на сцену и высказал кое-что из своих взглядов.

Параджанов был бисексуалом. Он любил красоту, и женскую, и мужскую. И не скрывал, что его благосклонности добивалось около двух десятков членов ЦК (это напечатала датская газета). Может быть, и преувеличивал для красного словца, как и в других случаях. Но такое не прощалось. В декабре 73 г. Параджанов арестован. Его обвинили «в изнасиловании члена КПСС», за распространение порнографии (нашли игральные карты, принадлежавшие его приятелю), за торговлю иконами. Все, присутствовавшие в зале суда, хохотали, когда показание давал «изнасилованный», дюжий парень, на голову выше Параджанова. Позднее Параджанов иронизировал: он-де «изнасиловал 300 членов КПСС», а живет, продавая алмазы, которые ему присылает папа римский.

Но на самом деле ему было не до смеха. Наказание он отбывал в лагерях строгого режима, среди матерых зеков-уголовников. Приговор «за изнасилование» еще более обострял положение. Правда вторая его часть «члена КПСС» вызывала симпатию заключенных. Да и веселый нрав, умение мастерить из любого, попадавшегося под руку материала, забавные безделушки, создавали ему авторитет среди уголовников. В лагере Параджанов пробыл четыре года и 12 дней. Был создан Международный комитет борьбы за освобождение Параджанова. Лиля Брик (ей в это время было более 80 лет) любила Параджанова. Она упросила Луи Арагона вступиться за него. Тот на спектакле, в правительственной ложе Большого театра, попросил Брежнева освободить Параджанова. «А кто он такой», – последовал вопрос. Два месяца его разыскивали (он значился под номером, а не под именем). Наконец нашли и освободили. В декабре 77 г., за год до истечения срока. Жизнь в Тбилиси, без прописки, постоянных средств к существованию. О ней говорит Тарковской. Ряд замыслов, сценариев, отвергнутых властями. В феврале 82 г. новый арест. Обвинение в даче взятки (спровоцированной). Приговор – 5 лет (реально – 11 месяцев). А все же сумел сделать еще два превосходных фильма: «Легенда о Сурамской крепости» (84 г.) и «Ашик Кериб» (88 г.), по мотивам поэмы Лермонтова.