355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Павел Рейфман » Из истории русской, советской и постсоветской цензуры » Текст книги (страница 44)
Из истории русской, советской и постсоветской цензуры
  • Текст добавлен: 17 сентября 2016, 21:46

Текст книги "Из истории русской, советской и постсоветской цензуры"


Автор книги: Павел Рейфман


Жанры:

   

История

,

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 144 страниц)

14-й год усилил разногласия. Возникает группы «интернационалистов», противников войны (во главе с В. М. Черновым и М. А. Натансоном) и «оборонцов» (сторонников «войны до победного конца»). В июле 15-го г. в Петрограде состоялось совещание эсэров, энесов и трудовиков. В его резолюции говорилось, что настал момент «для изменения системы государственного строя» Решение совещания пропагандировала в Думе группа эсеров и трудовиков во главе с А. Ф. Керенским.

После Февральской революции эсеры превращаются в легальную, массовую, влиятельную организацию, в одну из правящих партий страны. Быстрый количественный рост (быстрее, чем в других партиях). К лету 17-го г. эсеров около миллиона, 436 организаций в 62 губерниях, на флоте, в действующей армии. Вступление в эсеровскую партию целыми деревнями, полками, фабриками. Крестьяне, рабочие, солдаты, офицеры, студенты, мелкие чиновники, массой валившиев эсеры, имели весьма слабое представление о программе, установках, целях и задачах партии. В ней огромный разброс мнений, от большевистско– анархических до меньшевистско-энесовских. Но так было не только с эсерами, но и с большевиками. Смутное представление, что эсеры «за народ», «за справедливость», что они «дадут землю», покончат с войной. Кстати, лозунг «земля крестьянам» большевики заимствовали у эсеров.

Многие вступали в эсеровскую партию и из шкурных соображений (самая влиятельная партия). Их называли «мартовскими эсерами» (17 марта 17 года Николай II отрекся от престола; если добавить манифест 17 октября – число оказывается символическим). Три течения среди эсеров: правые (Е. Брешко-Брешкович, Керенский, Савинков), утверждавшие, что вопрос о социалистической перестройке общества не стоит на повестке дня, что необходимо сосредоточиться на проблемах демократизации политического строя и форм собственности; правые выступали сторонниками коалиционных правительств, считая такие правительства необходимым условием и средством для преодоления разрухи, хаоса в экономике, для победы в войне, для доведения страны до Учредительного собрания. Правые отказались поддерживать лозунг большевиков «Вся власть Советам». Они были «оборонцами» и вместе с «энесами» в 17 г. образовали «Трудовую народно-социалистическую партию», представленную во Временном правительстве. Ими выдвигается Керенский. Он в Первом и Втором Временных правительствах в марте-апреле 17 г. занимает пост министра юстиции, затем военного министра, а в сентябре того же года становится главой Третьего коалиционного правительства (не надолго. Маяковский о нем: «Назначает то военным, то юстиции, то еще каким – либо другим министром»). В правительства входят и другие эсеры: Савинков – военный и морской министр в Первом и Втором временном правительстве.

Другое течение – левые эсеры (М. Спиридонова, Б. Камков и др.), сотрудничавшие в газетах «Земля и воля» и «Знамя труда» Они считали, что остается возможность «прорыва к социализму», выступали за немедленную передачу всей земли крестьянам, верили, что мировая Революция покончит с войной. Как и большевики, левые эсеры призывали не поддерживать Временное правительство, не оказывать ему доверия, «идти до конца, до установления народной власти».

Но общий курс партии определяли центристы (Чернов, С. Л. Маслов). С февраля по июль– август они активно работали в Советах матросских, рабочих, солдатских депутатов, считая их «необходимыми для продолжения переворота и закрепления основных свобод и демократических принципов». Участвовали они в земельных комитетах и местных Советах в губерниях. Центристы предлагали «толкать» Временное правительство по пути реформ, а в Учредительном собрании обеспечить выполнение его решений.

Октябрьский переворот происходит при активном участии левых эсеров. Декрет о земле, принятый большевиками 26.10.17 г. на 2-м съезде Советов, узаконил то, чего требовали эсеры, что было подготовлено Советами и земельными комитетами по инициативе эсеров: изъятие земли у помещиков, царского дома, богатых крестьян. Декрет включал в себя Наказ о земле, составленный левыми эсерами на основе 242 местных наказов. В нем говорилось: «Частная собственность на землю отменяется навсегда. Все земли передаются в распоряжение местных Советов». Благодаря этому декрету, коалиции с левыми эсерами, большевики смогли быстро утвердить новую власть в деревне и тем обеспечить победу революции. Крестьяне поверили, что большевики и есть те «максималисты», которые одобряют «черный передел» земли (передача земли в руки Советов, а не в собственность крестьян, позднее обеспечила Советской власти формальное право распоряжаться землей по своему усмотрению – ПР). Левое крыло эсеров (около 62 тыс.) преобразовалось в «Партию левых эсеров (интернационалистов)» и делегировало своих представителей во Всероссийский центральный исполнительный комитет.

В отличие от левых эсеров правые не приняли Октябрьскую революцию, оценили её как «преступление перед родиной и революцией». Позднее, в конце 17 г., правые организовали в Петрограде мятеж юнкеров, который был подавлен. Они пытались отозвать своих депутатов из Советов, выступая против заключения Брестского мира с Германией. Съезд эсеровской партии, проходивший с 26 ноября по 5 декабря 17 г., отказался принять «большевистскую социалистическую революцию и Советское правительство как не признанное страной».

При выборах в Учредительное собрание эсеры получили 58 % всех голосов. Накануне его созыва ими планировалось «изъятие всей большевистской головки» (убийство Ленина и Троцкого). Однако эсеры отказались от этого замысла, опасаясь, что убийство вызовет ответный террор («обратную волну террора против интеллигенции»). От большевистского террора это интеллигенцию не спасло и замысел большевиков относительно разгона Учредительного собрания не был сорван.

После роспуска в начале 18 г. Учредительного собрания эсеры решили отказаться от тактики заговоров и вести открытую борьбу с большевиками, последовательно завоевывая массы, участвуя в деятельности любых легальных органов: Советов, Всероссийских съездов земельных комитетов, съездов женщин-работниц и пр. После заключения Брестского мира в марте 18 г. в пропаганде эсеров появляется идея сохранения целостности России. Левые эсеры, сотрудничавшие с большевиками, искавшие компромисса с ними, после создания комбедов, продотрядов, изъятий «излишков» хлеба у крестьян, разочаровываются в советской власти. Мятеж их 6 июля 18 г. – безуспешная попытка спровоцировать военный конфликт с Германией, сорвать Брестский мир, прекратить развертывание «социалистической революции в деревне» – жестоко подавлен большевиками.

К этому времени левые эсеры раскололись на две партии: «народники-коммунисты» (существовали до ноября 18 г.) и «революционные коммунисты» (в 20-м году они приняли решение о слиянии с РКПб). Часть эсеров не вошла ни в одну из этих партий, продолжала борьбу с большевиками, требуя отмены ЧК (Чрезвычайных комиссий), ревкомов, комбедов, продотрядов, продразверстки.

В мае 18 г. правые эсеры выступают против большевиков, стремясь добиться «водружения знамени Учредительного собрания в Поволжье и на Урале». Они создают в Томске Сибирскую областную Думу. Затем возникает Сибирская автономная область с центром во Владивостоке. Потом появляются временное Сибирское правительство, коалиционное Сибирское правительство (коалиция с кадетами). Создание Уфимской директории. Все эти образования не белогвардейские, хотя и антисоветские. Колчак разогнал их, арестовал многих их участников – эсеров.

К июню в Самаре, при помощи восставших бывших военнопленных чехов, создан Комитет Учредительного собрания, во главе с В. М. Вольским. Большевики расценивают это как контрреволюционный заговор и 14 июля 18 г. исключают эсеров из состава ВЦИКа. Эсеры все более активно включаются в борьбу, принимают участие в мятежах в Ярославле, в Муроме, Рыбинске, в подготовке заговоров, террористических актов. 20 июня они совершают покушение на члена президиума ВЦИКа В. М. Володарского, 30-го августа – на председателя Чрезвычайной Комиссии (ЧК) Петрограда М. С. Урицкого. В тот же день совершено покушение на Ленина в Москве.

Отдельные разрозненные эсеровские группировки пытаются продолжать сотрудничать с большевиками. Те их используют в своих интересах. В феврале 19-го г. в Москве был даже легализован эсеровский центр. В 21 в Самаре проходит последний эсеровский съезд в России. К этому времени большинство эсеров находятся уже за границей, в том числе их лидер Чернов. Попытки создания беспартийного Союза трудового крестьянства, заявление о поддержке мятежа в Кронштадте. (лозунг «Советы без коммунистов»). Эсеровский альтернативный план экономической и политической демократизации. Власти проводят ряд судов над эсерами (за реальные и сфабрикованные действия). Эсеры обвиняются в подготовке «всеобщего восстания», диверсий, в уничтожении хлебных запасов и пр. Ленин, а за ним и другие, называют их «авангардом реакции». В августе 22 г. происходит суд Верховного трибунала ВЦИК над 34 деятелями эсеровской партии. 12 из них (в том числе старые члены партии) приговорены к расстрелу, остальные осуждены сроком от 10 до 2 лет. В 25-м г. арестован весь состав ЦБ (Центрального Бюро) эсеров. На этом их деятельность в СССР прекращена.

Многие эсеры эмигрировали, в том числе руководители, основатели партии. Они обосновались в ряде городов. В Ревеле (Таллине), Париже, Берлине, Праге оказались эсеры-эмигранты, во главе с Заграничной делегацией партии. В 26 г. она раскололась. Во время второй мировой войны часть эсеров-эмигрантов безоговорочно поддерживала СССР. Многие эсеры участвовали во французском Сопротивлении, были расстреляны, погибли в гитлеровских концлагерях. Некоторые эсеры (С. Н. Николаев, С. П. Постников, другие) после войны вернулись в СССР и попали в сталинские лагеря (немногих, оставшихся в живых, освободили в 56 г.). В марте 52 г. (после смерти Сталина) лидеры различных партий – эмигранты (34 человека, из них 3 эсера и 8 меньшевиков) подписали обращение, где речь шла о том, что история сняла спорные вопросы, разделявшие некогда социалистов разных направлений. Выражалась надежда, что «в будущей послебольшевистской России» должна быть одна, «широкая, терпимая, гуманитарная и свободолюбивая социалистическая партия». Слишком поторопились. Из всех перечисленных ими качеств только одно осуществилось: партия продолжала оставаться одна,единственная, большевистская. (Ирина Пушкарева, интернет).

Существенную роль и в первой (1905 г.), и во второй (февральской), и в третьей (октябрьской) революциях сыграли анархисты. В советском общественном сознании сложился карикатурный штамп русского анархиста, забулдыги и пьяницы, труса и насильника, антисемита и погромщика, перепоясанного патронташем, с бомбой у пояса. На самом деле анархизм – довольно значимое международное движение. Русские деятели внесли немалую долю в его формирование (См. «Анархисты. 1883–1935». В 2 тт. T.1. 1883–1916. М.,1988. Автор-составитель В. В. Кривенький). В первую очередь следует вспомнить имена Бакунина и Кропоткина, разработавших теорию анархизма. Немногие сейчас помнят, что именно с анархистами в России начала XX века связано возникновение Советов. (См. В. Дамье. «Столетие советов и современные левые». «НЗ»). Привычно мнение, что советы породила русская революция 1905–1907 гг., что они возникли стихийно, как самоорганизация рабочих; позднее ими стали руководить большевики и советы превратились в основную ячейку советской власти. На самом деле идея советов гораздо более ранняя и возникла задолго до русской революции 05 г. Она обоснована теоретически Прудоном и Бакуниным, развита левыми их сторонниками еще в Первом Интернационале в 1860-ые гг. Уже тогда обсуждается идея «союза делегатов от всех рабочих организаций в данной отрасли, избранных профессиональными собраниями самих трудящихся, постоянно ответственных перед этими собраниями и переизбираемых ими в любой момент». Работникам предлагалось создавать профессиональные и отраслевые советы, которые должны были заменить существующие органы власти. Советами назывались и исполнительные органы коммун Франции и Испании, восставших в 1871–1872 гг. против центральной власти (наиболее известная – Парижская коммуна). Уже здесь отчетливо ощущается мысль о необходимости коренной смены власти, замены её организациями, непосредственно выражающими интересы трудящихся. Эта мысль весьма важна для анархистов, которые вовсе не были сторонниками безвластия (как их часто изображали и изображают). Они были противниками существовавшейгосударственной буржуазной власти (в России самодержавной), а не власти вообще. Более того, позднее анархисты выдвигали проект «двойной федерации»: трудящиеся объединяются во-первых по профессиям и отраслям в рабочие союзы – «синдикаты», а во-вторых по территориальному принципу – в вольные Коммуны (межпрофессиональные территориальные общины). Органы управления последних должны создаваться или на общих собраниях жителей, или путем избрания делегатов от синдикатов. В качестве таких структур в начале XX века французские синдикалисты создали «Биржи труда», а итальянские «Палаты труда». Отсюда и название – анархо-синдикализм. В нем много утопического, далекого от реальной действительности, но вовсе нет проповеди вседозволенного безначалия. Как нет его в теоретических воззрениях «отца анархизма» Кропоткина.

В самодержавной России свободы профсоюзной деятельности не существовало. Но идея территориального и профессионального общественного самоуправления в начале XX века возникла и в России. Не без влияния анархистских теорий. Сперва как будто на самом деле среди рабочих (по некоторым сведениям, не в Иваново-Вознесенске в мае 05, как принято было считать). Об этом рассказывается в книге анархиста, до этого бывшего эсером, Всеволода Волина «Неизвестная революция. 1917–1921». М., 2005. Волин – участник событий, один из создателей первого русского совета – в Петербурге, в январе – феврале 05 г. Он, по его словам, вел культурно-просветительные занятия среди трудящихся столицы, его знали в рабочих кругах. В разгар всеобщей стачки протеста, охватившей Петербург после расстрела 9 января 05 г., к нему пришел один из знакомых (помощник присяжного поверенного Георгий Хрусталев-Носарь). Он сообщил, что либеральные деятели Петербурга собрали деньги для поддержки бастующих и членов их семей. Так как было известно, что Волин общается с рабочими, Носарь попросил его и его друзей организовать распределение собранной помощи. На этой основе сложился кружок рабочих-активистов. На одном из заседаний родилась идея: продолжать встречи и после окончания забастовки, «создать перманентный рабочий орган: нечто вроде комитета или, скорее, совета, который следил бы за развитием событий, служил бы связывающим звеном между рабочими, разъяснял бы им ситуацию и мог бы, в случае необходимости, объединить вокруг себя революционные силы трудящихся. В первоначальном проекте речь шла о своеобразном непрерывном общественном рабочем органе. Мы решили сообщить рабочим всех крупных столичных заводов о новом объединении и приступить к выборам членов этого органа, который впервые был назван ''советом рабочих депутатов''. Вскоре состоялось первое собрание делегатов нескольких заводов Санкт-Петербурга». Совет просуществовал недолго. Его деятельность прекратилась из-за репрессий. (НЗ2 9-30).

Дело даже не в том, какой совет возник первым, Петербургский или Иваново-Вознесенский. Может быть, в рассказе Волина звучит и мотив: именно мой первый.Важно, что такие советы стали в те годы появляться, что в них участвовали и рабочие, и либеральные интеллигенты (которые, вероятно, слышали о теории синдикализма), что направленность таких советов была оппозиционная, антиправительственная. Ряд анархистских групп выступали против властей. И далеко не всегда большевики играли ведущую роль в возникновении советов. Они и здесь, как и в других случаях, заимствоваличужую идею. Кстати, в анархистской организации Иваново-Вознесенска состоял и Фурманов, в дальнейшем большевик, автор «Чапаева».

Первые советы, по мнению В. Дамье – авторa статьи об анархизме «Столетие советов и современные российские левые» («НЗ»), интересны и для современности «как форма организации потенциального массового движения и как структура желаемого общества».

В деревне советы в период первой русской революции приняли несколько иную форму. В ней советы стали, по существу, органами крестьянских общин, тоже ориентированных на самоуправление, неприятие существующей власти, на стихию протеста, стихию революционную. Община, земское самоуправление в очень большой степени стали выразителями требований крестьян, их воли к переменам и их протест (8–9). Одобрение деревень, т. е. подавляющей части населения, оказалось на стороне эсеров и анархистов. Они обещали крестьянам землю и были далеки от либеральной городской элиты, вызывавшей недоверие народа. Это повторится и в 1917 году, при выборах в Учредительное собрание.

Итак, для анархистов характерна идея советов как формы самоорганизации трудового населения, складывавшейся в ходе борьбы людей за свои нужды и права. Советы, по мнению анархистов, по мере развития могут превратиться в будущий общественный строй, которому присуща свободная инициатива людей, самоорганизация, независимая от институтов власти, политических партий, стремление явочным порядком отстоять свои права, принятие решений обо всех основных действиях на общих собраниях, солидарность и взаимопомощь.

Программа, совсем не мракобесная, вызывающая во многом сочувствие. На практике было сложнее. На первый план выдвигалась стихия крестьянского бунта, «черной земной крови», которая «сулит нам, напрягая вены, все разрушая рубежи, неслыханные перемены, невиданные мятежи» (провер. А. Блок). О таком бунте размышлял еще Пушкин в откликах на современные ему крестьянские волнения, в «Истории пугачевского бунта», опасаясь (а вовсе не оправдывая) его, но и понимая всю сложность проблемы.

К стихии крестьянского бунта присоединялась и стихия уголовная, разбойничья. Часто они оказывались слитыми воедино. Вспомним о некоторых фактах, мифах, легендах. Издавна существовали легенды о благородном разбойнике, защитнике народа от произвола властей. Образы таких разбойников вошли в фольклор, в литературу: Робин Гуд в Англии, Томас Моор в Германии, Стенька Разин, Пугачев, пушкинский Дубровский, Роман Дубровин в «Воеводе» Островского в России, Кармелюк на Украине и многие, многие другие. Но это – разбойники романтизированные, мало похожие на реальных. Впрочем, романтическое начало можно было встретить и у последних. Деятельность Махно и Котовского, о которых речь пойдет далее, – свидетельство возможности такого сочетания (бандитизма и романтизма). Вся эта сложная смесь отразилось и в событиях первой русской революции, и в октябре 17 г., и во время гражданской войны.

Следует вспомнить и пророческое «Предсказание» Лермонтова:

 
Настанет год, России черный год,
Когда царей корона упадет;
Забудет чернь к ним прежнюю любовь
И пища многих будет смерть и кровь<…>
В тот день явится мощный человек,
И ты его узнаешь и поймешь,
Зачем в руке его булатный нож;
И горе для тебя! – твой плач, твой стон
Ему тогда покажется смешон;
И будет все ужасно, страшно в нем,
Kак плащ его с возвышенным челом
 

В примечаниях к стихотворению (т.1, с. 368) обычно отмечалось, что оно написано под впечатлением «крестьянских восстаний в России, усилившихся в 1830 в связи с эпидемией холеры» (это верно– ПР) и что Лермонтов «изображает крестьянское восстание мрачными красками, разделяя в этом вопросе ограниченность дворянских революционеров» и его стихотворение «вовсе не отражает отрицательного отношения Лермонтова к народному восстанию» (что весьма спорно – ПР). Вернее бы сказать, что Лермонтов, как и Пушкин, видит страшные стороны разгулявшейся народной стихии.

К этому ряду следует отнести и А. Блока, в частности его поэму «Двенадцать». В советское время подчеркивалось, что поэт принимает революцию, поставив впереди двенадцати революционеров (двенадцати апостолов) Иисуса Христа:

 
В белом венчике из роз
Впереди Иисус Христос
 

Кстати, некоторые противники «религиозного дурмана» считали неуместным, снижающим революционный пафос поэмы, появление Христа во главе двенадцати. Они предлагали другой вариант последней строки: «Впереди идет матрос», не заботясь о том, что с матросом не совсем совместим белый венчик из роз. Но если придерживаться реальности, что вовсе не входило в замысел Блока, оправдывавшего революцию высшим из возможных оправданий – именем Христа, матрос и на самом деле был бы более уместным впереди героев поэмы. Ведь они тесно связаны с разбойной, уголовной стихией, с кровью, грабежами («на спину надо б бубновый туз», «запирайте этажи, нынче будут грабежи»). Не случайно столь часто в поэме упоминается нож, тот самый «булатный нож», о котором писал Лермонтов, который является как бы символом разгулявшейся кровавой стихии («уж я ножичком полосну, полосну», «шрам не зажил от ножа»). Ножоказывается инвариантом топора, к которому предлагали звать Русь.

Обратимся к другому произведению другого автора, к поэме Маяковского «Хорошо». Она написана к 1927 году, и ее подзаголовок – «Октябрьская поэма» (именно десятилетие октябрьской революции – существенный шаг в оформлении официального мифа о ней, в создании которого участвовали и Маяковский, и Эйзенштейн). В поэме говорится о трудностях, о стихийном разгуле, мрачных сторонах. Но пафос её совсем другой, чем у Блока – пафос восхваления революции и роли коммунистической партии, которая подчиняла, «строила в ряды» стихию. Роль партии – мотив совершенно обязательный. Без него обойтись нельзя. Маяковский это хорошо знал, и в последних его двух поэмах («Ленин» и «Хорошо») гимн партии и советской власти звучит «во весь голос».

В давние времена современники Лермонтова, сторонники официального патриотизма выражали недовольство началом одного из его стихотворений, «Родина»: «Люблю Россию я, но странною любовью!». Им не нравилось это но: сказал бы просто: «люблю Россию», «люблю по-русски», а тут почему-то «странная любовь». Такой-то «простой любви» хотела и советская власть от поэтов, писателей, от всех граждан СССР. В поэмах о Ленине и Октябре Маяковской выражал такую любовь. Не случайно назвал его Сталин лучшим, талантливейшим поэтом советской эпохи. Александр Блок не умещался в такие рамки. Даже в 21 году его приятие революции было с большим но. В поэме «Хорошо», поэме без но,мотив полемики с Блоком занимает важное место. Он отразился в эпизоде встречи Маяковского с Блоком: «посмотрел на костры, сказал ''Хорошо!''. И сразу глаза скупее менял, мрачнее, чем смерть на свадьбе: ''Пишут из деревни, сожгли у меня библиотеку в усадьбе''» (сверить все цитаты, которые приведены по памяти). Такое двойственное отношение к революции – отражение не только интеллигентской ограниченности, как получается у Маяковского, у которого просто хорошо.

Как уже упоминалось, выразителем стихийного революционного протеста являлся Нестор Иванович Махно (1888–1934). Именно революционного, а не контрреволюционного. Тяжелое нищее детство. Отец, служивший кучером у местных богачей, рано умер. Семья бедствовала. Мать вынуждена кормить пятерых малолетних детей. С детства Нестору пришлось пасти чужой скот, батрачить, наниматься погонщиком быков во время молотьбы. В 03 г. он, не закончив начальной школы, поступил чернорабочим на чугунно– литейный завод в селе Гуляй Поле, где он родился и где прошла значительная часть его деятельности. В 06 г. Махно вступает в организацию анархистов-коммунистов «Союз бедных хлеборобов». Они проводят ряд террористических актов, грабят богатых крестьян, немцев-колонистов. Группа совершила несколько убийств. Ее участников арестовывают, освобождают. Полиция, возможно, боится анархистов или подкуплена ими. Но в 08 г. убит чиновник военного управления. Махно то ли непосредственно участвовал в убийстве, то ли нет. Но времена были тяжелыми. И Махно в 10-м г. приговаривают к смертной казни. Спасло его то, что отец записал его рождение на год позже (чтобы отсрочить призыв в армию; так делали многие). Поэтому до совершеннолетия (21 год) ему оставалось около шести месяцев. Столыпин подписал бумагу о помиловании. Казнь была заменена бессрочной каторгой, которую Maxno отбывал в Бутырской каторжной тюрьме в Москве. Непокорность и дерзость Maxно тюремному начальству приводили к многократному водворению его в карцер. Так началась болезнь легких, одно из которых пришлось удалить. Махно стал калекой.

Соседом по камере оказался анархист П. А. Аршинов. Он познакомил Махно с теоретическими основами анархизма. Да и вообще, как некоторые другие заключенные, Махно использовал годы тюрьмы для самообразования. Много читал, от Сумарокова до современных писателей и мыслителей. Февральская революция освободила его. Он много ездил. Затем возвратился в Гуляй Поле. Создал отряд «Черная гвардия» (можно считать – бандитскую шайку). Опять грабежи, убийства, но «во имя народа». Противник Временного правительства и Учредительного собрания. Провозглашение помещичьей, монастырской, государственной земель общественным достоянием. Захват земли и передача её крестьянам.

Октябрь Maxнo принял, как и те мужики, которых он защищал. Он становится убежденным сторонником революции… В 18 г. в Москве встречается с Кропоткиным («отцом русского анархизма»), с руководителями большевиков Свердловым и Ленином. Последний произвел на него большое впечатление. Но Махно осудил и его за разгон анархистских организаций Москвы. Отряд Махно в Гуляй Поле позднее становится армией бойцов за революцию. Военные действия против всех её врагов: Корнилова, немецких оккупантов, захвативших по Брестскому миру Украину, гетмана Скоропадского, Центральной Рады Украины (молодые люди, певшие: ''Мы дети тех, кто выступал на бой с Центральной Радой'' и о «нашем паровозе», остановка которого в коммуне, не подозревали, что одним из главных бойцов с Радой был Махно). Воевал Махно и с Деникиным (рейд по тылам Деникина; Махно дошел почти до Таганрога, где находилась деникинская ставка, что заставило бросить против него самые отборные войска Деникина, сняв их с фронта борьбы с большевиками), с Врангелем (мало кто позднее знал, что в Крыму Сиваш форсировали в первую очередь махновцы, прорвавшие укрепления Перекопа). Отчаянная личная храбрость (за время гражданской войны Махно 14 раз ранен), дерзость и удачливость. К концу 18 года его армия насчитывала около 80 тыс. человек, всех национальностей, проживающих на Южной Украине, в том числе евреев. В армии Махно евреи составляли довольно значительный процент. Анархистская теория отвергала антисемитизм, была интернациональна. Что не значило, что махновцы иногда не грабили зажиточных евреев. И все же на территориях, занятых войсками Махно, больших погромов не было, таких, какие были и у белых, и у красных. На станции Верхний Токмак Махно увидел плакат: «бей жидов, спасай революцию, да здравствует батько Махно»; он приказал расстрелять автора этого лозунга. Когда белые части вошли в Гуляй Поле, они изнасиловали около 800 евреек, многих из которых потом убили, вспарывая им животы. Ничего подобного при Махно не было.

Когда рассказывают о жестокости Махно, вспоминают, что по его приказу в паровозной топке был сожжен священник. Но как-то забыли, что примерно в тех же местах красные расстреляли всех монахов Спасо – Мгарского монастыря, всех до единого.

С советской властью, частями Красной армии у Mахно отношения были сложные. Как мы уже отмечали, он воевал со всеми контрреволюционными силами. И в этой борьбе он нередко выступал в союзе с частями Красной армии. Соединился с войсками видного советского командира П. Е. Дыбенко, командовал бригадой в Первой Заднепровской дивизии. Но когда большевики на освобожденных от белых землях стали вводить продразверстку, выгребая под чистую зерно из амбаров не только богатых крестьян, но и середняков, когда на Украине появились продотряды, органы ЧК, Махно вступил в конфликт с советской властью. Его обвиняли в предательстве революции, объявляли вне закона, но в трудные моменты, когда нависала угроза, вновь вступали в союз с ним (Перекоп). Махно всё отчетливее понимал, что большевики враждебны интересам крестьян, которые он защищал. Уже в феврале 19 г. он заявил: если большевики идут из Великороссии на Украину помочь нам в борьбе с контрреволюцией, мы должны сказать им: «Добро пожаловать»; если же для того, чтобы монополизировать Украину, мы скажем им: «Руки прочь». В апреле того же года на 3-м Гуляйпольском крестьянском съезде Махно прямо сказал, что советская власть изменила революции, а компартия узурпировала власть и окружила себя «чрезвычайками». В июне 19 г. Махно объявлен вне закона, а осенью большевики вновь заключили с ним союз против Деникина. Борьба против Врангеля, но и против большевистской диктатуры. Задача защиты деревни от города, от эксплуатации её любой насильственной властью. Тщетная надежда, что Красная армия будет воевать «за свободные советы», установит «истинно народную власть». Разочарование в этой надежде.

Э. Багрицкий в поэме «Дума про Опанаса», написанной в духе советских официальных установок, все же объясняет, устами своего героя, почему тот попал к Махно:

 
Ой грызет меня досада,
Крепкая обида:
Я бежал из продотряда,
От Когана – жида.
По оврагам и по скатам
Коган волком рыщет,
Залезает носом в хаты,
Которые чище,
Глянет влево, глянет вправо,
Засопит сердито:
Выгребайте из канавы
Спрятанное жито.
Ну, а кто поднимет бучу:
Не шуми, братишка,
Носом в мусорную кучу,
Расстрелять и крышка. (сверить текст!!)
 

И хотя, повторяю, поэма была написана в официальном духе, Махно и Опанас осуждены, комиссар Коган героизирован, власти почувствовали всё же какой-то «душок», сочувствие автора к Опанасу, и в конце 40-х гг., в разгар борьбы с «космополитами», поэма была подвергнута критике, и за то, что романтизированный Опанас – махновец, и за то, что большевик Коган – еврей.

В 20-м году Махно вновь объявлен вне закона за отказ выполнить приказ Сталина: выступить против Польши. Махно не без основания считал, что война с поляками – захватническая и вмешиваться в нее не в интересах Украины (см. подробнее). Действия советских войск против Махно закончились летом 21 г. Он и остатки его войска, разгромленные Красной армией, перешли границу Румынии. Затем Махно оказался в Польше. Советское правительство требовало его выдачи. В Польше Махно судили, но оправдали. В 24 г. он переехал в Германию, а позднее во Францию, где и умер в 34 г. в Париже, забытый, много лет болевший (сказывалась потеря легкого в каторжной тюрьме, многочисленные ранения), по сути – нищий, существовавший на пожертвования анархистов. Оставил после себя 3-томные мемуары.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю