Текст книги "Огни Камелота (СИ)"

Автор книги: Olivia Loredan

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 69 страниц)

Пуффендуй от его рыка испуганно уставилась на его лицо, абсолютно не понимая, что случилось. Годрик сжал руками стол до скрипа, пытаясь унять ярость.

– Ты подумала, что можешь за меня решать?

– Ну...ты же сам...с утра говорил, что устал... – пролепетала девушка, поднявшись со скамьи и попытавшись сделать к нему шаг. – Что не так? Почему ты злишься?

Гриффиндор отскочил от нее, как ошпаренный.

– Ты не имела права, слышишь? – прошипел он. – Никто не имеет права! Это мои решения! Мои! И ничьи больше!

“Что ты творишь?!” – взвыли внутри остатки здравого смысла. Стыд набросился на ярость и породил ярость еще бОльшую, ведь теперь он понимал, что натворил. Сцепив зубы, он сбежал. Просто в два прыжка оказался у входа и, рванув дверь, вылетел наружу. Внутри пылало. Как и всегда, когда эмоции накрывали с головой. Он рычал, лохматил волосы, проклинал попадавшихся ему на пути людей, шел, не разбирая дороги, пытаясь унять пожар, раздиравший грудь.

Как же он ненавидел себя. Теперь ровно настолько, насколько ненавидел отца.

Гвен давненько уже не видела слез подруги. На самом деле последние недели Пен ходила, будто в нее вселилось солнце: она светилась от счастья, цвела от любви, улыбалась больше, чем раньше, даже напевала под нос, хотя и замолкала, стоило попросить спеть погромче. Гвен радовалась влюбленности подруги, а также тому, как здорово они смотрелись с Годриком. Но сегодня Пенелопа пришла к ней в спальню убираться, изо всех сил пытаясь скрыть слезы.

– Что случилось? – спросила королева, отложив книгу.

Конечно же, служанка не сразу сдалась. Поэтому Гвиневре пришлось встать, закрыть дверь, отобрать у нее тряпку и, крепко взяв за плечи, встряхнуть. И тогда подруга не выдержала. Рассказывая, она раздраженно вытирала со щек бегущую влагу, но продолжала рассказывать. Первым делом королева усадила ее на кровать, сев рядом.

– Я его обидела... – вырвалось у Пенелопы. – Я правда не хотела! Но я...я не поняла, что сделала не то... Я глупая, я даже сейчас не понимаю, что сделала не так... Наверное, я правда не должна была... Но он так разозлился... Я, наверное, очень сильно его обидела. Он меня теперь не простит!

Гвен очень старалась, но не выдержала и рассмеялась, обнимая подругу за плечи. Та ткнулась рыжей макушкой ей в шею, жалобно шмыгнув носом.

– Дурочка! – произнесла королева с улыбкой, все еще посмеиваясь. – Ты и правда такая дурочка. Ну во-первых, почему ты всегда и во всем винишь себя?

– Потому что я обычно во всем и виновата...

– Это не так...

– Нет, так. Лезу вечно со своей помощью, куда не просят.

– А это разве плохо?

– Но это доставляет проблемы.

– Доверчивость тоже доставляет немало проблем. Много боли. Но я бы не хотела стать в таком случае недоверчивым циником, как ваш Слизерин. Должно быть, ему ужасно одиноко живется.

– Доверчивость доставляет проблемы тебе самому, – возразила Пен, – а я доставляю проблемы другим.

– Неправда, – решительно отрезала Гвиневра. – Может быть, лишь частично. Но я более чем уверена, что в вашей ситуации виноваты оба. Как минимум. Потому что я не верю, чтобы ты могла натворить что-то такое, из-за чего можно было бы разораться.

– Но он разозлился. Как мне теперь? Он же...

– Это не конец света, – что-то вспомнив, королева грустно и задумчиво усмехнулась. – Даже не конец отношений. Знаешь...иногда даже конец концом не является. Мы с Артуром тому пример.

– В каком смысле? – снова шмыгнув носом, спросила Пуффендуй.

– Ну, я к тому, что что бы вы двое ни натворили, вы нас не переплюнете. Мой муж, например, жуткий осел временами. Совершенно никого не слушает, когда что-то задумает. А еще, вопреки общественному мнению, он нисколько не самоуверен. На самом деле это комок неуверенности, все его проблемы от того, что он слушает всех, кроме себя. И Мерлина. Ну и от того, что рядом всегда оказывается тот, кого слушать как раз-таки не надо. А еще это невероятно капризное существо.

– Миледи, мне неловко, – лукаво улыбнулась служанка, и Гвен порадовалась, что смогла слегка развеселить ее.

– Во-от. Ну, а я... А я вообще сущее чудовище. Из-за меня все чуть не погибло. Пен, что бы ты ни сделала, ты вряд ли сделаешь больше, чем я, потому что я-то умудрилась изменить своему мужу прямо перед свадьбой.

Пенелопа в полнейшем изумлении вытаращила глаза.

– Так это не слухи?!

Гвиневра кивнула.

– Нет, это правда, все было. К сожалению.

– Но...как...я хочу сказать, как вы...

– Ты хочешь сказать, как мы все-таки поженились? – королева печально и нежно улыбнулась, вспоминая спокойное выражение глаз мужа, в котором не было улыбки, но было разрешение. – Артур простил меня. Не спрашивай, как. Думаю, так же, как мы оба готовы простить Моргану за все, что она сделала. Это было сложно. Я очень боялась что-то сделать не так, боялась, что доверие не вернется, и он всегда будет думать, что я могу снова предать его. Но...кажется, этого нет. По крайней мере, я не чувствую. Просто это он, в этом весь Артур. – Выдохнув, Гвен снова вернулась к теме подруги. – И, насколько я знаю Годрика, он очень похож на моего мужа. Я не встречала никого, кроме Мерлина, кто был бы так сильно на него похож. Так что... Не бойся. Прощение совершается не милосердием. Его совершает любовь. А Годрик любит тебя, мы все это видим. Дай ему время. Он все тебе объяснит. А сама пока поучись самоуважению.

Пенелопа улыбнулась в ответ, стирая с лица последние слезы.

Годрик пил вторую бутылку. И никак не мог понять, что же в этом такого находит Сэл. Да и все вокруг. Он думал, что, напившись, поймет наконец, но пока что опьянение доставляло ему только дискомфорт. Его тянуло в сон, язык слабо ворочался вопреки обычной болтливости, а в голове было странно ясно. Хотя это и не означало, что стирались воспоминания.

Потому что он помнил. Помнил, как накричал, как обидел, как вылетел за дверь. Как трус. Нет, хуже – как сумасшедший, как зверь. “Что же ты сделал со мной, папа? – спрашивал он сам себя, наливая еще один кубок. – Как же ты умудрился испоганить мне не только детство, но и остальную жизнь? Только не говори мне, что из-за тебя я потеряю женщину, которую люблю. А я ее люблю...да. Слышишь, отец? Я люблю ее. И я хочу быть с ней. Только не таким, каким ты меня сделал. Такого животного она не заслуживает. Может быть, в этом был твой план? А может быть, я схожу с ума, как и ты? А, папаша? Не хочешь мне ничего сказать? Ну и сгинь. Перевернись в своем чертовом небытии еще раз. А я выпью за тебя. Знаешь, за твое вечное небытие?”

– Привет, – вдруг раздался над плечом голос.

Годрик не успел развернуться, а Мадор уже сел на скамейку напротив. Он даже обрадовался, потому что его желудок уже в конец отказывался принимать вино. Он молча наполнил кубок и подвинул товарищу.

– Ты же не пил.

– И правильно делал. Это ваше пойло никак не идет...что вы в нем находите?

– Гриффиндор.

– А?

– Что происходит?

– Ничего-о, – маг качнул головой и расплылся в улыбке. Но не надолго – тошнота подступила почти сразу, и он скривился, опуская голову в ладони. – Просто любовная тема, Мадор. Поссорились, ничего особенного. Я напортачил.

Ох, он мог бы сказать совсем другое. Все было настолько сложнее, чем просто “напортачил”. Скорее уж “сходил с ума”. Но разве это его вина? За почти три года жизни вне власти отцовских чар он так и не научился полностью владеть своими эмоциями. Благодаря папаше он пропустил все то время, когда дети понимают, что такое радость, а что злость, что называется ревностью, а что любовью, где граница между ненавистью и простой яростью, храбростью и беспечностью. Он не знал названий своих чувств, не умел их понимать, не умел их предугадывать и удерживать. Не мог сдержать радостных улыбок, болтовни, злости, восхищения или страха. Если копнуть глубже, то он даже не знал, где его характер, а где все лишнее, что не отсеялось из-за потерянных лет. Какой он на самом деле? Вот такой вот бешеный? Каким он должен был быть?

– Может, я помогу?

Годрик с трудом поднял пьяную голову и сощурился.

– А с чего это тебя понесло на благотворительность?

Его товарищ выглядел совершенно серьезно. Слишком серьезно для таверны, в которой они сидели. Это было заведение, в углу которого полупьяный скоморох распевал песенку о богатой распутной даме, полюбившей разбойника и ушедшей с ним в лес – что серьезного здесь могло быть?

– Я узнал тебя, – выдал наконец де ла Порте. – Это был ты. Спустя полгода я наконец нашел тебя, безымянный рыцарь. Это был ты, тогда, в мае. Это ты не дал мне сжечь королеву.

Уголки губ медленно сползли вниз, и Годрик скривился уже досадливо. Сплющил щеку о кулак.

– Ну вот, еще и здесь напортачил...

– Нет, – покачал головой Мадор. – Я нашел тебя, чтобы сказать “спасибо”. Тогда я не успел этого сделать. Но зачем ты скрывал все столько времени?

– Сентиментальный я, брат, сен-ти-мен-тальный... Не хотел, что б ты вообще в петлю полез, тебе и так хватало поводов для самобичевания.

Мадор молча смотрел на него и, наверное, видел, как паршиво ему становится. Залпом осушил вино, вылил остатки и тоже выпил. Годрик жалобно наблюдал за этим, чувствуя, как желудок делает кульбиты, словно у впервые напившегося подростка. Ну и что, что ему почти двадцать шесть? Напивается-то он второй раз. Да и его организму не в новинку чересчур бурно реагировать на что-то.

– Я сегодня заплачу за тебя, – заявил де ла Порте. – Чего там у тебя с Пенелопой?

– С ней я.

– Что, а не кто, Годрик.

– А я и есть что. Самое что ни на есть что. Я просто животное, понимаешь? Я обидел ее. Накричал. Опять. Я и так не был хорош, когда все начиналось... А теперь это. Да это я так, ною просто. Это ваше пойло так работает, да? Развязывает язык?

– Было бы куда еще развязывать.

– Это да...

– Слушай, – Мадор подозвал хозяина таверны и отдал ему пару золотых. – Не знаю, что у вас произошло, но...обычно извиняются. Извинись.

– И что? – протянул Гриффиндор. – Это что, все изменит? Я уже извинялся. Может, это было уже слишком... Я ведь...так напортачил...

– Больше, чем я? – усмехнулся Мадор. – Умоляю. Я едва не убил королеву. А она меня простила, а потом еще и вылечила. Не думаю, что Пенелопа сильно отличается от Гвиневры. Извинись, приятель. Женщины умеют прощать. У них с этим как-то лучше, чем у нас. Хотя обижаются они чаще.

– Пра-авда?

– Правда... – и он вдруг всполошился, увидев, что творится с товарищем. – Хэй! Да тебе и впрямь нельзя пить... Не волнуйтесь, мы заплатим за уборку! Давай, поднимайся, я тебя выведу на воздух.

Пенелопу сменила Коринн, когда она уходила к королеве. Но после разговора с подругой, Пуффендуй настроилась поговорить с Годриком, все прояснить и извиниться. В конце концов, она действительно не должна была что-то решать за него. Это не объясняло его реакции, но все же... Она вернулась в дом друзей, сказала Коринн, что хочет посидеть с птицами, но эта странная девушка, кажется, поняла, почему она хочет остаться, и без лишних слов пожелала удачи и ушла.

В ожидании любимого, Пенелопа ходила по дому, заламывая руки, бормоча себе под нос речь, волнуясь и сомневаясь. Раз пять она порывалась все бросить и уйти, боясь встречи. Но осталась. И вот, уже в сумерках, когда она принялась зажигать свечи, вдруг дверь распахнулась без пароля. Годрик появился на пороге мрачный и решительный, его лицо выражало намерение то ли убить девушку на месте, то ли заколоть самого себя на ее глазах. Захлопнув за собой дверь, он широкими шагами направился к ней.

Испуганная его видом, Пен невольно сделала шаг назад и заговорила быстрее, чем нужно:

– Прости меня, пожалуйста, я много думала о том, что произошло, я поняла, что сделала, я осознала, что...

– Я идиот.

Резко заявив это, Гриффиндор неожиданно рухнул на колени, едва приблизившись к ней. Пенелопа ожидала чего угодно, но не этого. Она в шоке уставилась на его склоненную голову, не находя слов.

– Что..?

– Рыцари встают на колени перед своим королем, клянясь ему в верности, – произнес мужчина. Поднял голову, и теперь Пен задохнулась от сонма чувств, наполнявших карие глаза. Там была боль, там было смирение, там была любовь, там была мольба. И слишком много вины. – А я сейчас тебе клянусь, – часто дыша, продолжил рыцарь, – что никогда больше не повышу на тебя голос. Я уйму свой проклятый характер, я ни-ког-да не заставлю тебя плакать.

Он помолчал, снова опустив голову. А ей становилось спокойнее. От того, что она снова понимала его. От того, что он не объят неизвестной ей яростью, он снова такой, каким она его любила – теплый, благородный и смелый. Чем бы ни была эта ярость, она отдаляла его от нее. А сейчас перед ней на коленях стоял ее Годрик, ее лев, который ненавидел себя за громкий рык. Теперь, когда эта ярость, словно черствая корка, спала, Пен заново ощутила, как он нужен ей. Вот такой, какой есть.

– Прости меня, – произнес Гриффиндор. – Я вряд ли это заслужил, но пожалуйста. Я столько раз все делал неправильно... Я столько раз вел себя, как животное. Но я просто... – его вздох был слишком глубоким. – Пенелопа... У меня есть много всего, что я должен тебе рассказать.

Волшебница медленно опустилась на колени рядом, ласково коснулась ладонью его щеки и мягко улыбнулась.

– А у меня есть целая жизнь, чтобы слушать.

Спустя много долгих минут, уже в полумраке позднего вечера между ними снова воцарилась тишина. Свечи горели на кухне, и их свет едва-едва долетал до спальни. Пенелопа сидела на кровати Годрика и задумчиво молчала, перебирая короткими изящными пальчиками его жесткие волосы. Рыцарь растянулся во весь рост, устроив голову на коленях девушки и ждал, что она скажет.

Ему всегда было нелегко упоминать отца и всю эту тему. Но в этот раз, с ней, все было иначе. Он не сжимал зубы, не морщился, не подбирал слов. Просто говорил, как получалось. И с огромным облегчением видел, что она понимала все правильно. Ушел стыд, вечно сопровождавший такие упоминания. Ушла злость. Здесь, в полумраке, с этой девушкой, такой робкой и маленькой, но такой мудрой и теплой, царил покой. Она излучала этот покой. Она дарила его своим взглядом – спокойным и великодушным, своими жестами – теплыми и скромными, своей улыбкой – мягкой и ласковой. Она была прекрасна в своем маленьком величии.

– Скажи что-нибудь, – тихо попросил Годрик. Пальчик Пенелопы проскользил по его носу.

– Спасибо, что все рассказал, – произнесла она. – Жаль, что не сразу...но все же рассказал. Теперь все будет хорошо.

– Почему? Ты простишь?

– Мне не на что злиться.

– Как?..

– Это был не ты, – Пен пожала плечами и улыбнулась. Он не видел ее лица в полумраке, но почувствовал улыбку в ее голосе. – Ты не виноват в этом. Ни в чем не виноват. Знаешь...теперь я многое вижу иначе.

– Например?

– Например, я теперь точно знаю, что люблю тебя.

– До этого ты еще колебалась?

– Ага.

Она хихикнула, он усмехнулся. В душе разливался покой. Она приняла его. Таким, какой он есть. Испорченным, недоделанным, странным, не знающим самого себя. Внезапно он понял одну вещь: может быть, он не знает себя, может быть, все, что он есть, это не то, и на самом деле он другой. Может быть. Но есть то одно, что точно принадлежит ему, каким бы он ни был – его любовь к Пенелопе Пуффендуй. Что бы ни творилось в его голове и душе, это чувство – уж точно настоящее. С ним он может быть самим собой. Пока он помнит, что любит ее, он знает себя.

Именно в этот момент, когда они уже принялись наслаждаться бесконечным спокойствием, открылась с паролем дверь, впуская в дом его хозяина. Слизерин выглядел уставшим, но как всегда чистым с иголочки. Даже его дорогой темно-зеленый плащ нисколько не испачкался от суток лесной охоты. Увидев друзей, он ворчливо фыркнул, изображая возмущение:

– Да, давайте, бездельничайте, пока я там вашего короля спасаю.

Влюбленные переглянулись. Годрик поднял голову.

– В каком смысле – спасаешь?

– В прямом! – Сэл всплеснул руками, на ходу аккуратно снимая охотничьи сапоги. – Я наемника вашего случайно укокошил. Шел он по лесу, никого не трогал, а я целился в оленя. И вот чего его понесло на пути встать? Я даже испугался, только потом по бумажкам в его карманах понял, кто он.

Годрик и Пенелопа снова переглянулись. И хором расхохотались. С ними в унисон засмеялся и Салазар.

====== Глава 60. И будит сердце, спящее во мне.* ======

Герольды уж не ездят взад-вперёд,

Гремит труба, и в бой рожок зовёт.

Вот в западной дружине и в восточной

Втыкаются древки в упоры прочно,

Вонзился шип преострый в конский бок.

Тут видно, кто боец и кто ездок.

О толстый щит ломается копьё,

Боец под грудью чует остриё.

На двадцать футов бьют обломки ввысь…

Вот, серебра светлей, мечи взвились,

Шишак в куски раздроблён и расшит,

Потоком красным грозно кровь бежит.

© “Кентерберийские рассказы”, Джефри Чосер

Кандиде было пятнадцать, когда Теодор прибыл в столицу Ифтира вместе со своим отцом, чтобы стать рыцарем. К тому времени она уже участвовала в церемониях посвящения, согласно традиции вручая новеньким их мечи, заменяя на этом посту мертвую королеву. И на первый взгляд свежепосвященный рыцарь ее ничем не заинтересовал. Конечно, он был довольно симпатичен, но юную принцессу меньше всего интересовала внешность. Почти все ифтирские мужчины при дворе выглядели как он – высокие, могучие, с большими руками, с прямыми углами подбородков и грозящей отрасти бородой. И ни один не был достаточно умен, чтобы Кандида его заметила. Книги? Остроумные шутки? Древние науки? Нет, все это было не нужно бравым воякам, расхаживавшим по дворцу. Да что уж говорить – ни один из них не поймал ее за походами к друидам. Юная принцесса только фыркала, считая это верхом глупости и не понимая, кого отец вообще принимает в орден.

Впрочем, Теодору тоже первые годы было не до нее. Наследница трона Ифтира была лишь женщиной, чья защита была его долгом. Интересовало же его совсем другое. Четко выполняя приказы, умело выходя из сложных ситуаций, находя лучшие решения для обороны и захвата новых земель, он удивительно быстро завоевал доверие и уважение Беренгара, что вообще-то сделать было практически нереально, если ты не был пятидесятилетним бородатым солдатом, когда-то воевавшим с ним плечом к плечу. И вот тогда-то, в свои двадцать пять, он умудрился выследить принцессу на очередной прогулке к друидской деревне. Ей было девятнадцать, и она уже чуть больше понимала в устройстве мира.

В ту ночь они открыли друг в друге похожих людей. Теодор поклялся не выдавать королю тайну принцессы, потребовав взамен, чтобы она предупреждала его об этих походах, дабы он мог ей помочь в случае чего. Кандида хотела возмутиться, но не ей тогда было устанавливать правила. И они договорились.

С того дня целый год они провели, как два заговорщика, поневоле сближаясь и становясь друзьями. Теодор неотступно следил за Кандидой, где бы она ни была, даже если не был рядом. Он распределял патрули так, чтобы дорога к друидской деревне была свободна в нужную ночь. И ни словом, ни жестом не подавал подозрений. Поэтому именно он спустя этот год сопровождал одетую в черное девушку на ее коронацию. И только он знал, как она дошла до трона.

– У вашего отца были внебрачные дети? – как-то удивилась ее рассказу Гвиневра, когда они снова ужинали вместе. – Которые претендовали на престол? И что вы с ними сделали?

– Выслала. В пограничные крепости, жить там под охраной.

Королева Камелота еще больше распахнула глаза в изумлении. Кандида, напротив, прищурилась.

– Я единственный законный ребенок моего отца. С какой стати я должна была отдать свои земли в руки необразованных властолюбцев?

Именно Теодор был тем, кто руководил быстрой и тихой ссылкой всех наглых бастардов. Потому что Кандида доверяла ему, как себе. Потому что знала, что он выполнит все четко и быстро, не задавая вопросов, а если вопросы возникнут – задаст их позже. Потому что поймет все правильно. Потому что вообще поймет, в отличие от прочих. Потому что у него хватит ума понять все ее действия и приказы и сделать ровно так, как она сказала, а замечания высказать без свидетелей.

Будучи королевой, она сделала его полноценным военачальником Ифтира и своей правой рукой. И был момент, когда она поняла наконец, что что-то происходило все эти годы. То была зима. Самое ее сердце, потому что шел снег. Кандида, приняв ванну, пила вино и перечитывала письмо от своей тети, Аннис, которая в который раз наказывала племяннице выйти замуж, чтобы укрепить свое королевство. Ифтир за замерзшим окном выглядел сытым и спокойным. Без кольца на пальце и с кубком вина сиделось не в пример хорошо. Вот только комната была все равно странно пуста. И в этот момент в дверь постучали.

– Ваше Величество, должен сообщить, что на нашу восточную границу напал отряд короля Алинеда.

– И?

– Он отбит. Мы подожгли чащу на их стороне реки для урока. Не думаю, что они снова рискнут напасть.

В его черных волосах таял серебристый снег. Широкая грудь мерно вздымалась, а в черных глазах прятался стальной блеск. Тогда Кандида закусила губу, внезапно осознав, как красиво его мощные руки лежат на эфесе меча. В тот миг ей стало горячо от внезапного осознания, что между ними нет ничего, что бы их разделяло. Года дружбы сделали их партнерами, которым даже не нужны слова, чтобы понимать друг друга. Общая тайна заставила их обоих, целеустремленных и сильных, встать на один путь. Замуж она все равно не хотела. А он был единственным мужчиной в округе с мозгами в голове. По крайней мере, на ее взгляд.

Что ее остановило? Гордость. Она была королевой. Ее важнейшей любовью было ее королевство. Разве стоили того разделенные с рыцарем ночи?

Вот только ее кодекс не продержался долго. Ведь не только она почувствовала тот толчок. Теодор сказал, что любит ее, и она ему поверила. У нее не было причин ему не верить, она всегда ему верила. Не могла позволить – но поверить могла. И даже позволила.

Они целовались, оставаясь наедине. Он посвящал ей победы на турнирах, что, конечно же, не было чем-то необычным, но только они знали, что за лицом обычного прославления своей королевы было нечто большее.

Когда Ифтир пал – все кончилось. Для Кандиды точно кончилось. Она думать не могла ни о чем другом. Мир пах для нее пеплом от того необъятного кострища. Мир больше не был ее, она здесь существовала лишь потому, что еще не выполнила свой долг для Альбиона. В остальном она была мертва.

И это было странное чувство – быть мертвой. С одной стороны ее донимал аппетит, ей все еще нравились лошади, ее все еще заводила охота. Она все еще тонула в книгах, страстно отыскивая в камелотской библиотеке то, чего не читала в ифтирской. А с другой – в ней больше не было легкости. Она больше ни на миг не забывала о своем предназначении, ни на миг от него не отвлекалась. Она посвящала всю себя этой судьбе, потому что для чего еще ее оставили в живых? Она жила, чтобы быть полезной будущему Альбиона. Все. Ни о чем другом и речи быть не могло.

Никто не может совершить преступление и остаться безнаказанным. Поэтому Когтевран казалось, что она тот самый узник, казнь которого отложили, потому что началась война и нужно строить крепости. Когда же крепость будет построена, ее взведут на эшафот и вздернут. И она продолжала жить в Камелоте, помогая Мерлину и остальным трем магам защищать короля, давая советы Гвиневре, посиживая время от времени с Артуром с кубками вина у камина, штудируя все книги о магии из тайных дверей библиотеки, вновь и вновь наставляя Гриффиндора и споря с ним. В этом теперь была ее жизнь. Только в этом она еще была нужна. Разве было у нее теперь право на любовь?

Она была глупа и наивна. Горда и самоуверенна. Может, если бы она вышла замуж, Ифтир не был бы разрушен. Но она предпочла остаться свободной и отдаться любви к простому рыцарю, пусть даже и очень умному. Больше она не могла быть такой беспечной, больше она не могла позволить себе жить чем-то другим, нежели судьбой Альбиона. Это было бы еще одним предательством, прибавленным к долгому списку ее ошибок.

Посреди ноября Камелот устраивал турнир. Повсюду только и было разговоров о нем, потому что в последнее время их было невероятно мало. Первый год после нападения Морганы король был занят восстановлением королевства от голода и разрухи, устроенных его сестрой. А в этом году было достаточно реформ, политических переговоров и нападений чудовищ, чтобы вклинить где-то между всем этим пестрое событие турнира. Рыцарям, желавшим-таки подобного развлечения, приходилось искать его в дружественных королевствах. Но теперь, когда Камелот жирел от невиданной ранее системы торговли и процветал от мира и спокойствия, истосковавшийся по турнирам король наконец дал приказ гонцам объявить об оном. Слуги убирались на трибунах и готовили ристалище, зрители усердно делали ставки, рыцари подначивали друг друга, одновременно оттачивая собственное мастерство, во дворце и в городе вовсю сплетничали, а гонцы рассылали приглашения всем союзным королевствам.

Именно в это время Кандида в очередной раз сидела в еще одной тайной комнатке библиотеки, успев только подумать, как же библиотекарь ничего до сих пор не нашел, перед тем, как потонуть в еще одной книге. Здесь не было окон, поэтому она взглядом зажгла несколько свечей, которые выглядели не такими уж древними, так что, надо полагать, были оставлены здесь или Гаюсом, или Мерлином. Чего она не ожидала – это внезапно открывшейся двери.

В ней все переполошилось, она чуть не подскочила на месте, но в комнату зашел только Теодор. Впрочем, это не убавило ее изумления. Она непонимающе уставилась на него, а потом на дверь.

– Я же...как ты зашел?

– Ты наложила заклинание на замок, – пояснил с улыбкой рыцарь. – А дверь можно открыть и без замка. Особенно если у нее их два.

Когтевран молча осознала весь смысл его слов. Получается, что она сидела во, в принципе, достаточно доступной комнате с книгами о магии несколько часов. Зайти мог кто угодно.

Она закрыла лицо ладонью.

– Как я могла об этом не подумать?..

– Легко. Ты становишься очень невнимательной, если думаешь о книгах, – пожал плечами мужчина.

– Уму непостижимо... – хмуро вздохнула королева, переворачивая страницу и снова пытаясь погрузиться в книгу, что держала на коленях.

Большие шершавые пальцы вдруг легли ей на шею. Дыхание вмиг потеплело.

– Разве тебе не нужно быть на тренировке? – спросила женщина, проклиная голос, что на первом слове затрепетал выше, чем нужно. – Или в патруле?

– Я работаю вместе с рыцарями Камелота добровольно, но я не давал клятву верности их королю, – невозмутимо, хотя и слегка весело, ответил Теодор. – Так что я решил устроить себе выходной.

– Ну, раз ты все еще рыцарь Ифтира, тогда я приказываю тебе – иди к сэру Леону, чтобы он распределил тебя по службе.

– Загвоздка – ты теперь тоже не вправе мне приказывать, – рыцарь присел у кресла, лукаво заглядывая ей в глаза. – Здесь мы просто два дворянина. Мы равны. – Он поднес ее ладонь к губам. – Понимаешь?

Кандида отдернула руку и решительно схватила ею книгу.

– Кажется, об этом мы уже говорили.

– Это ты говорила, я свои замечания еще не сделал.

– Изволь, высказывайся, но это ничего не изменит.

– Кандида, хватит, – уже серьезно произнес Теодор. – Ты не можешь всю оставшуюся жизнь провести, уткнувшись в книги, только потому, что ты якобы в чем-то виновата. Это не имеет смысла.

– Да? – возмущенно вскинула голову королева. – Тогда то, чего требуешь ты – имеет еще меньше смысла.

– То, чего я хочу, хотим мы оба. Только ты вбила себе в голову всякую чушь и очень стараешься ей следовать. Хватит прятаться, поговори со мной. Или в Камелоте ты собираешься вечно меня избегать?

– Я не избегаю тебя. Просто есть более важные вещи.

– Раньше тебя это не волновало. А сейчас ты ведешь себя так, будто никакого “раньше” не было.

Когтевран резко захлопнула книгу, поднялась с кресла и отошла к книжному шкафу, скрестив руки на груди.

– Не будь ребенком, Тео, – жестко произнесла она. – Наше королевство мертво. Мы живы лишь потому, что еще нужны здесь. Мы должны всех себя посвятить этому делу, чтобы хоть его выполнить хорошо. А ты предлагаешь отвлекаться на любовь?

– Я предлагаю жить, – так же жестко ответил рыцарь. – И не лги, что ты этого не хочешь. Ты не замуруешь себя в библиотеке из одного чувства долга. Очнись, ты не виновна в падении Ифтира. Ты жива, и ты можешь жить. Ради себя самой.

– Так-то ты переживаешь из-за смерти тысяч людей? – горько усмехнулась королева и сама поразилась, как зло звучал ее голос. – Прошло полтора месяца, а ты уже позабыл обо всем. Тебя тянет на подвиги. Так-то ты был всему этому верен?

Лицо рыцаря потемнело. В какой-то момент оно стало таким страшным, что вся его фигура – громадная и могучая – показалась готовой напасть и разорвать на кусочки.

Кандида выпрямила и так прямую спину.

– Не смей обвинять меня в неверности Ифтиру, – отчеканил мужчина, подходя ближе. – Полтора месяца назад я, как и ты, потерял все. Моего брата, моих сестер, моих племянников, моих друзей, мою страну. И, видимо, мою королеву, если сейчас эта непоколебимая умная женщина лжет и прячется, думая, что так легче.

– Легче? – выдохнула Кандида, от изумления потеряв голос. – Думаешь, я прячусь от правды? От своих чувств?

– А что еще ты делаешь? – Теодор подошел еще ближе, возвышаясь над ней, как гора. Черные глаза нашли ее взгляд. – Да, мы пережили катастрофу. Да, это было больно. И нужно смириться с этим. Отпустить. И жить дальше. – Жесткий бас стал вкрадчивым. – Я люблю тебя. И я хочу, чтобы ты снова стала собой.

– У меня нет моего королевства, – тихо ответила женщина. – Я больше не смогу стать собой.

– Жаль. Потому что Альбиону нужна та женщина, а не сегодняшняя.

Кандида смотрела в его глаза несколько секунд. А потом, оттолкнув, вернулась к креслу, снова взглянув на рыцаря с холодом.

– Не я здесь лгу. Если ты не можешь забыть свою любовь ко мне и для этого выдумываешь всю эту чушь, я помогу тебе. – Серые глаза нисколько не изменились в выражении, когда она равнодушно сказала: – Я больше не люблю тебя. Все кончено. Забудь о том, что было. Это было ошибкой, но сейчас мои чувства остыли. Я ничего к тебе не ощущаю.

Они испепеляли друг друга взглядами, и именно в этот момент в комнату ворвался Мерлин.

– Нам срочно нужно что-то придумать! – выпалил он. – На турнир подослан убийца!

Мерлин и до того старался убедить Артура не сражаться на турнире. К счастью, в том осталась капля здравого смысла, и он сам с удрученным видом заявил, что принимать участие во всех состязаниях не будет.

– Все-таки король, – совершенно несчастным голосом произнес он накануне вечером. – Рисковать нельзя. На этом турнире будут все виды состязаний, включая те, что с оружием. Так что...