Текст книги "Огни Камелота (СИ)"

Автор книги: Olivia Loredan

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 69 страниц)

Был уже поздний вечер. Больных было хоть отбавляй после того нападения монстра неделю назад, так что очередь часто заставляла лекаря принимать пациентов даже поздней ночью. Поэтому замок уже вовсю готовился ко сну, когда друзья пошли по коридору, провожаемые подмигивающей им в окна почти круглой луной. Усталые слуги, позевывая, доделывали работу, а придворные возвращались в свои покои, чтобы утонуть в мягких пуховых постелях. Мимо величаво прошествовала какая-то леди в бархатном платье, обвешанная золотом, совершенно не заметив двух мужчин. Слизерин проводил ее заинтересованным взглядом. Заметив это, Годрик неожиданно проворчал:

– Тебе что, твоей трактирной подружки не хватает?

Сэл удивленно посмотрел на друга. До сих пор Гриффиндор с юмором воспринимал его похождения, тем более, что сам не был чужд этому.

– А ты имеешь что-то против?

Годрик раздраженно закатил глаза.

– Да я просто интересуюсь, когда ты угомонишься.

– Угомонюсь?

– Да! Все нормальные люди в какой-то момент успокаиваются, женятся и заводят семьи. Тебе уже двадцать шесть! Неужели нельзя уже по-хорошему влюбиться и остепениться?

Салазар прищурился. Кажется, он начал понимать, в чем дело. Друг всю неделю с того нападения был какой-то странный, и виной тому не ранение. Годрик постоянно был какой-то сильно возбужденный, на что-то раздражался, а если болтал – то обязательно о чем-то философском. Сэл думал, что это от бездействия: от невозможности выйти на улицу, повстречаться с его закадычным другом-королем, размяться с мечом, повеселиться с братьями-рыцарями и заняться всей той чепухой, которой рыцари занимаются. Но теперь понимал, что дело было не столько в этом.

– И кто она?

Годрик вскинул на него встревоженные глаза, и Слизерин едва не рассмеялся от того, насколько ясно лицо друга выдавало его эмоции. Они чуть не наткнулись на маленькую толпу, которая что-то забыла здесь в такой поздний час, и свернули в служебный коридор.

– С чего ты решил, что есть она? – наконец нерешительно спросил Годрик.

– У тебя на физиономии это красными сияющими буквами написано. Брось, Гриффиндор, что происходит? Не я один в Сталхарде себе приключения добывал, но у тебя никогда не было такой жалкой моськи из-за девушки. Давай, говори, что с ней не так?

– С ней все не так! – взорвался друг, взлохматив волосы. – Слишком хорошая, слишком благородная, слишком тихая, слишком прекрасная... Да я осел рядом с ней!..

– Ну, если тебя это утешит, ты осел рядом с любой девушкой, – невозмутимо ответил Салазар. На гневный взгляд карих глаз он усмехнулся. – Да ладно, помнишь тот спор в Сталхарде? Кто поцелует добровольно больше девушек за три дня? Выиграл же я.

– Только потому что в этой чертовой Сталхарде жили одни снобы! – возмутился Гриффиндор. – Всех там привлекали лоск и манеры.

– Хочешь сказать, сейчас ты влюбился в дворянку? Не думаю, что это проблема. Твой обожаемый король женился на служанке, так что вряд ли он сочтет это за нарушение дворянского права. Дерзай.

Годрик пожевал губу, прижимаясь к стене, пропуская какую-то служаночку в узком коридоре.

– Не то, чтобы влюбился... А-а, я не знаю! Она не выходит у меня из головы! Я как будто заболел...

– Ты был ранен.

– ...я думаю о ней постоянно. Ты понимаешь, я даже разговаривать не могу, как обычно. Вчера конюшонок забавно навернулся с моей лошадью, я уже хотел смеяться...и не могу! Понимаешь, одергиваю себя, как будто она моя совесть!

– Что ты делал в конюшне? – нахмурился Салазар. Друг умолк и не ответил. – Ты ездил верхом? Да ты издеваешься!

– Это вы издеваетесь! Я не мог сидеть взаперти в четырех стенах и дожидаться, когда же можно будет нормально дышать.

– Если рана вскроется, ты сляжешь в постель намного дольше, чем на неделю. Каким образом это поможет тебе быстрее вернуться на службу?

– Не вскроется, лекарские байки...

– А сейчас куда мы идем? – остановился Слизерин, кивнув в сторону лестницы на первый этаж, где была парадная дверь в замок. – Выход там.

Годрик не подумал менять маршрут и ладонью позвал его за собой.

– Пошли, я хочу к Артуру зайти на минуту.

– Зачем? – с нехорошим подозрением прищурился Салазар.

– Попросить, чтобы он меня завтра в дневной патруль куда-нибудь отправил. Желательно, подальше от города.

Слизерин всплеснул руками, чуть не навернув поднос у слуги, проходившего мимо. Тот недовольно пробурчал что-то, восстановил равновесие и скрылся за поворотом. Маг уставился на друга, прожигая его взглядом. Но он прекрасно понимал, что ничего не сможет сделать, чтобы уговорить этого упрямца. Если Гриффиндор что-то вбивал себе в голову, он это делал, и никакие силы в мире не могли его остановить. А уж здоровье было меньшей из этих сил. Поэтому Сэлу оставалось только глубоко вздохнуть и последовать за другом. Несколько минут он молчал.

– Зачем ты от нее бежишь? Просто пришел бы и объяснился. Раньше ты никогда особо не переживал по этому поводу.

Годрик скривился, поворачивая вслед за коридором.

– Не надо про раньше. Раньше не было ее. Она совершенно другая, она не похожа на всех, кого я встречал.

– И что?

– И я... – Гриффиндор сокрушенно покачал головой с ужасно несчастным видом. – И я вел себя, как кретин, по отношению к ней.

– Ты умудрился досадить придворной даме? – присвистнул Сэл. – Хах, это дело. Давай я расскажу тебе, мой неотесанный друг, как ублажить дворянку...

– Да не дворянка она! – перебил Годрик. – Обычная служанка.

– Тогда все еще проще. Наговорил красивых слов, прикупил пару безделушек, и вот, вы уже лежите в обнимку страстной ночью...

– Хватит, – потемневшим голосом прервал его друг, и возмущенный трепет в его глазах удивил и насмешил Слизерина.

Не может все быть так глубоко. В конце концов, все это лишь фарс. Поцелуи, переглядки, обещания – взаимная игра в лицемерие, которую зачем-то принято играть, чтобы все выглядело красиво. Особенно брак. Люди врут друг другу, именуя это любовью, а потом расстаются, послав друг другу тысячу проклятий и страдают от собственноручно придуманной лжи. Ведь любви не бывает. Сэл в нее точно не верил. Вся она заканчивается одинаково, а нужна лишь для того, чтобы родить детей. Так зачем страдать? Зачем врать себе? Куда честнее просто брать то, что хочешь, если тебе это дают. Нет, Слизерин не верил в возвышенные чувства. Он вообще мало во что верил. Даже в себя. Что уж говорить о такой непостоянной вещи, как любовь. Сначала тебя любят, а потом превращают все, во что ты верил, в чудовищную ошибку. И ты остаешься ни с чем. Куда честнее просто дружить.

– Не смей говорить о ней в таком тоне, – мрачно проговорил Годрик. Они уже почти дошли до Зала Советов. Салазар криво улыбнулся.

– Ладно тебе. Она не богиня, чтобы быть неприкосновенной. Кто она, в конце концов?

– Пенелопа.

Маг вытаращил глаза, уставившись на друга в шоке.

– П-пенелопа? Та самая? Наша Пенелопа?

– Да, – поморщился Гриффиндор. – Наша мышка-Пенелопа.

– Ты же ее терпеть не мог!

– Да, она меня раздражала... Но это было до того, как я узнал, какая она на самом деле. Сэл, она... Понимаешь, в ту ночь она спасла мне жизнь.

– Ты говорил.

– ...и вылечила меня.

– Ты говорил.

– Она совсем не такая, как я думал! Я думал, она трусиха, что дрожит от каждого моего слова, но... Ее храбрость...это нечто прекрасное, потому что оно сочетается в ней с таким благородством, которое мне и не снилось...

– Ну-у, пошло-поехало, – небрежно фыркнул Салазар, когда они завернули в последний коридор, и двери Зала Советов показались из-за поворота. – Романтика ни к чему хорошему не приводит. Последний раз она привела служанку на трон.

– Прекрати, – угрожающе проговорил Годрик, останавливаясь вместе с другом недалеко от еще закрытых дверей, за которыми слышались голоса. – То, что ты не встретил нужную женщину, еще не значит, что...

– Нужную женщину? – хмыкнул Слизерин. – Ты переслушал баллад, Гриффиндор. Каждой женщине нужно одно и то же. И нам с тобой тоже нужно одно и то же. Поэтому давай не будем о вечной любви. Ты добьешься у нее прощения, переспишь с ней, и вы разбежитесь...

– Я просил сменить тон!

– Да ладно, не дури! Ты сам сменишь тон, когда наконец покоришь ее постель. Только вряд ли получишь удовольствие, ты у нее, скорее всего, первый, так что когда сразу после этого захочешь новую кобылу – не говори, что я тебя не предупреждал.

– Сэл...

– Что? Я просто называю вещи своими именами, без твоего налета пафоса. И тебе советую. Так проще и понятней. Вот оседлаешь свою зазнобу и сразу...

– Заткнись! – в ярости рявкнул рыцарь, толкнув друга в грудь. Сэл отлетел на пару шагов, но он не жалел о сказанных грубых словах. В конце концов, это правда, и этому романтичному идиоту нужно ее услышать. Годрик на секунду сморщился, потянувшись рукой к груди, его плечи на пару мгновений ссутулились, однако мужчина тут же выпрямился, стряхивая с себя боль, но не злость. Рассерженные карие глаза смотрели угрюмо. – Думай, когда говоришь. Она не трактирная девка...

– Да, – невозмутимо ответил Салазар. – Ей нужно будет больше слов и подарков перед постелью.

И прежде, чем ярость Гриффиндора взорвалась еще раз, уже с новой силой, двери Зала Советов распахнулись. В коридор вышли король, несколько советников и пара рыцарей, которых Сэл заочно знал, как Леона и Элиана. За их спинами маячил Эмрис.

– Сэр Годрик! – удивленно-радостным голосом позвал Артур, увидев друзей. – Рад вас видеть! Вы уже на ногах?

Гриффиндор повернулся к королю, и Слизерин видел, как он с трудом обуздывает свою ярость и переключается на другой разговор. Все это заняло несколько секунд, затем рыцарь подошел к Артуру, почтительно склонив голову.

– Да, сир, я уже на ногах, – ответил он. – Я тоже рад вас видеть, мне жаль, что я пропустил столько тренировок и дней службы...

– Ну, вы это компенсируете, если останетесь в живых, – улыбнулся король. – Не рано было вам вставать с постели?

– Я здоров, Ваше Величество, – возразил Годрик. – Достаточно здоров, чтобы отправиться завтра в патруль. И я шел сюда, чтобы попросить вас об этом. Я не могу больше сидеть в четырех стенах, мне нужно развеяться...

– Чтобы не сидеть в четырех стенах, не нужно уезжать. Я не могу поставить в патруль рыцаря, который еще не совсем здоров.

– Сир, пожалуйста.

Но прежде, чем король успел ответить, в коридор с другой стороны зашла и приблизилась к дверям Зала Советов та самая маленькая толпа, на которую натолкнулись и не обратили внимания Гриффиндор и Слизерин. И сейчас Сэл об этом пожалел.

Потому что впереди этой маленькой толпы гордо шла его мать.

Едва увидев ее, он страшно побледнел, пошатнувшись. Из головы мигом выветрились все мысли о любви и о глупости, о Пенелопе и Годрике. Ужасное видение стояло перед ним, явившись из прошлого, и он на несколько минут потерял самообладание, растерянно и испуганно смотря на нее.

Его мать.

Она приехала в Камелот.

Она здесь из-за него.

Охота не прекратилась, когда собаки потеряли его след, а люди из поместья Слизеринов ворвались в дом купчихи Гриффиндор и обыскали все, несмотря на ее протесты. Салазар думал, что так все и закончилось полтора года назад. Как он мог знать, что мать будет искать его и найдет даже в центре Камелота?

Его мать ничуть не изменилась за время, которое сын ее не видел. Это была тонкая, прямая и бледная, как свечка, женщина, красивая красотой мраморной статуи. Она была высокая, лишь на полголовы ниже сына, безупречно стройная, затянутая в роскошное светлое платье, чистое даже спустя долгую дорогу из Мерсии. Изящные ладони с длинными пальцами, как у сына, стянутые дорогими перчатками, застыли на юбке. Идеально ровная осанка, гордо выпрямленные плечи, высоко поднятая голова на тонкой шее. У нее тоже были раскосые темно-зеленые глаза с пушистыми темными ресницами. Такой же прямой, чуть длинноватый нос, те же высокие скулы, тонкие брови и четко очерченный подбородок. Может, только губы были более пухлыми. Белокурые волосы, уложенные в такую идеальную прическу, что из нее не торчало ни одного лишнего волоска, спускались до талии.

Женщина стояла, похожая на искусно вылепленный бездушный монумент. Белая с ног до головы, чистая, идеальная, каменная. Ни одной эмоции не было заметно на ее лице. Глаза ее прикрывала все та же безразличная пелена, которую Салазар помнил с детства. Увидев сына, женщина лишь прищурилась. На секунду. А затем величественно повернулась к другим присутствующим.

– Вы?! – неосторожно выпалил Годрик, как всегда не сумев удержать свои эмоции при себе. Но его ошалелое восклицание выдернуло Сэла из транса, и он снова стал самим собой: сложил руки крестом на безупречно чистой черной рубашке и с невозмутимым, лишь только окаменевшим и мрачным, лицом стал наблюдать за происходящим.

Женщина удостоила воскликнувшего мага лишь коротким презрительным взглядом и присела в идеальном грациозном реверансе. Ее спутники остановились в нескольких шагах от сборища.

– Приветствую вас, Ваше Величество, я счастлива нашей встрече, – вопреки сказанным словам голос гостьи оставался беспристрастным и холодным, хоть и совершенно вежливым. Выпрямившись, она растянула губы в красивой, но такой же неискренней улыбке, как и у ее сына. – Я прошу прощения за то, что пришла к вам так поздно, но дорога из Мерсии занимает много времени, к тому же, мое дело не требует отлагательств, я должна срочно поведать вам о нем, если вы позволите.

Салазару стало холодно от нехорошего предчувствия. Но он продолжал стоять, изображая вторую в этом коридоре статую.

Годрик смотрел на женщину с неприкрытым возмущением и гневом. Он сжал ладони в кулаки и спрятал их за спину, пытаясь держать себя в руках.

Советники приветливо смотрели на элегантную и прекрасную дворянку.

Леон и Элиан были немного растеряны, но еще больше – усталы.

Артур, в первую минуту тоже недоумевающий и усталый, теперь приветственно кивнул и ответил гостье тоже вежливой, но краткой и менее фальшивой улыбкой.

– Добрый вечер, миледи. Я выслушаю вас, если это так важно, что вы даже не отдохнули с дороги. Как ваше имя?

– Я Ева Слизерин, – ответила женщина.

Король удивленно поднял брови, оглянувшись на застывшего неподалеку Салазара, который ничем не ответил на этот взгляд.

– Да, – кивнула женщина, и ее лицо приняло сдержанно-скорбное выражение. – К великому сожалению, я являюсь матерью Салазара Слизерина, которого вы, к несчастью, имеете неосторожность знать.

– Что вы здесь делаете? – процедил Гриффиндор, и рука Элиана легла ему на плечо, заставляя замолчать и не вмешиваться.

– Объяснитесь, миледи, – потребовал король. Женщина с достоинством кивнула.

– Извольте, милорд. Мой сын – маг.

Салазар прикрыл глаза, и его губы медленно искривила саркастичная улыбка.

Он почувствовал, как пепел, в который превратилась его душа полтора года назад, еще умудряется снова гореть. Хотя чего толку? Все же ясно.

Комедия окончена. Сейчас все дружно ахнут, и король отправит его на костер. Эмрис скорбно покачает головой, говоря, что ничем не может помочь, а Годрик... А Годрика куда-нибудь уведут друзья-рыцари, чтобы он не видел, как Сэл сгорит на площади. А его мать будет стоять на этой площади и смотреть, как ее сын, ее плоть и кровь, тот, которого она носила девять месяцев под сердцем, тот, которого зачем-то родила и выходила, тот, которого она успокаивала первые ночи, тот, кто знает вкус ее грудного молока, тот, чье лицо ее копия – сгорит на костре.

Он открыл глаза и увидел ее спокойный, холодный взгляд, направленный на короля.

А ему так хотелось закричать... Закричать ей ’’Мама! Почему ты меня не видишь?! Я твой сын!” Часть его, где-то глубоко внутри, под тоннами ледяного спокойствия, под тоннами перегоревшего пепла, под тоннами цинизма и сухого бесстрастия, эта маленькая часть все еще нестерпимо желала броситься в ноги этой женщине, обнять ее колени и...и увидеть, как эта мраморная маска трескается, как сквозь идеальную холодную красоту проглядывает женщина, которой она никогда не была, но которой должна была быть. Почувствовать ее ладони на своей макушке, ее губы на своей щеке, увидеть ее искреннюю улыбку, потому что она рада видеть его, потому что она рада, что он вообще родился, что он у нее есть. Но, видимо, они оба не умели улыбаться от радости.

Его мать смотрела на него абсолютно безразлично.

“Стерва,” – ударилась в голове мысль. Салазар инстинктивно еще больше выпрямил спину и плечи, продолжая холодно смотреть на все происходящее.

– Ложь! – прорычал Годрик, сделав шаг. – Вам что, мало было достать его в Мерсии, вам надо было приехать в самый Камелот?!

– Сэр Годрик! – громыхнул Артур, и рыцарь замолк. Хмурый король вновь повернулся к гостье. – Это очень серьезное обвинение, леди Ева. Я правильно вас понял? Вы обвиняете своего сына в преступлении, которое карается сожжением на костре.

– Да, все верно, – невозмутимо кивнула женщина. Артур не удовлетворился этим ответом, что несколько посмешило Салазара.

– У вас есть доказательства?

– Вам недостаточно свидетельства матери?

’’Да, Ваше Величество, – с холодным весельем подумал Сэл, – что вам еще надо, чтобы поджарить меня? Меня сдает моя же мамаша. Бегите, пишите указ о смертной казни. Я подожду, не волнуйтесь, мне спешить некуда.”

– Прошу прощения, но на чем основано ваше свидетельство?

Из-за плеча друга выглядывал Мерлин и с беспокойством поглядывал то на женщину, то на двух магов. Гостья вздохнула.

– Со мной прибыли люди – помещики и другие дворяне. Они подтвердят мое обвинение, они видели, как мой сын колдовал.

Артур снова посмотрел на Салазара, а тот встретил его взгляд с невозмутимым видом. Ему было просто интересно, что же тот решит. Советники зашептались между собой.

– Для подобных обвинений есть суд, – наконец объявил король. – Я не могу созвать его сейчас, так как многие лица, которые обязаны на нем присутствовать, находятся вне замка – время уже слишком позднее. У вас есть, где ночевать?

– Да, Ваше Величество.

– Отлично... Завтра днем будет устроен справедливый суд.

– Сир! – пораженно воскликнул Годрик. – Вы же не можете и правда судить Салазара за этот бред на основании слов этой...

– Успокойся, Годрик, – ледяным голосом прервал друга Слизерин, и рыцарь порывисто обернулся к нему. – Король сам все решит. И его решения не подлежат обсуждению.

Артур нахмурился, но ничего не сказал, а вновь обратился к Гриффиндору.

– Сэр Годрик, у меня есть обвинение. Я обязан его выслушать. Я обещаю быть беспристрастным. Решение будет справедливым, – рыцарь хотел что-то возразить, но не нашел слов, пригвожденный к месту каменным поведением своего друга, и король обернулся к Элиану и Леону. – Господа, отведите Слизерина в темницу. Ночь до суда он проведет там, только без фанатизма – вина не доказана, он только задержан.

Салазар мысленно расхохотался, распадаясь на части.

Рыцари кивнули и подошли к обвиняемому, намереваясь взять его под руки, но Слизерин гордо отдернулся. Кем бы он теперь ни был, родился он дворянином, и он никому не позволит вести себя под руки в тюрьму. Смерив рыцарей презрительным взглядом и подарив матери не больше внимания, чем она ему, он развернулся и спокойно направился в сторону темниц, сопровождаемый конвоем.

====== Глава 39. А если там под сердцем лед...* ======

Три недостатка было у Кухулина: то, что он был слишком молод, то, что он был слишком смел, то, что он был слишком прекрасен.

© Ирландские саги. Уладский цикл

Конечно же, Артур разрешил ему тут же последовать за другом. Только Гриффиндору пришлось остановиться за третьим же поворотом, чтобы прислониться спиной к стене и отдышаться, потому что от бега и возбуждения только что начавшая затягиваться рана вспыхнула возмущенной болью. Здесь, ощущая плечами и макушкой холод камня, он и переварил все свои эмоции.

Это невероятно! Это бледное чудовище, по какой-то идиотской ошибке родившееся женщиной, притащилось из Мерсии в Камелот в охоте на собственного сына! Это был какой-то новый уровень жестокости и бездушности, который Годрик не понимал. Он был в шоке тогда, полтора года назад, когда друг ввалился к ним в курятник, как истинный дворянин перепутав его с домом, и попросился переночевать. На следующий день Сэл где-то раздобыл вино и скоро уже пьяным языком поведал о том, что мать открыла на него охоту с собаками, чтобы предать властям, которые бы, согласно букве закона, отправили бы его на костер. Хоть Баярд и не устраивал Чисток, магии он боялся, и в его законах она была запрещена. Годрик тогда сказал другу, что никуда его не отпустит, что тот будет жить у них, пока не найдет клад стоимостью не меньше, чем его бывшее поместье. И сдержал слово: он выпинывал Сэла из кровати по утрам, чтобы тот работал вместе с Гриффиндорами, он обливал его супом каждый раз, когда тот кривился и просил приготовить ему что-то другое, он хохотал над его беготней за курицами в поисках яиц, он прикрикивал на него каждый раз, когда Сэл пытался воспользоваться хлыстом с лошадьми, он читал целые разъяренные лекции, когда друг отказывался лечь спать на постель с дырочкой или без ванны, но ни разу не попросил уйти. Он даже разговоров об этом не допускал. Он принял друга с его магией, потому что на тот момент год назад тот принял его собственную магию. Он до ужаса привык жить бок о бок с Салазаром Слизерином. И тихо ненавидеть его мамашу.

Каким чудовищем нужно быть, чтобы желать мучительной смерти собственному ребенку? Чтобы преследовать его полтора года и добраться до него в другом королевстве? Годрик вспоминал свою маму, которая без слов приняла, нет, даже потребовала от Сэла жить с ними в их хозяйстве, которая приходила пожелать им спокойной ночи, которая пекла своему гостю его любимые пироги, которая учила его готовить, которая выхаживала его, когда он однажды сильно заболел гриппом посреди зимы, которая обняла его на прощание так же крепко, как своего сына. Женщина, желающая своему ребенку костра, явно не имела никакого повода называться матерью. И уж точно она не имела никакого права называться матерью друга Годрика, потому что это ей кое-чем грозило – он ни за что не даст казнить Салазара. Ни за что.

Отлепившись от стены и собравшись с силами, рыцарь возобновил свой путь. В темницы он спускался до того только пару раз, когда конвоировал туда преступников, но всех их ждали менее приятные камеры, чем Слизерина. Тут было сухо, относительно тепло, чисто, здесь существовала довольно сносная койка, низкое окно с решетками и много сена на полу. Однако дворянина это не впечатлило: привереда даже не стал садиться на койку, а стоял у окна.

– Эй, ребята, – обратился Гриффиндор к стражникам, – идите погуляйте, оставьте нас.

– Сэр Годрик, – удивленно протянул один из них, – нам же велено охранять...

– Мне разрешено остаться с ним наедине, – добавил рыцарь. – Приказ короля.

Поверив его слову (на их счастье, достоверному), стражники допили из своих кружек, сложили веерами карты, отперли камеру, заперли ее за вошедшим рыцарем и отправились в дальний конец коридора. Друзья слушали их удаляющиеся шаги молча. Слизерин выглядел как всегда невозмутимо, лишь слегка устало. Гриффиндору было достаточно бросить один взгляд на него, чтобы все понять. И разозлиться. Дождавшись, когда разговоры стражников станут раздаваться издалека, Годрик широкими шагами приблизился к другу.

– Не смей признаваться, понял? – прошипел он. – Мы все решим, у них нет доказательств, только не вздумай делать глупостей, понятно?

К его ужасу, друг равнодушно усмехнулся.

– Уже поздно, – негромко сказал он. – Шел бы спать.

– Сэл... – угрожающе проговорил Годрик, и маг вздохнул.

– Все хорошо, Гриффиндор. Все правильно. Я не мог бегать от нее вечно, когда-нибудь правосудие бы меня нашло.

– Правосудие? – с трудом удерживаясь на тихих тонах, прорычал рыцарь. – Какое, к черту, правосудие?! Ты маг! Это не преступление!

– Скажи это Артуру, – хмыкнул Слизерин. Годрик порывисто кивнул.

– Когда-нибудь скажу. Но сейчас дело не в Артуре, верно? Дело в твоей матери, – друг молчал, и он приблизился. – Ты не должен сдаваться ей, слышишь? Твоя мать порядочная сволочь, ты не можешь согласиться умереть просто потому, что она тебя не любит.

– Почему? – равнодушно пожал плечами Салазар. – Почему я не могу наконец признать, кто я есть?

– Потому что ты нужен мне! – выпалил Гриффиндор. – Мне плевать на твою мамашу, ты мой друг, и я ни за что не захочу, чтобы ты умер, ясно тебе?

Слизерин помолчал, разглядывая его лицо. Потом провел рукой по волосам, тускло ответив:

– Какая разница теперь? Эти помещики скажут, что видели меня, и король отправит меня на костер. Ты ничего не сможешь сделать.

– Да какие у них доказательства? Ты никому не сделал вреда, все, что они могут рассказать – это фокусы с листочками и стрелами. А я поговорю с Артуром, он знает меня, он поверит мне. Я попрошу Мерлина повлиять на него, даже могу пойти поговорить с Гвиневрой...

– Уходи, Гриффиндор, – негромко посоветовал Слизерин. Глаза его смотрели все так же спокойно и устало. – Эти помещики могли видеть и твои фокусы, когда мы вместе баловались в том лесу. Если вмешаешься – можешь сам попасть на плаху. Уходи.

Годрик и мог бы что-то возразить, но разговоры стражников смешались с шагами, и они уже приближались к камере. Сердито посмотрев на друга, он ответил:

– Я не дам тебе умереть. И если я тебе хоть сколько-нибудь важен, не смей ни в чем признаваться. Иначе я буду помнить, что Салазар Слизерин – трус и эгоист.

Гриффиндор вспомнил, как еще меньше часа назад готов был поколотить этого человека за его слова. За его цинизм, за его грубость, за его неверие. А сейчас зачем-то таращится на его лицо, стараясь запомнить каждую черту, боясь, что завтра она будет гореть на площади.

Стражники отперли камеру, и он вышел.

После ухода Годрика Салазар все-таки сел на койку, с отвращением стряхнув с нее мусоринки. Уронил голову в ладони, волосы закрыли его белым шатром.

Внутри царила колючая пустота. Несмотря на то, что он считал все слова и планы Гриффиндора глупыми, его все же затопила теплая благодарность к другу просто за то, что тот пришел, за то, что нужен ему, за то, что этот доверчивый идиот благороден до мозга костей, что даже их ссору забыл напрочь, переживая за него. Нигде больше Сэл не мог бы найти такого друга. Жаль, что уже совсем скоро придется оставить его одного...

Он не сомневался в смертном приговоре. А что? Артур, может, и строит из себя благородного добренького короля, но в нем кровь Утера Пендрагона. Стоит ему услышать, что кто-то маг, и всякое благородство мигом слетит. Слизерин в этом не сомневался и поэтому не был разочарован. Ему было только жаль, что завтра на суде Годрик увидит истинное лицо своего кумира, что его вера разобьется вдребезги, и он частично умрет еще до того, как уйдет Салазар. Что ж...он пытался его предупредить. Теперь он никак не сможет защитить его от этого удара. Пусть все будет так, как должно быть.

Просидев в такой позе какое-то время, он вновь посмотрел на койку, но физически не мог заставить себя лечь на нее спать. Даже если это его последняя ночь. С иронией он подумал, что дрянной постели боится больше, чем того, что будет завтра. Хотя... Он представил себя горящим на костре: привязанным к столбу, с загоревшейся одеждой, со жженой плотью, окутанным дымом и жутким запахом. Все это вызывало у него отвращение, и он с презрением думал о своем судье, который сейчас наверняка нежился в постели со своей служанкой-королевой, которая явно заслуживала лучшей доли.

Шаги застали его вновь стоящим около окна и наблюдающим луну. Ему даже не нужно было оборачиваться, чтобы узнать эти мелкие, четкие шаги. Он усмехнулся и повернулся к открывающейся решетчатой двери.

Мать стояла на пороге, слишком чистая и белая для камеры темницы, прямая и гордая, брезгливо оглядывая каменные стены, сено на полу и койку. На сына она взглянула в последнюю очередь, и взгляд ее не особенно изменился.

– Добрый вечер, матушка, – учтиво поздоровался Салазар, сложив руки за спиной.

Женщина молча пристально разглядывала его лицо, сложив руки на юбке. Взгляд ее был критичным и строгим.

– Зачем вы пришли? – поинтересовался мужчина.

– Я решила, что должна тебя увидеть в последний раз, – небрежно вздохнув, деловито ответила леди Ева.

– Это ваше проявление материнских чувств? Я тронут. Право, не стоило так утруждать себя. Я жил двадцать шесть лет без вашего участия, уверяю вас, я и умер бы без него. Так что вы зря испачкали подол вашего платья о здешние полы.

– О, – презрительно скривилась женщина, – не строй из себя жертву, Салазар. Ты здесь за преступление. Ты прекрасно знал, что оно карается смертью.

“В чем-то она права,” – подумалось ему.

Он развел руками.

– Не могу согласиться, матушка. Наши мнения разошлись. Здесь я лишь потому, что моя мать верит каким-то проходимцам больше, чем мне.

– Проходимцам? – возмутилась леди Ева. – Похоже, ты растерял в обществе своего друга-купчишки все манеры. Мои свидетели – уважаемые дворяне, которых принимает во дворце сам король Баярд.

– А король, разумеется, последняя инстанция, – насмешливо покивал Слизерин. – Что касается моего друга, то хоть он и не обладает вашими манерами, но в нем больше порядочности, чем в вашем подкрашенном лице.

– Как ты смеешь? – прошипела мать. Он весело вскинул брови, нахально скривив губы.

– Смею, матушка! Вы же сами меня окрестили преступником. Отчего же мне не перейти на говор каторжных? Последняя ночь, все-таки.

Женщина покачала головой, ее губы тоже дрогнули в горькой усмешке. На секунду эта горечь предательски тронула что-то внутри него, на миг ему стало до глупого стыдно. Но тут же это что-то снова заледенело. Мать подняла глаза.

– Неужели в тебе нет ни капли совести? – спросила она, шагнув чуть ближе. – Неужели ты не хочешь раскаяться во всем в свои последние часы? Перед тобой женщина, которая даровала тебе жизнь, нет никого лучше на роль исповедника.

От этих слов Сэла захлестнула ненависть. Бесконтрольная, слишком сильная, оглушающая, она взорвалась и выкрасила все вокруг в красные тона. Как же он ненавидел эту женщину перед собой! Ненавидел все в ней: руки, которые могли бы его обнимать, губы, которые могли бы его целовать, глаза, которые могли бы его любить. Ненавидел этот тонкий стан, эти белые волосы – точь в точь его, эту безмозглую голову и фальшивую насквозь улыбку. Ненавидел до такой степени, что мог бы задушить ее хрупкую шею прямо сейчас, если бы не сжимал руки за спиной. Его ненависть была рождена болью. Он ненавидел ее за то, что так отчаянно нуждался в ее любви, а получал в ответ смертельную угрозу. Он ненавидел ее за то, как слаб был в тупом желании ее ласки. И она знала это. О, похоже, она слишком хорошо это знала.